– Неделю назад на улице был убит гражданин… короче, лицо кавказской национальности. Обрезком трубы по голове. Аккуратно, в висок. Обрезок был завернут в газету, которую приобщили к делу в качестве вещественного доказательства. На ней были какие-то отпечатки пальцев.
– Мои?
– Не, не твои. Газета была давняя, еще весенняя. «Новости». На первой странице…
– Полосе, – механически поправил Шатов.
– На первой полосе была твоя статься. Большая, с фотографией.
– Мало ли, где они ее взяли…
– Мало, ой, брат, мало. Но для начала небольшой паники вполне хватило.
– И меня теперь привлекут как подозреваемого?
– Нет, брат, не привлекут. Вернее, – поправил себя Хорунжий, – привлекут, но не в качестве подозреваемого, а в качестве помощника.
– Что? – Хорунжему показалось, что он ослышался.
– Помощника. Добровольного. Создана группа, которая будет расследовать это дело. И тебя решено в эту группу включить как человека, который был лично знаком с Арсением Ильичем, и к которому у Арсения Ильича, буде это он, может быть особый интерес.
Как сказал, подумал Шатов, как завернул лихо! Помощником! На живца решили ловить. На живца… Хотя для этого вовсе не нужно ничего говорить Шатову. Берут молча мелкую рыбешку, насаживают ее на крючок и забрасывают в воду, где завелась зубастая щука.
Щука кушает живца, глотает крючок, и рыбаки имеют возможность кушать гордость еврейской кухни – фаршированную щуку. Фаршированную, в том числе, и живцом.
Могли его запустить втемную? Могли. Но… Черт, Шатов сегодня просто тормозит. Просто изо всех сил. Ему ведь ясно было сказано, что беседа Бочкарева с ним имела своей целью определить… В общем, Зануда в течение двух часов определял, предупреждать Шатова о том, что его насадили на крючок, или нет, компенсируя недостаток информированности естественностью поведения.
Ублюдки.
– Эксперименты надо мной ставите? – поинтересовался Шатов.
– Вы слишком нервничаете, господин Шатов, и оттого допускаете языковые неточности. Эксперименты нельзя ставить над кем-то. На ком-то – да, можно. И с кем-то – тоже можно…
– Я уже посылал тебя к бениной маме? – спросил Шатов.
– Сегодня – нет, – признался Хорунжий.
– Так вот…
– Извини, брат, но сегодня я никуда не пойду. Извини – дела. Мне еще нужно успеть тебя проинструктировать, договориться о связи и взаимодействии.
– А если… – снова начал Шатов, и снова Хорунжий его проигнорировал.
– Еще ты должен успеть уволиться с работы и устроиться на новую. Кроме этого необходимо, чтобы ты успел предупредить свою жену…
– О чем? – Шатову не нравилось, когда кто-то вообще пытался заговорить о Вите, сегодня же ее постоянно вспоминают в связи с событиями неприятными и грязными.
– С твоей женой тебе нужно договориться о том, что не позднее завтрашнего утра она должна уехать на отдых… ну, скажем… – Шатов посмотрел на потолок, – в общем, за границу.
– Я больше не желаю… – Шатов встал со стула.
– Сидеть! – негромко приказал Хорунжий. – Не нужно корчить из себя гимназистку. Ты хочешь, чтобы она присоединилась к этому списку?
Хорунжий толкнул папки, они слетели на пол, разбрасывая по комнате листы бумаги и фотографии.
Один из снимков лег к ногам Шатова. Залитое кровью лицо. Шатов сел на стул и отвернулся.
– Твой Арсений Ильич собирался убить тебя и ее, забыл?
– Пытался.
– Пытался… Ты и она – единственные, кто из намеченных им жертв остались живы. Во всяком случае, из тех, кого мы знаем.
– Ну и что? Дракон умер. Утонул. Вы искали в болоте?
– Искали. Нашли несколько трупов в разной стадии разложения. Но тело, которое можно было идентифицировать как тело маньяка, найдено не было.
Шатова словно оглушило. Не нашли… Дракона не нашли… Этого не может быть. Он умер. Он утонул. Он…
– Это ничего не значит, – сказал Хорунжий. – В этом проклятом болоте может быть что угодно и искать мы его будем до скончания века. Трясина, коряги… Чудо, что мы вообще что-то нашли…
– Но сейчас вы будете искать?
