Левой рукой он опирался на
посох, на верхушке которого болтался небольшой березовый туесок,
пальцы правой постукивали камушками, собранными на тонкий ремешок
подобно четкам. Облачен он был в толстую шерстяную накидку крупной
вязки. Будь она надета на голое тело - ее можно было бы назвать
власяницей, но на горле и в рукавах у Радши поблескивал тонкий шелк
дорогой исподней рубахи.
- Зря, не зря, - склонив голову набок, пробормотал старик, -
однако же сторожка не повредит... Откель бредешь, чего ищешь, мил
человек?
- Олегом меня мать нарекла. Из Новгорода я, Радша, - потер тряпицу
на запястье ведун. Примотанный к коже серебряный крест стремительно
нагревался, показывая скрытую в старике немалую магическую силу.
Похоже, мужики позвали взглянуть на странного гостя местного волхва. -
Мир захотел посмотреть, себя показать. Вот и скитаюсь по свету. Где
помочь кому надобно, помогаю. Где мне тяжело приходится - серебром за
добро плачу.
- Не боишься серебро-то в руки брать? - крякнул волхв.
- Да вы что, за нежить болотную меня принимаете? - не выдержал
Олег, дотянулся до косухи, дернул из кармана серебряный кистень,
вытянул руку, сжимая его в кулаке: - А это тебе как?
- Сам вижу, не нежить, - спокойно ответил Радша и провел ладонью
над туеском. Из множества щелей повалил сизый дым. Старик вытянул
посох, окуривая гостя со всех сторон.
- Что у тебя там за отрава... - закашлялся Олег.
- Токмо полынь, да можжевельник, да слово Велесово, - покачал
головой старик. - Не терпят их духи подлые да твари, Чернобогом
придуманные. Вижу, заловил ты, мил человек, марьянок водяных, что в
грудь забираются да душат смертного кого до муки, а кого и до
смерти... Али еще какая ломота к тебе прицепилася.
Волхв отступил, дунул на туесок, и дымление тут же остановилось.
- Нельзя тебе, гость наш, с людьми ныне в одном доме жить.
Марьянки, твари подлые, с человека на человека быстро бегают. Севар,
твой двор?
- Мой, Радша, - выступил вперед один из мужиков. Как раз тот, что
входил за Премыслом, в рубахе с мокрыми рукавами и короткой
всклокоченной бородой.
- Баню свою истопи, в нее гостя покамест поселишь. Пока марьянок
не изведем, со двора не выпускай. Завтра приду, посмотрю, каков будет.
- Так ведь вечер скоро, волхв!
- Сам вижу. Свечу жировую принесу отговоренную. Не сунется нынче
нежить в баню, не боись.
- И-эх, - крякнул мужик и двинулся к дому. Хозяйка побежала
следом, что-то тихо приговаривая.
Прочие деревенские наоборот, подступили ближе, с видимым
изумлением рассматривая подвешенный на стальной тросик
двухсотграммовый серебряный груз с множеством острых граней.
- Никак, всю казну свою в кистень перелил? - поинтересовался
Премысл.
- Жизнь дороже... - отвернув голову, опять закашлялся ведун. -
Коли нечисть на пути встретится, так саблей от нее особо не
отмахнешься. А вот кистень из священного металла в самый раз
приходится. Зачастую лишь покажешь - болотник али водяной враз в омут
свой прячутся.
- И часто встречался? - поинтересовались из толпы.
- Приходилось, - кивнул Середин и, пользуясь случаем, перешел к
рекламе: - Я ведь, большей частью, тем на жизнь и промышляю. Где рохлю
из дома сведу, где волкодлака в лесу поймаю, где мавку или криксу
изведу. Глядишь, селяне и на стол накроют, и в дорогу припасов
соберут, а где и серебра отсыплют, коли тварь опасной окажется.
- То-то тебя самого марьянки оседлали, - презрительно хмыкнул
кто-то из мужиков и стал пробираться к воротам. - А ведь туда же,
ведуном прикидывается. И ведь имя какое выбрал - Олегом назвался!
Видать, под Олега-ведуна прикидывается. Кистенем серебряным хвалится.
Тьфу!
Еще несколько человек двинулись за ним.
- Знатно, знатно, - покачал головой Сбыслав. - И в лоб дать
сподручно, и казна на черный день всегда под рукой. Ну, ты это, ломоту
свою гони. А коли назад в Сураву сберешься, меня кликни. Кузница моя у
Мокрого угла, всякий покажет.
- Ты прости, что за человека зараз не признали, - запахнув зипун,
чуть поклонился Премысл. - Сам видишь, половодье кругом. Зело чудно,
коли по воде путник на телегах является.
