Я ничего не забыл? Что скажешь?
-- По-моему, нет, сэр, ничего.
-- Но, несмотря на все это,-- ты спас для нас три игры подряд. Ты, конечно, делаешь посмешище из нашего священного спорта -- футбола, но ты спас три игры подряд, и посему я увеличиваю твое жалованье на тысячу долларов на весь сезон. Проболтаешься об этом кому-нибудь в команде -- лично приколочу гвоздями твои руки к стене раздевалки. Ясно?
-- Ясно, сэр.
-- А теперь убирайся!
-- Слушаюсь, сэр.-- Хьюго встал.
-- Ну-ка, дай мне твою трость!
Хьюго протянул ему палку. Не вставая со стула, тренер разломил ее надвое о свое колено.-- Не выношу вида калек,-- резюмировал он.
-- Согласен, сэр.
Выходя из кабинета, Хьюго старался не хромать.
Следующее воскресенье оказалось для него невезучим. Все началось с подслушивания. Когда команда противника после совещания выла на линию схватки, Хьюго уже знал весь дальнейший план игры: последует короткая передача на правый фланг. Но вот полузащитник занял свое место позади центрового, и Хьюго заметил, как тот, оглядев построение защиты, недовольно нахмурился. Губы его не шевелились, но Хьюго слышал все так отчетливо, словно тот обращался прямо к нему. Полузащитник произнес про себя слово "нет!", сделал паузу, потом продолжал размышлять: "Ничего не выйдет -слишком сильно прессингуют".
Времени: задуматься над новым аспектом своих поразительных способностей у Хьюго не было, так как полузащитник начал подавать громкие закодированные сигналы, меняя на ходу план игры, принятый на совещании. Все, конечно, слышали, но один он понимал значение этих сигналов: полузащитник требовал перевести игру с намеченного правого края на левый. Перед самым вбрасыванием мяча, когда уже поздно вносить коррективы, Хьюго ринулся на левый край. Знал -- хотя, убей его Бог, не понимал откуда, что правый крайний сделает только два шага влево, потопчется секунду на месте и, развернувшись, кинется назад к полузащитнику, чтобы перевести мяч на другой конец поля. Как только мяч оказался в игре, Хьюго со всех ног с разбегу вклинился между ними, и, едва тот сделал два шага, жестко блокировал его и сбил с ног. Полузащитник остался один, в растерянности прижимая к себе мяч, как прижимает посылку почтальон, который ошибся дверью, и тоже был им повержен.
Но этот подвиг дорого стоил Хьюго. Когда вместе падали, колено полузащитника угодило ему прямо в лоб с такой силой, что у него в глазах потемнело. Его без сознания уносили на носилках, прозвучал финальный свисток.
Минут через десять, очнувшись, он увидел, что лежит за скамеечкой тренера; врач, стоя перед ним на коленях, ощупывал его шейные позвонки -все ли на месте,-- а тренер совал ему в нос флакон с нашатырным спиртом. Удар оказался настолько сильным, что даже после окончания первой половины игры -- тренер спросил его, как это ему удалось пресечь в зародыше обходной маневр противника,-- абсолютно не помнил своих действий на поле, в чем честно и признался. Помнил лишь, что сегодня утром выходил на игру не из дома, а из отеля и лишь после десятиминутного разговора с ним тренер сообразил наконец, как того зовут.
Врач не разрешил ему вернуться на поле, и незаменимая ценность его для команды была тут же наглядно продемонстрирована всем: проиграли с крупным счетом, уступив 21 очко.
В самолете, при возвращении домой, стояла тишина. Тренер, стоило команде проиграть, тут же забывал и высоком юношеском духе, и старании, и об упорном сопротивлении противнику. А они проиграли, да еще с позорным счетом. Как обычно в таких печальных случаях, он запретил, чтобы стюардессы подавали игрокам спиртное, так как никогда не верил, что горький вкус поражения можно подсластить алкоголем. Самолет летел в ночи, в салоне парило похоронное настроение.
Чувствовал себя Хьюго немного лучше, хотя все равно еще почти ничего не помнил о сегодняшней игре. Испытывал какое-то неприятное, не дававшее покоя ощущение -- с ним стряслось что-то особенное, абсолютно непонятное еще до того, как он получил травму,-- но никак не мог вывести это ощущение на уровень ясного сознания. Рядом играли в покер по маленькой, шепотом объявляя ставки, и он решил присоединиться, чтобы больше мучительно не вспоминать все перипетии борьбы на газоне,-- бесполезно. В карты он обычно проигрывал: любому внимательному игроку стоит бросить один взгляд на его открытое, простодушное лицо, чтобы догадаться, какие карты у него на руках -- пара, две или "стрит"1.