– Нет.
– Но почему? – Шатов ударил кулаком по столу. – Почему не будете искать?
– Нет смысла, – спокойно ответил Хорунжий. – Нету. Смысла.
Хорунжий достал из кармана пиджака ручку и красиво вывел на листе бумаги: «Нету смысла». Подумал и приписал еще с полтора десятка восклицательных знаков.
– Как это – нету смысла? – Шатов рванул листок бумаги из-под рук Хорунжего, скомкал и швырнул в угол. – Ты обо мне говоришь! Обо мне и о моей жене. Ты этого не забыл?
– Не забыл, – Хорунжий встал, подошел к скомканному листку, поднял его, вернулся к столу и попытался разгладить.
– Я сейчас…
– Понимаешь, Женя, после того, как ты сообщил о гибели Арсения Ильича, мы, естественно, приняли все это к сведению, но вели себя исходя из того, что он жив. На всякий случай. Фоторобот, описание, вокзалы, больницы, то, се… С результатом, близком к нулевому.
– Что нашли? – оживился Шатов.
– Когда я сказал «близко к нулевому», я не сказал с какой стороны. Знаешь – отрицательный результат, это тоже результат. То бишь, мы не нашли ничего, но это как раз и заставило нас больше всего насторожиться. Чтобы там не писали писатели и не снимали киношники, нужны слаженные усилия очень многих людей, чтобы человек пропал бесследно. Вынырнул ниоткуда и ушел никуда. А тут, с одной стороны, мы точно знали, что он был. И более того, действовал активно и эффективно. И мы не нашли ни единого его следа. Ни малюсенького.
А дом, телефон, квартира, в которую он меня поселил – это как он умудрился? – незаметно для себя втягиваясь в рассуждения, поинтересовался Шатов.
– Загадка природы, брат. Все, что у нас на него есть – это благодаря тебе. Описание, образцы тканей и крови…
– Откуда? Хотя, понял…
– Вот именно, ты очень удачно ткнул его тем колом в лицо. У нас есть волосы с его головы, но у нас нет ни единой фотографии и ни одного самого завалящего отпечатка пальцев.
– То есть, результатом ваших поисков стало убеждение в его гибели?
– Ни хрена. Если бы он только пропал бесследно. Мы не смогли узнать откуда он взялся и сколько времени вообще здесь был, – теперь уже Хорунжий скатала из многострадального листка бумаги шарик и запустил им в зеркало за спиной. – И хрен бы мы его нашли, если бы он не захотел подать нам знак…
Хорунжий замолчал, давая возможность Шатову обдумать сказанное и высказать свое к этому отношение.
Обдумать и высказать. Высказать и обдумать. Обдумать… Голова уже просто не варит. Совсем не варит. Абсолютно. Не требуют от живца разумного поведения. Не требуют. И не заставляют понимать, для чего в него засовывают крючок.
– Подожди, Миша, – Шатов с некоторым удивлением понял, чего именно добивался Хорунжий, какую мысль пытался внушить, – почему ты решил, что это знак от него?
– Вот! – удовлетворенно протянул Хорунжий, – вот именно. Мы вели себя так, будто он жив. А теперь почему бы нам не вести себя так, будто он мертв.
– Стоп, стоп, стоп! – Шатов поднял руки. – Я перестал понимать что-либо. Как это?
– Это не важно.
– Как это не важно? Вы хотите сделать из меня наживку, а я…
Хорунжий смотрел на Шатова с демонстративным вниманием. Смотрел молча.
– Я… – Шатов снова задумался, потом, вздрогнув, – спросил, – ты хочешь сказать, что я наживка, но не ваша? Я его наживка?
– Его – это кого? – переспросил Хорунжий.
– Того, кто убил этих людей.
– Кого? – снова спросил Хорунжий.
– Что ты от меня хочешь услышать?
– Ты думаешь, что это Дракон? – тихо спросил Шатов.
– Не знаю. Никто не знает.
– Что тебе нужно от меня? – Хорунжий промолчал.
– Что вы все от меня хотите? Вы думаете, что я смогу вас привести к нему? Что вы ждете все? – Шатову хотелось кричать, но все это он только прошептал.
– Ты не сможешь привести нас к нему. Он не позволит.
– Все-таки, вы верите, что этот маньяк остался жив?
