Вот золотой динар для евнуха, а вот еще два для
стражи. Передай хатун Гюль-Джамал пусть она скажет ханше-матери, что хочет
произнести молитвы у могилы святого шейха, что находится за городом на
большой дороге. Туркан-Хатун не посмеет ей отказать молитвах, а когда она
выедет из города,- там Кара-Конча сделает что надо.
Тень снова взобралась на гребень стены и скрылась мраке.
Служанка шептала:
- Нет в мире злобнее и хитрее Туркан-Хатун! Если она захочет кого-нибудь
сжить со света,- кто может бороться с ней?
Глава девятая
В САДУ ОПАЛЬНОГО НАСЛЕДНИКА
Вот конь, и вот мое оружие! Они заменят мне
пир в саду.
(Ибрагим Моитесер, Х в.)
Тимур-Мелик был опытный воин, видевший немало сражений. Он не боялся
опасности. Не раз сабля врага взвивалась над ним, копье пробивало его щит,
стрелы впивались в кольчугу; барс терзал его, настигал тигр, смерть реяла
над ним, застилая глаза черным облаком. Что еще может испугать его?
Поэтому, не боясь гнева Хорезм-шаха, Тимур-Мелик отправился в загородный
сад Тиллялы, чтобы посетить его владельца, опального сына Хорезм-шаха
Джелаль эд-Дина.
Он застал молодого хана в глубине густого сада. Джелаль эд-Дин в раздумье
одиноко сидел на ковре. Он легко поднялся и пошел навстречу гостю.
- Салям тебе, храбрый Тимур-Мелик! Я пригласил к себе несколько друзей,
но большинство уже прислали свои "огорчения", сообщив, что по болезни
приехать не могут. Только три кочевника из степи да ты, Тимур-Мелик, не
побоялись посетить опального владетеля далекой Газны, которую мне, конечно,
никогда не придется увидеть.
- Воля шаха священна,- сказал Тимур-Мелик, опускаясь на ковер.
- Разве я виноват,- продолжал задумчиво Джелаль эд-Дин,- что я родился от
туркменки, а все кипчаки хотят иметь наследником кипчака? Пусть будет
кипчак, но пусть мне отец позволит уехать простым джигитом на границу, где
постоянные стычки. Я люблю горячего коня, светлую саблю да степной ветер и
не хочу валяться на ковре, слушая песни и сказки стариков.
- Но ведь война у нас кругом,- сказал Тимур-Мелик.- Кипчакские беки
просят Хорезм-шаха двинуться с войском в их степи. Туда пришел с востока
неведомый народ, он отбирает нашу землю, сгоняет кипчакский скот с хороших
пастбищ...
- Лучше бы отец выгнал из Хорезма всех кипчаков и стал править без них,-
заметил Джелаль эд-Дин.- Кипчаки изнежились и развратились. В тяжелую
минуту кипчаки предадут моего отца.
- Почему ты так думаешь? - спросил Тимур-Мелик.
- Когда шах не доверяет народу Хорезма и отдает защиту власти и порядка
иноземцам-кипчакам, то он похож на того хозяина, который поручает сторожить
и стричь своих баранов степным волкам. У него скоро не окажется ни шерсти,
ни баранов, да и сам он попадет на обед к волкам.
Джелаль эд-Дин взглянул на стоявшего в стороне гуляма и повел бровью. Тот
подошел и наклонился.
- У нас приготовлен большой достархан на много гостей, а их нет. Поставь
заставу на дороге и спрашивай всех, кто проедет мимо. Среди них найди таких
людей, которые развеселили бы мою душу, и приведи их сюда да поставь передо
мною моих любимых жеребцов: если приглашенные гости не приехали, то я буду
угощать моих коней и нищих с дороги...
- Ты меня звал, и я здесь! - раздался спокойный голос. Из кустов сада
вышел высокий, тонкий туркмен в большой овчинной шапке. Он поклонился,
сложив руки на груди.
- Я рад тебя видеть, барс пустыни Кара-Кончар. Проходи и садись с нами.
Али-Джан, десятник из крепостцы на восточной границе Хорезма, мчался с
пятью джигитами по большому караванному пути. Он делал самые короткие
остановки, только чтобы покормить лошадей. Али-Джан боялся, что не довезет
до Гурганджа своего необыкновенного пленника.
Встречные путники останавливались, спрашивали, какого опасного разбойника
схватили. Всадники скакали рядом, заглядывая в лицо связанному. Но Али-Джан
бил плетью тех, кто приближался, и любопытные отлетали.
