Все, что я могу сделать, — стать на пути у этого человека, и потому я тороплюсь. Вернусь примерно через сутки. Пока меня не будет, хочу, чтобы ты присмотрел за людьми и разузнал, что сможешь…
Он сбежал по ступенькам, и Марч видел из окна, как он сел на мотоцикл и поехал к ближайшему городу.
Под утро Марч сидел у окна в гостиной. Обшитая дубом, обычно довольно темная, на этот раз она была пронизана ясным утренним светом: уже две или три ночи сияла луна. Он сидел на скрытом тенью крае дивана, и вбежавший из сада лорд Джеймс Херриес его не заметил. Лорд Джеймс схватился за спинку стула, точно боялся упасть, плюхнулся на усыпанный крошками стол, налил себе стакан бренди и выпил. Он сидел к Марчу спиной, но в большом круглом зеркале отражалось его лицо, такое желтое, словно он страдал от какой-нибудь ужасной болезни. Когда Марч пошевелился, он вздрогнул и резко обернулся.
— Боже мой! — воскликнул он. — Вы видели? Там, снаружи?
— Снаружи? — повторил Марч, глядя через плечо в сад.
— Идите, идите, посмотрите сами, — Херриес почти кричал, — Хевитт убит, документы украдены, вот что!
Он вновь отвернулся и грузно сел, его квадратные плечи вздрагивали, Гарольд Марч распахнул дверь и выскочил в сад, где на крутом склоне стояли статуи.
Сначала он увидел доктора Принса, который внимательно разглядывал что-то на земле, а затем то, на что смотрел доктор. Как ни поразительно было то, что он услышал в гостиной, то, что он увидел, превзошло все его ожидания.
Чудовищное изваяние Британии лежало вниз лицом на садовой тропинке, а из-под него, словно лапки расплющенной мухи, торчали рука в рукаве белой рубашки, нога в штанине цвета хаки и знакомые песочно-серые волосы несчастного дяди Хорна Фишера. Лужицы крови растекались по земле, и мертвые конечности уже окоченели.
— Несчастный случай? — наконец выговорил Марч.
— Говорю, смотрите сами, — хрипло повторил Херриес.
Он тоже вышел наружу и нервно шагал вслед за Марчем.
— Смею заметить вам, что документы исчезли. Убийца сорвал пиджак с трупа и разрезал внутренний карман, чтобы извлечь бумаги. Пиджак со здоровенной дырой валяется вон там, на склоне.
— Подождите, подождите, — сказал негромко детектив Принс. — Тут какая-то загадка. Убийца мог каким-то образом сбросить на него статую, что он, очевидно, и сделал. Но ручаюсь, ему не легко было бы ее приподнять. Я попробовал и не сомневаюсь, что для этого требуются по крайней мере трое. Следуя такой теории, мы должны предположить, что убийца сначала, точно каменной булавой, сшиб его статуей с ног, когда тот проходил мимо, потом поднял ее, вытащил труп, снял с него пиджак, опять положил его в той же позе, в какой его застигла смерть, и аккуратно вернул статую на место. Уверяю вас, это невозможно. А как иначе мог он раздеть человека, лежащего под каменным изваянием? Это сложнее, чем известный фокус, когда человек со связанными запястьями стягивает с себя пиджак.
— А может, он сначала раздел труп, а потом сбросил на него статую? — спросил Марч.
— Зачем? — спросил Принс отрывисто. — Когда человек уже убит, документы найдены, надо мчаться отсюда стрелой. Убийца не стал бы околачиваться в саду, подкапывая пьедесталы. Кроме того… ого, кто это там?
Высоко на гребне, на фоне неба отчетливо вырисовывалась темная человеческая фигура, длинная и худая, как паук. Темный контур головы обнаруживал два хохолка, и казалось, что эти рога шевелятся.
— Арчер! — крикнул Херриес с неожиданной страстью и, пересыпая свою речь крепкими выражениями, велел ему спускаться. Человек вздрогнул и попятился назад, резкими движениями напоминая скомороха. Через секунду он, видимо, опомнился и начал спускаться по извилистой садовой тропинке, с явной, однако, неохотой, ибо его ноги передвигались все медленнее и медленнее. В мозгу Марча пронеслась оброненная Арчером фраза — о том, что он хотел свалить ночью это каменное изваяние. «Именно так, — думал Марч, беснуясь и пританцовывая, совершивший преступление маньяк взобрался бы на гребень холма, чтоб оттуда посмотреть на содеянное. Но на сей раз он разрушил не только камень».
