Лорел Гамильтон
Ласка сумрака


Мередит Джентри Ц 2



Лорел Гамильтон
Ласка сумрака

Книга посвящается Дж. Он терпеливо приносил мне чай и впервые наблюдал весь процесс с начала и до конца. После этого он все еще меня любит – и вы, связанные браком с нами, творческими натурами, поймете, как много это говорит о нас обоих.

Глава 1

Лунный свет посеребрил комнату, раскрасив кровать тысячами оттенков серого, белого и черного. Двое мужчин в кровати спали глубоким сном. Настолько глубоким, что, когда я выкарабкивалась из их объятий, они даже не пошевелились. Под лаской лунного света моя кожа сияла белизной, а кроваво-красные волосы казались черными. Я натянула шелковый халат – было прохладно. Что бы ни говорили о солнечной Калифорнии, но глубокой ночью, когда рассвет кажется далекой мечтой, здесь совсем не жарко. Ночь, нежным блаженством вливавшаяся в мое окно, была декабрьской ночью. Дома, в Иллинойсе, я ощущала бы запах снега, такой морозный, что тает на языке. Такой холодный, что обжигает легкие, такой холодный, будто вдыхаешь ледяной огонь. Каким и должен быть воздух в начале декабря. Ветерок, пробивавшийся сквозь оконные занавеси за моей спиной, доносил сухой и резкий аромат эвкалиптов и легкий запах моря. Соль, влага и что-то еще – это неопределимое ощущение близости океана, не озера: не умыться и воды не выпить. На океанском берегу можно умереть от жажды.
Три года стояла я на берегу вот этого океана и каждый день понемногу умирала. Не буквально – выжить-то я выжила, – но веселой жизнью такое существование не назовешь. Я – урожденная принцесса Мередит Ник-Эссус, из аристократии фейри. Самая настоящая принцесса эльфов – единственная, рожденная на американской почве. Когда я исчезла из виду три года назад, пресса просто взбесилась. Слухов, что меня где-то видели, ходило не меньше слухов об Элвисе. Меня замечали то там, то здесь по всему миру. На самом деле все это время я прожила в Лос-Анджелесе. Я спряталась за маской, стала просто Мередит Джентри, для друзей – Мерри. Обыкновенный человек, только с каплей крови фейри, простой детектив в агентстве Грея, чья специализация – «Сверхъестественные Проблемы – Волшебные Решения».
Легенды гласят, что фейри, изгнанный из волшебной страны, будет чахнуть и слабеть, пока не погибнет. Это и правда, и неправда. В моих жилах хватает человеческой крови, чтобы соседство металла и техники меня не беспокоило. Некоторые из низших фейри могут на самом деле зачахнуть и умереть в городе, построенном людьми. Но большинство сможет существовать и в городе: это вряд ли доставит им удовольствие, но они выживут. Вот только что-то, какая-то часть их существа будет таять, та часть, что знает, что не все бабочки, которых видишь, – это действительно бабочки; та часть, что помнит ночное небо и ураганный ветер от взмахов кожистых или чешуйчатых крыльев – ночных крыльев, порождающих среди людей слухи о драконах и демонах; та часть, что помнит сидхе, гарцующих на конях, созданных из звездного света и снов. Эта часть начинает отмирать.
Меня не изгнали, я сбежала сама, потому что рано или поздно очередная попытка меня убить оказалась бы удачной. Мне просто не хватало магии или политического влияния, чтобы себя защитить. Свою жизнь я спасла, но кое-что потеряла. Потеряла ощущение связи с волшебной страной. Потеряла дом.
Сейчас, стоя у подоконника и вдыхая воздух, несущий запах Тихого океана, я смотрела на двух спящих мужчин и чувствовала, что я дома. Оба они были аристократами Неблагого Двора сидхе – мрачного сборища, королевой которого я когда-нибудь стану, если убийцы не доберутся до меня раньше. Рис лежал на животе, одна рука свесилась с кровати, другая пряталась под подушкой. На той руке, что была мне видна, даже в такой спокойной позе рельефно вырисовывались мускулы. Сияющий водопад белых кудрей ласкал обнаженные плечи, спадал вдоль крепкой спины. Правая сторона лица была прижата к подушке, и шрамов на месте отсутствующего глаза не было видно. Уголки рта, изогнутого как лук Купидона, загибались кверху: Рис слегка улыбался во сне. Он красив по-мальчишески и останется таким навсегда.
Никка лежал, свернувшись калачиком, на своей стороне кровати. У него было милое, почти хорошенькое лицо, а когда он спал, оно становилось лицом ангельски чистого ребенка. Он выглядел невинным, хрупким. И очертания его тела были мягче, не такие рельефно-мускулистые. Руки у него огрубели от постоянных упражнений с мечом, да и мускулов под бархатистой гладью кожи было достаточно, но по сравнению с остальными стражами он был мягче – скорее придворный, чем солдат. Лицо одновременно соответствовало и не соответствовало телу. Ростом он был более шести футов Больше 183 см. – Здесь и далее примеч. пер.