1 Карты, в покере, подобранные по достоинству.
Может, оттого, что в полутемном салоне соперники не могли следить за выражением его лица, или в результате травмы задет какой-то важный нерв, не допускавший вообще никакого выражения, но Хьюго выигрывал большинство ставок. Играл небрежно и не вел счета своим выигрышам,-- просто чувствовал, что везению давно пора повернуть и в его Хьюго, сторону.
Приблизительно после часа игры перед ним лежала внушительная кучка выигранных фишек. Чувствуя, как устал, он бросил карты. При очередной сдаче у него после сброса и прикупа оказались три туза и он уже намеревался увеличить ставки, поспорить с сидящим слева Краниусом, но тут словно что-то толкнуло его -- он явственно услышал голос, прошептавший ему: у того значительно более сильная карта.
-- Знаете, я не очень хорошо себя чувствую,-- произнес Хьюго.-- Давайте произведем окончательный расчет.-- встал и вернулся в свое кресло.
За бортом ужасная, ненастная ночь; самолет, с трудом выжимая все что можно из двигателей, пробивался сквозь густую пелену тумана. Хьюго сидел глядя в окно и ничего там, кроме темени, не видел; чувствовал себя отвратительно: ведь он, по существу, мошенник. Можно придумывать любые оправдания, убеждать себя, что, играя в покер, действовал совершенно случайно, наобум, без всякого расчета; что впервые с ним происходит такое,-но он-то знает, почему его так "везло",-- только потому, что все время, подталкивая его в бок, Краниус тихо подсказывал ему, сидя справа, какая у него взятка. А он в свою очередь нашептывал ему, какие карты пришли к нему. Выходит, Краниус играл на него, а он -- на Краниуса и тот стал на двадцать, а то и тридцать долларов богаче. Как ни старался он увильнуть, снять с себя вину, совесть подсказывала -- ты виновен в мошенничестве,-- и было ему очень гадко, словно вытащил эти тридцать долларов из бумажника своего товарища и защитника.
И вдруг его озарило -- в одно мгновение вспомнил все, что происходило днем. В момент, когда вышел на поле, он уже знал, какой план игры придумал полузащитник противника; что должен делать по его указанию крайний игрок; какова будет его чисто автоматическая на это реакция и как он заблокирует игрока. Тоже своеобразная форма обмана, надувательства, но что же ему с этим делать? Ладно еще отказаться от игры в покер, но как отказаться от футбола,-- ведь он им живет, футбол дает ему средства к существованию...
Хьюго застонал; родившись в глубоко религиозной семье, с высокими моральными устоями, он не курил, не пил и верил в существование ада кромешного.
Когда самолет приземлился, Хьюго не пошел сразу домой. Сибилла уехала в Чикаго, на свадьбу к одной из своих сестер, и ему совсем не улыбалось слоняться, неуверенно загребая ногами, по пустому дому. Краниус -- 00ему достался главный выигрыш -- пригласил его и еще ребят выпить, и, хотя Хьюго не пил, он решил составить товарищам компанию.
В баре, куда привел их Краниус, полно народу и очень шумном, сидели за стойкой несколько мужчин с девушками. Пробираясь за спиной Краниуса в заднюю комнату, Хьюго услыхал за собой женский голос, бросивший такую фразу:
-- Хо-хо! Вон тот здоровяк, с невинным видом,-- как раз для меня!
Хьюго оглянулся: блондинка у стойки смотрела в упор на него, со сладкой улыбкой на полных губах. Не обращать внимания на то, что она задумала, так ее вполне можно принять за чью-то несовершеннолетнюю дочку.
-- Сегодня ночью я тебя кое-чему научу, бэби.
Услыхав это, Хьюго от неожиданности остановился и молча уставился на девушку, будто примерз к месту. Он ясно видел -- губы ее не двигаются -- ни малейшей дрожи на них... Резко повернувшись, он поспешил за друзьями в заднюю комнату. Официант спросил, что он будет пить, и он неожиданно ответил:
-- Бурбон.
-- Ничего-о-о себе! -- протянул Краниус, немало удивившись.-- Что это с тобой, парень, а? Тебя, должно быть, сегодня в самом деле крепко тряхнули!
Никто никогда не видел, чтобы Хьюго пил что-нибудь крепче имбирного пива, тем более виски.