Наконец Арчер появился на ярко освещенной садовой дорожке. Он шел медленно, но спокойно, ничем не обнаруживая страха.
— Ужасно, — сказал он. — Я увидел все сверху, я прогуливался вдоль гребня.
— Вы хотите сказать, что видели убийство? — требовательно спросил Марч. — Или несчастный случай? Я имею в виду, вы видели, как статуя упала?
— Нет, — сказал Арчер, — я увидел упавшую статую.
Казалось, разговор весьма мало интересовал Принса; он рассматривал какой-то предмет, лежавший на дорожке в паре ярдов от трупа. По-видимому, это был погнутый с одного конца ржавый прут.
— Никак не могу понять, — сказал он, — откуда взялось столько крови. Череп у него цел, шея почти наверняка сломана, но кровь хлестала так, будто перерезаны артерии. Я прикидывал, не была ли, к примеру, вон та железяка орудием убийства, но, очевидно, даже она недостаточно остра. Думаю, никто не знает, что это такое.
— Я знаю, — тихо сказал Арчер. — Она преследовала меня в кошмарах. Это была металлическая скоба или подпорка для пьедестала, установленная, чтобы держать эту паршивую чушку прямо, после того, как та стала наклоняться. Во всяком случае, она всегда торчала там в кладке и, полагаю, выскочила, когда эта штука рухнула.
Доктор Принс кивнул; он все еще смотрел на лужи крови и на металлический прут.
— Нет, тут что-то не так, — сказал он наконец. — Возможно, разгадка лежит под статуей. Давайте проверим. Нас здесь четверо мужчин, и вместе мы сможем поднять это удивительное надгробие.
Все дружно взялись за дело; только тяжелое дыхание нарушало тишину, и затем, вслед за глухим топотом восьми ног, огромная полая глыба откатилась в сторону, и тело в рубашке и брюках открылось взору. Очки доктора Принса начали слабо мерцать, точно огромные светящиеся глаза, ибо обнаружилось кое-что еще. Во-первых, оказалось, что на шее у несчастного Хевитта глубокая рана, и торжествующий доктор немедленно заявил, что она сделана острым стальным предметом, возможно — бритвой. Во-вторых, непосредственно у склона валялись три стальных обломка, каждый — почти фут длиной, один из них — остроконечный, а еще один торчал из великолепно инкрустированной рукоятки или эфеса. Несомненно, в прошлом все они были частями восточного ножа, достаточно длинного, чтобы называться клинком, но с необычным волнистым лезвием, на самом кончике которого виднелись следы крови.
— Крови могло быть и больше, особенно на острие, — заметил доктор Принс задумчиво, — но вне всякого сомнения, это и есть орудие убийства. Рана нанесена орудием именно такой формы, им же, вероятно, был разрезан карман. Полагаю, что мерзавец сбросил статую, имитируя погребение.
Марч не ответил, его вниманием всецело завладели странные камешки, сверкавшие на эфесе; их возможный смысл становился для него с каждой секундой все яснее, словно наступал ужасный рассвет. При виде этого необычного азиатского оружия на ум приходило лишь одно имя, но, когда лорд Джеймс вдруг произнес его вслух, догадка показалась Марчу неуместной.
— Где премьер-министр? — воскликнул Херриес так, как лает собака, обнаружив нечто неожиданное.
Доктор Принс повернул к нему свои окуляры; его мрачное лицо выглядело мрачнее, чем когда-либо прежде.
— Не знаю, — сказал он. — Я начал искать его, как только обнаружил, что документы исчезли. К тому же ваш слуга, Кэмпбелл, провел самые что ни на есть профессиональные розыски, но они тоже не дали никаких результатов.
Все замолчали, паузу вновь прервал Херриес, но на сей раз в его голосе звучали иные интонации.
— Да нет, его вовсе не нужно искать, — сказал он. — Вон он идет с вашим другом Фишером. Глядя на них, можно подумать, что оба возвращаются с прогулки.
