Стоя под дулом ружья или револьвера, он явственно видел — в прямом смысле слова — «скорую помощь», больницу, операционную и последнее напутствие священника. И слезы выступали на глазах не от страха, а от зримого видения Антонины, закутанной в траурные покрывала. Но как только первое волнение проходило, чувство долга и честь побуждали сержанта действовать и он без колебаний бросался в бой. Вот почему отзвук первого выстрела заставил его вцепиться в подлокотники кресла. Второй и третий — повергли в панику, вызвав череду самых мрачных картин, зато треск карабина сразу же вернул хладнокровие. Карло выпрямился и достал револьвер.
— Я думаю, это ваши гости, синьор француз… Пора оказать им достойный прием…
— Спасибо, сержант! А я тем временем ускользну через черный ход и помчусь в Болонью.
— Отлично! Счастливого пути!
— Я тоже желаю вам удачи, сержант.
В саду Карло Коррадо присоединился к Силио.
— Я мог бы позвонить и вызвать подкрепление, Морано, но что о нас скажут Антонина и Джиоконда? Покажем-ка этим дикарям с севера, на что способны карабинеры, э!
— Так точно, сержант!
— Тогда слушайте, Силио… Я проберусь за кипарисами и нападу на них с тыла. Если сдадутся — приведу сюда, и мы отвезем всю компанию в Мольо. А не послушаются — перестреляю. Вы же не двигайтесь с места, ждите их тут. Ясно?
Опьяненный, как и его шеф, запахом битвы, Морано превзошел самого себя. Теперь он уже ничем не напоминал дрожащего от страха парня, который прошлой ночью брел по саду с ружьем наизготовку. Карло Коррадо и Силио Морано разыгрывали друг перед другом героическую сцену, чувствуя себя и актерами, и зрителями одновременно. Оба принимали участие в действе, но при этом как бы наблюдали со стороны и аплодировали. Упиваясь спектаклем, каждый из них считал себя главным героем и готовился лечь костьми за правое дело. Таковы, впрочем, прерогативы этого персонажа в любом театре мира — вечно он хватит через край.
Под защитой ружья Морано сержант скользнул за кипарисы в тот момент, когда Субрэй прощался с Тоской и Санто. Он вовсе не хотел, чтобы его противники расправились с хозяевами дома. Эмиль вывел молодого человека через ванную на балкон, но Фальеро, не желая доставлять жене лишние волнения, предложил прикрыть отступление француза.
Мортон, Хантер и Наташа, утомившись от бесплодной перестрелки, решили перейти к более результативным действиям. Каждый по-своему, они забрались в сад как раз в тот момент, когда сержант из него выходил, а Субрэй только собирался туда пойти. Карло Коррадо прошел так близко от Наташи, что мог бы почувствовать ее дыхание, и, таким образом, даже не догадываясь об этом, был на волосок от смерти. Англичанин, русская и американец медленно, ползком, подбирались к дому, пристально наблюдая за карабинером, а тот в свою очередь держался настороже. Шла какая-то странная игра, когда противники то и дело меняются местами и, воображая, будто проникли на территорию врага, на самом деле занимают только что оставленные им позиции. Однако всем им неизбежно предстояло встретиться у бронзового фонтана, за которым устроился карабинер. Сержант беспрепятственно дошел до дерева, где его самолюбие подверглось жестокому испытанию, и, сделав изящный поворот кругом, направился к дому с твердым намерением напасть на непрошеных гостей с тыла.
Эмиль с достоинством, присущим хорошо вымуштрованному слуге, пытался успокоить Тоску:
— Если синьора позволит нам высказать свое мнение, то она беспокоится совершенно напрасно. Синьору Фальеро ничто не угрожает.
— А Жаку?
Вопрос сорвался с губ молодой женщины невольно, и она покраснела до ушей. Дворецкий потупил глаза.
— Мы достаточно хорошо знаем синьора Субрэя и не сомневаемся, что он с блеском выйдет из положения.
— Правда, Эмиль? Вы и в самом деле так думаете?
— Мы в этом убеждены, синьора.