– Это не важно, во что мы верим. И если говорить о тебе как о наживке, то…
– То я не ваша наживка, а его? – Шатову показалось, что время замерло, превратилось в кристалл, в янтарь. И в глубине застывшей массы закован Шатов, пузырьки его страха, пылинки его надежды…
– Может быть – да, – сказал Хорунжий. – Может быть – нет. Я не знаю, чего именно захотят от тебя менты. Честно – не знаю. Сегодняшний разговор был нужен для того, чтобы…
– Чтобы завести меня? Чтобы я на крючке вел себя по бойчее? Или как?
– И для этого тоже, – честно признался Хорунжий.
– А для чего еще?
– Для чего?.. – Хорунжий усмехнулся. – Ты должен знать, что мы…
– Вы?
– Да, мы – я и кое-кто другой, будем тебя подстраховывать. На всякий случай.
– Из чистого альтруизма?
– Из соображений выгоды. Мы обеспечим безопасность твоей жены. Если запахнет паленым – тебя мы тоже попытаемся вытащить.
– Мне не нравится слово «попытаемся».
– Мне тоже, представь себе.
– И все это только для того, чтобы поймать одного маньяка? – спросил Шатов.
– А тебе какая разница? Может быть, все это делается для того, чтобы спасти тебе жизнь?
– Не смеши, Михаил, не нужно, – Шатов даже смог засмеяться, не смотря на куски люда, в которые превратились его мозг и сердце. – Если вам понадобится моя жизнь…
– Мы попросим у тебя разрешения, – пообещал Хорунжий, вставая из-за стола.
– Не смешно, – Шатов тоже встал, – теперь куда?
– Теперь с тобой снова пообщается Бочкарев, а я пойду – дела, – Хорунжий протянул руку Шатову.
– Не боишься, что не пожму? – спросил Шатов.
– Боюсь.
Шатов пожал руку Хорунжему:
– Пока.
Хорунжий подошел к двери, остановился, обернулся к Шатову:
– Извини, если что не так.
– Бог простит, – ответил Шатов.
– На это вся надежда.
Глава 2
Шатов открыл дверь квартиры своим ключом. Они с Витой всегда открывали дверь самостоятельно, не нажимая на кнопку звонка. У каждого из них был свой ключ, каждый из них имел право самостоятельно решать – приходить или нет. Все это напоминало игру, но Шатов знал, что Вита относится к этому очень серьезно.
Она не хотела быть обузой. Она не хотела превращаться в привычку. Она… Шатов это понимал, но точно также он понимал, что больше всего Вита боится, что Шатов может превратиться в привычку или обузу. Каждый раз, возвращаясь домой, Шатов боялся, что увидит в ее глазах разочарование. Каждый раз…
Он называл Виту своей женой, но никакого официального закрепления их отношений Вита не разрешила.
– Я хочу любить тебя только за то, что ты – Евгений Шатов, – сказала Вита, – и я не хочу, чтобы ты превращался в мужа, а я – в жену. Ты имеешь право меня любить, и я не хочу, чтобы это право превращалось в обязанность.
Шатов смирился не сразу, пришлось выдержать несколько очень напряженных разговоров, прежде чем стало понятно – никакого другого варианта их отношений Вита не примет.
– Я пришел, – сказал Шатов, сняв куртку и туфли, – встречайте.
– Здравствуй, Евгений Шатов, – Вита остановилась на пороге комнаты.
– Понимаешь… – Шатов нервно потер руки, – я был очень занят и не смог перезвонить…
Вита молча улыбнулась, разглядывая Шатова.
– Я… Ну правда, не мог… Был очень напряженный день… – по дороге домой Шатов решил, что о предстоящем расставании лучше сказать сразу, но все приготовленные аргументы разом испарились. Как исчезла и уверенность в том, что отъезд Виты вообще нужен.
Я не смогу приходить в пустую квартиру, подумал Шатов. Я не смогу…
– Прости меня, пожалуйста… – жалобно протянул Шатов, протягивая руки.
– Я вас прощу, Евгений Шатов, при точном выполнении вами ряда тяжелых и унизительных условий.
– Согласен, – не задумываясь, кивнул Шатов, – приказывай, госпожа!
– Для начала… – капризно протянула Вита, – вам придется отправиться в ванную и смыть с себя пыль и скверну.
– Уже бегу.
