- Не так громко, - проворчал я. - Ты разбудишь соседей. Почему бы не
прибегнуть к помощи кнопки электрического звонка?
Я приложил свой большой палец к кнопке и нажал на нее. Высоко
вздымавшиеся над нами ворота стали медленно отворяться.
- Ты... ты бывал здесь прежде?...
- Да, после своего последнего ужина с омаром. Я учтиво поклонился.
- Только после вас, - добавил я, пропуская его вперед.
Творчество Дали продолжало маячить у меня перед глазами.
Мы прошли в огромный гулкий туннель со светящимися стенами. Ворота
позади нас затворились. Красвелл замер и поглядел на меня каким-то весьма
странным взглядом. И странность эта заключалась в том, что в его глазах
промелькнул проблеск здравомыслия. А то, как он сомкнул губы, указывало на
испытываемый им гнев. Гнев, вызванный моим поведением, а не Гарором или
Змеем.
Не очень-то хорошо топтать ногами самолюбие другого человека.
Гордость - это тигр, даже во сне. Подсознательная деятельность, как
пояснил мне Стив, является функцией всего мозга в целом, а не какой-то
отдельной его части. Став поперек дороги Красвеллу, я с пренебрежением
отнесся не просто к его видениям, но и ко всему его интеллекту, глумясь
над потенциалом его разума, над его способностями одаренного необузданным
воображением писателя-фантаста. Я уверен, что в этот краткий миг
просветления он каким-то непонятным для меня образом осознавал это.
- Твои возможности не беспредельны, Нельпар, - тихо изрек он. - Твои
направленные только на внешние проявления сущего глаза слепы по отношению
к мукам творчества; для тебя хрустальные звезды всего лишь блестки на
платье продажной женщины, и ты отваживаешься осмеивать боговдохновенное
безрассудство, которое только и превращает жизнь в нечто большее, чем
простое переползание живого существа из материнского чрева к могиле.
Срывая покров с тайны, ты не тайну уничтожаешь - ибо тайн бесконечное
множество, как и покровов, их скрывающих, как и миров внутри других миров
или в параллельных вселенных, но - КРАСОТУ. А уничтожая красоту, ты губишь
душу свою.
Эти последние его слова, хотя и очень тихо произнесенные, были
подхвачены изгибами стен гигантского туннеля, усилены ими, затем
приглушены, в результате чего возникло пульсирующее повторение их, сначала
громкое, затем тихое, этакое реверберирующее, гипнотическое эхо:
"...губишь душу СВОЮ, ГУБИШЬ душу свою, губишь ДУШУ..."
Красвелл простер вперед руку с мечом. В голосе его звучало
нескрываемое ликованье.
- Вот этот покров, Нельпар - и ты должен сорвать его, чтобы он не
стал твоим саваном. МГЛА! Обладающая разумом мгла твердыни!
Должен признаться, что тогда, пусть хоть всего на несколько
мгновений, слова его вызвали у меня легкий приступ головокружения. Я
почувствовал себя в его власти, подавленный силой его воображения. И
впервые в полной мере ощутил на самом себе все могущество его таланта.
Но также понял, насколько жизненно необходимо для меня дальнейшее
самоутверждение!
А тем временем на нас накатывался густой сизый туман, клубы его
медленно поползали к нам, заполняя туннель до самого потолка, протягивая к
нам скользкие цепкие щупальца.
- Мгла существует за счет ЖИЗНИ самой, разглагольствовал Красвелл. -
Питаясь не плотью, а той жизненно важной субстанцией нематериального
свойства, что оживляет любую плоть. Я в безопасности, Нельпар, ибо обладаю
Мечом. В состоянии ли твоя магия спасти тебя?
- Магия! - надменно произнес я. - Еще не изобретено ядовитое
вещество, способное проникнуть сквозь противогаз системы "Марк-8"!
Как одевать противогаз - сначала маску на лицо, затем ремешки за уши.
- О, я еще не позабыл столь привычную прежде процедуру!
Поправил поудобнее маску.
- А если это не газ, - добавил я, - то на сей случай у меня припасено
вот что.
С этими словами я потянулся рукой за спину, отстегнул наконечник и
перекинул шланг через плечо в положение "Товсь".
