А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он ощутил себя таким маленьким, беспомощным и уязвимым по сравнению с ней.Так неожиданно. Еще час назад Джилон шагал среди деревьев, гадая, что будет на ужин, и не думая ни о чем больше.Так ужасно. Ужасная, бесконечная, вечная тьма. Его пугало не столько отсутствие света, как отсутствие мысли, движения, чувства. Наши жизни, жизни живых, будут продолжаться. Солнце светит, луны поднимаются, мы будем смеяться и говорить, а он не будет ничего знать, ничего чувствовать. Ничего.Так неумолимо. Это ожидает всех нас. Это ждет и меня тоже.Рейстлин подумал, что ему следует горевать об отце, но вместо этого ему было жаль себя самого, он горевал о том, что сам смертен. Он отвернулся от изуродованного тела и увидел, что его мать все еще цепляется за безжизненную руку, умоляя Джилона открыть глаза и вернуться к ней. — Карамон, нам надо позаботиться о маме, — настойчиво сказал Рейстлин. — Мы должны отвести ее домой.Но посмотрев на брата, он обнаружил, что тому самому требуется помощь. Карамон скорчился возле тела отца. Болезненные сдавленные рыдания сотрясали его. Рейстлин положил ладонь на его плечо.Большая рука Карамона конвульсивно сжала руку брата. Рейстлин не смог бы освободиться от этой хватки, да и не хотел делать этого. Прикосновение брата успокоило его. Но ему не нравилось выражение лица его матери. — Пойдем, мама. Пусть вдова Джудит отведет тебя в дом. — Нет, нет! — неистово выкрикнула Розамун. — Мне нельзя покидать твоего отца. Я ему нужна. — Мама, — сказал Рейстлин, начиная пугаться, — отец мертв. Ты больше ничего… — Мертв?! — Розамун выглядела потрясенной.— Мертв! Нет! Он не может умереть! Я верю!Розамун упала на тело мужа. Ее руки вцепились в его рубаху, пропитанную кровью. — Джилон! Очнись!Голова Джилона моталась из стороны в сторону. Струйка крови сочилась у него изо рта. — Я верю, верю, — повторяла Розамун. Ее руки окрасились кровью. — Мама, пожалуйста, пойдем домой! — беспомощно попросил Рейстлин.Отик осторожно разжал руки Розамун и оттащил ее от тела. Кто-то еще поспешно накрыл тело покрывалом. — Вот вам помощь вашего Бельзора,— вполголоса сказал гном.Он не хотел, чтобы его кто-то услышал, но его голос был звучным и довольно мощным, так что эти слова расслышали все, стоявшие поблизости. Некоторые выглядели шокированными. Некоторые осуждающе покачали головами. Один или двое мрачно усмехнулись, думая, что никто не смотрит на них.Вдова Джудит много проповедовала с тех пор, как обосновалась в городе, и обратила немало человек в свою веру. Теперь эти новообращенные с ужасом смотрели на мертвое тело. — А кто такой Бельзор? — звонко спросил кендер. — Флинт, ты знаешь Бельзора? Он должен был исцелить этого бедного человека? Почему он не сделал этого, как ты думаешь? — Заткнись, Тас, дверная ты ручка! — резко приказал ему гном.Но эти же вопросы задавали себе многие другие. Они смотрели на вдову Джудит, ожидая ответа.Вдова Джудит не утратила веру. Ее лицо ожесточилось. Она послала гневный взгляд гному и еще более гневный — кендеру, который в это время поднимал уголок покрывала, чтобы взглянуть на труп. — Может быть, он исцелился, а мы просто не заметили? — попытался оправдаться кендер. — Он не исцелился! — воскликнула вдова Джудит. — Джилон Мажере не был исцелен, и не будет исцелен! Почему, вы спрашиваете? Из-за грехов этой женщины! — Вдова Джудит указала на Розамун. — Ее дочь — шлюха! Ее сын — колдун! Это ее вина, и вина ее детей в том, что Джилон Мажере умер!Указывающая рука могла бы с таким же успехом быть стрелой, вонзившейся в Розамун. Она в шоке уставилась на Джудит, затем вскрикнула и повалилась на колени, глухо рыдая.Рейстлин вскочил на ноги. — Да как ты смеешь? — тихо и угрожающе обратился он к вдове. Он спрыгнул на землю с телеги. — Убирайся отсюда! — Теперь он стоял лицом к лицу со вдовой. — Оставь нас в покое! — Видите! — Вдова Джудит попятилась. Она перевела указательный палец на Рейстлина. — Он злой! Он поклоняется злым богам!Внутри Рейстлина загорелся огонь. Горячее белое пламя поглотило здравый смысл, поглотило рассудок. Он ничего не видел, ослепленный этим огнем, и ему было безразлично, уничтожит ли огонь его, если только он уничтожит Джудит. — Рейст! — Его остановила рука. Сильная и уверенная рука дотянулась до него сквозь огонь и удержала его на месте. — Рейст! Остановись!