Горячая вода была, Шатов торопливо разделся и стал под душ. Хорошо. Не душ, хотя душ – это тоже неплохо. Хорошо то, что у него есть Вита. Хорошо, что он любит Виту. Хорошо, что Вита, похоже, тоже любит его. Не смотря ни на что. Не смотря на то, что журналист превратился в ночного сторожа, что какой бы маленькой ни была ее зарплата, его жалованье было еще меньше. Не смотря на то, что Шатов так и не объяснил ей, кто и почему разгромил ее квартиру, и что именно произошло тогда с Шатовым.
Я не могу объяснить, сказал тогда Шатов, и она просто кивнула, соглашаясь. Когда он вернулся домой, избив главного редактора «Новостей» и ждал приезда милиции, Вита сидела на диване рядом с ним и молча, ни о чем не спрашивая, гладила его по руке.
Шатов вытерся, надел спортивный костюм и вышел из ванной:
– Жду твоих дальнейших указаний, госпожа.
– И ты их сейчас получишь, Евгений Шатов, – Вита поманила Шатова пальцем, ушла в комнату и села в кресло.
– Ужина не будет, – сказала Вита, когда Шатов вошел. – Во-первых, уже слишком поздно для еды. А во-вторых, у нас нет денег. Мне задержали зарплату.
Вита сказала это просто, без надрыва или обиды. Просто констатировала факт. Шатов сжал зубы и сел на пол возле ее ног:
– Извини.
– Чушь. Голодание – это полезно для здоровья.
– Конечно, – согласился Шатов, – конечно. Но ты все равно меня извини.
– Хорошо, я тебя извиняю, – Вита провела рукой по влажным волосам Шатова. – Я тебя извиняю и требую выполнения моих условий.
– Только прикажи, – Шатов закрыл глаза, прислушиваясь к тому, как ее пальцы осторожно прикасаются к его лицу.
– Приказываю немедленно сообщить, зачем мне сегодня пришлось бежать в фотоателье и фотографироваться для заграничного паспорта.
– Что? – Шатов попытался обернуться к Вите, но она его мягко остановила. – Ты фотографировалась?
– Да. Сразу после обеда ко мне в аптеку пришел тот самый парень… Который привозил к тебе врача в то утро.
– Хорунжий…
– Он что – казак? – весело удивилась Вита.
– Это у него такая фамилия, – автоматически ответил Шатов.
– Да, а зовут его Михаил.
– Михаил.
– Пришел Михаил и попросил меня немедленно сходить к фотографу. Причем – в срочное фото. Сказал, что это ты распорядился все сделать так быстро, очень удивился, что ты не перезвонил мне, отобрал у меня квитанцию, и сам, насколько я понимаю, получил снимки. А я отправилась в аптеку.
– Он больше ничего не говорил? – стараясь оставаться спокойным, спросил Шатов.
– В общем – нет. Только просил передать тебе вот это, – Шатов почувствовал, как Вита потянулась куда-то, не вставая с кресла. – Деньги.
Деньги. Шатов взял из рук Виты несколько свернутых в двое стодолларовых купюр, зачем-то повертел деньги в руках.
– Что это может означать, Евгений Шатов? – спросила Вита.
– Это… – протянул Шатов, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь. – Это означает, что я…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрила Вита, – ты всегда был особенно силен в экспромтах.
– Это означает, что я нашел, наконец, нормальную работу, и вот даже получил аванс, – Шатов пересчитал деньги и подумал, что исходя из суммы аванса, называть должность меньше, чем управляющий серьезного банка, нельзя.
– Тысяча долларов – это очень хороший аванс, – сказала Вита.
– Да, – кивнул Шатов. – Понимаешь…
Вита засмеялась:
– Обожаю слушать, как ты врешь.
– Я не вру, я действительно работаю теперь в другом месте. Только сегодня все решилось.
– И где же ты работаешь?
– В газете. Я работаю в газете, в должности редактора отдела. И… Я не хотел тебя обнадеживать заранее… Я вот сегодня уволился из магазина и положил трудовую книжку в редакцию… – Шатов говорил извиняющимся тоном, надеясь, что не слишком фальшивит.
В принципе, он не слишком искажал истинное положение дел. Действительно, сегодня в его трудовой книжке появилась запись о том, что он отныне редактор отдела расследований. В газете «Контраст». Правда, до его прихода в газету, там не было не то что редактора отдела расследований, но и самого отдела. А вся редакция состояла из главного редактора, компьютерщика, корректора и двух корреспондентов, по совместительству еще и выполнявших обязанности наборщиков.