— Спасибо…
Американец, англичанин, русская и карабинер увидели друг друга одновременно и в ту же секунду выстрелили. Все они были отличными стрелками. Майк получил от Наташи пулю в бедро, а сам прострелил ей плечо. Хантер оказался чуть медлительнее и не попал в карабинера, зато Морано не промахнулся и ранил его в ногу. Американец поспешил удрать, зажимая рану носовым платком, — он надеялся добраться до больнице прежде, чем истечет кровью. Наташа последовала его примеру. Только Хантер, не в силах тронуться с места, попал в руки карабинера и оказался в наручниках. При мысли о том, сколько долгих лет пройдет, прежде чем он снова приедет в Кокермаут к Дэйзи и мальчикам, на глазах у Роналда выступили слезы. Когда Силио притащил пленника в гостиную, Тоска с помощью Эмиля стала перевязывать ему рану. Нежность молодой женщины снова напомнила англичанину о заботливых руках Дэйзи, и он, не выдержав, разрыдался. Пришлось утешать его втроем, и карабинер, которого уже начали терзать угрызения совести, старался больше всех.
Звуки выстрелов привлекли внимание сержанта, и он, не желая упустить сражение, бросился к дому, но застыл как вкопанный при виде открывшегося его взору зрелища: некто ударил Субрэя по голове и, когда француз упал, вытащил у него из кармана досье. Коррадо положил револьвер в развилку ветки, стараясь прицелиться как можно тщательнее. Он понимал, что расстояние слишком велико, так велико, что не удавалось даже толком разглядеть, кто напал на Субрэя. К несчастью, прежде чем Коррадо спустил курок, похититель исчез.
Эмиль отпаивал Хантера граппой, а Фальеро предлагал немедленно позвонить в Болонью, чтобы налетчиков арестовали по дороге к городу. Дворецкий стал его отговаривать, поскольку слыхал, будто вокруг такого рода историй не следует поднимать шум и делать их достоянием публики. А кроме того, синьор Субрэй знает своих противников и, если сочтет нужным, в любой момент может потребовать их ареста. Тоска присоединилась к мнению Эмиля, тем более что это избавляло их от необходимости предпринимать что бы то ни было. Однако Фальеро, не желая уступать жене, ткнул пальцем в сторону раненого:
— А этот?
— Я думаю, его тоже надо отпустить…
Фальеро заспорил. Он не мог согласиться, чтобы люди, которые нарушили его покой, испортили ему брачную ночь и избили, остались безнаказанными. И Санто уже начал со всем возможным пылом излагать свою точку зрения, как вдруг на пороге появился сержант. На спине он нес Субрэя.
— Жак! — вскрикнула Тоска.
И, не обращая внимания на попытки мужа ее удержать, молодая женщина бросилась помогать Эмилю и Коррадо уложить на диван столь нежно любимого ею француза. Хантер не преминул воспользоваться переполохом и улизнул. А Тоска, совершенно утратив чувство реальности, покрывала поцелуями лицо Жака, даром что ее супруг надрывался от крика:
— Тоска, ваше поведение скандально! Клянусь Вакхом! Вы меня обесчестили! Это бесстыдство! Да еще при посторонних мужчинах! Вы с ума сошли! Тоска, не смейте!
Но она ничего не слышала. Видя лишь закрытые глаза, помертвевшее лицо и окровавленные волосы Субрэя, она решила, что француз мертв, и не желала смириться с потерей. Эмиль почтительно взял молодую женщину за плечи и отодвинул в сторонку, потом склонился над Субрэем и во второй раз за день начал ощупывать его голову. Все так внимательно наблюдали за каждым движением эскулапа, что побег Хантера остался незамеченным. Только карабинер, вдруг вспомнив о пленнике, выбежал в сад. Наконец Эмиль выпрямился:
— Мы полагаем, повреждений черепа нет… У синьора, видимо, очень крепкая голова! Однако, если его не перестанут колотить по макушке, в конце концов сделают идиотом… Удар нанесен рукоятью револьвера.
— Это невозможно! — возразил Фальеро. — Я проводил его до калитки, и, когда мы прощались, поблизости не было ни души!
Сержант назидательно поднял палец:
— Вот именно, синьор, вот именно!
— Вы о чем?