- Так в том и дело! - попытался оправдаться ведун. - Почти сутки
ноги в холодной воде, вот и простыл...
Он опять закашлялся.
- Ты не боись, волхв у нас мудрый. И от нежити оборонит, и с
ломотой любой справится. - Бородач тоже направился к воротам, увлекая
за собой прочих деревенских.
Поняв, что для здешних обитателей он опозорен окончательно и
бесповоротно, и никаких заказов и просьб к нему не будет, Олег пожал
плечами:
- Вот и думай. То ли гордиться, что имя мое в каждой захудалой
деревушке известно, то ли обижаться, что признавать ведуном не
хотят... - Он отвернулся к телеге и туго затянул узел сумки. Если
хозяева баню обещают, то там и отогреется, можно и без меховых штанов
немного потерпеть.
- Ушли наконец... - На дворе опять показался хозяин в покрытой
черными пятнами рубахе, опоясанной широким, в полторы ладони, ремнем,
с разлохмаченными, как и борода, каштановыми кудрями. Он закрыл
ворота, повернулся к гостю: - Тебя, сказывал, Олегом кличут?
- Есть такое дело, - кивнул Середин.
- Баба моя молвила, ты серебро новгородское за постой сулил?
- Чешую* [*Чешуя - мелкая серебряная новгородская монета размером
с ноготь мизинца] обещал, - на всякий случай уточнил ведун.
- Мы так помыслили... - Хозяин пожевал губами. - По монете за день
с тебя попросим.
- За три, - покачал головой Олег. - С едой, дровами, баней и
постелью.
Монета в день - это было слишком много. На торгу осенью за три
монеты возок огурцов купить можно. А по весне - по бочке квашеной
капусты за деньгу.
- Кони еще у тебя. И ломоту изгонять волхв придет. А ну, в доме
останется?
- Ладно, - смирился Середин. - По монете в два дня. Только как с
простудой справлюсь, в дом меня примешь! Еще мне не хватает, чтобы
банники ночью запарили. Волхв-волхвом, а поберечься стоит.
- Баня топится ужо, - ответил Севар. - Ну, коли сговорились,
задаток клади. За пять ден, не менее. А то, может статься, и нет у
тебя серебра вовсе.
Олег презрительно хмыкнул, перебросив с руки на руку тяжелый
кистень, полез опять развязывать сумку:
- Три монеты дам. За шесть дней. Не перекусывать же одну пополам?
- Тюки свои под навес перебрось, - повеселел мужик, пряча серебро
за пояс. - Бо дождь случиться может. Да и роса, что ни ночь, обильная
выпадает. Кабы не отсырели. Пойду дров в печь подкину. К сумеркам
проветрю, да можешь укладываться, коли Радша свечу принесет. Устал,
небось, за день?
- Дорога - она не спрашивает, - мрачно ответил ведун, вешая сумку
на плечо. - Устал ты, нет - ей без разницы. Гонит, и всё.
Тюки с запасной одеждой, дорожными припасами, посудой и кузнечным
инструментом он сложил под навес, а вот оружие и чересседельную сумку
с деньгами отнес в баню, кинул на пол и, закашлявшись, поскорее
выскочил наружу. Банька топилась вовсю - из широкого продыха над
дверью валил сизый дым.
Середин проверил коней - подбросил сена, наполнил бадейку доверху.
Поговорил с гнедой, ткнувшейся мордой в плечо, отер ее и чалого шкуры
пучком сухой травы, подобранной возле крыльца.
Потихоньку вечерело. Сразу стало заметно, что зима, в общем-то,
отступила совсем недавно: холодок стал пробираться под налатник и
рубаху, изо рта вырывались клубы пара. Олег - чего уже давно не
случалось - застучал зубами, опять закашлялся, плюнул на всё и пошел в
баню.
В очаге под медным котлом еще горела краснотой россыпь углей, но
дыма от них почти не было, и ведун решительно закрыл доской продых над
дверью, развернул медвежью шкуру, расстелил на нижней полке, сел было
сверху - и тут же с руганью вскочил:
- Мокрая, зар-раза!
Он вздохнул, перекинул шкуру выше, чтобы сохла, разделся и
разложил сверху остальную свою одежду - тоже ведь влажная. Несмотря па
раскаленную печь, голому в бане ему показалось зябко. Олег достал и
натянул на ноги меховые штаны, на плечи накинул налатник. Простер руки
над очагом.
- Никак, мерзнешь?
От неожиданности ведун чуть не подпрыгнул, как потревоженная
кошка, резко развернулся, облегченно перевел дух:
- Это ты, волхв?