Хьюго опорожнил стаканчик одним залпом. Вкус бурбона ему не понравился, но он должен благотворно действовать на нервы, успокаивать их. Блондинка вошла в комнату и, наклонившись над столом недалеко от них, разговаривала с каким-то знакомым. Вспомнив, о чем она думала, когда он проходил мимо, он заказал себе еще один бурбон. Она посмотрела, словно невзначай, на столик, занятый футболистами. Свитер так соблазнительно облегал ее груди, что болезненный комок у Хьюго подкатил к горлу.
"Ну чего же ты ждешь, сладенький?" -- услыхал он ее мысли.
Она спокойно, молча его оглядывала.
"За ночь любви помолодеешь!"
Второй стаканчик он опрокинул еще резвее первого и удивился: Боже, да так и пьяницей недолго стать! На сей раз, судя по всему, бурбон не оказывал абсолютно никакого воздействия на нервы.
-- Ну, пора домой! -- Хьюго встал из-за стола, не узнавая собственного голоса.-- Что-то я не очень хорошо себя чувствую...
-- Иди-иди! -- напутствовал его Краниус.-- Да хорошенько выспись!
-- Да, иду.
Знал бы Краниус знал, что он украл из его кошелька тридцать долларов,-не был бы таким заботливым. Хьюго быстрым шагом прошел мимо стойки, предпринимая героические усилия, чтобы не посмотреть в сторону блондинки.
На улице дождь, нигде не видно такси... Он решил уже добираться до дому пешком, как вдруг услыхал, за спиной кто -- то открыл двери бара. Как ни старался -- не повернуться: возле бара стоит эта девушка, одна, в пальто... Тоже выискивает на улице такси: вот смотрит на него.
-- Ну, пошевеливайся, малыш! Удивительно грубый голос для такой молодой девушки.
Хьюго почувствовал, как вспыхнул,-- и в это мгновение подъехало такси; оба направились к нему.
-- Можно вас подвезти? -- Хьюго не верил самому себе.
-- Очень любезно с вашей стороны,-- томно отозвалась она.
Через несколько часов, по дороге домой на рассвете, Хьюго, рассеянно шагая, впервые в жизни пожалел, что он не католик. Тогда он сейчас направил бы стопы прямо к священнику -- исповедаться, покаяться и тут же получить отпущение грехов.
Сибилла позвонила утром: сообщила, что родители ее, приехавшие сюда, на восток, на свадьбу, собираются в Нью-Йорк и хотят захватить ее с собой. При обычных обстоятельствах, получив такое известие, он не скрыл бы разочарования -- в самом деле нежно любил Сибиллу и без нее чувствовал себя всегда каким-то потерянным. Но сейчас его окатила волна облегчения: момент конфронтации, когда ему придется рассказать невинной, доверчивой жене о своем чудовищном поступке, недостойном ее прощения,-- или, еще хуже, солгать ей,-- откладывается.
-- Хорошо, дорогая,-- согласился он,-- поезжай в Нью-Йорк с мамочкой и папочкой, повеселись как следует. Ты заслуживаешь отдыха. Оставайся там сколько захочешь.
-- Хьюго, ты так добр ко мне, что я готова проявить слабость и расплакаться...-- В трубке раздался звук поцелуя.
Хьюго чмокнул свою трубку в ответ; повесил ее, прислонился головой к стене и в муке закрыл глаза. Одно он знает наверняка: больше не станет встречаться с этой блондинкой -- Сильвией! Сильвия... звучит почти как Сибилла... Каким испорченным и может быть мужчина!
Утолив за несколько мгновений страсть, он лежал на громадной двуспальной кровати -- сроду таких не видел -- рядом с поразительным, дивным женским телом, открывшим для него фантастический мир наслаждений, который ему прежде и не снился. Уверен: доживи Сибилла до девяноста лет -- ей все равно не познать и десятой доли того, что уже познала Сильвия, по-видимому, с первого дня рождения. Ему, конечно, стыдно за столь греховные мысли...
В мягком полумраке освещенном лампой в самом углу, он посмотрел на часы. Ему нужно явиться на тренировку, в полной экипировке, ровно в десять. После каждого проигранного матча тренер заставлял их делать спринтерские пробежки по сорок пять минут ежедневно в течение всей недели. Неслышно застонал, предвидя, в каком состоянии будет в 10:45 сегодня утром. И тем не менее ему почему-то ужасно не хотелось уходить. Через час наконец с трудом оделся. Наклонившись над Сильвией, поцеловал ее на прощание. Она лежала улыбаясь в постели, такая свежая, как само это утро, и спокойно дышала. Как хотелось бы ему быть в таком блаженном состоянии...