Рука, рука его брата, вытащила Рейстлина из огня. Ужасное белое пламя, ослепившее его, угасло, огонь потух, и Рейстлину стало холодно. Он чувствовал вкус пепла у себя во рту. Сильные руки Карамона обвились вокруг хрупких плеч Рейстлина. — Не трогай ее, Рейст, — проговорил Карамон. Его голос был хриплым от рыданий. — Этим ты только докажешь, что она права.Вдова с побледневшим лицом прислонилась к дереву. Она оглядела всех собравшихся. — Вы видели, добрые жители Утехи! Он пытался убить меня! Он демон в человеческом обличье, я вам говорю! Изгоните эту мать и ее отпрыска-демона! Выгоните их прочь из Утехи! Покажите Бельзору, что вы не потерпите такого зла здесь, в вашем городе!Люди молчали, их лица были суровыми и бесстрастными. Медленно двигаясь, они образовали круг — защитный круг с семьей Мажере в середине. Розамун припала к земле, уронив голову. Рейстлин и Карамон стояли бок о бок возле матери. Хотя Китиары там не было — она не навещала семью много лет — ее дух был невольно призван, и она тоже присутствовала, пусть только в мыслях своих братьев. Джилон лежал в телеге, накрытый покрывалом. Его кровь уже начала просачиваться сквозь толстую ткань. Вдова стояла вне круга. Все продолжали молчать.Какой-то человек проложил себе дорогу через толпу. У Рейстлина осталось неясное воспоминание о нем; клубы дыма от погасшего огня все еще застилали его зрение. Но он запомнил, что человек был высоким, чисто выбритым, длинные волосы закрывали его уши и падали на плечи. Он был одет в кожу, отделанную бахромой, и носил лук на одном плече.Он подошел к вдове. — Думаю, что это тебе лучше будет покинуть Утеху, — сказал он. Его голос был спокойным, он не угрожал ей, лишь констатировал факт.Вдова злобно посмотрела на него и метнула взгляд на людей позади него. — Вы что, позволите этому полукровке так говорить со мной? — завопила она. — Танис прав, — сказал Отик, выступив вперед. Он махнул пухлой рукой, в которой все еще держал кувшин с бренди. — Отправляйся-ка ты в Гавань, добрая женщина. И прихвати Бельзора с собой. Нам он здесь без надобности. Мы сами за собой приглядим. — Отведите свою маму домой, ребята, — сказал гном. — Не тревожьтесь об отце. Мы позаботимся о похоронах. Вы, конечно, захотите быть на них, так мы дадим вам знать, когда все будет готово.Рейстлин кивнул, не в силах говорить. Он наклонился, поднимая мать с земли. Она безвольно повисла на его руке, будто тряпичная кукла, которую трепали и рвали дворовые псы. Она смотрела прямо перед собой с тем бессмысленным, рассеянным выражением, которое было так знакомо Рейстлину; его сердце сжалось в страхе. — Мама, — сдавленно сказал он,— мы идем домой.Розамун не ответила. Похоже, она не слышала его. Она обмякла мертвым грузом в его руках. — Карамон? — Рейстлин посмотрел на брата.Карамон кивнул, его глаза были полны слез.Вместе они отнесли свою мать домой. 3 На следующее утро Джилон Мажере был похоронен внизу под валлинами, и на могиле посадили молодой росток валлина по обычаю утехинцев. Его сыновья присутствовали на погребении. Его жена — нет. — Она спит, — объяснил Карамон, краснея за свою ложь. — Мы не хотели будить ее.На самом деле они не могли ее разбудить.К полудню все в Утехе знали, что Розамун Мажере впала в один из ее трансов. На этот раз она погрузилась глубоко, настолько глубоко, что не слышала ни одного голоса — как бы она ни любила его обладателя — который звал ее.Соседи приходили, принося соболезнования и различные советы по поводу того, как ей помочь, некоторые из которых — такие как нашатырный спирт — Рейстлин опробовал. От других, таких как многочисленные уколы булавкой, он отказался.По крайней мере, пока. До тех пор, пока настоящий страх не овладел им.Соседи приносили еду, чтобы разбудить ее аппетит, так как прослышали, что Розамун не ест. Сам Отик приволок огромную корзину кушаний из Последнего Приюта, которые включали дымящийся горшок со знаменитым картофелем с пряностями. Отик свято верил, что никто из живых (и почти никто из мертвых) не мог устоять перед чудесным ароматом этого блюда.