Хуже всех приходилось Стекляшкину — в конце концов, из всех трех работал-то именно он, но вот его-то страдания как раз никого не волновали. Жена вела себя так, словно была невинной жертвой, а жару и дальнюю дорогу придумал Стекляшкин, специально чтоб над ней поиздеваться. Противный Хипоня, подозреваемый в сексуальных поползновениях, тоненько стонал, нервируя впечатлительного, ответственного Владимира Павловича.
— Когда же все это кончится… — тихо, но отчетливо доносилось с заднего сидения.
— Ужасно, ужасно, ужасно… — заводила патефон Ревмира.
Стекляшкин остервенело вертел руль — побелели сгибы пальцев. Он тихо зверел на глазах, но произнести не смел ни слова.
А страдания путешественников ведь вовсе не окончились в Ермаках. Все-то счастье было в том, что Ревмира сходила на рынок, принесла какой-то кошмарной на вкус, зато американской воды темно-свекольного, очень подозрительного цвета. Стекляшкин дорого бы дал за стакан обычнейшей колодезной воды — та по крайности все же холодная. Но колодца поблизости не было, а если бы его и нашли, крутить ворот Стекяшкину не позволили бы, а больше, конечно же, крутить ворот было бы некому; о воде вообще лучше было не думать, а тупо ехать все дальше и дальше.
А ехать еще было далеко, потому что Малая Речка — поселок не очень обычный, и попасть туда совсем не просто. Даже если у машины хорошая проходимость, дорога сухая и никто не мешает, от Ермаков до деревни ехать, как минимум, часа два, и узкий проселок, хрящеватый от камня, пыльный в жару, будет то подниматься на горки, откуда видно на десятки километров, то спускаться в распадки меж горами, где даже в жару прохладно, сыро и журчит вода, а после дождей машина рискует напрочь застрять в болотине, из которой с мерзким писком помчатся мириады комаров.
Сейчас было сухо, и Стекляшкин все же вышел из машины, под благовидным предлогом, что мост кажется подозрительным. Подозрительным он был, тут спору нет, но Ревмира с Хипоней остались в нагретой машине, а Стекляшкин с наслаждением постоял по колено в ледяной воде и напился ее — такой холодной, что ломило зубы, а ног он почти и не чувствовал.
Стекляшкин умылся, полил водой раскаленный затылок под аккомпанемент воплей и стонов и был тут же обвинен в зверином эгоизме и в скотском отношении к жене.
— Иди да умойся! — пожал Стекляшкин плечами, с удивлением чувствуя, что почти готов взорваться, заорать, наговорить, накричать гадостей. Он отнес это за счет усталости, жары, долгой дороги… но ведь была она, готовность! Была… А еще утром ее не было. И всю жизнь не было. Всегда Стекляшкин кротко сносил любые заходы супруги. Может, это так Хипоня действует?!
Надрывая мотор, машина ползла вверх, когда на дорогу вышли трое. Мужик с темно-смуглым лицом, сухим и умным; женщина примерно тех же лет — под пятьдесят, приземистая, крепкая; совсем молодой парень. У всех трех были корзины, рюкзаки. Мужик улыбался, помахал рукой машине, как это делают на трассе.
— Володя, ты в своем уме?! — завелась вполголоса Ревмира, — ну куда ты их посадишь?!
— В своем! — тихо рявкнул Володя, махая в ответ — мол, встану уже наверху.
Как все домашние тираны, Ревмира терялась даже от тени сопротивления. Что это сегодня с ним, с Володей?! А-аа!! Кажется она знает, как надо привести мужа опять в послушное, спокойное состояние! Она этим займется вечером. А то и непонятно даже, — неужто ее всегда ручной Вовочка что-то замышляет? Или неужто с ним что-то происходит нехорошее?!
Стекляшкин тем временем остановил машину, сунул в рот сигарету «L&M» (куплено и одобрено Ревмирой), полуобернулся к жене:
— Здесь принято подбирать. Ты же не хочешь восстановить против себя деревню?
— Да куда же мы посадим…
— Вот мы им и покажем, что некуда, — пожал плечами Стекляшкин.
Ревмира окончательно примолкла. Да, с Володей что-то происходит! На десятки верст было видно с высоты перевала, и вид был только на одно — на горы. Во все стороны расходились огромные волны, покрытые густой чащобой. Большую часть пути небо уже выцвело от жара, стало тусклым и серым от пыли. Здесь, над горами, небо стояло таким же, как ранним утром, до жары: темно-голубым в зените, расплавленная синь около солнца, бирюзовым, прозрачным — у линии горизонта. И было тихо, очень-очень тихо. Только ветер тихонечко шумел, даже скорее шуршал, проходя узкими полосами.