-- Пока, мой сладенький! -- и обняла, его за шею.-- Не позволяй этим грубиянам на поле увечить себя. И принеси сегодня вечером своей бэби маленький подарочек. Подыщи мне что-нибудь в магазине Майера на Сэнфорд-стрит -- там полно всякой прелести.
Возвращаясь домой по темным улицам, Хьюго размышлял. Конечно, ее можно понять -- девушки так любят подарки, эти свидетельства любви и привязанности,-- цветы, конфеты. Сентиментальные создания... Что-то никак не вспомнит магазина Майера на Сэнфорд-стрит,-- может, это кондитерская, торгующая какими-то особыми сладостями, которые очень нравятся Сильвии? Так он купит ей в подарок самую дорогую коробку конфет -- весом никак не меньше пяти фунтов.
Днем, чувствуя легкое головокружение от недосыпания и этих спринтерских пробежек, он прогуливался по Сэнфорд-стрит, разыскивая магазин Майера! Вдруг, пораженный, резко остановился; прочитав название -- "Майер",-написанное изящными, тонкими буквами на стекле витрины; но вместо ожидаемых коробок конфет там россыпи сияющих драгоценных украшений -- золото, бриллианты... Магазин ювелирных изделий, причем очень дорогих,-- Хьюго даже не осмелился войти. Скупость еще одна добродетель, которую его замечательная семья привила ему с детства. Продолжая прогулку по Сэнфорд-стрит, наткнулся на кондитерскую, где и купил коробку конфет, весом не менее пяти фунтов, за пятнадцать долларов. Когда продавец заворачивал ее в яркую, праздничную обертку, он чувствовал внутри уколы раскаяния из-за своей ужасной расточительности.
В тот вечер он провел в квартире Сильвии не больше десяти минут -- она сказала, что у нее сильная головная боль, коробку с конфетами не потрудилась даже развернуть.
На следующий вечер он пробыл у нее дольше. Перед приходом к ней посетил магазин Майера и купил золотой браслетик за триста долларов.
-- Мне нравятся щедрые мужчины! -- похвалила его Сильвия.
Трудно передать, какие душевные терзания испытывал Хьюго, передавая клерку три сотенные в магазине Майера. Смягчались они лишь тем фактом, что вечером, когда у Сильвии вдруг заболела голова и она его выпроводила, он вспомнил, что каждый вторник на квартире у Краниуса играют в покер. Хьюго отправился к нему и за три часа выиграл 416 долларов,-- рекордный для него выигрыш за один вечер, с того времени, как он почувствовал вкус к этой игре.
Набивая бумажник выигранными долларами и чеками, он благочестиво думал, что обязательно вернет деньги товарищам -- когда-нибудь в будущем, только не сейчас. Ему невыносима сама мысль, что головные боли у Сильвии могут возобновиться...
К счастью, Сибилла вернулась только в пятницу. Ночью по пятницам весь спортивный сезон Хьюго спал в гостиной на кушетке, чтобы избежать соблазна и сохранить всю энергию для игр по воскресеньям, так что объяснение с женой, слава Богу, откладывалось. Ужасно боялся, как бы женская интуиция не подсказала Сибилле фатальная перемена произошла в муже, но интуиция Сибиллы, благодарная за разрешение провести отпуск с родителями, по-видимому, задремала. Она просто подоткнула под ним одеяло, целомудренно поцеловала в щеку и пожелала:
-- Спокойной ночи, дорогой! Выспись хорошенько.
Когда утром она принесли ему на подносе завтрак, совесть язвила его, было неловко. После легкой утренней воскресной разминки пошел снова в магазин Майера и купил нитку искусственного жемчуга за 85 долларов.
Воскресная игра стала его триумфом. Надевая форму в раздевалке, он твердо решил: лучший способ воздать друзьям за то, что вытащил у них бумажников 416 долларов во время игры в покер,-- выиграть для них эту футбольную игру. Теперь его совесть чиста, все недовольные его поведением голоса внутри притихли, и он принял участие в большинстве блокировок. Перехватив нас в последнем периоде, ринулся к воротам и впервые в жизни пересек заветную линию с мячом, поставив таким образом точку в этой игре дав своей команде шесть очков. Весь стадион взревел от восторга; болельщики стоя приветствовали его громкими воплями, когда он выходил с площадки; даже тренер лично пожал ему руку. Он чувствовал свое превосходство (с такими-то ногами), свою силу и, казалось, мог играть всегда -- всю жизнь, без устали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
-- По-моему, нет, сэр, ничего.