Карамон принял еду с вымученной улыбкой и тихим «спасибо». Он не впустил Отика в дом, загородив проход своим массивным телом. — Ей лучше? — спросил Отик, вытягивая шею, чтобы заглянуть за плечо Карамона.Отик был добрым человеком, одним из лучших в Утехе. Он бы с радостью расстался со своей любимой гостиницей, если бы это помогло больной женщине. Но он находил удовольствие в сплетнях, а трагическая смерть Джилона и странная хворь его жены были предметом всех разговоров в гостинице.Наконец Карамону удалось закрыть за ним дверь. Минуту он стоял, прислушиваясь к тяжелым шагам Отика по мостовой, затем услышал, как тот остановился, чтобы поговорить с несколькими женщинами. Карамон слышал, как несколько раз было произнесено имя его матери. Со вздохом он отнес еду на кухню и поставил рядом с другими подношениями.Он положил немного картофеля в миску, добавил кусок свинины, запеченной в яблочном соусе и наполнил бокал эльфийским вином. Он хотел было отнести все это в комнату матери, но остановился на пороге.Карамон любил свою мать. Хороший сын был обязан любить мать, а Карамон старался быть хорошим сыном. Но они с матерью не были близки. Он скорее чувствовал родство с Китиарой, которая сделала намного больше для них с Рейстлином, чем Розамун. Карамон жалел мать всем сердцем. Он очень печалился и беспокоился о ней, но ему пришлось сделать усилие, чтобы войти в ее комнату, такое же усилие, какое ему предстояло сделать, чтобы однажды ринуться в битву.В спальне было темно и жарко, воздух застоялся, был душным и тяжелым. Розамун лежала на кровати на спине, устремив взгляд в пустоту. И все же она видела что-то, потому что ее глаза двигались и меняли выражение. Иногда они расширялись, а зрачки увеличивались, как будто то, что она видела, пугало ее. Тогда ее дыхание становилось частым и неглубоким. Иногда она лежала спокойно. Иногда она даже улыбалась призрачной улыбкой, на которую невозможно было смотреть без того, чтобы по коже не прошел мороз.Она не говорила ни слова, по крайней мере, ни одного слова, которое они могли бы понять, только издавала звуки, но они были бессвязными и нечленораздельными. Она не закрывала глаза. Она не спала. Ничто не могло заставить ее очнуться или хотя бы отвлечься от тех видений, во власти которых она пребывала.Естественные процессы ее тела продолжались. Рейстлин убирал за ней и купал ее. Прошло три дня с погребения Джилона, и все эти три дня Рейстлин не отходил от матери. Он спал на матрасе на полу возле ее кровати, просыпаясь, стоило ей издать малейший вздох. Он постоянно разговаривал с ней, рассказывал ей смешные истории о проделках детей в школе, говорил о своих собственных надеждах и мечтах, описывал ей свой садик с лекарственными травами и объяснял, для чего они нужны.Он заставлял ее пить, смачивая платок водой, поднося его к ее губам и выжимая капли воды — только капли, большим объемом она подавилась бы. Он также пытался кормить ее, но она не могла глотать пищу, так что ему пришлось отказаться от этого. Он хлопотал вокруг нее с беспредельным терпением и необычайной нежностью.Карамон стоял в дверях, смотря на них. Рейстлин сидел на краю кровати, осторожно расчесывая длинные волосы матери и рассказывая ей старинные палантасские легенды, что слышал от нее же.«И вы думаете, что знаете моего брата, — подумал Карамон, обращаясь к длинной череде лиц. — Вы, Мастер Теобальд, и ты, Джон Фарниш, и ты, Стурм Светлый Меч, и все остальные. Вы зовете его „Хитрецом“ и „Змеенышем“. Вы говорите, что он холодный, расчетливый и бесчувственный. Вы думаете, что знаете его. Я знаю его, — глаза Карамона наполнились слезами, — я знаю его. Лишь я один».Он помедлил еще немного, пока снова не обрел способность видеть, и вытер глаза и нос рукавом, чуть не пролив вино при этом. После этого он сделал последний глубокий вдох свежего и чистого воздуха и вошел в душную темноту спальни. — Я принес поесть, Рейст, — сказал Карамон.Рейстлин оглянулся на брата и снова склонился над Розамун. — Она не будет есть. — Я… э… принес это для тебя, Рейст. Тебе надо что-то есть. Ты заболеешь, если не будешь есть, — добавил он, видя, что его брат начинает мотать головой. — А если ты заболеешь, что я буду делать? Из меня не очень-то хорошая нянька, Рейст.