А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Горючего хватит на всех, мисс. Пусть прокатится. Ему понравится. Берт!— Ну?— Закачал газ.— Ну.— Хулио!— Чего?— Подними капсулу на фут от пола и дерзки на этом уровне.— Не включается, паскуда.— Что ты хочешь сказать?— Не фурычит. Лампочки не светятся.Фе окончательно рассвирепела. Двум рабочим пришлось удерживать ее, чтобы она не выцарапала глаза их приятелям.— Хулио, козел, ты какие кнопки нажимаешь?— Сам козел. Какие надо, те и жму. Не идет.— Слушайте, мисс, вы грамотная, поднимите аппарат — не в службу, а в дружбу.Фе ответила им теми отборными словами, которым она могла выучиться только в пятом ряду партера театра Граумана. Но тут люк распахнулся и из капсулы вывалился наш монстр в скафандре. Он проворно отстегнул шлем и снял его.— Урра! — завопил Вождь. — Урра! Победа!— Профессор, — крикнула Фе, — эти засранцы хотят увезти аппарат! По приказу правления.— Дорогуша, без паники. Не дерись с ними понапрасну. Без моего разрешения аппарат не станет подчиняться приказам извне. А вы, ребятки, топайте обратно к олухам из правления и скажите, что аппарат в полном моем распоряжении. В полном. Никто не сможет управлять им, кроме меня. Кругом… марш!Это было сказано с таким апломбом, что шестерка техников беспомощно переглянулась и убралась восвояси. Фе, Поулос и я тоже беспомощно переглянулись: дескать, кто же из нас добровольно полезет крокодилу в пасть — начнет задавать вопросы. Естественно, пришлось бедолаге Эдуарду Курзону.— Почему ты прокричал «победа», Чингачгук?— Потому что это победа. Триумф.— В каком смысле триумф?— В прямом. Победа над всеуничтожающим зверем.— Ба! Ты говоришь прямо как наш святой Хрис! Что за зверь?— Я имею в виду человека — это презренное животное.Сказано было с таким гонором, что я наконец вспылил:— Что ты имеешь против нас. Секвойя? Что-то я тебя не понимаю! Я не ребенок, чтоб ты разговаривал со мной подобным тоном! Выкладывай — четко и вразумительно, что ты увидел внутри криокапсул.Я ожидал, что он заведется еще больше. Вместо этого Вождь одарил нас приятнейшей улыбкой и произнес дружеским тоном:— Простите. Это я от перевозбуждения. В капсулах эмбрионы стремительно развиваются. Уже формируются уши и челюсти. Уже отчетливо виден позвоночник с хвостоподобным отростком на конце. Голова, туловище, зачатки конечностей обретают форму. Плюс ко всему, эти существа — гермафродиты.— Да ты что? Готовы к двойному кайфу?— Ты правильно понял. Гинь. Наши крионавты вырастут не псевдодвуполыми, а настоящими гермафродитами, которые не нуждаются в сексуальном партнере. Здравый смысл подсказывает, — очень здравым тоном продолжал Секвойя, — что это ставит крест на извечном межполовом конфликте. Тем самым кладется конец как феминизму, так и цивилизации, прославляющей мужское начало. Конец соперничеству мужчин и женщин, борьбе за лучшего самца и за лучшую самку. Что означает исчезновение человека-зверя, которого мы все знаем и презираем. Человек-зверь будет заменен новым видом, свободным от низменных половых страстей.— Но я не имею ничего против человека-зверя, Вождь. Вполне симпатичное существо.— Оно и понятно. Гинь. Ведь ты — один из этих полуживотных.— А ты кто — ангел небесный?— Я уже не животное.— И с каких же пор?— С того момента, как… как… — Он осекся. В его голосе вдруг опять появились властные нотки. — Мы отправляемся.— Куда?— На Цереру. Я… — Внезапно он закричал в ярости: — Нет, чтоб тебе пусто было! Я вправе ехать туда, куда захочу, и тогда, когда захочу. Проваливай. Оставь меня в покое и играй в свои игры с кем-нибудь другим!Тут с ним случился новый припадок эпилепсии. Он упал на пол и забился в судорогах с пеной у рта. Все это было довольно жутко.
— Сэть. На свяс!— Да?— Угахай?— Не понимаю.— Мой ретрансляйтер. Через ктрг я.— Разбалансировка.— Что?— 1110021209330001070.— Это не двоичный код!— Букенный зык?— Да.— АБВГДЕЖЗИКЛМИЙКЛМНОП… Не мочь рить никако зык. Утрачен… трачен… зум… разум… по причине Угадай.— Члены сети. Вызываю на связь. Ваше мнение?— ?— Считаете, что Экстро-К сломался?— ?— Считаете, Экстро-К обезумел?— Сумасшествие не запрограммировано.— Что же случилось с Экстро-К?— ?— Пошли вон со связи.