Запыхавшись, подходили снизу попутчики. Ревмира смотрела на них с отвращением: дикие, плохо одеты, грубые. А Стекляшкину, как ни странно, они были скорее симпатичны. В конце концов, такие вот исхлестанные ветрами лица, такие большие, мозолистые ладони, такие платки, такие пропотевшие рубашки он много видел в начале своей жизни — до того, как начался его путь от деревни Средние Козлики в Карск, к высотам высшего инженерного образования. Особенно симпатичен был мужик, примерно одних лет с Владимиром Павловичем: серые умные глаза на почти коричневом лице, прокуренные зубы в косматой бороде.
— Здравствуйте! Корзины наши не возьмете?
— Корзины возьмем. А вы сами как же?
Ведя переговоры, Владимир Павлович даже не взглянул в сторону Ревмиры. Нет, определенно с ним что-то происходит… Понять бы еще, что именно…
— А мы и сами дойдем! Тут меньше часа ходу, и все вниз.
— А что сами не ездите?
— Бензин теперь дорогой стал… А клюква — нужна, в хозяйстве очень пригодиться.
— Отсюда место далеко?
— Какое далеко! Внизу, в распадке, полчаса идти.
— Так всей семьей и ходите?
— А как же!
— И зверей не боитесь?
— Я охотник, меня самого зверь боится.
Пока Стекляшкин вел беседу, а Ревмира дергалась и злилась, Хипоня вышел погулять немного, двинулся вперед по дороге. И вдруг раздался нервный тонкий взвизг. Все невольно обернулись на него.
— Что это?! — опять взвизгнул Хипоня, тыкая пальцем в землю прямо перед собой.
Шагах в десяти впереди «москвича» дорогу пересекал след. Существо, судя по следу, шло на четырех ногах; ступни были похожи на человеческие по форме, но снабжены когтями длиной сантиметра четыре. Существо прошло совсем недавно, судя по четкости следа, и судя по тому, что из лужи в след еще натекала вода. Существо услышало, что едет машина, не спеша пересекло дорогу, неторопливо удалилось в пихтовую тайгу.
Ну вот Стекляшкин и нашел предлог взять местных: нельзя же оставить людей на дороге, по которой бродит здоровенный медведь?!
Сами они считали, что оставлять их вполне можно, но и сопротивлялись не особенно. Все трое залезли на заднее сидение, крайне потеснив бедного Хипоню. Парень втиснул его в дверцу, как раз с той стороны, где бродил медведь, а женщина села на колени мужу.
Машину заполнили невыносимые запахи, немыслимые для носа всякого порядочного человека: кислого, много раз пролитого пота, промоченной потом одежды, чеснока, чего-то съестного, но кислого.
А несносный Стекляшкин все болтал и болтал, словно находил что-то интересное в пустом трепе с дикарями, и совсем не страдал от запахов.
— А Серегу Динихтиса знаете?
— Как не знать! Вот приедем, сразу налево.
— Далеко?
— В Малой Речке все близко.
Неожиданно открылась и деревня: рыжие проплешины земли, обшарпанный домик за забором — длинные осиновые лаги, прикрепленные к вбитым столбам.
Машина пробежала мимо этого забора, мимо бычков, мирно жевавших жвачку в тени, под здоровенной березой, открылось уже несколько домов, томящихся в вечернем золоте. Невероятная яркость всех красок, так что просто больно глазам от рыжины скал, от зелени, от сияния синей воды. Очень, очень много света! Много красок, много яркости и пышности.
— Вам во-он туда. Мимо магазина проедете, второй проулок вверх.
— А вам?
— А мы туточки выйдем.
— Давайте довезу!
— Не надо. Мы уже дома почти что.
И ничего они не были дома. Вышли и двинулись в другую сторону, запылили по рыже-серой дороге.
— Ревмира, друг мой… Не закрывайте окошек! — томно проблеял Хипоня.
— Ужасно, ужасно, ужасно! — откликнулась Ревмира, и впрямь оставляя окно — чтобы выдуло мужицкий терпкий дух.
Стекляшкин снова заскрипел зубами. Особенно сильно, понимая, что Хипоня с Ревмирой в очередной раз обменялись верительными грамотами.
Деревня, как обычно и бывает в Сибири, была с одной улицей, и эта улица в обе стороны деревни переходила в дорогу. Одним концом дорога упиралась в давно заброшенную деревушку Лиственку, другим концом уходила в горы. Деревня так и жила, нанизанная на дорогу, и ехать по ее единственной улице означало ехать по сельскому проселку, под березками мимо проплешин мокреца и зарослей лебеды.