Рейстлин улыбнулся: — Ты недооцениваешь себя, брат мой. Я помню, как я болел. Ты показывал мне тени на стене… кроликов… — его голос прервался.К горлу Карамона подступил ком, слезы снова начали душить его. Он быстро смахнул их и протянул тарелку вперед. — Ну давай, Рейст. Поешь. Хоть немного. Тут Отикова картошка. — Его панацея от всех несчастий мира, — Рейстлин искривил рот, пытаясь улыбнуться. — Хорошо.Он положил гребень на маленький ночной столик. Приняв тарелку из рук Карамона, он съел немного картофеля и откусил пару кусочков мяса. Карамон беспокойно наблюдал за ним. Его лицо разочарованно вытянулось, когда Рейстлин отдал ему обратно тарелку, все еще полную больше чем наполовину. — И это все? Ты больше не хочешь? Ты уверен? Может, еще чего-нибудь принести? У нас полно всякой всячины.Рейстлин помотал головой.Розамун что-то жалобно пробормотала. Рейстлин метнулся к ней, склонился над ней, говоря что-то успокаивающее, устраивая ее лежать поудобнее. Он смочил ее губы водой и принялся растирать тонкие руки. — Ей… ей лучше? — беспомощно спросил Карамон.Он мог видеть, что нет. Но он надеялся, что ошибается. Кроме того, он чувствовал, что должен сказать что-то, должен услышать собственный голос. Он чувствовал себя неуютно в этой странной темной комнате, и удивлялся, как его брат выносит это. — Нет, — сказал Рейстлин. — Скорее, ей становится хуже. — Он помолчал минуту, и когда заговорил снова, его голос был приглушен и полон суеверного ужаса. — Это как будто она убегает вдоль по дороге, бежит прочь от меня. Я следую за ней, прошу ее остановиться, но она меня не слышит. Она не обращает на меня никакого внимания. И продолжает бежать все быстрее, Карамон…Рейстлин замолчал и отвернулся, сделав вид, что поправляет одеяло.— Отнеси тарелку на кухню, — резко приказал он. — А то она мышей привлечет. — Я… я отнесу, — промямлил Карамон и поспешил выйти.Оказавшись на кухне, он бросил тарелку туда, где, как он предполагал, находился стол; он не очень хорошо видел из-за слез, застилающих его глаза. Кто-то стучал в дверь, но он игнорировал стук, пока тот не прекратился. Карамон облокотился на буфет, глубоко дыша, часто моргая, пытаясь сдержать новый приступ рыданий.Придя в себя, он вернулся в спальню. У него были новости, которые могли, как он надеялся, немного утешить его брата-близнеца.Он застал Рейстлина все так же сидящим у кровати. Розамун лежала в той же позе, с глубоко запавшими открытыми глазами. Ее руки покоились на стеганом одеяле. Косточки на запястьях казались неестественно большими — плоть как будто таяла вместе с душой. Казалось, она заметно побледнела и усохла за те считанные минуты, пока Карамона не было. Он поспешно перевел взгляд с нее на своего брата и постарался задержать его там. — Отик приходил, — сообщил Карамон, хотя в этом не было необходимости — его брат легко мог об этом догадаться по появлению картофеля. — Он сказал, что вдова Джудит уехала из Утехи этим утром. — Уехала, неужели, — сказал Рейстлин, и это прозвучало не вопросом, но утверждением. Он поднял голову. В его покрасневших от усталости глазах зажглись искорки пламени. — И куда же она направилась? — Обратно в Гавань. — Карамон выдавил из себя ухмылку. — Она обещала доложить о нас Бельзору. И не переставала кричать, что он придет сюда и заставит нас пожалеть о том, что мы появились на свет.Неудачная фраза. Рейстлин вздрогнул и посмотрел на их мать. Карамон сделал два неверных шага, положил руку на плечо брата и сильно сжал его. — Ты не можешь так думать, Рейст! — принялся он убеждать его. — Ты не должен думать, что это твоя вина! — А разве не моя? — горько ответил Рейстлин. — Если бы не я, Джудит оставила бы нашу мать в покое. Она пришла сюда только из-за меня, Карамон. Она за мной охотилась. Однажды мама попросила меня бросить мою магию. Тогда я удивился, почему она на этом настаивала. Это Джудит подговорила ее. Если бы я только знал… — Что бы ты сделал, Рейстлин? — перебил его Карамон. Он уселся возле стула, на котором сидел брат, и пристально посмотрел на него. — Что бы ты сделал? Ушел бы из школы? Оставил бы занятия магией? Ты бы и вправду сделал это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45