А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Это типично для чародеев?
– Не всегда. Я… я…
– Да, Секенр?
Я не знал, что сказать. Между нами возник невидимый барьер. Я просто не мог подобрать слов.
– Не всегда.
– Значит, тебе больно?
– Не очень. Теперь уже нет. Но знаешь, мне кажется я так никогда и не научусь получать удовольствие от того, что я чародей.
Это была шутка. Я попытался засмеяться. Но она не прореагировала.
– Мама поражена и… немного встревожена. Она не ожидала, что ты совершишь то… что совершил.
– Она не давала мне никаких распоряжений по поводу того, что я должен был сделать.
– Тем не менее, обстоятельства вынудили ее действовать… более молниеносно и решительно… чем она намеревалась… Но, конечно же, она оченьблагодарна тебе, Секенр, и выполнит все свои обещания. Просто она недооценивала тебя. Она не думала, что ты способен на…
– Что случилось, Тика?
Она отпустила мою руку. Я убрал ее обратно под одеяло.
– Я надеялась, что тыобъяснишь мне, – сказала она.
Пришло время масок. Я надел маску чародея, маску тайны.
– Возможно, вы восприняли события по-другому, чем я, – произнес я без всякого выражения. – Я этого и ожидал. Вы не видели того, что видел я.
Она вздрогнула и, отвернувшись от меня, заговорила, тщательно подбирая слова:
– Голова царя взорвалась, как переспевший арбуз. Повсюду была кровь. Всех присутствовавших забрызгало ею. Я до сих пор вспоминаю, как она полилась на меня. Кусок мозгов упал на пол прямо передо мной. А когда он уже был мертв, он встал на ноги и дергался в каком-то диком танце до тех пор, пока невидимый злой дух не вырвал у него сердце и не унес прочь. Всевидели это, многие кричали… Один старик умер от испуга. Я тоже испугалась, испугалась тебя, Секенр, потому что ты способен на подобные вещи, ведь ты убил собственного отца… Я поняла, что совсем не знаю тебя.
Она тихо заплакала. Это поразило меня.
Лежа совершенно неподвижно, я поинтересовался:
– Но твоя мать в конечном итоге получила все, что хотела, разве не так?
– Да. Она сохранила трезвую голову, когда все остальные ударились в панику, и действовала так, словно это было предусмотрено ее планами. Так что все наши враги были арестованы или убиты, пока были слишком напуганы, чтобы что-то предпринять. Она прекрасно продемонстрировала, какой молниеносный и решительный удар способна нанести… Но все же в глубине души я уверена, она испугалась не меньше остальных. Однако она этого не показала и, воспользовавшись моментом, стала царицей.
– Значит, все довольны. Так в чем проблема?
– Нет никаких проблем, Секенр. Но моей матери, царице-регентше Хапсенекьют, в дальнейшем хотелось бы получше знать о твоих планах, чтобы больше не было никаких неожиданностей.
– Для меня все это тоже было неожиданностью, Тика.
Она резко повернулась ко мне. Наши взгляды встретились. Последовала длинная неловкая пауза. Я не мог понять ее мыслей. Между нами по-прежнему оставался барьер, словно то время, когда мы вместе плыли на барке, было отделено от настоящего тысячью миль Великой Реки.
Она поднялась, намереваясь уйти.
– Останься со мной, Тика. Расскажи мне о Дельте.
Мне все здесь так непривычно.
– Мое присутствие требуется в другом месте, – вот и все, что сказала она мне.
Она хлопнула в ладоши. Солдаты распахнули двери, выпустили ее и двинулись следом. Я еще долго слышал звук их шагов, гулким эхом разносящийся по коридору.
Началась бесконечная череда сна и бодрствования, когда меня кормили самой легкой пищей две женщины-рабыни, не отвечавшие ни на один мой вопрос. Если я обращался к ним, они закрывали лица или качали головой, или просто испуганно отворачивались. Тогда я засыпал вновь и видел тревожные бессвязные сны, наполненные огнем, громом и ветром, в них что-то гигантское поднималось из неведомых глубин, словно великан пробуждался от своего вековечного сна.
Так прошло дня три, а на четвертый, ранним утром, за мной пришли два чернокожих раба. Один из них поднял меня с постели и поддерживал в горизонтальном положении, пока второй одевал на меня просторную черную мантию. Я осторожно наступил на израненную ногу, пошатнулся и чуть не упал, но раб подхватил меня и поднял на руки, как ребенка.