— Раз вы были вдвоем с синьором французом, значит, вы же его и ударили!
— Я?
Но Тоска с угрожающим видом уже надвигалась на него:
— И вы это сделали, Санто? Вы посмели это сделать?
— Послушайте, Тоска, вы ведь меня знаете… Дурень карабинер вконец рехнулся! Зачем бы я стал пытаться прикончить Субрэя?
— Из ревности!
Фальеро насмешливо хмыкнул.
— Я вас очень люблю, Тоска, но не до такой степени, чтобы ради ваших прекрасных глаз подохнуть в тюрьме!
— О!
— Может, вам и в самом деле придется закончить жизнь в тюрьме, синьор, — заметил Коррадо. — Я видел, как вы ударили француза.
— Вы видели меня?
— По крайней мере, мне так кажется…
— А-а-а, это уже лучше!
— Во всяком случае, синьор, у вас есть очень простой способ снять с себя вину. Докажите нам, что у вас в кармане нет досье, которое носил с собой француз.
— Нет, это просто недопустимо! По какому праву вы…
— А кроме того, вы отдадите мне свой револьвер, — невозмутимо продолжал Коррадо, — я хочу взглянуть на рукоять…
И тут, к ужасу Тоски и удивлению остальных, обычно кроткое лицо Санто Фальеро резко исказилось. Рот скривила жестокая ухмылка, челюсть выдвинулась вперед, в глазах засверкала холодная ненависть.
— Санто… — остолбенев от столь неожиданного превращения, пробормотала Тоска.
Фальеро накинулся на нее:
— Все из-за вас, чертова идиотка! Дело шло как по маслу, но вы, видите ли, продолжали любить проклятого француза!
— Санто, умоляю вас… Ведь это неправда, не так ли? Вы не могли ударить Жака и украсть у него бумаги, верно?
Тот пожал плечами:
— Вы и вправду так думаете?
— Не знаю… я совсем запуталась…
— Зато я знаю, синьор, — вмешался сержант.
Санто быстро отступил и выхватил револьвер.
— Вы слишком догадливы, сержант… а при вашей работе это опасно… Ни с места, вы все! Как ни противно, а придется покончить со всей компанией… не могу же я оставить свидетелей? А после этого я подброшу револьвер французу и оставлю его отпечатки пальцев… Никто не усомнится, что эту чудовищную бойню учинил он, а я лишь чудом избежал расправы, стукнув его по башке… Досье же тем временем вернется в страну, из которой его увез Субрэй! Зря он считал себя таким умным!
Тоска прикрыла рот рукой, словно хотела сдержать крик, потом без всякого выражения, деревянным голосом проговорила:
— Так это вы… вы, Санто, обокрали своего дядю? Но почему? Почему?
— По причинам, которых ваша буржуазная головенка не в состоянии понять! Изобретения моего дяди не должны служить торжеству капитализма! Или хотя бы отдалять его поражение!
Заметив карабинера, возвращающегося после бесплодных поисков англичанина, сержант облегченно вздохнул. Однако ему не удалось скрыть радость, и Фальеро обернулся навстречу новой опасности. Сержант воспользовался этим и выстрелил, прежде чем муж Тоски сообразил, что к чему. Санто широко открыл глаза, как будто поведение Коррадо его несказанно удивило, попытался снова вскинуть револьвер, но сержант еще раз спустил курок. Фальеро пошатнулся и медленно поднес руку к груди. Чувствовалось, что он лишь огромным усилием воли держится на ногах. Перепуганная и опечаленная Тоска не могла сдвинуться с места. Ее муж ничком рухнул на пол. Эмиль склонился над ним, но тут же снова выпрямился.
— Все кончено.
— Я ведь не мог поступить иначе, правда? — спросил Коррадо.
Дворецкий кивнул:
— Без всякого сомнения, синьор сержант… Мы с синьорой обязаны вам жизнью.
Коррадо тут же бросился к телефону сообщать своей Антонине, что минуту назад застрелил опасного врага всего свободного мира вообще и Италии в частности. Такое заявление показалось немного преувеличенным даже синьоре Коррадо, и она стала требовать уточнений. В это время в спальню за шарфом зашла Тоска, и сержант попросил ее подтвердить правдивость рассказа.
