А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Старина, вы были великолепны! Вы были феноменально забавны!
— Да, — ответил Чик. — Я забавлялся и сам до такой степени, что теперь не знаю, жив ли я или умер.
— Вы живы и в добром здравии, дружище! Снимайте ваш шутовской наряд и спрячьте земляничные листья! Идем слушать прения.
— Нет, я больше не хочу туда возвращаться! — возразил Чик с беспокойством.
— Вы пойдете, — настаивал Мансар. — Ваша юная леди пошла на галерею, и я пообещал, что притащу вас обратно послушать наших болтунов.
Чик вытер свой вспотевший лоб.
— У меня сегодня страшно много дел…
— Идем, идем! — Мансар схватил его за руку, увлекая за собой.
Мансар подвел его к кожаной скамейке по правую руку от лорда-канцлера, и Чик (совершенно не подозревая этого) оказался в числе поддерживающих правительство.
Теперь, немного успокоившись, он имел возможность рассмотреть палату. Они находились в прекрасном зале с малинового цвета стенами и обильной позолотой. Люди, нанимавшие скамьи по обе стороны, в большинстве были пожилые и даже старцы. Внимание всех было сосредоточено на одном очень полном и высоком джентльмене, который стоял у стола, излагая точку зрения правительства на билль, бывший сегодня предметом обсуждения палаты.
Наконец он сел на место, и тогда встал другой. Чик обратил внимание на то, что, как бы сильно ни спорили эти люди между собой, они неизменно обращались друг к другу со словами «благородный лорд». Один или два раза фигура в парике, восседавшая на диване, — этот диван называется по традиции «мешком шерсти», — вмешивалась в прения, и тогда происходил особенно горячий обмен любезностями. Обращаясь к человеку, сидевшему на диване, все называли его «лорд-канцлер».
Чик взглянул наверх, на галерею, и поймал на себе взгляд Гвенды. Она улыбнулась ему .
Затем постепенно, сквозь словесный туман и вспышки изысканного красноречия, Чик начал понимать сам предмет обсуждения. Вопрос касался поправки к биллю о труде малолетних, повышавшему предел возраста, начиная с которого дети допускались к работе на фабриках. Вскоре Чик забыл свои собственные тревоги и неприятности и с напряженным вниманием прислушивался к дебатам, кивая головой в знак одобрения того или иного оратора или, наоборот, гневно тряся ею, когда какой-то весьма величественный джентльмен настаивал на том, что дети рабочих с гораздо большей пользой для себя и для государства могут работать на фабриках, чем тратить попусту свое время в школе, тщетно пытаясь приобрести бесполезные знания.
Затем наступила пауза. Последний оратор сел на место, и лорд-канцлер окинул взглядом правую и левую стороны палаты. Как раз в этот момент Чик решил выйти и поискать Гвенду. Он встал и тотчас почувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих.
— Лорд Пальборо… — произнес лорд-канцлер монотонно.
Чик быстро повернулся в его сторону.
— Да, сэр… то есть, милорд, — отозвался он.
— …имеет слово.
Чик в полном недоумении оглядел лордов и фигуру на диване.
— Вам нужно говорить! — прошептал Мансар.
Итак, каждый новый член палаты обязан произнести речь! Чик не знал, что, встав с места и дружески кивая головой лорду-канцлеру, он сам искал этой возможности.
— Собственно говоря, — начал Чик, — я собирался выйти…
— «К порядку!» — послышались голоса при этом вопиющем нарушении парламентских правил.
— Но, — продолжал Чик, нервно потирая свой подбородок, — я, в общем, вполне согласен с толстым джентльменом, сидящим там. — Он указал на представителя правительства, который докладывал по поводу билля.
— Благородный лорд имеет в виду помощника государственного секретаря, — поправил его лорд-канцлер.
— Очень вам благодарен, сэр… то есть, лорд-канцлер, — сказал Чик. — Я не знаю его имени, но я совершенно согласен с большей частью из того, что он говорил. Я уверен, что он джентльмен, имеющий собственных детей.
— Благородному лорду будет небезынтересно узнать, что я холост, — заявил улыбающийся статс-секретарь, поднимаясь с места.
— Вы меня удивляете, — ответил Чик серьезно, — но я уверяю вас, что все вами сказанное, — совершеннейшая правда!
Члены палаты лордов не смеялись, они уставились на него в молчании, а Чик, в блаженном неведении относительно множества нарушенных им условностей, заложив руки в карманы и повернувшись в сторону безмолвного лорда-канцлера, продолжал свою речь.