Индивидуальным огнеметом я пользовался только раз в жизни - на
маневрах, но приобретенный тогда опыт навсегда запечатлелся в моей памяти.
Оказавшаяся у меня сейчас модель огнемета была поистине великолепной.
После выброса первой же струи маслянистой жидкости, мгновенно рассекшей
воздух всеиспепеляющим огненным мечом длиной в десять метров, мгла
свернулась в клубок и откатилась туда, откуда появилась. Только куда
быстрее.
Я сбросил постромки.
- Вы когда-то служили в армии, Красвелл. Помните?
Сияющая прозрачность стен неожиданно замутилась, и за ними на
какое-то мгновение промелькнуло крупным планом, как в плохо
сфокусированном кадре кинопроектора, квадратное лицо напряженно
переживавшего происходящее Стива Блэйкистона.
Затем стены восстановились и Красвелл, все еще бронзовый гигант с
голыми руками и ногами, хмуро поглядел на меня.
- Ты говоришь как-то странно, о Нельпар. Мне кажется, ты владеешь
такими тайнами, понимание которых совершенно для меня недоступно.
Я придал своему лицу то дежурное выражение, к какому всегда прибегаю,
когда заведующий спортивной редакцией пытается осведомиться о моих
расходах, - выражение недоумения, обиды и откровенной мольбы не докучать
мне.
- Ваша беда, Красвелл, заключается в том, что вы знать ничего не
хотите. И даже не делаете попыток хоть что-нибудь вспомнить, имеющее
отношение к миру реальности. Именно из-за этого вы и находитесь сейчас
здесь. Но жизнь не так уж плоха, стоит только перестать видеть все только
в черном цвете. Почему бы вам не встряхнуться и не пропустить пару рюмок
со мной за компанию?
- Не понимаю тебя, Нельпар, - пробормотал он. - Мы ведь еще не
завершили свою миссию. Следуй за мной. И он быстрым шагом двинулся дальше.
Упоминание о выпивке стало для меня совсем не лишним в данной
ситуации подтверждением того, что с памятью у меня все в полном порядке. И
что в туннеле столь же жарко, как и в зеленой пустыне. Я припомнил одну
совсем крохотную пивнушку как раз рядом с трамвайным депо на
Саучихалл-Стрит в Глазго, в Шотландии. И одного дряхлого старика с
рыжеватыми усами, беженца из Норвегии, который внимательно слушал, как я с
восторгом расхваливал ему какой-то особо понравившийся мне сорт виски.
- Если вы считаете, что это доброе виски, значит вы не пробовали
виски моей собственной возгонки. Ну-ка, пригубите вот отсюда, приятель...
Он извлек старинную флягу и щедрой мерой плеснул золотистой жидкости
в мой стакан. Ни до того, ни после никогда я не пробовал столь
восхитительного нектара.
Внезапно я обнаружил, что едва поспеваю за Красвеллом в нашем
переходе по туннелю. Я почти уже представил себе стакан, но своевременно
передумал, заменив его старинной флягой, которую я поднес к своим губам.
Воображение - в самом деле, очень замечательная штука.
Откуда-то издалека донеслись до меня слова Красвелла. Я почти совсем
позабыл о нем.
- ...Возле Зала Безумия, где удивительно необычная музыка насилует
разум, сказочные мелодии сначала чаруют, а затем убивают, разрывая клетки
мозга причудливым смешением ультравысоких и инфранизких частот.
Прислушайся!
Мы достигли конца туннеля и остановились на самом верху косогора,
который, расширяясь, полого спускался вниз, а подножье терялось в
сизоватой дымке, напоминавшей дым миллионов сигарет, которым был как бы
заполнен огромный круглый зал. Дымка эта непрерывно клубилась под
воздействием случайных медленных токов воздуха, время от времени открывая
на противоположной стороне зала затейливое сооружение из вертикальных труб
и множества разнообразных рычагов и кронштейнов, кажущееся из-за немалого
до него расстояния совсем небольшим, но которое на самом деле - в этом не
было ни малейшего сомнения - было огромным.
Добрая дюжина самых больших в мире органов, раскатанных в один,
показалась бы крошечным фортепиано у подножья этой башни возвышавшейся
музыкальной машины.