1 2 3 4 5 6
– Мои?
– Не, не твои. Газета была давняя, еще весенняя. «Новости». На первой странице…
– Полосе, – механически поправил Шатов.
– На первой полосе была твоя статься. Большая, с фотографией.
– Мало ли, где они ее взяли…
– Мало, ой, брат, мало. Но для начала небольшой паники вполне хватило.
– И меня теперь привлекут как подозреваемого?
– Нет, брат, не привлекут. Вернее, – поправил себя Хорунжий, – привлекут, но не в качестве подозреваемого, а в качестве помощника.
– Что? – Хорунжему показалось, что он ослышался.
– Помощника. Добровольного. Создана группа, которая будет расследовать это дело. И тебя решено в эту группу включить как человека, который был лично знаком с Арсением Ильичем, и к которому у Арсения Ильича, буде это он, может быть особый интерес.
Как сказал, подумал Шатов, как завернул лихо! Помощником! На живца решили ловить. На живца… Хотя для этого вовсе не нужно ничего говорить Шатову. Берут молча мелкую рыбешку, насаживают ее на крючок и забрасывают в воду, где завелась зубастая щука.
Щука кушает живца, глотает крючок, и рыбаки имеют возможность кушать гордость еврейской кухни – фаршированную щуку. Фаршированную, в том числе, и живцом.
Могли его запустить втемную? Могли. Но… Черт, Шатов сегодня просто тормозит. Просто изо всех сил. Ему ведь ясно было сказано, что беседа Бочкарева с ним имела своей целью определить… В общем, Зануда в течение двух часов определял, предупреждать Шатова о том, что его насадили на крючок, или нет, компенсируя недостаток информированности естественностью поведения.
Ублюдки.
– Эксперименты надо мной ставите? – поинтересовался Шатов.
– Вы слишком нервничаете, господин Шатов, и оттого допускаете языковые неточности. Эксперименты нельзя ставить над кем-то. На ком-то – да, можно. И с кем-то – тоже можно…
– Я уже посылал тебя к бениной маме? – спросил Шатов.
– Сегодня – нет, – признался Хорунжий.
– Так вот…
– Извини, брат, но сегодня я никуда не пойду. Извини – дела. Мне еще нужно успеть тебя проинструктировать, договориться о связи и взаимодействии.
– А если… – снова начал Шатов, и снова Хорунжий его проигнорировал.
– Еще ты должен успеть уволиться с работы и устроиться на новую. Кроме этого необходимо, чтобы ты успел предупредить свою жену…
– О чем? – Шатову не нравилось, когда кто-то вообще пытался заговорить о Вите, сегодня же ее постоянно вспоминают в связи с событиями неприятными и грязными.
– С твоей женой тебе нужно договориться о том, что не позднее завтрашнего утра она должна уехать на отдых… ну, скажем… – Шатов посмотрел на потолок, – в общем, за границу.
– Я больше не желаю… – Шатов встал со стула.
– Сидеть! – негромко приказал Хорунжий. – Не нужно корчить из себя гимназистку. Ты хочешь, чтобы она присоединилась к этому списку?
Хорунжий толкнул папки, они слетели на пол, разбрасывая по комнате листы бумаги и фотографии.
Один из снимков лег к ногам Шатова. Залитое кровью лицо. Шатов сел на стул и отвернулся.
– Твой Арсений Ильич собирался убить тебя и ее, забыл?
– Пытался.
– Пытался… Ты и она – единственные, кто из намеченных им жертв остались живы. Во всяком случае, из тех, кого мы знаем.
– Ну и что? Дракон умер. Утонул. Вы искали в болоте?
– Искали. Нашли несколько трупов в разной стадии разложения. Но тело, которое можно было идентифицировать как тело маньяка, найдено не было.
Шатова словно оглушило. Не нашли… Дракона не нашли… Этого не может быть. Он умер. Он утонул. Он…
– Это ничего не значит, – сказал Хорунжий. – В этом проклятом болоте может быть что угодно и искать мы его будем до скончания века. Трясина, коряги… Чудо, что мы вообще что-то нашли…
– Но сейчас вы будете искать?
– Нет.
– Но почему? – Шатов ударил кулаком по столу. – Почему не будете искать?