Он никогда раньше не выступал публично. Вначале речь его была сдержанной, выражения неуклюжи, но постепенно он забывал, что находится в высшей законодательной палате страны, — забыл все, кроме того, что какие-то самого заурядного вида джентльмены желают знать его мнение. Чик близко знал мрачных, полуголодных мальчиков, рано освоивших язык и манеры взрослых мужчин. Он играл и дрался с ними в детские годы. Он знал, что значит образование, и почему школьники говорят другим языком, чем эти дети, преждевременно брошенные в водоворот жизни, чтобы самим отстаивать себя и пополнять свои знания на улице. У него были свои твердые убеждения на этот счет…
«Разница между безграмотным чернорабочим и каким-нибудь искусным квалифицированным мастером заключается именно в тех двух годах, которые вы вычеркиваете из его школьного возраста». Эта сказанная им фраза стала впоследствии лозунгом сторонников обязательного образования.
— Вот и все, — закончил он смущенно и сел на место.
В то время как в зале все еще продолжался сдержанный рокот, частью одобрительный, частью враждебный, послышался звонок. Члены палаты встали и двинулись из зала. Толпа отделила Чика от Мансара, и он направился, как и все, в кулуары.
— Да или нет, мой лорд? — спросил сто служитель у барьера.
— Нет, благодарю вас, — поспешно ответил Чик. — Я вообще не пью.
Затем он прошел в комнату, указанную ему служителем. В этой комнате все громко разговаривали. Двое или трое из них, как будто удивленные его присутствием, подошли и заговорили с ним. Разговор касался, главным образом, того, потерпит ли правительство поражение или нет. Большинство считало этот вопрос спорным. Вдруг все направились обратно в палату. Чик вынужден был следовать за ними.
Там он опять встретился с Мансаром, который взял его под руку.
— Дело идет на лад, старина, — потирая руки, заметил он, — и ваша речь очень помогла этому!
— Какое дело?
— Внимание! — предупредил Мансар.
Двое людей подошли к столу, последовал обмен короткими фразами, и затем внезапно раздались аплодисменты.
Мансар опустился на место, раздосадованный.
— Правительство потерпело поражение из-за одного голоса, — объяснил он.
И вдруг неясное подозрение мелькнуло в его сознании.
— Вы не голосовали за то, чтобы предельный возраст был понижен?
— Нет, — возразил удивленный Чик. — Я вовсе не голосовал.
Лорд Мансар начал догадываться.
— Куда вы прошли? В комнату «Да» или в комнату «Нет»?
— Я не знаю, в какую. Какой-то человек спросил меня: «да или нет?» — и я сказал «нет». Я думал, что он предлагал мне выпить…
— И вы прошли в комнату «Нет»! — вскричал лорд Мансар. — Вы болтали в пользу правительственного предложения, и сами же голосовали за эту проклятую поправку! Поздравляю, Пальборо! Ваш голос принес поражение правительству!
«Лорд Пальборо заявляет о своем несогласии с благородным лордом Кинсоллом, когда последний говорил, что детям полезнее работать на фабрике, чем учиться в школе.
— Это нелепость! (К порядку! К порядку!)
Лорд-канцлер: Благородный лорд употребил непарламентское выражение.
Лорд Пальборо извиняется перед высокой палатой. Он бы не хотел видеть своего сына работающим на фабрике. Если высокая палата согласится на эту поправку, это будет постыдно. (К порядку! К порядку!)»
Утром Чик просматривал колонки «Таймс» о дебатах в Парламенте.
— Неужели я все это говорил? — спросил он глухо.
Гвенда кивнула.
— Все это и еще больше! — Она стала цитировать его слова. — Чик, вы были бесподобны! Я пришла в такое волнение, там, на галерее, что чуть не упала в обморок!
— Я сам тоже едва не упал в обморок, — признался Чик. — Вообразите, если бы они стали мне отвечать! И это… это все правда!
Газеты на все лады пересказывали романтическую историю молодого клерка страхового агентства, наследовавшего громкий титул и оставшегося в действительности простым человеком.
Чик, придя вовремя на службу, был встречен старшим клерком-социалистом с явным энтузиазмом.
— Великолепно, милорд, великолепно! — восхищенно прошептал он, делая многозначительную гримасу в сторону кабинета мистера Лейзера и как бы желая этим намекнуть, что следующий удар должен быть направлен на весь эксплуататорский класс.