-- Но, несмотря на все это,-- ты спас для нас три игры подряд. Ты, конечно, делаешь посмешище из нашего священного спорта -- футбола, но ты спас три игры подряд, и посему я увеличиваю твое жалованье на тысячу долларов на весь сезон. Проболтаешься об этом кому-нибудь в команде -- лично приколочу гвоздями твои руки к стене раздевалки. Ясно?
-- Ясно, сэр.
-- А теперь убирайся!
-- Слушаюсь, сэр.-- Хьюго встал.
-- Ну-ка, дай мне твою трость!
Хьюго протянул ему палку. Не вставая со стула, тренер разломил ее надвое о свое колено.-- Не выношу вида калек,-- резюмировал он.
-- Согласен, сэр.
Выходя из кабинета, Хьюго старался не хромать.
Следующее воскресенье оказалось для него невезучим. Все началось с подслушивания. Когда команда противника после совещания выла на линию схватки, Хьюго уже знал весь дальнейший план игры: последует короткая передача на правый фланг. Но вот полузащитник занял свое место позади центрового, и Хьюго заметил, как тот, оглядев построение защиты, недовольно нахмурился. Губы его не шевелились, но Хьюго слышал все так отчетливо, словно тот обращался прямо к нему. Полузащитник произнес про себя слово "нет!", сделал паузу, потом продолжал размышлять: "Ничего не выйдет -слишком сильно прессингуют".
Времени: задуматься над новым аспектом своих поразительных способностей у Хьюго не было, так как полузащитник начал подавать громкие закодированные сигналы, меняя на ходу план игры, принятый на совещании. Все, конечно, слышали, но один он понимал значение этих сигналов: полузащитник требовал перевести игру с намеченного правого края на левый. Перед самым вбрасыванием мяча, когда уже поздно вносить коррективы, Хьюго ринулся на левый край. Знал -- хотя, убей его Бог, не понимал откуда, что правый крайний сделает только два шага влево, потопчется секунду на месте и, развернувшись, кинется назад к полузащитнику, чтобы перевести мяч на другой конец поля. Как только мяч оказался в игре, Хьюго со всех ног с разбегу вклинился между ними, и, едва тот сделал два шага, жестко блокировал его и сбил с ног. Полузащитник остался один, в растерянности прижимая к себе мяч, как прижимает посылку почтальон, который ошибся дверью, и тоже был им повержен.
Но этот подвиг дорого стоил Хьюго. Когда вместе падали, колено полузащитника угодило ему прямо в лоб с такой силой, что у него в глазах потемнело. Его без сознания уносили на носилках, прозвучал финальный свисток.
Минут через десять, очнувшись, он увидел, что лежит за скамеечкой тренера; врач, стоя перед ним на коленях, ощупывал его шейные позвонки -все ли на месте,-- а тренер совал ему в нос флакон с нашатырным спиртом. Удар оказался настолько сильным, что даже после окончания первой половины игры -- тренер спросил его, как это ему удалось пресечь в зародыше обходной маневр противника,-- абсолютно не помнил своих действий на поле, в чем честно и признался. Помнил лишь, что сегодня утром выходил на игру не из дома, а из отеля и лишь после десятиминутного разговора с ним тренер сообразил наконец, как того зовут.
Врач не разрешил ему вернуться на поле, и незаменимая ценность его для команды была тут же наглядно продемонстрирована всем: проиграли с крупным счетом, уступив 21 очко.
В самолете, при возвращении домой, стояла тишина. Тренер, стоило команде проиграть, тут же забывал и высоком юношеском духе, и старании, и об упорном сопротивлении противнику. А они проиграли, да еще с позорным счетом. Как обычно в таких печальных случаях, он запретил, чтобы стюардессы подавали игрокам спиртное, так как никогда не верил, что горький вкус поражения можно подсластить алкоголем. Самолет летел в ночи, в салоне парило похоронное настроение.
Чувствовал себя Хьюго немного лучше, хотя все равно еще почти ничего не помнил о сегодняшней игре. Испытывал какое-то неприятное, не дававшее покоя ощущение -- с ним стряслось что-то особенное, абсолютно непонятное еще до того, как он получил травму,-- но никак не мог вывести это ощущение на уровень ясного сознания. Рядом играли в покер по маленькой, шепотом объявляя ставки, и он решил присоединиться, чтобы больше мучительно не вспоминать все перипетии борьбы на газоне,-- бесполезно. В карты он обычно проигрывал: любому внимательному игроку стоит бросить один взгляд на его открытое, простодушное лицо, чтобы догадаться, какие карты у него на руках -- пара, две или "стрит"1.
