Это свихнет разум не одному
человеку, и Поющий Медведь не был уверен, что его мозги остались в
целости. Но после того, как схлынуло первое потрясение, его начало
одолевать одиночество. Было довольно тяжело сознавать, что все твои
современники и их правнуки превратились в прах сотни тысяч поколений
назад. Но помнить, что ты - единственный живой человек, казалось, просто
невыносимо.
Правда, он не мог сказать с уверенностью, что он на Земле
единственное человеческое создание, и только это удерживало его от
отчаяния. Оставалась надежда.
И потом он не был одинок. У него оказалось много собеседников, даже
если они были так чужды, что подчас вызывали отвращение, и в их языке
существовали понятия, которые он не понимал, а их образ мыслей казался
загадочным и жестоким.
Их отношение к его божественному происхождению делало близость и
теплоту поистине невозможной. Исключением была только Авина. Она глядела
на него с обожанием, но в нем чувствовались еще тепло и юмор. Она не могла
преодолеть их даже по отношению к богу. Она постоянно повторяла, что ей не
следовало говорить то-то и так-то, и что простит ли ей Вувизо? Она не
желала быть игривой, панибратской и так далее. Но Улисс уверил ее, что не
стоит обращать на это внимание.
Авине было семнадцать лет, и год назад она должна была выйти замуж.
Но ее мать умерла, а отец, сорока лет от роду и верховный жрец, силой
разорвал помолвку. Он чуть не поплатился своим авторитетом, ибо неписаный
закон гласил, что все здоровые женщины должны быть замужем от шестнадцати
и дальше. В жизни Аузира слыл довольно сносным человеком и очень подходил
для роли жреца, так что он преуспел, оставив дочь в своем доме. Но тем не
менее, тянуть долго он не мог. Вскоре ей придется выйти замуж и покинуть
его кров. И хотя верховный жрец имел много привилегий он не мог жениться
вновь. Почему, никто не знал. Это был обычай, а обычай не просто нарушить
без немедленного наказания.
Теперь же, хотя он и не мог держать дочь подле себя, у него было
достаточно причин оттянуть ее замужество. Она была правой рукой Каменного
Бога и останется таковой, пока тот захочет, чтобы она ему служила. Разве
кто-нибудь в племени будет против?
Открыто - никто. Поэтому Авина оставалась с богом до отхода ко сну, а
потом возвращалась в отцовский дом. Иногда она жаловалась, что отец
удерживает ее допоздна за беседой и она не высыпается. Когда Улисс
напомнил, что может это запретить, она умоляла, чтобы он ничего не
говорил. В конце концов, разве нельзя чуть недоспать ради отцовского
счастья?
Между тем Улисс стал больше разбираться в речи вуфеа. Она казалась
ему довольно простой, за исключением только определенных незначительных
вариаций гласных, применяемых для выражения чувств и отношений к этим
чувствам. Он также брал уроки языка у заключенных вагарондит. Тот был
абсолютно чужд вуфеа, насколько он мог определить, хотя любой школяр,
допусти его к архивным записям (которых, конечно, не было), проследил бы,
что они происходят от одного предка. Собственно так же любой новичок мог
заподозрить, что гавайцы, индонезийцы и таитяне имеют одного общего
предка. Но у вагарондит было очень много труднопроизносимых звуков. Его
структура напоминала ему алгонквианские языки, хотя, конечно, весьма
отдаленно.
Общий язык аурата казался чуждым и тому и другому. Его звуки были
просты, синтаксис не сложен и похож на эсперанто. Он спросил Авину, откуда
тот произошел и она ответила, что его придумали дулулики. Собственная речь
дулуликов была для остальных недосягаемой, поэтому они и придумали аурату.
"Для всего мира". Каждый мог сказать что-то на аурату, а торговые, военные
и мирные переговоры проводились только на нем.
Улисс выслушал ее описание дулуликов и решил, что они - плод
воображения ее племени. Таких существ быть не могло.
Еще он выяснил, что вагарондит копили для ежегодного фестиваля
конфедерации вуфеа. Там пленных подвергнут пыткам, а потом бросят ему в
жертву. На первый раз он только узнал, где на диске под троном прольется
кровь.
- Сколько дней до фестиваля Каменного Бога, - спросил Улисс.
- Точно одна луна, - ответила она.