- Не пугайся, коли так пронимает. - Старик поставил на печь
небольшой оловянный котелок. - Места здешние таковы, всякая нежить во
три-десять раз сильнее, духи в сорок раз вреднее.
- С чего это?.. - собрался было расспросить ведун, но его опять
задушил кашель.
- Наверх тебе надобно, в самый жар, - покачал головой волхв. -
Марьянки жара не любят, убегают. И пара горячего не любят. Потерпи,
пугнем их маленько.
- Дым наверху, - поморщился Олег. - Першит.
- Тебя першит, их прочь гонит...
Радша достал из рукава толстую бурую свечу, поднес к углям,
запалил, повернулся к двери, дунул. Свеча погасла, но длинный тонкий
дымок потянулся в угол. Волхв зажег ее снова, потушил в сторону
противоположной стены, опять зажег... Только в пятый раз запалив
огонек, поставил свечу на пол:
- Гляди, не опрокинь. Пока огонек тлеет, нежити сюда входа нет. И
не поднимай. Задохнется в пару свеча.
- Я сильно париться не собираюсь, - ответил Середин. - Мне бы
выспаться с дороги.
- Успеешь еще бока отлежать. - Волхв кинул в котелок один из
камушков, что были в очаге, плеснул из большого котла воды.
Послышалось шипение, вверх поднялся столб пара. - Ты, мил человек,
давай налатник свой на голову накинь, да над репой пареной жаром
подыши. Духи лихоманок всяких страсть этого не любят. Может статься, и
убегут. Ворожить ныне не с руки. Тяжко ночью супротив Чернобога
колдовать, его время.
Вздохнув, Олег склонился над обжигающим лицо и легкие котелком.
Тут же вспомнилась мама, что в детстве точно так же выгоняла из него
простуду. Вот так, бегут века. То лихоманки, духи и марьянки человека
донимают, то чахотка, то ОРЗ. А гонят их все одинаково: горячим паром,
да накинув полотенце на голову.
- Как остынет, на камни воды плесни, да наверх забирайся, на шкуру
свою, - прозвучал совсем рядом совет волхва. - А я поутру приду
проведать.
Кашель ведуна действительно отпустил. Посидев под налатником минут
пять, Олег выбрался, выплеснул воду из котелка на камни, достал
сладкую распаренную репу, запустил в нее зубы и полез на верхний
полок. Шкура, конечно, мокрая - но уже горячая, не хуже репы. Печь
раскалена, что кузнечный горн. Так что замерзнуть ему до утра не
грозит. Хоть и не княжеские палаты, а жить можно...
Заснул Середин чуть ли не мгновенно - сказался тяжелый долгий
день. Но вместо отдыха он ухнулся в какую-то кроваво-красную кашу, в
которой, как в бочке с вязким медом, бился до самого рассвета и
пробуждение воспринял как радость. Но не надолго: при первом же
движении голову пронзила резкая боль, глаза почти не открывались -
похоже, опухли; грудь словно стянуло раскаленным обручем, а руки и
ноги - залило неподъемным свинцом.
- Электрическая сила... - простонал ведун, пытаясь подняться, но
после короткой борьбы с собственным телом решил взять передышку и
немного полежать. Всё едино половодье, спешить некуда. Можно и
отдохнуть.
Олег прикрыл глаза и снова заснул. А скорее - впал в беспамятство,
потому как совершенно не замечал происходящего вокруг, пока не
закашлялся от едкого дыма, заползающего в легкие. Он дернулся, пытаясь
сесть, но бессильно свалился обратно на шкуру, захрипел.
- Ништо, ништо, - узнал он голос волхва. - Терпи, мил человек. Что
тебе противно, то марьянке гибель. Молодец, Даромила, вовремя меня
покликала. Мало совсем, и сожрала бы лихоманка гостя. Зело крепко
прихватило. А ныне ступай, дай с нежитью болотной словом
перемолвиться...
Олег услышал, как хлопнула входная дверь, после чего Радша
приблизился, и голос его прозвучал совсем рядом с Серединым:
- Сказывали, похвалялся ты, мил человек, что с нежитью всякой
управиться способен? Как же ж тоды мелкую пакость водяную в грудь свою
пустил? Эх, колдуны бродячие. Много гонору у вас, да мало с вас
пользы... От как исцелю, все твои штуки чародейские в уплату заберу,
дабы разума боле никому не туманил.
Ведун ощутил холодное прикосновение к груди, которое почти сразу
перешло в резкое жжение. В висках упруго запульсировали жилы, из
легких вырвался тяжелый, словно предсмертный, хрип.