– Нет смысла, – спокойно ответил Хорунжий. – Нету. Смысла.
Хорунжий достал из кармана пиджака ручку и красиво вывел на листе бумаги: «Нету смысла». Подумал и приписал еще с полтора десятка восклицательных знаков.
– Как это – нету смысла? – Шатов рванул листок бумаги из-под рук Хорунжего, скомкал и швырнул в угол. – Ты обо мне говоришь! Обо мне и о моей жене. Ты этого не забыл?
– Не забыл, – Хорунжий встал, подошел к скомканному листку, поднял его, вернулся к столу и попытался разгладить.
– Я сейчас…
– Понимаешь, Женя, после того, как ты сообщил о гибели Арсения Ильича, мы, естественно, приняли все это к сведению, но вели себя исходя из того, что он жив. На всякий случай. Фоторобот, описание, вокзалы, больницы, то, се… С результатом, близком к нулевому.
– Что нашли? – оживился Шатов.
– Когда я сказал «близко к нулевому», я не сказал с какой стороны. Знаешь – отрицательный результат, это тоже результат. То бишь, мы не нашли ничего, но это как раз и заставило нас больше всего насторожиться. Чтобы там не писали писатели и не снимали киношники, нужны слаженные усилия очень многих людей, чтобы человек пропал бесследно. Вынырнул ниоткуда и ушел никуда. А тут, с одной стороны, мы точно знали, что он был. И более того, действовал активно и эффективно. И мы не нашли ни единого его следа. Ни малюсенького.
А дом, телефон, квартира, в которую он меня поселил – это как он умудрился? – незаметно для себя втягиваясь в рассуждения, поинтересовался Шатов.
– Загадка природы, брат. Все, что у нас на него есть – это благодаря тебе. Описание, образцы тканей и крови…
– Откуда? Хотя, понял…
– Вот именно, ты очень удачно ткнул его тем колом в лицо. У нас есть волосы с его головы, но у нас нет ни единой фотографии и ни одного самого завалящего отпечатка пальцев.
– То есть, результатом ваших поисков стало убеждение в его гибели?
– Ни хрена. Если бы он только пропал бесследно. Мы не смогли узнать откуда он взялся и сколько времени вообще здесь был, – теперь уже Хорунжий скатала из многострадального листка бумаги шарик и запустил им в зеркало за спиной. – И хрен бы мы его нашли, если бы он не захотел подать нам знак…
Хорунжий замолчал, давая возможность Шатову обдумать сказанное и высказать свое к этому отношение.
Обдумать и высказать. Высказать и обдумать. Обдумать… Голова уже просто не варит. Совсем не варит. Абсолютно. Не требуют от живца разумного поведения. Не требуют. И не заставляют понимать, для чего в него засовывают крючок.
– Подожди, Миша, – Шатов с некоторым удивлением понял, чего именно добивался Хорунжий, какую мысль пытался внушить, – почему ты решил, что это знак от него?
– Вот! – удовлетворенно протянул Хорунжий, – вот именно. Мы вели себя так, будто он жив. А теперь почему бы нам не вести себя так, будто он мертв.
– Стоп, стоп, стоп! – Шатов поднял руки. – Я перестал понимать что-либо. Как это?
– Это не важно.
– Как это не важно? Вы хотите сделать из меня наживку, а я…
Хорунжий смотрел на Шатова с демонстративным вниманием. Смотрел молча.
– Я… – Шатов снова задумался, потом, вздрогнув, – спросил, – ты хочешь сказать, что я наживка, но не ваша? Я его наживка?
– Его – это кого? – переспросил Хорунжий.
– Того, кто убил этих людей.
– Кого? – снова спросил Хорунжий.
– Что ты от меня хочешь услышать?
– Ты думаешь, что это Дракон? – тихо спросил Шатов.
– Не знаю. Никто не знает.
– Что тебе нужно от меня? – Хорунжий промолчал.
– Что вы все от меня хотите? Вы думаете, что я смогу вас привести к нему? Что вы ждете все? – Шатову хотелось кричать, но все это он только прошептал.
– Ты не сможешь привести нас к нему. Он не позволит.
– Все-таки, вы верите, что этот маньяк остался жив?