— Подожди, душа моя, — сказал он жене, — я сейчас позову свидетеля.
Немного ошарашенная Тоска, плохо понимая, чего хочет Карло и с кем ей надо говорить, взяла трубку.
— Pronto? — машинально пробормотала она.
Сержант подмигнул и быстро объяснил, что на том конце провода — его жена.
— Ваш муж — герой, синьора…
Тоска отдала трубку Коррадо, а благодарный сержант низко поклонился.
— Ну, слышала, моя голубка? И между прочим, можешь нисколько не сомневаться в искренности этой синьоры!
— Почему?
— Потому что это вдова…
— Вдова? Чья же?
— Человека, которого я только что отправил на тот свет!
В тот же вечер Тоска и Жак пили чай на вилле Ча Капуцци, собираясь вскоре уехать в Болонью. Карабинеры уже вернулись в Мольо, а тело Фальеро увезли на экспертизу. Молодая женщина никак не могла до конца поверить, что все случившееся — правда. Несмотря на то что последняя сцена разворачивалась у нее на глазах, Тоска не понимала, как мог скромный, застенчивый Санто оказаться жестоким и циничным фанатиком, готовым все на свете принести в жертву делу, которому служит. Это никак не укладывалось в голове!
— А вы, Жак? Вы могли хотя бы заподозрить что-нибудь подобное?
— Должен был бы… С тех пор как Фальеро не стало, я только и думаю, сколько раз он сам давал мне повод учуять неладное, а я ничего не замечал. Например, еще в начале ночи, когда я оставил вас вдвоем и вышел в сад… Санто уверял, будто стрелял, не зная, что это я… А ведь я его окликнул. Значит, уже тогда парень совершенно сознательно пытался со мной расправиться. Кроме того, Наташу могли освободить только он или Эмиль… И откуда Санто знал, что похитители работали на Советский Союз? А русская каким образом выяснила, куда я спрятал кейс? Опять-таки никто, кроме Санто и Эмиля, не знал, что я сунул чемоданчик в стиральную машину… И самое главное — в окружении профессора Фальеро под подозрением находились все, кроме его племянника… А меж тем ему было проще, чем любому другому, украсть досье. И каков хитрец! Ведь сам же сообщил в полицию, как только убедился в том, что его друзья — вне досягаемости… Простите, Тоска, но мне надо позвонить шефу и доложить, что наша хитрость удалась и виновным оказался Санто Фальеро…
Как и следовало ожидать, к телефону подошла Мафальда. Узнав, чем закончилась операция, она обещала сделать все необходимое, чтобы официально Санто умер от инфаркта. Правды не узнает никто, кроме двух семей, однако, во избежание бесчестья, и те и другие наверняка постараются держать язык за зубами…
Субрэй, пересказав этот короткий разговор Тоске, подвел итог:
— И вся Болонья станет оплакивать милейшего Санто Фальеро, которого ожидало такое блестящее будущее… Представляю, сколько сочувствия обрушится на его несчастную молодую вдову…
— А ведь и правда… я вдова… так и не став ему женой…
Субрэй обнял Тоску:
— Вы думаете, меня это печалит, дорогая?
Она довольно вяло попыталась воспротивиться:
— Слушайте, Жак… Вы не должны так говорить… Санто умер всего несколько часов назад… Что подумает обо мне Эмиль?
— Эмиль слишком хорошо воспитан, чтобы подслушивать наши разговоры. И в любом случае он прекрасно знает, что вы не любили мужа, он не любил вас, зато мы любим друг друга! Через год и один день мы поженимся, если, конечно, к тому времени вы согласитесь выйти за меня замуж.
— Пока вы не бросите эту ужасную работу, на которой надо то и дело рисковать жизнью, — ни за что!
— Обещаю вам, Тоска, я непременно попытаюсь наконец добраться до Джорджо Луппо и втолковать ему, что меня необходимо отпустить на волю.
— А кто этот Джорджо Луппо?
— Мой непосредственный начальник… Надеюсь, он поймет, что я тоже имею право хоть немного пожить, как все люди.
— Конечно, поймет, если вы сумеете объяснить ему, как мы любим друг друга!