Он поколебался и потом проговорил:
- А что если я запрещу пытки и убийства? Что если я велю отпустить
вагарондит?
Глаза Авины широко раскрылись. Был полдень и ее зрачки казались
черными щелочками на фоне голубых озер. Она приоткрыла рот и провела своим
розовым остреньким язычком по темным губам.
- Простите, Повелитель, но зачем вам это понадобилось, - сказала она.
Улисс не думал, что она поймет, если он станет объяснять понятия
жалости и сострадания. Эти черты у нее были, она казалась очень
чувствительной, нежной и ранимой, насколько был способен ее народ. Но для
нее вагарондит были даже хуже животных. Он не мог презирать ее за это. Его
собственный народ онондага и сенека чувствовали то же самое, как и другие
его предки - ирландцы, датчане, французы, норвежцы.
- Скажи мне, - попросил он, - это правда, что вагарондит тоже считают
меня своим богом? Разве они не совершили свой великий набег только для
того, чтобы перенести меня в свой замок?
Авина хитро взглянула не него, затем ответила:
- Ты же бог, тебе видней.
Он заломил руки и выдохнул.
- Сколько раз я тебе уже говорил, что мои мысли в камне слишком
изменились. Я ничего об этом не помню, хотя, несомненно, верю, что все еще
вернется на свои места. Единственное, что я отлично понимаю, так это то,
что вагарондит - такие же мои люди, как и вуфеа.
- Что? - вымолвила Авина и потом добавила тихим голосом, - мой
Повелитель? - Она была потрясена.
- Когда бог, наконец, заговорил, он сказал совсем не то, что от него
ожидали услышать, - проговорил Улисс. - Зачем же богу говорить то, что уже
знает каждый. Нет, бог видит дальше и глубже любого смертного. Он знает
лучше, что нужно его народу, даже если тот так слеп, что не может сказать,
что будет хорошо, а что - плохо на долгом пути вперед.
Наступила тишина. В комнату влетела муха и Улисс подивился, как
живуча эта зараза. Если бы человечество было достаточно развито, то... А
потом он подумал, что вряд ли человечество было достаточно развито. Даже в
1985-м казалось, что оно выродится само по себе благодаря голоду и
загрязнению окружающей среды. А вот обычное домашнее насекомое, его
дальний родственничек, таракан, процветал и буквально наводнил деревню.
- Я не понимаю только, что мой Повелитель этим достигнет, - сказала
Авина, - или почему старинные жертвоприношения, которые удовлетворяли
моего бога много веков подряд и против которых он никогда не говорил ни
слова...
- Тебе придется молиться, чтобы понять, Авина. Слепота ведет к
смерти, ты же знаешь.
Авина закрыла рот и потом кончиком языка облизала губы. Он осознал,
что туманные утверждения только приводят их в панику, что за ними те видят
только плохое.
- Иди и скажи вождям и жрецам, что я хочу держать совет через время,
которое понадобится человеку, чтобы не торопясь обойти все в округе. И
скажи рабочим, чтобы потише стучали по крыше, пока мы будем держать совет.
Авина вскочила и выбежала из зала, и в течение пяти минут все
приглашенные, что были не заняты охотой, собрались внутри замка. Улисс
сидел на громадном, холодном гранитном троне и объяснял, чего он
собственно хотел. Они казались ошеломленными, но никто не возражал. Аузира
сказал:
- Наш Повелитель, так что же ты в действительности хочешь получить от
такого союза?
- С одной стороны, я хочу прекратить эту бесполезную резню. С другой,
я стремлюсь отобрать из вуфеа и вагарондит лучших бойцов для экспедиции
против Вурутани.
- Вурутани! - забормотали они в страхе и ужасе.
- Да, вурутаны! Вы удивлены? Вы ждете, чтобы исполнились древние
пророчества?
- О, да, Повелитель, - сказал Аузира. - Будто в самую суть, наши
колени дрожат, а кишки ушли в пятки. (У вуфеа храбрость находилась в
кишках).