Уже проехали вброд два канала, перебрались по шаткому мосту из жердей и
сучьев. Уже вдали среди тополей мелькнули голубые изразцы мечетей и
минаретов Гурганджа. На перекрестке Али-Джану загородили дорогу шесть
всадников в малиновых кафтанах, на вороных конях с белой сбруей.
- Стойте, джигиты!
- Прочь с дороги! - крикнул Али-Джан.- Именем хранителя веры, не
задерживайте едущих в диван-арз по сажному делу.
- Вот вас-то нам и нужно. Сын Хорезм-шаха Джелаль эд-Дин приказывает вам
свернуть с дороги и сейчас же явиться к нему в сад.
- Мы должны ехать, нигде не задерживаясь, прямо в Гургандж к нашему
начальнику Тимур-Мелику...
Но всадники крепко держали повод коня Али-Джана.
- Сам Тимур-Мелик сейчас здесь, в саду, сидит рядом с беком, и оба
слушают песни. Сворачивай! Тебе говорят!
Зачем дерешься? Твой пленник не сдохнет, а Джелаль эд-Дин подарит тебе
шубу, накормит пловом и даст горсть серебряных дирхемов. Какой плов у бека!
Такого плова нигде ты больше не попробуешь!..
Али-Джан почувствовал приятный запах бараньего сала и крикнул джигитам:
- Остановитесь! Сворачивайте в эту усадьбу. Здесь мы испытаем блаженство!
Джигиты с привязанным пленным свернули с дороги, миновали угрюмых часовых
у высоких ворот и въехали з первый двор. В мутных сумерках шесть очагов,
расположенных в ряд, пылали высокими багровыми огнями. Возле них ходили
женщины в малиновых одеждах. В красном свете костров они казались
огненными.
Всадники соскочили с коней и привязали их к столбам. Пленник остался в
седле. Его конь перебирал ногами, мотал головой и тянулся к другим лошадям,
которым джигиты набросали охапки сена. Женщины сбежались, обступили
пленного, дивясь его необычайному виду.
Он был привязан волосяными веревками к коню. Синяя длинная одежда с
красными полосками, нашитыми на рукаве, и плоская войлочная шапка с
загнутыми кверху полями говорили о каком-то чужом племени. От висков, как
два рога буйвола, спускались на плечи свернутые узлом две черные косы.
Дикими казались скошенные глаза, неподвижно уставившиеся в одну точку. В
толпе шептали:
- Да это мертвец!
- Нет, еще дышит. Все язычники живучи.
- Следуй за мной! - сказал Али-Джану слуга.- Тащи с собой и этого урода.
Али-Джан отвязал коня с пленным и осторожно повел его по дорожке через
тенистый сад, где молодые персиковые деревья чередовались с темно-зеленой
непроницаемой листвой высоких карагачей.
Канавка с быстро струившейся водой вилась вокруг небольшой беседки. Перед
ней в ряд стояли двенадцать жеребцов - шесть вороных и шесть
золотисто-рыжих, с лоснящейся шелковистой шерстью, с расчесанными гривами,
с заплетенными в них малиновыми лентами. Каждый жеребец был привязан цепью
к низкому столбу. Два джигита с медными подносами обходили жеребцов и
кормили их с рук ломтиками дыни.
Али-Джан был так поражен красотой коней, их огненными глазами и
лебедиными шеями, что не сразу заметил группу людей, сидевших под огромным
старым карагачом. Площадка, покрытая персидским ковром, была уставлена
серебряными блюдами и стеклянными иракскими вазами. На них пестрели
разноцветными красками сахарные печенья, конфеты, свежие и сушеные фрукты и
другие сладости. Несколько человек расположились полукругом. Отдельно сидел
смуглый юноша в индийской чалме и черном чекмене: к нему все обращались
почтительно, как к хозяину. Около площадки старались изо всех сил несколько
музыкантов: одни водили смычками, другие играли на дудках, двое выбивали
глухую дробь на бубнах, наполняя сад причудливыми звуками одурманивающей
музыки.
- Гелюбсен, гелюбсен! - сказал смуглый юноша стремительно вскочил. За ним
поднялись и все сидевшие. подошел к неподвижному пленному. Али-Джан понял,
это сын шаха Джелаль эд-Дин.
- Ты поймал его? Где ты его нашел?
- Я его встретил в степи около Отрара. Ну и крепкий ну и жилистый, едва
скрутил!
- Кто он? Из какого племени? Что он говорил?
- Не хотел отвечать. Молчит.
- Однако жизнь убегает с его лица. Он умирает?
- Не знаю, светлейший хан. Я мчался из всех сил, что бы живым доставить
его перед очи Хорезм-шаха.
- Ты уморил его скачкой. Надо его заставить говорить. Джелаль эд-Дин
похлопал в ладоши. Появился слуга.