1 Карты, в покере, подобранные по достоинству.
Может, оттого, что в полутемном салоне соперники не могли следить за выражением его лица, или в результате травмы задет какой-то важный нерв, не допускавший вообще никакого выражения, но Хьюго выигрывал большинство ставок. Играл небрежно и не вел счета своим выигрышам,-- просто чувствовал, что везению давно пора повернуть и в его Хьюго, сторону.
Приблизительно после часа игры перед ним лежала внушительная кучка выигранных фишек. Чувствуя, как устал, он бросил карты. При очередной сдаче у него после сброса и прикупа оказались три туза и он уже намеревался увеличить ставки, поспорить с сидящим слева Краниусом, но тут словно что-то толкнуло его -- он явственно услышал голос, прошептавший ему: у того значительно более сильная карта.
-- Знаете, я не очень хорошо себя чувствую,-- произнес Хьюго.-- Давайте произведем окончательный расчет.-- встал и вернулся в свое кресло.
За бортом ужасная, ненастная ночь; самолет, с трудом выжимая все что можно из двигателей, пробивался сквозь густую пелену тумана. Хьюго сидел глядя в окно и ничего там, кроме темени, не видел; чувствовал себя отвратительно: ведь он, по существу, мошенник. Можно придумывать любые оправдания, убеждать себя, что, играя в покер, действовал совершенно случайно, наобум, без всякого расчета; что впервые с ним происходит такое,-но он-то знает, почему его так "везло",-- только потому, что все время, подталкивая его в бок, Краниус тихо подсказывал ему, сидя справа, какая у него взятка. А он в свою очередь нашептывал ему, какие карты пришли к нему. Выходит, Краниус играл на него, а он -- на Краниуса и тот стал на двадцать, а то и тридцать долларов богаче. Как ни старался он увильнуть, снять с себя вину, совесть подсказывала -- ты виновен в мошенничестве,-- и было ему очень гадко, словно вытащил эти тридцать долларов из бумажника своего товарища и защитника.
И вдруг его озарило -- в одно мгновение вспомнил все, что происходило днем. В момент, когда вышел на поле, он уже знал, какой план игры придумал полузащитник противника; что должен делать по его указанию крайний игрок; какова будет его чисто автоматическая на это реакция и как он заблокирует игрока. Тоже своеобразная форма обмана, надувательства, но что же ему с этим делать? Ладно еще отказаться от игры в покер, но как отказаться от футбола,-- ведь он им живет, футбол дает ему средства к существованию...
Хьюго застонал; родившись в глубоко религиозной семье, с высокими моральными устоями, он не курил, не пил и верил в существование ада кромешного.
Когда самолет приземлился, Хьюго не пошел сразу домой. Сибилла уехала в Чикаго, на свадьбу к одной из своих сестер, и ему совсем не улыбалось слоняться, неуверенно загребая ногами, по пустому дому. Краниус -- 00ему достался главный выигрыш -- пригласил его и еще ребят выпить, и, хотя Хьюго не пил, он решил составить товарищам компанию.
В баре, куда привел их Краниус, полно народу и очень шумном, сидели за стойкой несколько мужчин с девушками. Пробираясь за спиной Краниуса в заднюю комнату, Хьюго услыхал за собой женский голос, бросивший такую фразу:
-- Хо-хо! Вон тот здоровяк, с невинным видом,-- как раз для меня!
Хьюго оглянулся: блондинка у стойки смотрела в упор на него, со сладкой улыбкой на полных губах. Не обращать внимания на то, что она задумала, так ее вполне можно принять за чью-то несовершеннолетнюю дочку.
-- Сегодня ночью я тебя кое-чему научу, бэби.
Услыхав это, Хьюго от неожиданности остановился и молча уставился на девушку, будто примерз к месту. Он ясно видел -- губы ее не двигаются -- ни малейшей дрожи на них... Резко повернувшись, он поспешил за друзьями в заднюю комнату. Официант спросил, что он будет пить, и он неожиданно ответил:
-- Бурбон.
-- Ничего-о-о себе! -- протянул Краниус, немало удивившись.-- Что это с тобой, парень, а? Тебя, должно быть, сегодня в самом деле крепко тряхнули!
Никто никогда не видел, чтобы Хьюго пил что-нибудь крепче имбирного пива, тем более виски.