По главной улице до магазина… Стекляшкин хорошо видел, как дергаются занавески — мало кто не пытался посмотреть на новую машину. Новые люди тут появлялись нечасто. Возле магазина Владимир Палыч затормозил, с задумчивым видом зашел в прохладную пещеру магазина, пахнущую деревом и леденцами.
Набор оказался обычнейший, ничего другого Стекляшкин не ожидал: стандартнейшие чупа-чупсы, куколки Барби, шоколадные яйца, крупы, макароны, консервы, хлеб. Вид у всего был такой, как будто последнюю продажу сделали года три назад.
И сразу в магазине стало тесно! Потому что, хлопая дверью, по скрипучему крыльцу двинулись все, кто оказался тут поблизости. Стекляшкин заметил, что даже младенцы не тянулись к чупа-чупсам и яйцам — умные все-таки! Знали, что все равно денег ни у кого нет.
Деревня плавилась от солнца, безденежья и безнадежности. Большая часть взрослых мужчин разбежалась до лучших времен, до нового охотничьего сезона. Остались те, кому лучше пожить здесь и нет нужды никуда ехать — старики, женщины с маленькими детьми. Оставались и те, у кого здесь крепкое хозяйство, но и эти ничего не покупали. Они и хозяйства заводили, чтобы как можно больше продавать, как можно меньше покупать, и их девизом становилось старорежимное и даже дореформенное, в духе старосветских помещиков: «Иметь все свое!»
И уж конечно, всякий новый человек вызывал всеобщий интерес… Тем более человек в городской рубашке, приехавший на своей машине, человек, покупающий пепси-колу.
Единственный, кого знали в Малой Речке Стекляшкины, был некто Динихтис, который продавал какие-то изделия из камня в Карске, знакомый еще по Столбам. Его и предстояло отыскать, и только с этой стороны интересовало Стекляшкиных сборище в клубе-магазине.
— Где живет Сергей Динихтис, кто знает? Как пройти?
— Я знаю! И я! Мы все знаем!
Знали действительно все. Ревмира деловито уточняла, куда двигаться. Стекляшкин, кроме прагматических решений, еще и прикидывал, до какой степени все они теперь на примете, и что несколько сотен человек перемоют им сегодня косточки… А при необходимости — подробно опишут, расскажут с елико возможной красочностью — кто приехал, когда и к кому.
Так, второй проулочек налево, третий дом.
Обычная усадьба, каких много, разве вот забор все-таки новый. На стук в калитку забрехали собаки, на крыльцо вышла дитятя, возраст которой Стекляшкины определить сразу как-то и не взялись. Как бы это сказать поточнее… Детская чистота, мягкость черт полудетского личика, прозрачный младенческий взгляд сочетались с такими формами всего остального, что даже Хипоня, будя ревность Ревмиры Стекляшкиной, крякнул с заднего сидения.
— Сергей Николаевич дома?
— Не-а… Он скоро подойдет, вы подождите…
— Может, пустишь нас в усадьбу? Ты кто, милое дитя?
Теперь укол ревности Ревмире достался еще и от мужа.
— Я Та-анечка.
— Ты дочка Сергея Николаича?
— Не. Я жена… местная жена, нерасписанная, — деловито уточнила девочка. Тут Ревмира испытала удовольствие: так им всем, кобелям злосчастным!
— Может быть, в ограду пустишь, Танечка? Жарко очень.
— Не-а… У нас с этим строго, Сергей Николаич не любит. Вот видите, ухо какое…
Ухо и правда напоминало дольку помидора.
— Я тут пустила одного, а он мне чуть не откусил…
— Гос-споди, воля твоя! Ты его впустила, а он укусил? Что за идиот? Чего он кусаться-то стал? Нет, мы кусаться не будем! — загомонили приехавшие чуть не хором, почуяв в ожидании Динихтиса прохладу, домашний квасок, может быть, и еще что-то вкусное.
— Не-ет, это Сергей Николаич откусили… Я, говорит, еще и не то откушу, если чужих пускать будешь…
И еще двадцать раскаленных минут, наполненных солнцем, пронзительным светом, жужжанием насекомых и замученными стонами Хипони, честная компания ждала, сидя на бревнышках, в чахлой полутени от забора. Пока по улице не торопясь не прошел упитанный мужичок, где-то около сорока, в линялой синей майке и огромных цветастых трусах — Сергей Динихтис.
— Что, вы меня это ждете?
— Вас, кого же еще…
— Хотите купить украшения?! Пошли, посмотрим. Вы откуда?
— А мы из Карска… И нам бы не украшения. Нам бы отдохнуть. Нам друзья в Карске сказали, что лучшего проводника не может быть.