в основном за счет длинных-длинных ног; стройная талия и длинные, изящные руки уравновешивали эту длину. Цветами Никки были оттенки коричневого: кожа цвета светлого молочного шоколада и волосы до колен насыщенного темно-каштанового оттенка. Не переходящего в черный, а именно цвета опавших листьев, что долгое время оставались под пологом леса, пока не сопрели, приобретя густой, влажный коричневый цвет, цвет пружинящей лесной подстилки, в которую можно погрузить руки и вынуть их влажными, пахнущими зарождающейся жизнью.
В слабом лунном свете трудно было разглядеть его спину и даже верхнюю часть плеч. Почти все его тело было скрыто одеялом, иначе на спине можно было бы увидеть совершенно неожиданную вещь. Дело в том, что отцом Никки был фейри, имевший крылья бабочки, – не сидхе, конечно, но все же фейри. И гены оставили на Никке свой отпечаток: рисунок крыльев на спине, как гигантскую татуировку, но только более яркую и живую, чем можно получить с помощью чернил или красок. От предплечий вниз через всю спину, продолжаясь на ягодицах и бедрах и кончаясь лишь около колен, шло многоцветье крыльев: буйволино-коричневый, желто-телесный и на их фоне черно-розово-голубые круги – как «глаза» на крыльях ночного мотылька.
В полутьме, крадущей оттенки, он и Рис были как две тени, затаившиеся на кровати, – одна бледная, другая темная. Впрочем, я знала существа темнее Никки, гораздо темнее.
Дверь спальни беззвучно открылась, и, словно моя мысль призвала его, в комнату просочился Дойл и закрыл за собой дверь так же беззвучно, как и открыл ее. Я никогда не понимала, как ему это удается. Когда я открываю дверь, без звука обойтись не получается. Но Дойл, когда хочет, двигается будто наползающий мрак – беззвучно, невесомо, неощутимо – пока не заметишь вдруг, что свет исчез и ты в темноте, один на один с чем-то невидимым. Его называли Мраком Королевы или просто Мраком. Королева могла сказать: «Где мой Мрак? Позовите моего Мрака», и это означало, что вскоре кто-то лишится крови или жизни. Но теперь, как ни странно, он мой Мрак.
У Никки кожа коричневая, а вот Дойл действительно черный. Не чернотой человеческой кожи, но полнейшим мраком полуночного неба. Он не терялся в затемненной комнате, поскольку был еще темнее, чем тени от лунного света, и как тень он плавно двигался ко мне. Черные джинсы и тенниска облегали его тело словно вторая кожа. Я никогда не видела на нем другого цвета, за исключением драгоценностей и клинков. Даже наплечная кобура и пистолету него были черными.
Я отстранилась от окна и выпрямилась, когда он плавно двинулся ко мне. Остановился он у изножья громадной кровати, так как здесь едва хватало места, чтобы протиснуться между кроватью и дверью шкафа. Просто видеть, как Дойл скользнул вдоль стены, не коснувшись кровати, – уже производило впечатление. Он выше меня больше чем на фут 1 фут – 30,48 см.

и тяжелее, наверное, на сотню фунтов 1 фунт – примерно 0,45 кг.