Хьюго опорожнил стаканчик одним залпом. Вкус бурбона ему не понравился, но он должен благотворно действовать на нервы, успокаивать их. Блондинка вошла в комнату и, наклонившись над столом недалеко от них, разговаривала с каким-то знакомым. Вспомнив, о чем она думала, когда он проходил мимо, он заказал себе еще один бурбон. Она посмотрела, словно невзначай, на столик, занятый футболистами. Свитер так соблазнительно облегал ее груди, что болезненный комок у Хьюго подкатил к горлу.
"Ну чего же ты ждешь, сладенький?" -- услыхал он ее мысли.
Она спокойно, молча его оглядывала.
"За ночь любви помолодеешь!"
Второй стаканчик он опрокинул еще резвее первого и удивился: Боже, да так и пьяницей недолго стать! На сей раз, судя по всему, бурбон не оказывал абсолютно никакого воздействия на нервы.
-- Ну, пора домой! -- Хьюго встал из-за стола, не узнавая собственного голоса.-- Что-то я не очень хорошо себя чувствую...
-- Иди-иди! -- напутствовал его Краниус.-- Да хорошенько выспись!
-- Да, иду.
Знал бы Краниус знал, что он украл из его кошелька тридцать долларов,-не был бы таким заботливым. Хьюго быстрым шагом прошел мимо стойки, предпринимая героические усилия, чтобы не посмотреть в сторону блондинки.
На улице дождь, нигде не видно такси... Он решил уже добираться до дому пешком, как вдруг услыхал, за спиной кто -- то открыл двери бара. Как ни старался -- не повернуться: возле бара стоит эта девушка, одна, в пальто... Тоже выискивает на улице такси: вот смотрит на него.
-- Ну, пошевеливайся, малыш! Удивительно грубый голос для такой молодой девушки.
Хьюго почувствовал, как вспыхнул,-- и в это мгновение подъехало такси; оба направились к нему.
-- Можно вас подвезти? -- Хьюго не верил самому себе.
-- Очень любезно с вашей стороны,-- томно отозвалась она.
Через несколько часов, по дороге домой на рассвете, Хьюго, рассеянно шагая, впервые в жизни пожалел, что он не католик. Тогда он сейчас направил бы стопы прямо к священнику -- исповедаться, покаяться и тут же получить отпущение грехов.
Сибилла позвонила утром: сообщила, что родители ее, приехавшие сюда, на восток, на свадьбу, собираются в Нью-Йорк и хотят захватить ее с собой. При обычных обстоятельствах, получив такое известие, он не скрыл бы разочарования -- в самом деле нежно любил Сибиллу и без нее чувствовал себя всегда каким-то потерянным. Но сейчас его окатила волна облегчения: момент конфронтации, когда ему придется рассказать невинной, доверчивой жене о своем чудовищном поступке, недостойном ее прощения,-- или, еще хуже, солгать ей,-- откладывается.
-- Хорошо, дорогая,-- согласился он,-- поезжай в Нью-Йорк с мамочкой и папочкой, повеселись как следует. Ты заслуживаешь отдыха. Оставайся там сколько захочешь.
-- Хьюго, ты так добр ко мне, что я готова проявить слабость и расплакаться...-- В трубке раздался звук поцелуя.
Хьюго чмокнул свою трубку в ответ; повесил ее, прислонился головой к стене и в муке закрыл глаза. Одно он знает наверняка: больше не станет встречаться с этой блондинкой -- Сильвией! Сильвия... звучит почти как Сибилла... Каким испорченным и может быть мужчина!
Утолив за несколько мгновений страсть, он лежал на громадной двуспальной кровати -- сроду таких не видел -- рядом с поразительным, дивным женским телом, открывшим для него фантастический мир наслаждений, который ему прежде и не снился. Уверен: доживи Сибилла до девяноста лет -- ей все равно не познать и десятой доли того, что уже познала Сильвия, по-видимому, с первого дня рождения. Ему, конечно, стыдно за столь греховные мысли...
В мягком полумраке освещенном лампой в самом углу, он посмотрел на часы. Ему нужно явиться на тренировку, в полной экипировке, ровно в десять. После каждого проигранного матча тренер заставлял их делать спринтерские пробежки по сорок пять минут ежедневно в течение всей недели. Неслышно застонал, предвидя, в каком состоянии будет в 10:45 сегодня утром. И тем не менее ему почему-то ужасно не хотелось уходить. Через час наконец с трудом оделся. Наклонившись над Сильвией, поцеловал ее на прощание. Она лежала улыбаясь в постели, такая свежая, как само это утро, и спокойно дышала. Как хотелось бы ему быть в таком блаженном состоянии...