С полной уверенностью заявляю – ни одному из этих двоих новое поручение не доставило удовольствия. Подхвативший меня на руки дрожал, как лист на ветру. Второй с видимой неохотой прикасался даже к одежде, которая была на мне в день прибытия, а теперь, выстиранная и тщательно выглаженная, висела на вешалке рядом с кроватью. Но он сделал все, что от него требовалось: сложил мой причудливый камзол, рубашку, пояса, ленты с бантами и мои туфли в сумку. Он избегал встречаться со мной взглядом.
Я подумал, что рабу в его жизни редко доводится выбирать, что делать. Ему просто приказывают. А отличается ли хоть чем-то от его судьбы судьба чародея?
Эти двое пронесли меня по множеству длиннющих коридоров, один из них, с сумкой в руке, шел чуть впереди, открывая двери, распахивая занавески, возможно даже, как я предположил, проверяя, свободен ли путь. Мы так никого и не встретили по дороге, даже когда пересекали большие пустынные залы со сводчатыми потолками и множеством роскошных окон с цветными стеклами. Так же в одиночестве мы поднялись по лестнице, потом спустились, вышли наружу в прохладное утро, чтобы пересечь сад с фантастическими растениями, подстриженными в форме птиц, зверей и даже людей; они оборачивались нам вслед. Один раз я протянул руку, стараясь дотронуться до верблюда из листьев. Он возмущенно фыркнул и шарахнулся в сторону. Рабы ничего не сказали.
Один раз мне удалось увидеть город с дворцовой стены: в лучах восходящего солнца городские башни и крыши далеко внизу блестели на фоне ослепительно голубого неба.
Потом мы снова очутились во мраке и долго шли по деревянному коридору с низким потолком, заполненному бочками с вином. Он сменился туннелем с каменными стенами и каменным полом, сложенными грубо и небрежно в отличие от тех, что я видел во дворцовом комплексе. Это путешествие показалось мне бесконечным.
Наконец мы остановились перед двумя громадными дверями. Я вновь потянулся, чтобы провести рукой по причудливой резьбе: птицам, зверям, кораблям на реке, огибающим скалы и острова, поднимающейся из пламени обнаженной женщине с птичьей головой – и почувствовал, что полированное дерево гладкое и холодное на ощупь, как камень.
Оба раба с безразличным видом простояли там еще несколько минут. Наконец я потеребил своего носильщика за руку и спросил:
– В чем дело? Мы идем или нет?
Второй опустил глаза, словно ослепленный солнцем, и сказал, обращаясь скорее к полу, чем ко мне:
– Вы должны открыть дверь, мастер. Теперь только вы один можете это сделать.
Я смутился, так и не поняв, что они имели в виду, и сделал вид, что полностью в курсе дела, но размышляю о каких-то таинственных и гораздо более возвышенных материях.
– Ах, да, – обратился я не к говорившему, а к тому что держал меня на руках. – Поставь меня на ноги.
Он подчинился. К собственному удивлению, я стоял совершенно спокойно. Крокодильи зубы не порвали мне ступни – в основном пострадали лодыжки. Пока я стоял на одном месте, все было в порядке, но ходить, переносить свой вес с ноги на ногу было мучительно больно.
Очень неуверенно я направился туда, где двери смыкались друг с другом. Там сцепились в пожатии две старческих руки – большие, морщинистые, с длинными пальцами и бугристыми венами. Я возложил на них свои ладони и пожелал изо всех сил, чтобы дверь открылась.
Я почувствовал, что дерево у меня под руками шевелится, как живое. Разжав пальцы, я обнаружил что изображение изменилось – теперь на его месте были точные копии моих рук, даже со шрамом от стрелы на правом запястье.
Двери отворились вовнутрь. Рабы подхватили меня, не дав упасть, и втащили в помещение, в комнату, которую я знал слишком хорошо.
Это была мастерская Луны, оставшаяся точь-в-точь такой же, какой я видел ее в последний раз: высокий потолок, овальные окна с цветными стеклами, бесконечные полки с книгами, пузырьками и бутылками, куча обугленных человеческих костей на шершавом теплом полу… Возможно, Луна провел меня сюда по другим коридорам или перенес с помощью магии, невидимой для всего остального мира, но ошибиться в том, где я нахожусь, я не мог. Его обезглавленный труп по-прежнему лежал среди костей, мантия, затвердевшая от запекшейся крови, была сплошь покрыта мухами. Запах смерти и разложения заполнил комнату.