— Мы тоже глубоко в этом убеждены, синьора.
Тоска и Жак с легким изумлением повернулись к дворецкому.
— Спасибо за моральную поддержку, Эмиль, — улыбнулся Жак, — но откуда, черт возьми, у вас такая уверенность?
— Просто я и есть Джорджо Луппо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Я думаю, это ваши гости, синьор француз… Пора оказать им достойный прием…
— Спасибо, сержант! А я тем временем ускользну через черный ход и помчусь в Болонью.
— Отлично! Счастливого пути!
— Я тоже желаю вам удачи, сержант.
В саду Карло Коррадо присоединился к Силио.
— Я мог бы позвонить и вызвать подкрепление, Морано, но что о нас скажут Антонина и Джиоконда? Покажем-ка этим дикарям с севера, на что способны карабинеры, э!
— Так точно, сержант!
— Тогда слушайте, Силио… Я проберусь за кипарисами и нападу на них с тыла. Если сдадутся — приведу сюда, и мы отвезем всю компанию в Мольо. А не послушаются — перестреляю. Вы же не двигайтесь с места, ждите их тут. Ясно?
Опьяненный, как и его шеф, запахом битвы, Морано превзошел самого себя. Теперь он уже ничем не напоминал дрожащего от страха парня, который прошлой ночью брел по саду с ружьем наизготовку. Карло Коррадо и Силио Морано разыгрывали друг перед другом героическую сцену, чувствуя себя и актерами, и зрителями одновременно. Оба принимали участие в действе, но при этом как бы наблюдали со стороны и аплодировали. Упиваясь спектаклем, каждый из них считал себя главным героем и готовился лечь костьми за правое дело. Таковы, впрочем, прерогативы этого персонажа в любом театре мира — вечно он хватит через край.
Под защитой ружья Морано сержант скользнул за кипарисы в тот момент, когда Субрэй прощался с Тоской и Санто. Он вовсе не хотел, чтобы его противники расправились с хозяевами дома. Эмиль вывел молодого человека через ванную на балкон, но Фальеро, не желая доставлять жене лишние волнения, предложил прикрыть отступление француза.
Мортон, Хантер и Наташа, утомившись от бесплодной перестрелки, решили перейти к более результативным действиям. Каждый по-своему, они забрались в сад как раз в тот момент, когда сержант из него выходил, а Субрэй только собирался туда пойти. Карло Коррадо прошел так близко от Наташи, что мог бы почувствовать ее дыхание, и, таким образом, даже не догадываясь об этом, был на волосок от смерти. Англичанин, русская и американец медленно, ползком, подбирались к дому, пристально наблюдая за карабинером, а тот в свою очередь держался настороже. Шла какая-то странная игра, когда противники то и дело меняются местами и, воображая, будто проникли на территорию врага, на самом деле занимают только что оставленные им позиции. Однако всем им неизбежно предстояло встретиться у бронзового фонтана, за которым устроился карабинер. Сержант беспрепятственно дошел до дерева, где его самолюбие подверглось жестокому испытанию, и, сделав изящный поворот кругом, направился к дому с твердым намерением напасть на непрошеных гостей с тыла.
Эмиль с достоинством, присущим хорошо вымуштрованному слуге, пытался успокоить Тоску:
— Если синьора позволит нам высказать свое мнение, то она беспокоится совершенно напрасно. Синьору Фальеро ничто не угрожает.
— А Жаку?
Вопрос сорвался с губ молодой женщины невольно, и она покраснела до ушей. Дворецкий потупил глаза.
— Мы достаточно хорошо знаем синьора Субрэя и не сомневаемся, что он с блеском выйдет из положения.
— Правда, Эмиль? Вы и в самом деле так думаете?
— Мы в этом убеждены, синьора.