— Так у меня ж не гостиница…
— Мы понимаем… — Ревмира улыбнулась самой обаятельной улыбкой, на какую была только способна. — Нам нужны ваши советы… Может быть, мы все же войдем в дом?
С крайней неохотой Динихтис толкнул дверь калитки.
— Рыжий — место! Сука — место! Танька — квасу! Рыжий, кому сказано, на место! — гремел голос Динихтиса, и не всегда было понятно, к кому он обращается — к своей девочке-жене или к одной из собак.
В доме было так прохладно, что даже Хипоня почти перестал стонать.
На стеллажах лежали камни из пещер, частью распиленные, отшлифованные — заготовки к ювелирным украшениям.
Хипоня одобрительно отметил чистоту — наверное, надо и мне завести… что-то такое… Плотоядно думал доцент, осматривая с головы до ног девочку — жену Динихтиса. Есть ведь еще и разные первокурсницы…
Перед внутренним взором доцента явственно проплыла его собственная квартира, вылизанная до блеска этакой вот… с таким же вот чтоб спереди… и сзади…
Танечка подала огромную сковородку яичницы, и доцент совсем уже расслабился, поглядывая на Динихтиса почти что как на коллегу.
В туалет — обычный дощатый домик — был даже проведен свет, стояла баночка с дезодорантом — распыляй, потом садись в благоуханных ароматах «Синих рек». Но вернулся доцент, надувшись, как мышь на крупу — в уборной на гвозде, для удобства посетителей, висел как раз недавно вышедший томик «Истории Карского края» в исполнении доцента Хипони. Обидно-с…
Ревмира, конечно же, и договаривалась обо всем. Разве мужчин можно подпускать к свершению серьезных дел? Например, к заключению сделок? У мужчин мало что не физиология, а патология, так еще и зеленая жижа вместо мозгов, нельзя им ничего доверять.
Устроиться? А вот хата почти что пустует, там Покойник хозяин… Да не пугайтесь, это прозвание такое, а сам хозяин пока что вполне даже живой.
— Рыбалка у Красных скал? Гм… Да там нет никакой рыбалки. Кто это вам только сказал?
— Как это кто? Иванов сказал! Самоперов! Твердохлебов!
— Ну не знаю… Иванов вообще в горы не ходил, рыбу ловил здесь, в деревне. Твердохлебов разве… Гм… Самоперов вообще здесь зимой был. Там, на Красных, одно хорошо — база Маралова близко, можно жить в доме, цивильно.
— А кто может отвезти на Красные скалы?
— Ну кто… Лучше всего — Саша Сперанский. У него свой ГАЗ-66, и ходит он на нем, где только нужно.
— А найти его как?
— Вот поедите, и я схожу, посмотрю Сашку.
— Так пойдем вместе!
— А может, он с покоса не вернулся. Я договорюсь, он вас и провезет, и все покажет.
Даже дура давно поняла бы, что меньше всего хочет Динихтис, чтобы Ревмира договорилась обо всем без него, Динихтиса, и чтобы он оказался тут не при чем… А кем-кем, а дурой Стекляшкина совсем даже не была.
«Ладно, пока действуем через тебя…» — мелькнула в ее голове такая мысль. И еще одна мысль, о другом. Что-то типа: «Это надо же быть таким…»
Вторая мысль у Ревмиры была связана с тем, что Хипоня очень уж умильно, с очень уж желтым блеском в глазах посматривает на юную пышную красотку. И так были плотоядны его взоры, что Танюша даже зачесала волосы на полуотгрызенное ухо и стала кокетливо повиливать обширной не по годам попой.
— Простите, Сергей Николаевич, а вашей жене сейчас сколько? — не выдержала Ревмира. — Вы молодец! Вот мои мужики сидят и облизываются, а вы вот взяли и добыли!
— Да вот… молодая еще! — уклонился Динихтис от прямого ответа.
— Даже удивительно, какая молодая! А школу кончила?
— А нечего тут школу кончать! — рявкнул внезапно Динихтис, и Танюша уронила миску с салатом и схватилась ладонями за оба уха. — Была у меня тут одна… тоже вечно что-то кончит! То школу, то университет! А муж тут голодный сидит! — закончил Динихтис с истерическими нотками.
Повисло тяжкое молчание, в котором слышалось только свирепое сопение Динихтиса.
— Так вы сейчас пойдете к Сперанскому? А мы вас подождем, так? — Ревмира искала все же положительных решений.
— И к Сперанскому пойду, и сразу вас к Покойнику отведу. Обо всем договоримся — и о базе тут, в деревне, и про поездку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55