- Я поведу вас против Вурутаны, - сказал Поющий Медведь. Он только не
знал, что такое Вурутана и как с ним бороться. Он постарался как можно
больше выудить сведений, не подав им вида о своем невежестве. Он не думал,
что стоит показывать забывчивость по отношению к Вурутане. Это сошло бы с
другими, незначительными вещами, но Вурутана был так важен, что он не смог
бы забыть и малейших деталей. Так, по крайней мере, считали вуфеа. - Вы
пошлете гонца в ближайшую деревню вагарондит и расскажете им о моем
появлении, - сказал он, предоставив им самим вырабатывать практические
методы подхода к злейшему врагу. - Скажите, что я скоро нанесу им визит, и
что мы доставим пленников вагарондит, если они, конечно, обеспечат нам
безопасность, и там их освободим. А вагарондиты освободят всех вуфеа,
какие только у них имеются. Мы будем держать большой совет, а потом пойдем
в другие деревни вагарондит и проведем там собрания. Я выберу бойцов
вагарондит. Я хочу сопровождать вас, и потом мы пересечем прерии и пойдем
в поход против Вурутаны.
Внутри замка было много света. Обе двери были закрыты, а большая дыра
в крыше на другом конце оставалась еще не заделанной. Свет выявил
выражение их лиц, покрытых короткой, лоснящейся шерстью и их взгляды,
сверкающие друг на друга. Их глаза: голубые, зеленые, желтые, оранжевые -
казались кошачьими и зловещими. Их хвосты вертелись из стороны в сторону и
еще больше выдавали царившее вокруг волнение.
Они ждали, что он поведет их на истребительную войну против
вагарондит. Теперь он проповедовал мир и, что хуже всего, им предстояло
поделить своего бога с бывшими врагами.
- Ваш настоящий враг - Вурутана, - сказал Поющий Медведь, - а не
вагарондит. Идите и делайте, что я велел.

Неделей позже он вышел через северные ворота на хорошо утоптанную
тропинку между садами и полями кукурузы. Старики, молодые бойцы,
оставленные охранять деревню, самки и детеныши следовали за ними, крича и
волнуясь. За ними шагало трое вуфеанских музыкантов - словно в духе 76-го,
подумал он - барабанщик, флейтист и знаменосец. Барабан был сделан из
шкуры и дерева. Флейта вырезана из кости какого-то гигантского животного.
Флаг представлял собой высокое копье с перьями, выходящими под прямым
углом к древку и увенчанное головами орлоподобных птиц, большой
рысеподобной кошки, гигантского кролика и лошади. Эти головы
соответствовали четырем кланам или фратриям вуфеа. В деревне жили все
кланы, и эта клановая система связывала племя вуфеа в единую семью.
Насколько он понял понятия мира и дружбы существовали между кланами одной
деревни, а не между отдельными племенами. Так, еще совсем недавно, кланы
кролика различных деревень не враждовали между собой, зато среди рысей и
лошадей шла непрерывная война. Потом они заключили мир и к ним
присоединились кланы орла, остававшиеся доселе нейтральными. И уж только
потом деревни выступили единым фронтом против вагарондит. Улисс не понимал
систему: она казалась очень сложной, запутанной и нежизнеспособной, но
вуфеа признавали только ее.
За знаменосцами и музыкантами, игравшими бравурную музыку, шел
Верховный жрец и два младших жреца. У них были шапки из перьев, массивные
бусы и жезлы. За ними шествовала группа из двадцати пяти молодых воинов,
так же выряженных в перья, бусы и разукрашенных зелеными, черными и
красными полосами на лице и груди. За ними тянулась шеренга из шестидесяти
старших воинов. Все воины были вооружены томагавками, каменными ножами и
копьями. Он несли луки и колчаны стрел. Они жаждали попробовать свое новое
оружие на вагарондит. Во всяком случае - молодые. А старые, находясь от
Улисса на приличном расстоянии, выражали новому оружию свое презрение. Но
он слышал лучше, чем они думали.
По одну сторону, параллельно молодым воинам, шла дюжина вагарондит.
Они тоже несли оружие, но выглядели чересчур мрачно, особенно для людей,
которым следовало бы быть бесконечно счастливыми. Они так и не поверили
Поющему Медведю и считали, что их народ никогда не простит им позорного
плена. Вначале пленные протестовали. Они говорили, что их не пускают в
счастливый _В_а_р_г_р_а_у_н_д_ (так Улисс интерпретировал их фразу).