По дорожке действительно шли забрызганные грязью Фишер, с темной царапиной поперек лысого черепа, и похожий на младенца седовласый государственный деятель, интересовавшийся азиатским оружием. Впрочем, если опознать идущих оказалось легко, то вели они себя совершенно необъяснимо, что увеличивало нелепость и без того безумной ситуации. Теперь они внимали откровениям детектива, и чем внимательнее Марч приглядывался к ним, тем больше его озадачивало их поведение. Фишер, похоже, был опечален смертью дяди, но едва ли потрясен; а пожилой государственный муж явно думал о чем-то постороннем и, хотя украденные документы были исключительно важны, не советовал, как поймать скрывшегося шпиона и убийцу. Когда детектив ушел заниматься своим делом, то есть писать рапорт и звонить, Херриес вернулся, по-видимому, к бутылке бренди, а премьер-министр неторопливо побрел к удобному креслу в другом конце сада, тогда Хорн Фишер обратился к Гарольду Марчу.
— Друг мой, — сказал он, — хочу, чтобы ты пошел со мной, потому что доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было. Дорога займет у нас почти весь день, а к главному мы приступим, только когда стемнеет. Поэтому в пути мы все подробно обсудим. Я хочу, чтобы мы были вместе; ибо думаю, что настал мой час.
Друзья сели на собственные мотоциклы и первую половину дня под неумолкающий грохот катили вдоль побережья на восток. Но когда, миновав Кентербери, они оказались среди равнин восточного Кента, Фишер остановился перед небольшим опрятным пабом у сонного ручья, и чуть ли не впервые друзья смогли поесть, выпить и поговорить.
Стоял чудесный день; позади в роще пели птицы, скамейка и столик купались в лучах солнца, но ярко освещенное лицо Фишера было мрачно, как никогда.
— Прежде чем мы двинемся дальше, — сказал он, — ты должен кое-что узнать. Нам и прежде случалось сталкиваться с загадочными явлениями и постигать их суть, поэтому будет справедливо, если я дам тебе возможность разобраться во всем и на сей раз. Но разговор о смерти моего дяди я начну с другой стороны клубка, который пытался распутать наш старый детектив. Вскоре я раскрою перед тобой цепь умозаключений, если ты пожелаешь слушать; но я обрел истину не этим путем. Сперва я расскажу тебе, как все произошло, ибо я знал правду с самого начала. В других случаях я двигался к истине извне, но на сей раз я был внутри событий. Я сам являлся их эпицентром и детонатором.
В его тяжелых веках и серьезных серых глазах было нечто, поразившее Марча до глубины души, и он воскликнул в крайнем смятении: «Я не понимаю!», как восклицают люди, напуганные собственной догадкой. Наступившую тишину нарушал только веселый щебет птиц. Наконец Хорн Фишер негромко сказал:
— Я и есть убийца. И если ты очень хочешь знать, именно я выкрал государственные документы.
— Фишер! — воскликнул его друг сдавленным голосом.
— Позволь рассказать тебе все как есть, прежде чем мы расстанемся, — продолжал тот. — И позволь мне, ясности ради, изложить факты так, как мы, бывало, делали, обсуждая наши старые проблемы. Сейчас всех озадачивают две детали, не так ли? Первая — каким образом убийца сумел снять пиджак с трупа, когда того уже пригвоздили к земле каменным истуканом? Вторая, менее существенная и не столь загадочная, сводится к тому, что на кончике клинка, которым перерезали горло, совсем мало крови, хотя следовало бы ожидать, что она запачкает все лезвие. Ну, с первым вопросом дело обстоит совсем просто. Хорн Хевитт снял пиджак прежде, чем был убит. Можно даже сказать, что он снял пиджак, чтобы его убили.
— И это, по-твоему, объяснение! — воскликнул Марч. — В твоих словах еще меньше смысла, чем в самих фактах.
— Что ж, перейдем к фактам, — невозмутимо продолжал Фишер. — Лезвие найденного клинка не запачкано кровью Хевитта, потому что Хевитт убит не им.
— Но доктор, — воскликнул Марч, — ясно сказал, что рана нанесена этим клинком.
— Извини, — отвечал Фишер, — он не утверждал, что именно этим. Он сказал, что она возникла после удара ПОДОБНЫМ клинком.
— Но ведь это клинок редкой, даже исключительной формы, — не соглашался Марч, — совпадение слишком невероятно.
— Это и было невероятное совпадение, — ответил Хорн Фишер. — Трудно даже представить себе, какие иногда случаются совпадения. Осуществилась редчайшая в мире возможность — одна на миллион, — и в том же саду, в то же самое время оказался еще один клинок точно такой же формы. Частично этот факт объясняется тем, что я сам принес в сад оба клинка… Ну же, дружище, теперь-то ты мог бы догадаться! Сопоставь одно с другим: два одинаковых клинка и то, что он сам снял пиджак. Твоим рассуждениям, вероятно, поможет факт, что я не был вероломным убийцей.