— Спасибо…
Американец, англичанин, русская и карабинер увидели друг друга одновременно и в ту же секунду выстрелили. Все они были отличными стрелками. Майк получил от Наташи пулю в бедро, а сам прострелил ей плечо. Хантер оказался чуть медлительнее и не попал в карабинера, зато Морано не промахнулся и ранил его в ногу. Американец поспешил удрать, зажимая рану носовым платком, — он надеялся добраться до больнице прежде, чем истечет кровью. Наташа последовала его примеру. Только Хантер, не в силах тронуться с места, попал в руки карабинера и оказался в наручниках. При мысли о том, сколько долгих лет пройдет, прежде чем он снова приедет в Кокермаут к Дэйзи и мальчикам, на глазах у Роналда выступили слезы. Когда Силио притащил пленника в гостиную, Тоска с помощью Эмиля стала перевязывать ему рану. Нежность молодой женщины снова напомнила англичанину о заботливых руках Дэйзи, и он, не выдержав, разрыдался. Пришлось утешать его втроем, и карабинер, которого уже начали терзать угрызения совести, старался больше всех.
Звуки выстрелов привлекли внимание сержанта, и он, не желая упустить сражение, бросился к дому, но застыл как вкопанный при виде открывшегося его взору зрелища: некто ударил Субрэя по голове и, когда француз упал, вытащил у него из кармана досье. Коррадо положил револьвер в развилку ветки, стараясь прицелиться как можно тщательнее. Он понимал, что расстояние слишком велико, так велико, что не удавалось даже толком разглядеть, кто напал на Субрэя. К несчастью, прежде чем Коррадо спустил курок, похититель исчез.
Эмиль отпаивал Хантера граппой, а Фальеро предлагал немедленно позвонить в Болонью, чтобы налетчиков арестовали по дороге к городу. Дворецкий стал его отговаривать, поскольку слыхал, будто вокруг такого рода историй не следует поднимать шум и делать их достоянием публики. А кроме того, синьор Субрэй знает своих противников и, если сочтет нужным, в любой момент может потребовать их ареста. Тоска присоединилась к мнению Эмиля, тем более что это избавляло их от необходимости предпринимать что бы то ни было. Однако Фальеро, не желая уступать жене, ткнул пальцем в сторону раненого:
— А этот?
— Я думаю, его тоже надо отпустить…
Фальеро заспорил. Он не мог согласиться, чтобы люди, которые нарушили его покой, испортили ему брачную ночь и избили, остались безнаказанными. И Санто уже начал со всем возможным пылом излагать свою точку зрения, как вдруг на пороге появился сержант. На спине он нес Субрэя.
— Жак! — вскрикнула Тоска.
И, не обращая внимания на попытки мужа ее удержать, молодая женщина бросилась помогать Эмилю и Коррадо уложить на диван столь нежно любимого ею француза. Хантер не преминул воспользоваться переполохом и улизнул. А Тоска, совершенно утратив чувство реальности, покрывала поцелуями лицо Жака, даром что ее супруг надрывался от крика:
— Тоска, ваше поведение скандально! Клянусь Вакхом! Вы меня обесчестили! Это бесстыдство! Да еще при посторонних мужчинах! Вы с ума сошли! Тоска, не смейте!
Но она ничего не слышала. Видя лишь закрытые глаза, помертвевшее лицо и окровавленные волосы Субрэя, она решила, что француз мертв, и не желала смириться с потерей. Эмиль почтительно взял молодую женщину за плечи и отодвинул в сторонку, потом склонился над Субрэем и во второй раз за день начал ощупывать его голову. Все так внимательно наблюдали за каждым движением эскулапа, что побег Хантера остался незамеченным. Только карабинер, вдруг вспомнив о пленнике, выбежал в сад. Наконец Эмиль выпрямился:
— Мы полагаем, повреждений черепа нет… У синьора, видимо, очень крепкая голова! Однако, если его не перестанут колотить по макушке, в конце концов сделают идиотом… Удар нанесен рукоятью револьвера.
— Это невозможно! — возразил Фальеро. — Я проводил его до калитки, и, когда мы прощались, поблизости не было ни души!
Сержант назидательно поднял палец:
— Вот именно, синьор, вот именно!
— Вы о чем?
— Раз вы были вдвоем с синьором французом, значит, вы же его и ударили!
— Я?
Но Тоска с угрожающим видом уже надвигалась на него:
— И вы это сделали, Санто? Вы посмели это сделать?
— Послушайте, Тоска, вы ведь меня знаете… Дурень карабинер вконец рехнулся! Зачем бы я стал пытаться прикончить Субрэя?