На многочисленных консолях этого исполинского органа, каждая из
которых - это было прекрасно видно даже издалека - состояла из по меньшей
мере шести-семи органных клавиатур, восседали какие-то экзотические
созданья со множеством конечностей - то ли пауки, то или осьминоги, то ли
гигантские полипы - я даже не переспросил у Красвелла, как он их назвал...
Я просто слушал...
Начальные такты, хотя и звучали достаточно странно, однако ничего
худого как будто не предвещали. Затем могучие звуки различной тональности
и раскатистые аккорды стали греметь все громче и громче. Я различил
возбуждающую мелодичную терпкость гобоев и фаготов, сверхъестественно
высокое глиссандо тысяч играющих в унисон скрипок, пронзительный визг
сотен дьявольских флейт, надрывное рыданье неисчислимого множества
виолончелей. Но хватит об этом. Музыка - мое хобби, и я не хочу, чтобы
меня унесло слишком далеко в описании того, как эта безумная
симфония едва не унесла меня самого безвозвратно далеко.
Но если Красвелл сам когда-нибудь прочитает эти строки, то мне
хотелось бы, чтоб он узнал, что он упустил свое подлинное призвание. Ему
следовало стать музыкантом. Музыка, что звучала в его воображении,
доказывала его потрясающую интуитивную способность к оркестровке и умение
создавать истинную гармонию. Если б он только смог создать что-либо
подобное сознательно, то стал бы одним из величайших композиторов
современности.
И все же лучше не распространяться о прелести этой музыки. Ибо она
быстро начала оказывать то воздействие, о котором он предупреждал.
Коварный ритм и неистовые мелодии, казалось, звенели у меня в голове,
вызывая обжигающий, мучительный резонанс в клетках мозга.
Представьте себе одну из типичных мелодий Пуччини, оркестрованную
Стравинским в обработке Брубэка и исполняемую пятьюдесятью симфоническими
оркестрами в чаше Голливудского парка - только тогда вам удастся отчасти
понять, что это было.
Эта музыка проняла меня до мозга костей. Я уже, кажется, упоминал о
том, что музыка - мое хобби. Да, это так, но единственный инструмент, на
котором я играю, и весьма неплохо, - это губная гармоника. Если же еще
поблизости окажется и микрофон, то я в состоянии устроить довольно-таки
сильный гвалт.
Микрофон - и побольше усилителей. Я вытащил гармошку из кармана,
сделал глубокий вдох и стал выдувать "Рев тигра", любимую свою мелодию,
исполняемую соло.
Оглушающая взрывная волна ликующего джаза, заунывного бренчанья
кантри, душераздирающих тигриных рыков, слившихся в синкопированную
какофонию, выдуваемую крохотным губным органчиком, обрушилась на огромный
зал из тысяч мощных репродукторов, полностью забив безумную музыку
Красвелла.
Я услышал его отчаянный вопль, перекрывший даже этот грохот. Его
музыкальный вкус был явно не столь непритязателен и неразборчив, как мой.
Ему очень не нравился джаз.
Музыкальная машина вся завибрировала, многорукие и многоногие
органисты, столь нелепые и просто смехотворные в своем поспешном
стремлении избежать воображаемой гибели, стали на глазах сморщиваться,
усыхать до размеров трусливо спасающихся бегством черных пауков; световое
оформление, благодаря которому консоли еще несколько мгновений тому назад
буквально омывались каким-то роскошным, неземным сиянием, стало быстро
блекнуть, господствующим в нем стала пастельная, несколько даже печальная
синева, а затем и самая огромная музыкальная машина, увлеченная в
водоворот на гребне волны из могучих аккордов, дополненной и подкрепленной
собственными ее звукоистечениями, разбилась вдребезги на бесчисленное
множество осколков, хлынувших хаотическим потоком на пол зала.
Я услышал, как снова закричал Красвелл, затем сцена внезапно
переменилась. Как я полагаю, в своем стремлении уничтожить ликующую
победную песнь джаза в своем уме и, вероятно, бессознательно пытаясь
привести меня в замешательство, он пропустил какую-то часть своего сюжета
и в противоположность обратному прокручиванию кинокадров, столь любимому
многими сценаристами, бросил себя, а заодно и меня, стремительно вперед.