— Дуэль! — прозрев, воскликнул Марч. — Ну конечно, мне следовало подумать об этом. Но кто шпион, кто выкрал бумаги?
— Мой дядя — шпион, который выкрал бумаги, — ответил Фишер, — точнее, он пытался украсть бумаги, когда я остановил его единственно возможным способом. Документы, которые следовало переслать на запад, чтобы успокоить наших друзей и посвятить их в планы боевых операций, уже через несколько часов оказались бы в руках противника. Что я мог поделать? Разоблачить в такой момент одного из наших друзей значило бы сыграть на руку твоему приятелю Эттвуду и всей компании угодников и паникеров. Кроме того, у человека за сорок может возникнуть подсознательное желание умереть так же, как он жил, и, видимо, поэтому я стремился унести свои тайны в могилу. Похоже, что с годами любое увлечение коснеет, а моим хобби всегда оставалось молчание. Да, я убил брата моей матери, но я спас ее честное имя. Во всяком случае, я выбрал время, когда вы все спали, а он один прогуливался в саду. Луна освещала каменные статуи, и мне казалось, что я — одна из них, когда я брел по дорожке. Чужим голосом я обвинил его в измене, потребовал вернуть документы и, когда он отказался, заставил его выбрать клинок. Их прислали сюда вместе с другими образцами оружия премьер-министру; он — коллекционер, как ты знаешь, и они оказались единственным равноценным оружием из того, что я смог найти. Чтобы покончить с этой безобразной историей, скажу: мы бились на дорожке перед статуей Британии. Он необычайно силен, но я лучше фехтую. Его клинок скользнул по моей лысине почти в тот же миг, когда мой погрузился в его шею. Он свалился под статую, как некогда Цезарь упал под изваяние Помпея, и повис на железном пруте; его клинок сломался. Когда я увидел кровь, хлеставшую из смертельной раны, то забыл обо всем. Я бросил оружие и подбежал, чтобы поднять его, наклонился, и тут события стали развиваться так быстро, что я не мог за ними уследить. Я не знаю, то ли прут оказался слишком ржавым и выскочил, когда он за него ухватился, то ли его обезьянья сила помогла вырвать его из камня, но прут оказался у него в руке, и в агонии он метнул его над моей головой, когда я, безоружный, опустился рядом с ним на колени.
Пытаясь избежать удара, я вскинул голову и увидел, что каменная громада Британии наклонилась над нами, точно фигура на носу корабля. Через секунду я понял, что она наклонилась на пару дюймов больше обычного, и небеса, усыпанные огромными звездами, казалось, наклонились вместе с ней. Еще через мгновение небеса рухнули, и в следующий момент я стоял в тихом саду, глядя на груду костей и камня, которую вы увидели сегодня. Он выдернул последнюю подпорку, на которой держалась британская Богиня, и она раздавила предателя. Повернувшись, я бросился к пиджаку, в котором был пакет, разрезал клинком карман и умчался вверх по тропинке к мотоциклу. У меня были основания для спешки, поэтому я убежал, не оглянувшись, но думаю, что оставил позади чудовищную аллегорию.
Затем я довершил остальное. Ночь напролет я пулей летел по деревням и рынкам Южной Англии и днем прибыл в штаб западных войск, пребывавших в полном смятении.
Появился я как раз вовремя. Я сумел, так сказать, растиражировать там новости, что правительство их не предало и что им гарантирована поддержка, если они выступят на восток, навстречу врагу. Нет времени рассказывать обо всем, но поверь мне, это был мой день. Триумф и факельное шествие. Мятеж стих. Толпы людей из Сомерсета и других западных графств устремлялись на рыночные площади — те же люди, которые умирали с Артуром и стояли насмерть с Альфредом. После бурной сцены к ним присоединились ирландские полки и, развернувшись в марше, двинулись из города на восток, распевая фенианские песни. Смысл их мрачного смеха оставался непонятным, как и восторг, с которым, маршируя рядом с англичанами на защиту Англии, они орали во всю глотку: «Крепко свитая веревка из английской конопли… трое храбрых ждут сигнала у свисающей петли». Припев, однако, звучал так: «Боже, храни Ирландию», и каждый мог подхватить эту строку, вкладывая в нее тот смысл, который ему нравился.
На этом моя миссия не закончилась. Я располагал планом обороны, но, по счастливой случайности, часть вражеского плана тоже оказалась у меня.
1 2 3