— Из ревности!
Фальеро насмешливо хмыкнул.
— Я вас очень люблю, Тоска, но не до такой степени, чтобы ради ваших прекрасных глаз подохнуть в тюрьме!
— О!
— Может, вам и в самом деле придется закончить жизнь в тюрьме, синьор, — заметил Коррадо. — Я видел, как вы ударили француза.
— Вы видели меня?
— По крайней мере, мне так кажется…
— А-а-а, это уже лучше!
— Во всяком случае, синьор, у вас есть очень простой способ снять с себя вину. Докажите нам, что у вас в кармане нет досье, которое носил с собой француз.
— Нет, это просто недопустимо! По какому праву вы…
— А кроме того, вы отдадите мне свой револьвер, — невозмутимо продолжал Коррадо, — я хочу взглянуть на рукоять…
И тут, к ужасу Тоски и удивлению остальных, обычно кроткое лицо Санто Фальеро резко исказилось. Рот скривила жестокая ухмылка, челюсть выдвинулась вперед, в глазах засверкала холодная ненависть.
— Санто… — остолбенев от столь неожиданного превращения, пробормотала Тоска.
Фальеро накинулся на нее:
— Все из-за вас, чертова идиотка! Дело шло как по маслу, но вы, видите ли, продолжали любить проклятого француза!
— Санто, умоляю вас… Ведь это неправда, не так ли? Вы не могли ударить Жака и украсть у него бумаги, верно?
Тот пожал плечами:
— Вы и вправду так думаете?
— Не знаю… я совсем запуталась…
— Зато я знаю, синьор, — вмешался сержант.
Санто быстро отступил и выхватил револьвер.
— Вы слишком догадливы, сержант… а при вашей работе это опасно… Ни с места, вы все! Как ни противно, а придется покончить со всей компанией… не могу же я оставить свидетелей? А после этого я подброшу револьвер французу и оставлю его отпечатки пальцев… Никто не усомнится, что эту чудовищную бойню учинил он, а я лишь чудом избежал расправы, стукнув его по башке… Досье же тем временем вернется в страну, из которой его увез Субрэй! Зря он считал себя таким умным!
Тоска прикрыла рот рукой, словно хотела сдержать крик, потом без всякого выражения, деревянным голосом проговорила:
— Так это вы… вы, Санто, обокрали своего дядю? Но почему? Почему?
— По причинам, которых ваша буржуазная головенка не в состоянии понять! Изобретения моего дяди не должны служить торжеству капитализма! Или хотя бы отдалять его поражение!
Заметив карабинера, возвращающегося после бесплодных поисков англичанина, сержант облегченно вздохнул. Однако ему не удалось скрыть радость, и Фальеро обернулся навстречу новой опасности. Сержант воспользовался этим и выстрелил, прежде чем муж Тоски сообразил, что к чему. Санто широко открыл глаза, как будто поведение Коррадо его несказанно удивило, попытался снова вскинуть револьвер, но сержант еще раз спустил курок. Фальеро пошатнулся и медленно поднес руку к груди. Чувствовалось, что он лишь огромным усилием воли держится на ногах. Перепуганная и опечаленная Тоска не могла сдвинуться с места. Ее муж ничком рухнул на пол. Эмиль склонился над ним, но тут же снова выпрямился.
— Все кончено.
— Я ведь не мог поступить иначе, правда? — спросил Коррадо.
Дворецкий кивнул:
— Без всякого сомнения, синьор сержант… Мы с синьорой обязаны вам жизнью.
Коррадо тут же бросился к телефону сообщать своей Антонине, что минуту назад застрелил опасного врага всего свободного мира вообще и Италии в частности. Такое заявление показалось немного преувеличенным даже синьоре Коррадо, и она стала требовать уточнений. В это время в спальню за шарфом зашла Тоска, и сержант попросил ее подтвердить правдивость рассказа.
— Подожди, душа моя, — сказал он жене, — я сейчас позову свидетеля.
Немного ошарашенная Тоска, плохо понимая, чего хочет Карло и с кем ей надо говорить, взяла трубку.
— Pronto? — машинально пробормотала она.