– Это не важно, во что мы верим. И если говорить о тебе как о наживке, то…
– То я не ваша наживка, а его? – Шатову показалось, что время замерло, превратилось в кристалл, в янтарь. И в глубине застывшей массы закован Шатов, пузырьки его страха, пылинки его надежды…
– Может быть – да, – сказал Хорунжий. – Может быть – нет. Я не знаю, чего именно захотят от тебя менты. Честно – не знаю. Сегодняшний разговор был нужен для того, чтобы…
– Чтобы завести меня? Чтобы я на крючке вел себя по бойчее? Или как?
– И для этого тоже, – честно признался Хорунжий.
– А для чего еще?
– Для чего?.. – Хорунжий усмехнулся. – Ты должен знать, что мы…
– Вы?
– Да, мы – я и кое-кто другой, будем тебя подстраховывать. На всякий случай.
– Из чистого альтруизма?
– Из соображений выгоды. Мы обеспечим безопасность твоей жены. Если запахнет паленым – тебя мы тоже попытаемся вытащить.
– Мне не нравится слово «попытаемся».
– Мне тоже, представь себе.
– И все это только для того, чтобы поймать одного маньяка? – спросил Шатов.
– А тебе какая разница? Может быть, все это делается для того, чтобы спасти тебе жизнь?
– Не смеши, Михаил, не нужно, – Шатов даже смог засмеяться, не смотря на куски люда, в которые превратились его мозг и сердце. – Если вам понадобится моя жизнь…
– Мы попросим у тебя разрешения, – пообещал Хорунжий, вставая из-за стола.
– Не смешно, – Шатов тоже встал, – теперь куда?
– Теперь с тобой снова пообщается Бочкарев, а я пойду – дела, – Хорунжий протянул руку Шатову.
– Не боишься, что не пожму? – спросил Шатов.
– Боюсь.
Шатов пожал руку Хорунжему:
– Пока.
Хорунжий подошел к двери, остановился, обернулся к Шатову:
– Извини, если что не так.
– Бог простит, – ответил Шатов.
– На это вся надежда.
Глава 2
Шатов открыл дверь квартиры своим ключом. Они с Витой всегда открывали дверь самостоятельно, не нажимая на кнопку звонка. У каждого из них был свой ключ, каждый из них имел право самостоятельно решать – приходить или нет. Все это напоминало игру, но Шатов знал, что Вита относится к этому очень серьезно.
Она не хотела быть обузой. Она не хотела превращаться в привычку. Она… Шатов это понимал, но точно также он понимал, что больше всего Вита боится, что Шатов может превратиться в привычку или обузу. Каждый раз, возвращаясь домой, Шатов боялся, что увидит в ее глазах разочарование. Каждый раз…
Он называл Виту своей женой, но никакого официального закрепления их отношений Вита не разрешила.
– Я хочу любить тебя только за то, что ты – Евгений Шатов, – сказала Вита, – и я не хочу, чтобы ты превращался в мужа, а я – в жену. Ты имеешь право меня любить, и я не хочу, чтобы это право превращалось в обязанность.
Шатов смирился не сразу, пришлось выдержать несколько очень напряженных разговоров, прежде чем стало понятно – никакого другого варианта их отношений Вита не примет.
– Я пришел, – сказал Шатов, сняв куртку и туфли, – встречайте.
– Здравствуй, Евгений Шатов, – Вита остановилась на пороге комнаты.
– Понимаешь… – Шатов нервно потер руки, – я был очень занят и не смог перезвонить…
Вита молча улыбнулась, разглядывая Шатова.
– Я… Ну правда, не мог… Был очень напряженный день… – по дороге домой Шатов решил, что о предстоящем расставании лучше сказать сразу, но все приготовленные аргументы разом испарились. Как исчезла и уверенность в том, что отъезд Виты вообще нужен.
Я не смогу приходить в пустую квартиру, подумал Шатов. Я не смогу…
– Прости меня, пожалуйста… – жалобно протянул Шатов, протягивая руки.
– Я вас прощу, Евгений Шатов, при точном выполнении вами ряда тяжелых и унизительных условий.
– Согласен, – не задумываясь, кивнул Шатов, – приказывай, госпожа!
– Для начала… – капризно протянула Вита, – вам придется отправиться в ванную и смыть с себя пыль и скверну.
– Уже бегу.