- Позови лекаря Забана; пусть придет со всеми своими склянками и
лекарствами. Скажи - человек умирает.
- Сейчас, мой хан!
Пленник начал оживать. Его глаза расширились, из раскрывшегося рта
вырывались глухие звуки, и он закричал, пытаясь вырваться из веревок.
- Что он кричит? - спросил Джелаль эд-Дин.
Али-Джан объяснил:
- Он видит твоих коней и восторгается: "Хорошие кони! Красивые кони! Но
здесь они не останутся. Все они по падут в табуны Чингиз-хана непобедимого.
Он один будет ездить на твоих конях!"
- Почему ты понимаешь слова этого язычника?
- Я ходил раньше с караванами в Китай, я посещал татарские кочевья. Там я
научился говорить на их языке.
- А кто такой Чингиз-хан непобедимый? Почему он непобедимый? Как этот
язычник смеет так дерзко говорить? - сердился Тимур-Мелик.- Только
Хорезм-шах Мухаммед - непобедимый повелитель всех народов. Зарублю этого
пленника, если он будет так говорить.
- Пускай себе говорит, что хочет,- прервал Джелаль эд-Дин,- а мы от него
выпытаем все, что он знает об этом непобедимом вожде татар.
Из-за кустов сада послышался тонкий голос. Кто-то быстро приближался,
выкрикивая скороговоркой слова:
- Да украсит аллах всех мусульман такими доблестями, какие имеются у сына
повелителя правоверных прасветлейшего и храбрейшего Джелаль эд-Дина,
обладателя светлого меча и прекраснейших в мире коней! И да обрушится его
меч карающим громом на головы всех врагов ислама!..
Маленький человек с длинной бородой, в огромной чалме быстро шел по
дорожке сада. В руках он держал кожаную сумку и большую глиняную бутыль.
Разные медные приборы, ножички и склянки, привешенные на поясе, звенели при
каждом его движении. Подойдя к Джелаль эд-Дину, он поклонился до земли.
- Твоя милость вырвала меня из пасти несчастий. Твои обильные щедроты
привели меня к твоим дверям. Мне сейчас сказали, что я должен спасти
умирающего...
Поток красноречия лекаря был прерван одним жестом руки Джелаль эд-Дина.
- Лекарь 3абан! Пусть твой голос отдохнет, а ты посмотри на этого
больного человека и излей на него всю премудрость твоих знаний и все
лекарства твоих склянок. Постарайся, чтобы он ожил.
- Я твой слуга, я твой раб. Что от моего хана слышу, то исполняю!..
Маленький лекарь стал распоряжаться. Слуги развязали пленного и сняли его
с коня. Он едва стоял, раскорячив ноги, застыв в том положении, как
находился в седле. Брезгливо дотрагиваясь до чужеземца и шепча молитвы,
слуги, по указаниям лекаря, сняли с пленного одежду и положили его на
разостланный войлок. Он лежал покорно, в забытьи, с закатившихся глазами.
Лекарь, говоря заклинания, стал поливать грудь больного прозрачным маслом
и соскребывать костяной ложкой червей, как рисовые зерна усыпавших засохшие
раны.
- Уже завелись черви... Но в священной книге сказано: "Сколько аллах
создал болезней, столько премудрый создал и лекарств, чтобы излечивать эти
болезни".
Когда из ран потекла кровь, лекарь положил на них промасленную вату и
приказал обернуть все тело тряпками.
- О светлейший хан! О мой повелитель! - сказал он, обращаясь к Джелаль
эд-Дину.- Я арабский ученейший врач - "каддах", специалист по глазным
болезням и удалению бельма, изучивший книги румийца Гиппократа,
выправляющий вывихи, отгоняющий смерть. Я твой раб н слуга и завишу от
твоей милости. Прикажи подать кувщин старого вина, чтобы я мог приготовить
лекарство. После моего лечения больной заговорит и будет говорить день или
два, а потом умрет или выздоровеет, как на то будет воля аллаха...
Получив вино и смешав его с разными порошками, лекарь, то сам пил
снадобье, то поил им больного, который очнулся и стал говорить.
С лихорадочно разгоревшимся лицом пленный сначала пел и выкрикивал
непонятные слова, потом стал говорить плавно, размеренной речью, точно
произнося стихи. АлиДжан внимательно прислушивался и переводил.