- Ли, добруха, кумоха, тетушка, гостьица, - услышал распевные
слова волхва. - Пойдем со мной на чисто солнышко, за широкий стол.
Молочка тебе налью, кашкой тебя покормлю. Будешь сытая, станешь
веселая. Погуляти захочешь, в чистом поле цветов собрать, в речке
широкой на себя посмотреть. А я тебя привечать стану, угощать стану,
дом тебе большой поставлю, будешь в нем в холодке жить, воду-пиво
пить, по мягким мхам кататься, над ряскою стлаться ...
Голос удалялся и удалялся, пока не прозвучал откуда-то из-за
препятствия. Хлопнула дверь - и впервые вместо удушливого дыма и
озноба Олег ощутил приятный дымок и пышущий от печи жар. Даже отек с
глаз вроде бы спал, и он смог осмотреть помещение не через щелочку
между веками, а просто раскрытыми глазами.
Разумеется, за ночь в бане не изменилось ничего: три полка на
разной высоте, пара лавок вдоль стен, три шайки на полу, большой
медный котел с водой над полыхающим очагом. Сизый дым, поднимаясь
вверх, стлался под потолком и неторопливо выползал в продых над
дверью.
Створка приоткрылась, пропуская внутрь ту самую остроносую девицу,
что вчера выносила ему из дома ведро с водой. Она присела перед
очагом, поворошила палочкой угли, подбросила с пола еще несколько
поленьев.
- Это ты, что ли, Даромила? - с легкой хрипотцой поинтересовался
ведун. - Ты волхва позвала?
- Радша лихоманку твою со двора к реке уманил, - ответила та. -
Ныне тебе легче станет.
- Спасибо тебе, красавица, - прикрыл глаза Середин.
- Меня батюшка с кашей к тебе послал. Сказывал печь затопить, коли
остыла, - выпрямилась девушка. - Я и увидела, как ты в беспамятстве
мечешься.
- Спасибо, - повторил Олег. - А где каша, кстати?
- Остыла, небось, уже... - Даромила подошла ближе, наклонилась и
подняла откуда-то глубокую деревянную миску, до краев полную
коричневатых крупинок ячки. Там же лежали и три ровных кубика мяса с
тонкими прожилками.
- Ничего, - приободрился ведун, пытаясь сесть. - Лучше холодная
каша, чем горячий голод.
- Дай помогу... - наклонилась вперед девушка. Они едва не
столкнулись лбами, но Даромила резко отвернулась, и Олег получил по
щеке шлепок толстой тяжелой косой. И вдруг подумал, что для двадцати
лет, на которые выглядела помощница, она уж слишком засиделась в
девках. Старая дева уже, можно сказать. Обычно замуж на Руси лет этак
в пятнадцать, шестнадцать, ну, в семнадцать выдают. Редко когда
позднее.
- Благодарю, красавица. Что бы я без тебя делал? - От перемещения
в вертикальное положение у Середина закружилась голова, и он понял,
что встать пока не сможет. По крайней мере, в ближайшие пару часов,
пока хорошенько не подкрепится и окончательно, не придет в себя.
- Слушай, милая. Сделай доброе дело, принеси ложку. Она на поясе.
Вон, поверх сумок у печи лежит*. [* Испокон веков на Руси был о
принято носить спою ложку с собой - простейшая гигиеническая
предосторожность. Соответственно хозяева, привечая гостей, столовых
приборов к угощению не прикладывали. Зачем, если у каждого есть свой?]
Даромила кивнула, сходила к печи, расстегнула чехольчик, достала
главный инструмент всякого русского человека:
- Ух ты! С самоцветами! Дорогая, наверное?
- Уж какая есть. - Олег принял от нее ложку, тут же подцепил и
перекинул в рот все три мясных кусочка, прожевал, потом принялся
торопливо черпать чуть теплую кашу.
- А правду сказывали, что у тебя кистень серебряный?
- Какой есть, - лаконично повторил занятый трапезой Середин.
- Тоже, небось, немалых денег стоит... А может, ты и не путник
вовсе? Может, боярин переодетый, что от княжьего гнева прячется?
Олег промолчал, а девица, увлеченная неожиданным «прозрением»,
заметалась по бане:
- Отчего же переодетый? Рубахи у тебя шелковые, штанов разных
целый мешок, сапоги дорогие, оружие странное с рукоятью из
самоцветов...
- Какой боярин?! - поспешил вмешаться в ее мыслительный процесс
Олег, сообразив, что рискует стать героем вовсе невероятных слухов.
1 2 3 4 5