Теперь это стало моим доменом. Я его унаследовал. Так я стал чародеем с постоянным местом жительства в Городе-в-Дельте.
Рабы, увидев творившееся в кабинете, судорожно замахали руками, спешно творя знаки, отгоняющие злых духов. Я указал на черный стул с высокой спинкой. Они усадили меня на него.
– Уберите все это, – распорядился я, махнув рукой на кости и труп.
Раб, несший меня, в страхе поднял взгляд.
– В… топку, хозяин?
Я вздохнул и откинулся назад.
– Нет, нет. Воздайте им все необходимые почести.
Рабы, завязав себе носы кусками ткани, подняли труп – один под мышки, второй под колени – и ушли.
Должно быть, я заснул. Когда я проснулся, солнечный свет заливал комнату уже с другой стороны. Рабы еще возились, собирая кости. Можно было подумать, что тут погибли сотни, даже тысячи людей.
Должно быть, рабы трудились уже много часов подряд весьма довольные тем, что им не приходится общаться со мной. Я остался предоставленным самому себе и вполне мог осмотреться. Порывшись в сумке с одеждой, я извлек оттуда свои туфли; в туфлях, плотно прилегающих к моим забинтованным лодыжкам, мне было легче ходить.
С трудом поднявшись, я, подволакивая ноги, доплелся до ближайшей стены. Рабы по-прежнему не обращали на меня ни малейшего внимания. Я вполне мог бы приказать им помочь мне, но решил этого не делать. Так что именно я нашел длинную металлическую палку с крюком на конце и с ее помощью открыл все окна, чтобы выпустить из комнаты запах смерти.
Скорее всего, я провел не один час, изучая библиотеку своего предшественника. Один раз, словно очнувшись, я обнаружил, что рабы поставили передо мной поднос с едой. Я немного перекусил и продолжил чтение, просматривая том за томом и откладывая в сторону книги, которые пока не мог открыть, так как не знал нужных заклинаний. Позже, когда стемнело, раб принес мне лампу.
Но сосредоточиться я не мог. Одна мысль, став навязчивой идеей, снова и снова возвращалась ко мне: топка. Раб, спросивший, пойдут ли тело и кости в топку, явно ожидал, что так оно и будет.
Я закрыл книгу, которую читал, и встал. Я все еще не слишком уверенно держался на ногах, страдая от боли и слабости, но я непременно должен был это сделать. Взяв со стола лампу, я направился обратно в лабораторию.
Кости исчезли. С пола соскребли даже черные пятна золы. Рабов и след простыл. Скорее всего, они ушли спать. Меня это вполне устраивало – я не хотел, чтобы они увидели то, что я мог обнаружить.
Ну, и где же топка? Луна встрепенулся внутри моего сознания, наполовину проснувшись. Я сконцентрировался на том, что делал, пытаясь не разбудить его. Я еще не был готов к встрече с ним даже внутри самого себя – покане готов, вначале следовало раскрыть его тайны.
Наконец я нашел люк в полу. Я встал на колени – они выдерживали нагрузку значительно лучше лодыжек – поставил перед собой лампу и взялся за железное кольцо обеими руками. Потянув изо всех сил, я все же умудрился открыть крышку люка. Она вырвалась у меня из рук и со страшным грохотом ударилась об пол с противоположной стороны.
Пока не стихло эхо, я колебался, не решаясь ничего предпринять. Но никто не пришел, даже рабы.
Вскоре обнаружилась и лестница. Я взял мерцающую лампу и начал спускаться в полумрак. Как только я ступил ногой на пол, мне показалось, что надо мной насмехается абсурднейший светящийся рот длиной в несколько ярдов. Это была топка. Да. Среди едко пахнувшего пепла еще тлели угли. Подвал был достаточно просторным, но с низким потолком, поддерживаемым квадратными кирпичными колоннами с многочисленными проходами. У меня создалось впечатление, что множество боковых помещений сходятся к одному главному, и в самом центре расположилась топка.
С помощью лампы я зажег несколько факелов. Длинные тени заколыхались по стенам, отступая. От того, что я увидел там, меня чуть не вырвало.