Горячая вода была, Шатов торопливо разделся и стал под душ. Хорошо. Не душ, хотя душ – это тоже неплохо. Хорошо то, что у него есть Вита. Хорошо, что он любит Виту. Хорошо, что Вита, похоже, тоже любит его. Не смотря ни на что. Не смотря на то, что журналист превратился в ночного сторожа, что какой бы маленькой ни была ее зарплата, его жалованье было еще меньше. Не смотря на то, что Шатов так и не объяснил ей, кто и почему разгромил ее квартиру, и что именно произошло тогда с Шатовым.
Я не могу объяснить, сказал тогда Шатов, и она просто кивнула, соглашаясь. Когда он вернулся домой, избив главного редактора «Новостей» и ждал приезда милиции, Вита сидела на диване рядом с ним и молча, ни о чем не спрашивая, гладила его по руке.
Шатов вытерся, надел спортивный костюм и вышел из ванной:
– Жду твоих дальнейших указаний, госпожа.
– И ты их сейчас получишь, Евгений Шатов, – Вита поманила Шатова пальцем, ушла в комнату и села в кресло.
– Ужина не будет, – сказала Вита, когда Шатов вошел. – Во-первых, уже слишком поздно для еды. А во-вторых, у нас нет денег. Мне задержали зарплату.
Вита сказала это просто, без надрыва или обиды. Просто констатировала факт. Шатов сжал зубы и сел на пол возле ее ног:
– Извини.
– Чушь. Голодание – это полезно для здоровья.
– Конечно, – согласился Шатов, – конечно. Но ты все равно меня извини.
– Хорошо, я тебя извиняю, – Вита провела рукой по влажным волосам Шатова. – Я тебя извиняю и требую выполнения моих условий.
– Только прикажи, – Шатов закрыл глаза, прислушиваясь к тому, как ее пальцы осторожно прикасаются к его лицу.
– Приказываю немедленно сообщить, зачем мне сегодня пришлось бежать в фотоателье и фотографироваться для заграничного паспорта.
– Что? – Шатов попытался обернуться к Вите, но она его мягко остановила. – Ты фотографировалась?
– Да. Сразу после обеда ко мне в аптеку пришел тот самый парень… Который привозил к тебе врача в то утро.
– Хорунжий…
– Он что – казак? – весело удивилась Вита.
– Это у него такая фамилия, – автоматически ответил Шатов.
– Да, а зовут его Михаил.
– Михаил.
– Пришел Михаил и попросил меня немедленно сходить к фотографу. Причем – в срочное фото. Сказал, что это ты распорядился все сделать так быстро, очень удивился, что ты не перезвонил мне, отобрал у меня квитанцию, и сам, насколько я понимаю, получил снимки. А я отправилась в аптеку.
– Он больше ничего не говорил? – стараясь оставаться спокойным, спросил Шатов.
– В общем – нет. Только просил передать тебе вот это, – Шатов почувствовал, как Вита потянулась куда-то, не вставая с кресла. – Деньги.
Деньги. Шатов взял из рук Виты несколько свернутых в двое стодолларовых купюр, зачем-то повертел деньги в руках.
– Что это может означать, Евгений Шатов? – спросила Вита.
– Это… – протянул Шатов, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь. – Это означает, что я…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрила Вита, – ты всегда был особенно силен в экспромтах.
– Это означает, что я нашел, наконец, нормальную работу, и вот даже получил аванс, – Шатов пересчитал деньги и подумал, что исходя из суммы аванса, называть должность меньше, чем управляющий серьезного банка, нельзя.
– Тысяча долларов – это очень хороший аванс, – сказала Вита.
– Да, – кивнул Шатов. – Понимаешь…
Вита засмеялась:
– Обожаю слушать, как ты врешь.
– Я не вру, я действительно работаю теперь в другом месте. Только сегодня все решилось.
– И где же ты работаешь?
– В газете. Я работаю в газете, в должности редактора отдела. И… Я не хотел тебя обнадеживать заранее… Я вот сегодня уволился из магазина и положил трудовую книжку в редакцию… – Шатов говорил извиняющимся тоном, надеясь, что не слишком фальшивит.
В принципе, он не слишком искажал истинное положение дел. Действительно, сегодня в его трудовой книжке появилась запись о том, что он отныне редактор отдела расследований. В газете «Контраст». Правда, до его прихода в газету, там не было не то что редактора отдела расследований, но и самого отдела. А вся редакция состояла из главного редактора, компьютерщика, корректора и двух корреспондентов, по совместительству еще и выполнявших обязанности наборщиков.
1 2 3 4 5 6