Улисс объяснил, что у них нет выбора. Более того, теперь все
переменилось. И он, Каменный Бог, заверяет, что они попадут в Счастливый
Варграунд после смерти. Они замолчали, эмоционально так и не приняв новую
постановку вещей.
Процессия быстро двигалась через покатые холмы по тропинке, которую
многие поколения использовали для войны и охоты. Вдоль нее стояло много
вечнозеленых деревьев, берез и дубов, но не настолько много, чтобы
образовать лес. Мелькали птицы: голуби, вороны, воробьи, синицы,
изумрудно-медные дятлы, рыжие или воронено-стальные белки-летяги.
Полыхнула серым пламенем лиса, показалась головка ласкообразного создания
с горящими глазами, выглядывающего из-за ствола дерева в пятидесяти футах
над ними; по упавшему стволу промчалась рыжая крыса, и на вершине холма, в
пятидесяти ярдах справа, села и уставилась на них бурая громадина. Это был
медведь, подлинный вегетарианец. Он поедал кукурузу, грабил их сады, когда
они оставались неохраняемыми, а потом быстро убирался восвояси.
Улисс поглощал холодное голубое небо своими глазами и холодный свежий
воздух своими легкими. Громадные величественные деревья, настоящая птичья
и звериная жизнь, всеобъемлющая зелень, отсутствие затхлого воздуха,
чувство теплой свободы и неизвестности - все это делало его сейчас
счастливым. Он мог бы забыть боль от того, что был единственным человеком
на Земле. Он мог забыть... И тут он остановился. За ним выдохнул приказ
знаменосец, замолкли барабанщик и флейтист, стихло бормотание воинов.
Он что-то забыл. Что?.. Не что. Кого? Он обернулся и бросил Аузире:
- Авина, твоя дочь, где она?
На лице Аузиры не дрогнула ни одна черточка.
- Да, Лорд? - проговорил он.
- Я хочу, чтобы Авина шла со мной. Она - мой голос и мои глаза. Я
нуждаюсь в ней.
- Я велел ей остаться, мой Повелитель, потому что самок не берут в
другие деревни, будь то война или экспедиция.
- Пора привыкнуть к переменам, - сказал Улисс. - Пошли кого-нибудь за
ней. Мы подождем.
Аузира косо посмотрел на него, но повиновался. Аизама, самый быстрый
воин, помчался в деревню, находящуюся в миле от отряда. Через некоторое
время он прибежал обратно с Аниной. На ней была четырехугольная шапочка с
тремя перьями и тройное ожерелье массивных зеленых бус вокруг шеи. Она
бежала, как бегают обычно женщины, и, когда в сотне ярдов от отряда,
замедляя, перешла на быстрый шаг, она замельтешила так же, как мельтешит
обыкновенная женщина. Ее черные уши, мордочка, хвост, длинные руки и ноги
отсвечивали на солнце светло-оранжевым, а белый мех сверкал, как снег под
ярким весенним солнцем. Ее большие темно-синие глаза смотрели только на
него и она улыбалась, показывая редкие острые зубки.
Подбежав к нему, она упала на колени и, поцеловав руку, вымолвила:
- Мой Повелитель, я плакала, потому что ты покинул меня.
- Твои слезы высохли достаточно быстро, - сказал он. Хотелось бы
верить, что она сказала правду и что действительно плакала, но нельзя было
сказать наверняка, возможно, она говорила или преувеличивала, чтобы
понравиться ему. Эти аристократические дикари были так же склонны к
скрытности и притворству как и все цивилизованные люди. Кроме того, может
он хотел, чтобы она сильнее привязалась к нему? Во всяком случае их дружба
могла привести к более интимным отношениям, последствия которых он мог
себе представить. Они притягивали и отталкивали одновременно.
Он велел ей идти справа и на некоторое время наступило неловкое
молчание. Потом она, запинаясь, начала что-то объяснять и через некоторое
время уже щебетала также мило и интересно, как раньше. Он почувствовал
себя очень счастливым, ощущение потери улетучилось в чистый воздух и яркое
солнце.
Они маршировали весь день, останавливаясь то тут, то там, чтобы
поесть и отдохнуть. Здесь было вдоволь маленьких ручейков и речек, чтобы
сполна обеспечить их водой, в которой они нуждались. Вуфеа хотя, наверное,
и произошли от кошек, лезли купаться при первой возможности.
1 2 3 4 5