Мистер Лейзер, видимо, не подозревавший этой угрозы, пребывал в самом бодром настроении.
— Это была превосходная речь, Пальборо! Я и не подозревал, что мой будущий компаньон такой оратор! Вы их расшевелили, мой мальчик, вы их славно расшевелили!
— Я не видел, чтобы кто-нибудь из них шевелился, сэр, — возразил Чик.
Глава 4.
ЧИК ОТВЕРГАЕТ ДОЧЬ МИЛЛИОНЕРА
На следующий день Лейзеру позвонил мистер Беском Джарвис — «хорошая жизнь», даже «прекрасная жизнь» — к которому Лейзер питал всяческое уважение, ибо заработал на нем кругленькую сумму. Джарвис продавал британскому правительству одеяла и простыни, сапоги, масло и свиное сало. Он устремлялся на помощь и американскому правительству с походными кроватями, поясами, ящиками и мешками…
Мистер Джарвис любил повторять, что с практической точки зрения никто, кроме него, не выигрывал войны. И в награду за это он получил так мало от государства…
Правда, мистер Беском Джарвис приобрел за время войны великолепный старинный замок Гаттеруэй-холл, стоящий посреди восхитительного парка, и объезжал свои владения в роскошном собственном автомобиле. Не приходилось сомневаться, что деньги он получил большие, как говорят, баснословные. Несмотря на то, что его состояние перевалило за миллион фунтов, он встретил большие препятствия на пути получения титула, отвечающего его заслугам, так как не имел друзей там, где их нужно иметь в подобных случаях.
У мистера Джарвиса была супруга, которая тоже путешествовала по окрестностям усадьбы в своем лимузине, отделанном розовым шелком, что, по мнению миссис Джарвис, было признаком утонченности. Третьим членом семейства была Минни Джарвис, его дочь и наследница.
Минни была сильно подкрашенной молодой леди с большой склонностью к ярким и пышным одеяниям. Она не блистала красотой, у нее было широкоскулое плоское лицо и жидкие мышиного цвета волосы. Но поскольку установлено, что ни одна женщина не считает себя лишенной привлекательности, постольку Минни гордилась тем, что обладала некоторым таинственным качеством, именуемым «обаянием». Это не имело отношения ни к ее золотому поросенку с рубиновыми глазами, ни к изумрудному трилистнику, ни даже к бриллианту «13», который красовался на ее браслете. Она слышала, как люди говорили о девушках, не обладавших счастливой наружностью: «О, да… но у нее есть свое обаяние!» И она пришла к заключению, что «обаяние» является естественной компенсацией за невзрачность.
Отец питал на ее счет некоторые честолюбивые надежды, и купил свой замок у последнего представителя знатной фамилии с намерением предоставить ей возможность блестяще устроить свою жизнь. Он дал большой бал в ее честь и пригласил на него всю местную аристократию. Но по несчастному стечению обстоятельств все представители местной аристократии оказались или уже приглашенными в другое место, или больными, или путешествующими за границей.
Мистер Джарвис уже оплакивал понесенные им расходы, когда случайность и многосильный автомобиль занесли его в деревню Пальборо, находившуюся в пятидесяти милях от его усадьбы. Хозяин постоялого двора в Пальборо рассказал ему забавную историю чудака-доктора и его племянника.
— Маркиз Пальборо, — задумчиво проговорил мистер Джарвис, — и без гроша в кармане! Гм!
Он помчался домой кратчайшим путем, прошел в библиотеку и стал рыться в газетах.
«Служит в конторе мистера Лейзера, известного агента страхового дела», — он присвистнул.
Во время войны не раз случалось, что ему почему-либо было неудобным заключать контракты на свое имя. Лейзер за полпроцента комиссионных не раз выступал подставным лицом в сделках Джарвиса и был ему многим обязан.
Мистер Джарвис тотчас позвонил в Лондон.
— Да, он здесь, — сообщил Лейзер, понижая голос, — он в соседней комнате, мистер Джарвис.
— Что он из себя представляет?
— О, он — ничего! Он — как следует быть…
— Молодой?
— О, да!
— Женат?
— Нет, ей-Богу, нет!
Мистер Джарвис глубоко задумался.
— Не смогли бы вы прислать его сюда на несколько дней, Лейзер?
— Конечно, — ответил тот, прикидывая. — Я пошлю его по делам страхования.
— Отлично, пришлите его сегодня же! И слушайте, Лейзер, вы можете рассказать ему целую историю обо мне, о моих капиталах и о том, сколько я стою… Понимаете?