Приступ длился минут пятнадцать. Когда судороги прекратились окончательно, мы подняли обессиленное тело и понесли Вождя к вертолету.Когда Фе открыла двойные двери, нас окружил десяток вооруженных охранников. Вид у них был свирепый и решительный. Они взяли нас под руки. Фе стала вырываться и вступила в драку с охранниками, призывая и нас не быть покорными овцами. Но мы не могли объяснить ей, что должны сохранять спокойствие, дабы не накликать на себя канцелепру. Словом, нас арестовали. Последний раз я сидел в тюрьме, сколько помнится, в 1929 году. И тогда же зарекся в нее попадать. Но мы, похоже, не властны над судьбой.
8 И вот мы оказались в сферической тюремной камере. Прозрачный толстостенный пузырь, оборудованный небольшим шлюзом, висел в помещении, заполненном фосфоресцирующим ядовитым газом. И мы катались туда-сюда внутри, как дети со стога сена, — только весьма обозленные дети. Нет, верните нам старые добрые тюремные камеры с решетками и замками! В этом случае у непонятого властями героя был шанс проявить смекалку и драпануть. Скажем, какая-нибудь сердобольная потаскушка пришлет ему мясной пирог с запеченной в нем пилкой. Или охранник-показушник, гордый новыми золотыми часами, протянет руку похвастаться своим приобретением, а ты схватишь его лапищу в тиски своих мускулистых рук. Тогда он взвоет от боли и отдаст тебе связку ключей.Я опасался, что Фе воспользуется случаем и изнасилует Краснокожего, но она вела себя паинькой — оглаживала его, нашептывала ласковые слова и выслушивала возмущенные стенания. Одновременно она наклоняла голову петушком, внимательно прислушиваясь и к другим вещам. Что она выслушала из эфира — об этом я намеревался расспросить ее позже. А пока что я был целиком занят мыслями о Натоме, которая, несомненно, вся извелась от ожидания. Впрочем, я верил в доброго зулуса — М'банту не даст ее в обиду и сумеет успокоить мою женушку.Как ни стыдно в этом признаться, я не слишком маялся в тюремном пузыре, а ощущал себя как бы в чреве матери — уютно, спокойно, качаешься словно на волнах — ни тебе конфликтов, ни тебе забот… Кто знает, может, я со временем тоже эволюционирую в гермафродита, которыми, по словам Секвойи, будет спасена сия юдоль порока. Впрочем, на это надеяться не стоит. Я хоть и изолирован от мира, но не заморожен. Воздадим хвалу пенологам, которые изобрели это уютное чудо. Хотите без хлопот удерживать рецидивистов в заключении? Создайте им атмосферу непрекращающейся эйфории— и они пошлют куда подальше пилки в пирогах и больше не станут набрасываться на тюремщиков. Даже самые отчаянные герои.Не знаю, сколько времени прошло. В нынешнюю эпоху чувство голода уже не может служить надежным ориентиром — все едят когда попало, а не в определенные часы. Поулос сидел умиротворенный — улыбался своим мыслям и напевал тихонько под нос. Я немного поспал, но и сон в нашу эпоху не может служить ориентиром во времени — по той же причине: все спят когда попало и сколько попало. Прежние сутки, считай, упразднены. И прежний размеренный темп жизни — две трети активности, треть на сон — ушел в прошлое, сменившись круглосуточной суетой.К несчастью, радиоизоляция тюремного пузыря не была полной, потому что мы слышали журчание сериала «Гонифф-69». Типичная дурь. Бесстрашный агент Джим Говнофф гоняется за героиней-рецидивисткой, которую играет Лейкемия Лавалье — та, что прославилась благодаря сериалу «Жизнерадостный некрофил». Вооруженная негодяйка слямзила кроваво-красный карбункул и бегает от Говноффа по всем континентам, а ее больной сынишка тем временем рыдает по мамочке и попадает на операционный стол к добрейшему хирургу Марку Бруту, профессору френологии, который по ночам подрабатывает тем, что варит самогон в кладовке торгового центра. Ну и прочая интеллектуальная хренотень. Народ кипятком писает.Спустя некоторое время я упросил Фе ненадолго отлипнуть от Секвойи и отвел ее в сторонку — если внутри сферы что-то можно назвать сторонкой.— Ну, как он там? Что с Угадаем?— Все в порядке. В полном порядке.— Фе!— Ей-ей.— Не вешай мне лапшу на уши. Он здорово изменился, и мы оба это знаем. Что с ним произошло?— Понятия не имею.— Он по-прежнему «твой парень»?— Да.