Подвал был настоящей камерой пыток. Здесь были и кнуты, и ножи, и металлические щипцы, и клещи, аккуратно развешанные на крючках, словно инструменты плотника. Справа от меня стоял гроб, утыканный по краям ножами. Слева – какая-то разновидность дыбы. Прямо передо мной – множество других машин и механизмов принципов действия которых я не понимал, но назначении не усомнился ни на минуту. Но страшнее всего была хитроумная штуковина, состоявшая из кандалов, цепей, роликов и шестеренок – с ее помощью, без сомнения, еще живые, дико кричащие жертвы отправлялись в жерло топки и поджаривались там, быстро или медленно, в зависимости от желания палача.
Я подошел поближе, одновременно объятый ужасом и, надо признаться, заинтригованный. От топки шли многочисленные трубы, и каждая из них вела к камню или, в отдельных случаях, к стеклянной бутылке. Вокруг нее кучей были свалены молотки и клещи всевозможных размеров и длинные металлические трубки, используемые кузнецами или, возможно, стеклодувами. На стуле лежал аккуратно свернутый кожаный фартук.
В этом и заключалась, я был уверен, суть магии моего предшественника – в этой фабрике боли.
И все это мой враг завещал мне.
Я развернулся и, пошатываясь, поднялся по лестнице, едва не задохнувшись от усилий, захлопнул крышку люка и сел на сундук, закрыв лицо руками и зарыдав навзрыд от всего увиденного и от осознания того, что работавший там, внизу, Декак-Натаэ-Цах, был теперь внутри меня. Мы были неразрывно слиты воедино. Теперь и я стал немного похожим на него. У меня не было возможности разрушить все, что он создал, кроме того существовала ужасающая перспектива, что однажды я и сам сочту все это полезным.
В тот момент я мог лишь – что я и сделал – сдвинуть сундук на крышку люка и запретить пользоваться топкой. Со временем она остынет.
С лампой в руке я вернулся в библиотеку. Среди книг я чувствовал себя спокойнее. Но я все же так и не смог сосредоточиться и вскоре заснул над книгой.
Во сне я спросил: Декак-Натаэ-Цах, каким ты был на самом деле?
Вся оставшаяся часть сна была плодом моего собственного разума, вернее, той его части, куда вселился чародей Луна, а его ответ и стал моим сном.
Я был стариком, помнившим, что значит быть молодым, но память старика не простиралась до моих лет – шестнадцати без месяца или около того. Так что мне, разделенному пополам, было особенно странно возвращатьсятак далеко в угасающих воспоминаниях старика, в те времена, когда ему было лет двадцать пять или около того, и он был высоким широкоплечим мужчиной со своими надеждами и ожиданиями, так не похожими на надежды Секенра.
Став этим мужчиной, я шел с кем-то рука об руку – во сне я не мог разглядеть лица своей спутницы, но ее присутствие ощущалось очень сильно – по местности, которой я не то что никогда не видел, но и представить себе не мог. Горы с белыми вершинами упирались в небо. Прямо передо мной простирался крутой склон, усеянный белыми и пурпурными цветами, он кончался где-то далеко в долине с лазурными озерами, переливающимися всеми цветами радуги.
Я говорил со своей спутницей на языке, которого я – идущий Секенр – не понимал, но мое спящее «я» чувствовалозначение каждого слова, каждой мысли. Но я по-прежнему не оборачивался на свою спутницу, словно спящий не мог вызвать в памяти черт ее лица.
Ответ моей возлюбленной был подобен шепоту отдаленного ветра. Теперь я был абсолютно уверен, что во сне она была моей возлюбленной, той, которую любил юноша и которую старик вспоминал с таким пылом. Я кивнул – мне было приятно то, что она сказала, хотя Секенр, подслушивавший их разговор, не понял ни слова.
В этом сне было и ощущение радости и мучительное сожаление о том, что все не осталось по-прежнему, как было когда-то на пурпурном склоне, о том, что нельзя было предотвратить будущих мук и страданий. Видевший сон сидел со своей возлюбленной на скале над обрывом и смотрел вниз на озера, на облака плывущие над ними и отбрасывающие дрейфующие тени на землю и воду. Задевая тяжелыми сапогами камни, он вытянул свои длинные ноги в подбитых мехом штанах. Мелкие камешки посыпались в долину. Издали раздалось эхо – голос гор, подобный грому затихающей грозы. Над ними с резкими криками кружилась стая белых птиц.
Любимая прильнула к нему, теплая и мягкая, положила голову ему на плечо. Они снова заговорили на непонятном языке.
Но небо мгновенно потемнело, словно солнце закрыли гигантскими ставнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51