, в основном мускулов. Но я стукнулась об эту кровать уже с полдюжины раз, если не больше. Он же просочился сквозь узкое место так, как будто это каждый может.
Кровать занимала большую часть спальни, так что, когда Дойл до меня добрался, нам пришлось стоять почти вплотную. Он умудрился сохранить небольшое расстояние между мной и собой, так что не соприкасалась даже наша одежда. Это была искусственно поддерживаемая дистанция. Было бы намного проще коснуться друг друга, и сам факт, что он прилагал столько усилий, чтобы не дотронуться до меня, усиливал неловкость ситуации. Мне это было неприятно, но я перестала спорить с Дойлом на эту тему. На мои вопросы он отвечал лишь: «Мне хочется с тобой особых отношений. Не хочу быть одним из многих». Сперва это казалось мне возвышенным, потом стало раздражать. Здесь, около окна, свет был ярче, и видны были изящные очертания его лепных скул, чуть слишком заостренный подбородок, изогнутые острия ушей и серебристые отблески серег, обрамлявших всю линию ушной раковины, вплоть до маленьких колечек, вдетых в верхушку уха на самом заостренном кончике. Лишь эти уши выдавали, что он был такой же смешанной крови, как я или Никка. Дойл вполне мог скрывать уши под длинными волосами, но почти никогда не делал этого. Его волосы цвета воронова крыла были, как обычно, стянуты в тугую косу, что при взгляде спереди создавало впечатление короткой стрижки, но конец косы доходил до лодыжек.
Он прошептал:
– Я что-то слышал.
Его голос был, как всегда, низок и тягуч – густой медвяный ликер, только для уха, а не для языка.
Я внимательно посмотрела на него.
– Что-то – или ты слышал, как я встала?
Его губы пришли в движение, почти перешедшее в улыбку:
– Как ты встала.
Я покачала головой, скрестив руки на груди.
– Два стража со мной в постели – и этого недостаточно для защиты? – прошептала я в ответ.
– Они умелые ребята, но все же не я.
Я нахмурилась:
– Ты хочешь сказать, что не можешь доверить мою безопасность никому, кроме себя самого?
Наши тихие голоса звучали приглушенно, почти мирно, как голоса родителей, шепчущихся над спящим ребенком. Было приятно знать, что Дойл так бдителен. Он был одним из величайших воинов среди сидхе. Хорошо было иметь его на своей стороне.
– Ну... разве что Холоду, – ответил он.
Я еще раз покачала головой, ощутив прикосновение отросших волос к плечам.
– Королевские Вороны – это лучшие воины, которых могут выставить фейри, и ты заявляешь, что никто из них не может сравниться с тобой? Ты, самоуверенный наг...
Он даже не шагнул ко мне – мы стояли чересчур близко для этого, – он просто пошевелился, но полы моего халата задели его ноги. Лунный свет блеснул на коротком ожерелье, которое он всегда носил, – маленький паук из драгоценных камней на тонкой серебряной цепочке. Он наклонил голову, и его дыхание защекотало мне лицо.
– Я мог бы убить тебя, и ни один из них не успел бы сообразить, что случилось.
От этой угрозы у меня чаще забился пульс. Я знала, что Дойл не причинит мне вреда, но... но... Мне доводилось видеть, как он убивал голыми руками, не применяя оружия, – только физической силой и магией. Стоя в интимной полутьме, прижавшись к нему, я была более чем уверена, что, пожелай он моей смерти, ни я, ни двое спящих позади меня стражей не остановили бы его.
Я не смогла бы победить в драке, но есть и другие приемы, которые действуют, когда стоишь, прижавшись к противнику в темноте; приемы, которые могут отвлечь или обезоружить не хуже, а то и лучше, чем клинок. Я чуть повернулась, и мое лицо оказалось прижатым к его шее, и губы скользили по его коже, когда я заговорила. Я чувствовала щекой, как ускоряется его пульс.
– Ты же не хочешь сделать мне ничего плохого, Дойл.
Его нижняя губа коснулась изгиба моего уха – почти, но все же не совсем поцелуй.
– Я мог бы убить вас всех троих.
В наступившей тишине отчетливый механический звук, звук взводимого оружия раздался за нами достаточно громко, чтобы я вздрогнула.
– Не думаю, что тебе удастся прикончить всех троих, – прозвучал голос Риса. Голос был чистым и ровным, без малейшего следа сонливости. Будто и не спал, он направил пистолет в спину Дойла – во всяком случае, я полагаю, что он сделал именно это. Мне не видно было за глыбой тела Дойла; но и у Дойла, насколько я знала, не имелось глаз на затылке, так что ему тоже оставалось лишь догадываться о том, что делает Рис.