Мы теперь оказались в совсем ином месте.
Вероятно, вследствие комплекса неполноценности, который я в нем
возбуждал, или просто в процессе перехода от одного плана к другому, он
позабыл, насколько высоким ему надлежит быть, ибо ростом он был теперь не
более шести футов, практически уже не отличаясь в этом отношении от меня.
Охрипшим голосом, в котором мне почудилось даже булькающие звуки, он
произнес:
- Я... я ведь оставил тебя в Зале Безумия. Твоя магия привела к тому,
что обрушилась крыша. Я считал, что ты... погиб под ее обломками.
Значит, это забегание вперед не было попыткой только смутить меня. Он
пытался избавиться от меня, начисто вычеркнуть меня из своего сценария!
Укоризненно покачав головой, я так ответил Красвеллу:
- Вы принимаете желаемое за достигнутое, старина Красвелл. Вам не
убить меня между главами. Видите ли, я вовсе не являюсь одним из
придуманных вами персонажей. Неужели вы не в состоянии этого понять?
Единственный способ от меня избавиться - это взять да и проснуться.
- Опять ты говоришь загадками, - произнес он, но голос его звучал
далеко не так уверенно, как прежде.
Место, в котором мы теперь стояли, оказалось чем-то вроде огромной
палаты с высоким сводчатым потолком. Световые эффекты - иного я и не
ожидал - были крайне необычными и достойными восхищения. Лившиеся из
невидимых источников многоцветные широкие потоки света медленно
перемещались и сходились в дальнем конце палаты в ярко-белый световой
круг, включавший в себя весьма экзотическое сооружение, скорее всего,
грандиозный трон.
Присущее Красвеллу изумительное чувство соразмерности проявлялось
даже в этих его грандиозных видениях. Он либо очень глубоко изучал
архитектуру крупнейших соборов Европы, либо подолгу торчал внутри
нью-йоркского вокзала "Гранд-Сентрал". Трон находился, по-видимому, в
доброй полумиле от входа в тронный зал и значительно возвышался над
совершенно ровным, слегка пружинящим полом. Он словно приближался к нам. А
мы при этом не шли, а стояли на одном месте. Однако, бросив взгляд на
стены, я тотчас же сообразил, что это пол, оказавшийся бесконечной
гигантской лентой транспортера, перемещал нас все ближе и ближе к трону.
Это медленное, но неумолимое движение было в высшей степени
впечатляющим. Каким-то шестым чувством я ощущал, как Красвелл то и дело
украдкой поглядывает на меня. Ему очень не терпелось узнать, какое
впечатление производит все это на меня. В ответ на его обеспокоенность, я
со своей стороны слегка повысил скорость перемещения ленты. Красвелл же,
казалось, даже и не заметил этого моего вмешательства в осуществление его
замысла.
- Мы приближаемся к Трону Змея, перед которым стоит его
охранительница - волшебница и колдунья, являющаяся еще одним воплощением
волшебника Гарора, на сей раз в женском обличье. Она извечная сторонница
Змея. Чтобы одолеть ее, нам понадобится все твое необычное искусство,
Нельпар, ибо она совершенно неуязвима, защищенная невидимым глазу
энергетическим барьером, окружающим ее со всех сторон. Мы должны
уничтожить этот барьер, только тогда я смогу убить ее вот этим Мечом. Без
ее пособничества Змей, хоть и является ее повелителем и самозваным
правителем всей этой планеты, совершенно беспомощен, и с ним можно будет
делать все, что только заблагорассудится.
Лента транспортера остановилась. Мы оказались у самого подножья
лестницы, что вела непосредственно к Трону, представлявшему собой
массивную металлическую платформу, на которой, собственно, и возлежал
Змей, купаясь в ярко-белом потоке света.
Змей оказался в самом деле змеей. Свернувшимся в бесчисленные кольца
питоном-переростком, его голова размером с мяч для американского футбола
раскачивалась из стороны в сторону.
Я не стал слишком уж долго им любоваться. Змей я немало повидал
раньше. Тем более, что чуть ниже и несколько сбоку от Трона было нечто
более достойное самого внимательного рассмотрения.
1 2 3 4 5