Сержант подмигнул и быстро объяснил, что на том конце провода — его жена.
— Ваш муж — герой, синьора…
Тоска отдала трубку Коррадо, а благодарный сержант низко поклонился.
— Ну, слышала, моя голубка? И между прочим, можешь нисколько не сомневаться в искренности этой синьоры!
— Почему?
— Потому что это вдова…
— Вдова? Чья же?
— Человека, которого я только что отправил на тот свет!
В тот же вечер Тоска и Жак пили чай на вилле Ча Капуцци, собираясь вскоре уехать в Болонью. Карабинеры уже вернулись в Мольо, а тело Фальеро увезли на экспертизу. Молодая женщина никак не могла до конца поверить, что все случившееся — правда. Несмотря на то что последняя сцена разворачивалась у нее на глазах, Тоска не понимала, как мог скромный, застенчивый Санто оказаться жестоким и циничным фанатиком, готовым все на свете принести в жертву делу, которому служит. Это никак не укладывалось в голове!
— А вы, Жак? Вы могли хотя бы заподозрить что-нибудь подобное?
— Должен был бы… С тех пор как Фальеро не стало, я только и думаю, сколько раз он сам давал мне повод учуять неладное, а я ничего не замечал. Например, еще в начале ночи, когда я оставил вас вдвоем и вышел в сад… Санто уверял, будто стрелял, не зная, что это я… А ведь я его окликнул. Значит, уже тогда парень совершенно сознательно пытался со мной расправиться. Кроме того, Наташу могли освободить только он или Эмиль… И откуда Санто знал, что похитители работали на Советский Союз? А русская каким образом выяснила, куда я спрятал кейс? Опять-таки никто, кроме Санто и Эмиля, не знал, что я сунул чемоданчик в стиральную машину… И самое главное — в окружении профессора Фальеро под подозрением находились все, кроме его племянника… А меж тем ему было проще, чем любому другому, украсть досье. И каков хитрец! Ведь сам же сообщил в полицию, как только убедился в том, что его друзья — вне досягаемости… Простите, Тоска, но мне надо позвонить шефу и доложить, что наша хитрость удалась и виновным оказался Санто Фальеро…
Как и следовало ожидать, к телефону подошла Мафальда. Узнав, чем закончилась операция, она обещала сделать все необходимое, чтобы официально Санто умер от инфаркта. Правды не узнает никто, кроме двух семей, однако, во избежание бесчестья, и те и другие наверняка постараются держать язык за зубами…
Субрэй, пересказав этот короткий разговор Тоске, подвел итог:
— И вся Болонья станет оплакивать милейшего Санто Фальеро, которого ожидало такое блестящее будущее… Представляю, сколько сочувствия обрушится на его несчастную молодую вдову…
— А ведь и правда… я вдова… так и не став ему женой…
Субрэй обнял Тоску:
— Вы думаете, меня это печалит, дорогая?
Она довольно вяло попыталась воспротивиться:
— Слушайте, Жак… Вы не должны так говорить… Санто умер всего несколько часов назад… Что подумает обо мне Эмиль?
— Эмиль слишком хорошо воспитан, чтобы подслушивать наши разговоры. И в любом случае он прекрасно знает, что вы не любили мужа, он не любил вас, зато мы любим друг друга! Через год и один день мы поженимся, если, конечно, к тому времени вы согласитесь выйти за меня замуж.
— Пока вы не бросите эту ужасную работу, на которой надо то и дело рисковать жизнью, — ни за что!
— Обещаю вам, Тоска, я непременно попытаюсь наконец добраться до Джорджо Луппо и втолковать ему, что меня необходимо отпустить на волю.
— А кто этот Джорджо Луппо?
— Мой непосредственный начальник… Надеюсь, он поймет, что я тоже имею право хоть немного пожить, как все люди.
— Конечно, поймет, если вы сумеете объяснить ему, как мы любим друг друга!
— Мы тоже глубоко в этом убеждены, синьора.
Тоска и Жак с легким изумлением повернулись к дворецкому.
— Спасибо за моральную поддержку, Эмиль, — улыбнулся Жак, — но откуда, черт возьми, у вас такая уверенность?
— Просто я и есть Джорджо Луппо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18