– Самовзводный пистолет не обязательно взводить для стрельбы, Рис, – заметил Дойл спокойным, слегка ироничным голосом. Увы, я не видела, совпадает ли выражение лица с этим тоном, мы оба замерли в нашем почти-объятии.
– Ну да, – сказал Рис. – Несколько театрально, но знаешь поговорку: «Один пугающий звук стоит тысячи угроз».
Мои губы по-прежнему касались теплой шеи Дойла, когда я возразила:
– Нет такой поговорки.
Дойл не двигался, и я так же опасалась пошевелиться, опасалась, как бы не началось такое, чего я не смогу остановить. Не надо нам несчастных случаев.
– Стоило бы ее придумать, – хмыкнул Рис.
Кровать позади нас скрипнула.
– Твоя голова у меня под прицелом, Дойл. – Это был голос Никки. Отнюдь не спокойный, нет, – явное беспокойство ощущалось за его словами. В голосе Риса не было и следа страха; в голосе Никки его хватало на двоих. Впрочем, мне не обязательно было видеть Никку, чтобы знать, что его оружие готово и направлено куда надо, палец уже на спусковом крючке. В конце концов, сам Дойл его и тренировал.
Я ощутила, как напряжение покинуло тело Дойла, и он поднял голову – ровно настолько, чтобы не говорить, дыша прямо в меня.
– Возможно, я и не смогу прикончить вас всех, но я могу убить принцессу раньше, чем вы убьете меня, и после этого ваша жизнь не будет стоить ни гроша. За смерть своей наследницы королева наказала бы вас куда страшнее, чем я смог бы придумать.
Сейчас его лицо было мне видно. Даже в лунном свете он выглядел спокойным; глаза устремлены вдаль, уже не на меня. Он был слишком сосредоточен на уроке, который давал своим людям, чтобы беспокоиться о моих действиях.
Я прислонилась спиной к стене, но он не обратил внимания на это изменение позы. Оставалось лишь положить руку ему на грудь и толкнуть. Это заставило его выпрямиться, но свободного пространства не хватало, чтобы движение привело его куда-либо дальше кровати.
– Прекратите, все вы, – сказала я достаточно громко, чтобы мой голос заполнил комнату. Потом взглянула на Дойла: – Отойди от меня.
Он слегка поклонился мне – склонив только голову, поскольку для положенного поклона просто не было места, и попятился, повернув руки так, чтобы показать другим стражам, что он безоружен. Он остановился между стеной и кроватью, не оставив себе места для маневра. Рис полулежал на спине, держа пистолет одной рукой и поворачиваясь вслед за перемещением Дойла. Никка стоял у дальнего края кровати, держа оружие обеими руками в стандартной позе стрелка. Оба они продолжали вести себя так, будто Дойл представляет собой угрозу, и мне это начало надоедать.
– Я устала от этих игр, Дойл. Или ты веришь, что твои же люди способны обеспечить мою безопасность, или нет. Если нет, то или найди других людей, или сделай все, чтобы ты или Холод всегда были со мной. Но прекрати это.
– Если бы на моем месте был враг, твоя охрана проспала бы твою смерть.
– Я проснулся, – возразил Рис, – просто я думал, что ты наконец-то образумился и собрался прижать Мерри у стенки.
Дойл явно был задет:
– Ты только такое и можешь думать.
– Если ты желаешь ее, Дойл, просто скажи об этом. Завтрашняя ночь может стать твоей. Думаю, все мы согласимся сдвинуть нашу очередь на день, если ты наконец прервешь свой... пост.
Лунный свет смягчал вид шрамов Риса, казался белой просвечивающей латкой на месте, где полагалось быть правому глазу.
– Уберите оружие, – сказала я.
Они посмотрели на Дойла, молча спрашивая подтверждения. Я прикрикнула на них:
– Уберите оружие! Я здесь принцесса и наследница трона, а он только капитан моей стражи, и когда я вам что-то приказываю, вы обязаны повиноваться, клянусь Богиней!
Они продолжали смотреть на Дойла, пока не дождались его легкого кивка.
– Вон отсюда, – прошипела я. – Вон отсюда, все вы.
Дойл отрицательно качнул головой:
– Не думаю, что это разумно, принцесса.
Обычно я пыталась убедить их всех звать меня Мередит, но, только что напомнив о своем статусе, я не могла отказаться от него следующей же фразой.
– Так мои прямые приказы ничего не значат?
Выражение лица Дойла было нейтральным, тщательно выверенным. Рис и Никка опустили оружие, но ни один из них не осмеливался встретиться со мной взглядом.
– Принцесса, хотя бы один из нас должен все время оставаться с тобой. Наши враги... отличаются упорством.
– Принц Кел будет казнен, если его люди попытаются меня убить, пока он отбывает наказание за последнее покушение на меня. У нас есть полгода передышки.
Дойл покачал головой.
Я посмотрела на трех мужчин – красивых, даже прекрасных, каждый в своем роде, – и мне вдруг захотелось остаться одной.
1 2 3 4 5 6