- Прекрасная, радостная моя родина, и нет ее лучше,- говорил пленник,
устремив горящие глаза вдаль.- Тридцать три песчаных равнины раскинулись от
края и до края между розовыми хребтами. Прославленный в скачках конь не
сможет проскакать вокруг них. В высокой тучной траве ревом идут дикие
звери, проносятся антилопы семидесяти мастей, поют звонкоголосые птицы. В
бирюзовом небе пролетают белые лебеди и гуси... Всем есть место в степях
моей родины, нет только места моему бедному кочевью. Сильные племена с их
жадными ханами отобрали у нас зеленые пастбища, где теперь бродят чужие
табуны жирных коней и стада быков и овец... А для моего бедного, слабого
кочевья остались только щебнистые гоби и скалистые ущелья. Там стада
зачахли, поредели, кони исхудали и шатаются от слабости. Во всем виноваты
надменные ханы и их главный каган Чингиз-хан, краснобородый, непобедимый,
уводящий народ монголов в другие страны для грабежа вселенной...
- Какого Чингиз-хана он вспоминает? - сказал Джелаль эд-Дин.
Али-Джан перевел вопрос. Пленный воскликнул:
- Кто не знает Темучина Чингиз-хана! Я ушел от него. Он не прощает тем,
кто осмеливается стоять перед ним, не согнув рабски спину! Он мстит
непокорным, он преследует тех, кто когда-либо боролся с ним, и вырезывает
весь род его до последнего младенца.
- Кто же ты? Почему ты так смело говоришь против Чингиз-хана?
Я вольный мерген Гуркан-багатур. Я сам себе хан, сам себе
нукер-дружинник, и я бросил войско Чингиз-хана, потому что этот кислолицый
старик приказал переломить хребты моему отцу и брату, потому что
краснобородый каган забирает самых прекрасных девушек и делает их своими
рабынями, потому что он не терпит на всей земле никакой другой воли, кроме
его каганской воли. Я уеду до ронца вселенной, где живут одни звери и такие
же свободные охотники, как я, и буду жить там, куда не доберутся нукеры
злобного Чингиз-хана.
- Где же теперь Чингиз-хан? Что он готовит? - спросил Джелаль эд-Дин.
- Теперь царство Чингиз-хана похоже на озеро, переполненное водой,
которое едва сдерживается плотиной. Чингиз-хая стоит наготове, а все его
воины отточили мечи и ждут только приказа обрушиться на западные страны.
Они примчатся сюда разграбить наши земли.
- Мы оставим этого молодца жить здесь, с нами,- сказал Тимур-Мелик.- Он
женится на туркменке, поставит свою юрту в кочевье бесстрашного
Кара-Кончара и будет свободным мергеном-охотником бродить по Каракумам.
- Но кто такой Чингиз-хан? - спросил Джелаль эд-Дин.- Меня беспокоят эти
речи. Надо все разузнать о нем.
- Прости меня, светлейший хан,- сказал, вставая, Тимур-Мелик. - Я должен
поехать в диван-арэ вместе с этим пленным. Я все выпытаю у него об этом
наглеце Чингизхане.
- Прости и меня, светлейший хозяин,- сказал Али-Джан.- Мои джигиты
насытились твоим сладким достарханом, а кони получили обильный корм. Теперь
душа наша радуется, испытав блаженство. Разреши и нам тронуться дальше и
отвезти этого окаянного язычника в Гургандж, в крепость.
- Хош (Ладно!) - ответил Джелаль эд-Дин. - Гулям, выдай дживиту новую
баранью шубу.
Али-Джан низко поклонился и сказал:
- Птице - полет, гостям - салям, хозяину - почет, а джигиту - дорога!
Часть третья
БИТВА ПРИ РЕКЕ ЕРГИЗЕ
Глава первая
ПОХОД В КИПЧАКСКУЮ СТЕПЬ
Афросиаб воскликнул: "Я иду в поход! Покрасьте
хенной хвост моего коня!"
(Из древней персидской песни)
Хорезм-шах Мухаммед примчался из Гурганджа в Самарканд, полный ярости.
Он решил беспощадно отомстить своему зятю Осману и жителям, которые
осмелились поднять меч против своего шаха.
Мухаммед осадил город, объявив, что за неповиновение вырежет всех до
последнего младенца и перебьет даже иностранцев. Долго бились самаркандцы,
загородив бревнами узке улицы, наконец хан Осман явился к Хорезм-шаху с
пробьбой о помиловании города. Осман предстал перед Мухаммедом, держа в
руках меч и кусок белой ткани для савана, выражая этим полную покорность и
готовность быть казненным этим мечом. Хорезм-шах смягчился при виде зятя
Османа, упавшего перед ним лицом на землю, и согласился простить его. Когда
город сдался, к шаху вернулась его дочь Хан-Султан, которая храбро
защищалась в крепости, осажденной мятежниками. Она не захотела простить
мужа и потребовала его смерти. Ночью Осман был казнен. Перебили также и
всех его родственников вместе с детьми, так что прекратился древний род
Караханидов", правителей Самарканда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19