— Конечно, — ответил Лейзер, недоумевая.
— Двести тысяч фунтов для моего зятя.
— О! — воскликнул Лейзер. — Я понимаю!
— И пять процентов комиссионных тому, кто провернет это дело, э?..
— Я вас понял, мистер Джарвис… Да, да, я понимаю! Я отправлю его, если не сегодня, то завтра наверное!
Мистер Джарвис повесил трубку. Он заложил фундамент — миллионы, а завершить остальное должно «обаяние». Особенно большая ответственность возлагалась на «обаяние».
Он просмотрел утреннюю прессу.
— Он даже оратор, вдобавок ко всему, — удовлетворенно хмыкнул он, потирая руки.
В это время Чика беспокоило здоровье Сэмюэля.
Вчера вечером Чик никак не смог его успокоить.
Гвенда и миссис Фиббс долго совещались между собой, обнаружив маленькие красные пятнышки на грудке Сэма, после чего был приглашен доктор. Он явился и изрек коротко и ясно: «Корь!».
Гвенда узнала эту новость, вернувшись из театра.
— Не нанять ли сиделку? — спросил Чик.
— Глупости! — Это практичная миссис Фиббс вошла в комнату как раз вовремя, чтобы дать ответ. — Зачем вам понадобилась сиделка?
На второй день болезни Сэмюэля Чик завтракал с Гвендой на Стренде.
— Я отправляюсь в Глостершир, — объявил ей Чик, — и буду отсутствовать дня два или три.
На ее вопрос о цели этой поездки он ответил со всей обстоятельностью:
— Один из наших клиентов желает ознакомиться с деталями нового вида страхования, введенного недавно страховым обществом «Лондон — Нью-Йорк — Париж», и мистер Лейзер желает, чтобы я поехал к нему и рассказал все, что надо…
— И на это требуется два или три дня, Чик? — спросила Гвенда, подумав о мистере Лейзере. — Кто этот человек?
— Это джентльмен, сделавший большие деньги на военных поставках. Очень щедрый человек.
— Кто это вам сказал?
— Мистер Лейзер. В самом деле, этот мистер Джарвис положил в банк на имя своего будущего зятя двести тысяч фунтов!
— Вот как! — проговорила Гвенда. — А кто его зять?
— Не знаю, — ответил Чик, покачав головой. — Думаю, что очень счастливый парень, если, конечно, девушка хороша.
Гвенда взглянула на него с любопытством.
— Предположим, а если эта девушка вовсе не хороша, Чик?
— Она должна быть хороша, иначе он не захотел бы на ней жениться!
Гвенда повертела обручальное кольцо на своем пальце.
— Хотелось бы мне знать, какими качествами должна, по вашему мнению, обладать девушка для этого? — спросила она лукаво.
— Какими? — Чик медлил с ответом. — Ну… например, если она похожа на вас, Гвенда, если она миловидна, и если у нее добрый нрав…
— Итак, дорогой Пальборо, — напутствовал его Лейзер, — надеюсь, вы отлично проведете время у моего старого приятеля Джарвиса. Что это за человек, Пальборо! — продолжал он в каком-то экстазе. — Какой хозяин! Какой щедрый и благородный друг! Двести тысяч фунтов своему зятю, а?
— Надеюсь, что он заслуживает этого, — ответил Чик.
— О, я в этом убежден! Подумайте, ведь это миллион долларов! Десять миллионов франков по нынешнему курсу! Десять тысяч фунтов годового дохода, считая из пяти процентов годовых! Все это — зятю!
— Как его зовут? — поинтересовался заинтересованный Чик.
Мистер Лейзер кашлянул.
— Собственно говоря, я не знаю, есть ли у него зять. Я даже не знаю, помолвлена ли с кем-нибудь мисс Джарвис. Но какая это удивительная девушка! Какие глаза! Какая прелестная маленькая фигурка!..
Мистер Лейзер никогда не видел Минни, иначе ему пришлось бы как-нибудь обойти эту щекотливую тему.
— Она, должно быть, очень хороша собой, — заметил Чик. — Надо будет застраховать и ее…
Мистер Джарвис оказал честь, встретив его на станции. Но эта честь была единственной и последней.
Мистер Джарвис принадлежал к тому сорту людей, которые не считают целесообразным признавать кого-либо стоящим выше себя.
— Мы не сделали для вас никаких приготовлений, старина, — сообщил он, — и вам придется валяться кое-как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15