-- Пока, мой сладенький! -- и обняла, его за шею.-- Не позволяй этим грубиянам на поле увечить себя. И принеси сегодня вечером своей бэби маленький подарочек. Подыщи мне что-нибудь в магазине Майера на Сэнфорд-стрит -- там полно всякой прелести.
Возвращаясь домой по темным улицам, Хьюго размышлял. Конечно, ее можно понять -- девушки так любят подарки, эти свидетельства любви и привязанности,-- цветы, конфеты. Сентиментальные создания... Что-то никак не вспомнит магазина Майера на Сэнфорд-стрит,-- может, это кондитерская, торгующая какими-то особыми сладостями, которые очень нравятся Сильвии? Так он купит ей в подарок самую дорогую коробку конфет -- весом никак не меньше пяти фунтов.
Днем, чувствуя легкое головокружение от недосыпания и этих спринтерских пробежек, он прогуливался по Сэнфорд-стрит, разыскивая магазин Майера! Вдруг, пораженный, резко остановился; прочитав название -- "Майер",-написанное изящными, тонкими буквами на стекле витрины; но вместо ожидаемых коробок конфет там россыпи сияющих драгоценных украшений -- золото, бриллианты... Магазин ювелирных изделий, причем очень дорогих,-- Хьюго даже не осмелился войти. Скупость еще одна добродетель, которую его замечательная семья привила ему с детства. Продолжая прогулку по Сэнфорд-стрит, наткнулся на кондитерскую, где и купил коробку конфет, весом не менее пяти фунтов, за пятнадцать долларов. Когда продавец заворачивал ее в яркую, праздничную обертку, он чувствовал внутри уколы раскаяния из-за своей ужасной расточительности.
В тот вечер он провел в квартире Сильвии не больше десяти минут -- она сказала, что у нее сильная головная боль, коробку с конфетами не потрудилась даже развернуть.
На следующий вечер он пробыл у нее дольше. Перед приходом к ней посетил магазин Майера и купил золотой браслетик за триста долларов.
-- Мне нравятся щедрые мужчины! -- похвалила его Сильвия.
Трудно передать, какие душевные терзания испытывал Хьюго, передавая клерку три сотенные в магазине Майера. Смягчались они лишь тем фактом, что вечером, когда у Сильвии вдруг заболела голова и она его выпроводила, он вспомнил, что каждый вторник на квартире у Краниуса играют в покер. Хьюго отправился к нему и за три часа выиграл 416 долларов,-- рекордный для него выигрыш за один вечер, с того времени, как он почувствовал вкус к этой игре.
Набивая бумажник выигранными долларами и чеками, он благочестиво думал, что обязательно вернет деньги товарищам -- когда-нибудь в будущем, только не сейчас. Ему невыносима сама мысль, что головные боли у Сильвии могут возобновиться...
К счастью, Сибилла вернулась только в пятницу. Ночью по пятницам весь спортивный сезон Хьюго спал в гостиной на кушетке, чтобы избежать соблазна и сохранить всю энергию для игр по воскресеньям, так что объяснение с женой, слава Богу, откладывалось. Ужасно боялся, как бы женская интуиция не подсказала Сибилле фатальная перемена произошла в муже, но интуиция Сибиллы, благодарная за разрешение провести отпуск с родителями, по-видимому, задремала. Она просто подоткнула под ним одеяло, целомудренно поцеловала в щеку и пожелала:
-- Спокойной ночи, дорогой! Выспись хорошенько.
Когда утром она принесли ему на подносе завтрак, совесть язвила его, было неловко. После легкой утренней воскресной разминки пошел снова в магазин Майера и купил нитку искусственного жемчуга за 85 долларов.
Воскресная игра стала его триумфом. Надевая форму в раздевалке, он твердо решил: лучший способ воздать друзьям за то, что вытащил у них бумажников 416 долларов во время игры в покер,-- выиграть для них эту футбольную игру. Теперь его совесть чиста, все недовольные его поведением голоса внутри притихли, и он принял участие в большинстве блокировок. Перехватив нас в последнем периоде, ринулся к воротам и впервые в жизни пересек заветную линию с мячом, поставив таким образом точку в этой игре дав своей команде шесть очков. Весь стадион взревел от восторга; болельщики стоя приветствовали его громкими воплями, когда он выходил с площадки; даже тренер лично пожал ему руку. Он чувствовал свое превосходство (с такими-то ногами), свою силу и, казалось, мог играть всегда -- всю жизнь, без устали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26