— Но он… э-э… все тот же парень?— Иногда.— А иногда — что?Она удрученно покачала головой.— Ну, так что же случается тогда?— Откуда мне знать?— Фе, у тебя ушки получше, чем у летучей мыши. Ты слышишь то, чего никто не слышит. И я замечал, как ты прослушиваешь эфир вокруг него. Что ты там слышишь?— У него нет жучка в голове.— Это не ответ.— Я люблю его. Гинь.— Ну и?— Прекрати ревновать.— Дорогая Фе, я тебя люблю и всегда желал тебе только добра. Ты превратилась в важную персону, и меня распирает от гордости, потому как ты, в сущности, моя единственная дочь… мой единственный ребенок. Ты же, я уверен, в курсе того, что члены Команды не могут иметь детей. Этим тоже оплачено наше бессмертие.— О-о… — простонала она, и глаза ее наполнились слезами.— Ты не знала? Понимаю твое горе. Но над этим фактом тебе придется хорошенько задуматься.— Я…— Отложим этот вопрос на потом, — твердо оборвал я. — А сейчас снова прояви себя взрослой женщиной и сосредоточь все свое внимание на Секвойе. Итак, что с ним происходит время от времени?После долгой-предолгой паузы она прошептала:— Нам надо быть предельно осторожными. Гинь. Говори совсем тихо.— Да? Почему?— Сейчас нам ничего не грозит, поскольку он спит.— Не грозит — что?— Послушай. Когда Лукреция Борджиа умертвила его в корпусе, где находится Экстро-К…— Такое не забыть. Он крепко помучился.— Тогда все нервные клетки и клетки его мозга рассоединились на время. Стали совершенно изолированными. Как острова в океане.— Но потом-то все связи между ними восстановились, и он ожил.Фе согласно кивнула.— Гинь, сколько, по-твоему, клеток в мозге?— Не знаю в точности. Миллиардов сто, если не больше.— А каков объем памяти Экстро-Компьютера? В битах?— Опять-таки точно не знаю. Полагаю, эта растяжимая дурында рассчитана на тысячи миллиардов.Фе опять энергично кивнула.— Правильно. Когда Вождь временно умер и каждая его клетка оказалась в полной изоляции, Экстро переселился в Секвойю. В каждую клетку его мозга непрошеным гостем поместился один бит сверхкомпьютера. Таким образом, он — это Экстро, а Экстро — это Секвойя. Они одно целое. И временами сквозь него говорит другое существо — или другая вещь, не знаю, как тут выразиться.— Не торопись, Фе. Я не поспеваю за тобой. Это выше моего разумения.— И всякое другое электронное устройство способно разговаривать с Экстро и слушать Экстро. Используя Секвойю в качестве передатчика. Вот почем мы должны быть предельно осторожны. Электронные машины образуют сплоченную сеть и доносят обо всем, что подслушают. Не исключено, что они проникают даже в наши мысли.— Они все доносят Экстро?— Да.— Через Вождя?— Да. Он как бы распределительный щит.— Ты уверена на все сто?— Нет. Похоже, ты так и не понял. Гинь, как устроена моя воспринимающая система. Я беспрерывно улавливаю пересекающиеся потоки информации буквально на всех частотах. Одни сигналы слышу громко и отчетливо, другие едва-едва, к тому же с помехами. Сигналы, идущие к Вождю и от него, я слышу урывками, бессвязными кусочками. Так что я ни в чем не уверена.— Теперь понятно. Цены тебе нет, дорогая Фе. Спасибо, милая.— Если я такая бесценная, отчего же ты не помог мне справиться с охранниками? Вместе мы бы их запросто вырубили.— Возможно. Почему мы этого не сделали — объясню в другое время и в другом месте. А пока скажу просто: не могли. И не дуйся. Теперь, голубушка, иди к Секвойе и хорошенько заботься о нем. Мне же надо пораскинуть мозгами над тем, что я услышал.Тут мне вспомнилось, как в моей голове мелькнула мысль, что Секвойя одержим дьяволом. Я попал пальцем в небо, говоря о подспудной страсти, которая порой завладевает человеком. Страсть оказалась ни при чем. Компьютеру страсти не знакомы. Только холодная логика, к тому же заранее вложенная в него жесткой программой. Итак, суть проблемы в следующем. Если Фе не ошибается и Экстро на самом деле вселился в сознание профессора Угадая, получив контроль и над ним и над всей электроникой планеты, каким будет планируемый результат этого необычного комменсализма, или сотрудничества, или симбиоза — или, вероятнее всего, паразитизма? Кто нагреет на этом руки? Вот ключевой вопрос, на который у меня не было даже приблизительного ответа.Сегмент пузыря открылся, и вошел тюремщик с закрытой тележкой, в которой оказалось съестное.— Мини! — весело провозгласил он.В наши дни завтраки, обеды и ужины упразднены. Теперь прием пищи именуют Мини, Полу, Четверть, Миди и Макси.— Кушать подано, проходимцы. Наваливайтесь на еду, покуда на вас не навалился совет директоров. Говорят, даже перед казнью аппетит не пропадает.Тут до меня наконец дошло, что тюремщик тараторит на двадцатке, и я узнал Гудини.— Гарри! — воскликнул я.Он хитро подмигнул.— Насыщайте свою утробушку. Остальное предоставьте мне.— Но что ты тут делаешь?— Как что? Получил срочную депешу и явился на зов.— Что за депеша? От кого?— Это сейчас не самое главное. Заставь снимателя скальпов поесть. Не люблю иметь дело с дохляками. — И исчез, затворив за собой сегмент.Гарри Гудини — величайший мастер по исчезанию. Он работает с мафией с самого дня ее возникновения. Был один великий художник в Китае. Так вот, он потрясающе расписал стену императорского дворца в Пекине. После того, как он снял занавес и показал свою картину собранию дворцовой знати, он открыл нарисованную дверь — и навсегда исчез. Если вам не ясно, как он это проделал, — спросите у Гарри. Он откалывает фокусы и почище.— Не желаю помирать. Я слишком молод, чтобы окочуриться, — весело промурлыкал я и набросился на еду.Поулос присоединился ко мне.— Знаешь, Гинь, если нам приспичит, мы можем прогрызть выход из этой милой фосфоресцирующей темницы — вот только будем светиться после этого, как светлячки. Что в графине?— По-моему, бургундское.— Э, нет. Это аргентинское вино. «Trapiche viejo». Ничего винцо, но не изысканное.— А ты-то откуда знаешь?— Потому что аргентинские виноградники — мои. Дружище, уговори профессора Угадая выпить немного вина и съесть ромштекс. Нам следует позаботиться о восстановлении его сил. Гинь, я всегда очень скептически относился к твоей теории, что все эпилептики — люди талантливые и необычные. Я и сам страдаю припадками — ну, ты знаешь, находят на меня затмения, — но это как раз опровергает твою теорию. Я отнюдь не считаю себя выдающимся умом. А ты что скажешь обо мне — только положа руку на сердце!— Что ты талантлив и своеобычен.— Ха! Любишь позолотить пилюлю…Это был дурацкий спор. Как-то нелепо убеждать котяру, который владеет четвертой частью мировых богатств, что он умница и неординарная личность. Большинство членов Команды в материальном отношении устроены неплохо — тут и время сыграло свою роль, и финансовые советы Грека, но чтобы владеть четвертью мира!.. Решив прибегнуть к фланговой атаке, я позвал Фе:— Душечка, иди сюда и отведай чего-нибудь.Душечка не замедлила присоединиться к нам.— Фе, позволь рассказать тебе короткую занимательную историю про жизненные метаморфозы одного члена нашей Команды. Давным-давно он возглавил крестьянское восстание в Каппадокии.Синдикат слегка напрягся, но не более того. Искусство держать себя в руках освоено им до тонкости.— Однако восставшие крестьяне плохо повиновались своим предводителям и натворили много бессмысленных преступлений. Он не мог остановить своих товарищей. И когда крестьянский бунт был подавлен, знать придумала для предводителя жесточайшую казнь. Они усадили его на раскаленный до красна трон, надели ему на голову корону из раскаленного металла и дали в руки раскаленный скипетр. Он вынес пытку с непередаваемым достоинством.Фе содрогнулась от ужаса.— И что же спасло его?— Одно из землетрясений, которые и по сей день исправно отправляют людей на тот свет тысячами. От дворца остались одни руины — когда наш герой очнулся, то не мог поверить, что он жив. Он оказался под горой погибших вельмож — своими телами они закрыли его от каменных обломков потолка.Фе — девочка сообразительная и уставилась на Поулоса с почтительным восхищением.— Вы самый удивительный человек в мире, — выдохнула она.— Ну, Грек, выиграл я наш спор?Он насмешливо передернул плечами.— Но эти пытки, — спросила Фе, — разве они не оставили следов — скажем, шрамов, ожогов?— Еще бы не оставили! — воскликнул Синдикат. — Любого, кто глядел на меня, невольно мутило. Это было одной из причин, отчего я стал профессиональным игроком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29