А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Глава 8
– Он думал, я вру, – процедил Хьюлитт, с трудом сдерживая злобу. – И родители так думали, сколько я ни пытался им рассказать о том случае. И вы мне не верите.
Лейтенант некоторое время молча смотрел на Хьюлитта, потом сказал:
– Если судить по тому, как вы мне сейчас рассказали об этом происшествии, то я вполне понимаю того врача – с точки зрения клиники и анатомии у него имелись веские причины полагать, что вы говорите неправду. Большинство людей медикам верят, поэтому ваши родители предпочли поверить профессионалу, а не своему ребенку, склонному к фантазиям, да и сколько вам тогда было – всего-то четыре года. Я, честно говоря, не знаю, кому или во что мне верить, поскольку меня там не было, а правда порой бывает весьма субъективна. Я верю, что вы верите, что говорите правду, но это совсем не то же самое, как если бы я верил, что вы лжете.
– А я вас не понимаю, – огрызнулся Хьюлитт. – Может быть, вы считаете меня лжецом, но не хотите сказать об этом прямо?
Пропустив вопрос Хьюлитта мимо ушей, Брейтвейт продолжал:
– Вы другим врачам рассказывали о падении с дерева?
– Да, – кивнул Хьюлитт. – Но потом перестал. Никого из них не интересовала эта история. А психологи, как и вы, считали, что все дело в моем воображении.
– Полагаю, – сказал Брейтвейт и улыбнулся, – психологи вас спрашивали о том, любили ли вы своих родителей, или нет, и если да, то насколько сильно. Прошу простить меня, но я тоже вынужден задать вам такой вопрос.
– Вы правы, – ответил Хьюлитт, – но понапрасну теряете время. Безусловно, бывали моменты, когда родители мне не нравились, – это происходило тогда, когда они мне в чем-то отказывали, когда бывали слишком заняты для того, чтобы поиграть со мной, и вместо этого заставляли меня делать уроки. Такое случалось нечасто – только в тех случаях, когда оба бывали заняты какой-нибудь срочной работой. И отец, и мать участвовали в работе отдела по Культурным Контактам, расположившегося на базе неподалеку от нашего дома. Оба они служили в Корпусе Мониторов, но форму надевали редко, потому что чаще всего работали дома. Но меня нельзя было назвать брошенным ребенком. Мама у меня была очень добрая, и я ее мог легко разжалобить. Отца обвести вокруг пальца удавалось не всегда, но если все-таки удавалось, то я чувствовал себя победителем. Дома обычно бывал кто-нибудь из них, и стоило мне покончить с уроками, как кто-то из родителей всегда занимался со мной. Но мне хотелось, чтобы они уделяли мне еще больше внимания. Может быть, так было из-за того, что я откуда-то знал или чувствовал, что я их скоро потеряю и что нам уже недолго осталось жить вместе. Мне их на самом деле очень не хватало. И теперь тоже.
Как бы то ни было, – продолжал Хьюлитт, встряхнув головой, словно попытался – увы, тщетно, – прогнать нахлынувшие воспоминания, – ваши коллеги-психологи решили, что я вел себя тогда как эгоистичный, расчетливый и вполне нормальный ребенок четырех лет.
Брейтвейт кивнул.
– Психологическая травма, равная потере обоих родителей в четырехлетнем возрасте, может надолго сказаться на психике ребенка. Они погибли в авиакатастрофе, а вы остались в живых. Что вы помните об этом несчастном случае, что вы думали о случившемся тогда и сейчас?
– Я помню все, – ответил Хьюлитт, всей душой желая, чтобы его собеседник перешел на менее болезненную тему. – Я тогда не сразу понял, что происходит, но понял потом, когда мы летели над лесом. Родители должны были присутствовать на совещании в городе, расположенном на другом краю Этлы, где произошли какие-то серьезные неполадки. Совещание должно было продлиться целую неделю, поэтому меня взяли с собой. Мы летели на высоте, нормальной для небольшого флайера, – пять тысяч футов. Прошло всего несколько минут, и мы задели верхушки деревьев. Мама сразу перебралась на заднее сиденье, где сидел я, весь обмотанный ремнями. Она обняла меня, прижала к себе, а папа все пытался сладить с управлением. Мы с силой ударились о деревья, и три ветки проткнули обшивку и часть фюзеляжа. Я выпал из кабины. Когда на следующий день нас разыскали, оказалось, что мои родители мертвы, а я – целехонек.
– Вам очень повезло, – негромко заметил психолог. – То есть если можно сказать, что ребенку, оставшемуся без родителей, повезло.
Хьюлитт молчал, и через несколько секунд Брейтвейт продолжил:
– Давайте вернемся к тому случаю, когда вы залезли на дерево или вообразили, что залезли, и к тем фруктам, которые вы тогда съели, после чего у вас сильно разболелся живот. Впоследствии – до и после авиакатастрофы подобные симптомы у вас случались?
– А с какой стати я буду вам отвечать на этот вопрос, – огрызнулся Хьюлитт, – если вы мне все равно не верите и думаете, что я все выдумываю?
– Если вас это хоть сколько-нибудь утешит, – признался Брейтвейт, – я пока еще ничего для себя не решил.
– Ну, тогда ладно, – вздохнул Хьюлитт. – В первые несколько дней после того, как я упал с дерева и скатился в овраг, меня всякий раз после еды тошнило, но до рвоты дело не доходило. Потом, со временем, тошнить перестало. Эти ощущения возобновились через некоторое время после того, как я переехал на Землю, но думаю, что это скорее всего объяснялось переменами в питании и способах приготовления пищи. Ни на Этле, ни на Земле врачи не установили причину моей тошноты, и тогда впервые прозвучала фраза насчет «психологического компонента». Долгие годы я не испытывал подобных ощущений, и они вернулись только на борту «Тривендара», когда я отведал синтетической еды. Но там же, на корабле, симптомы пошли на убыль. Наверное, все дело в моем воображении.
Брейтвейт проигнорировал саркастический вывод пациента и сказал:
– Вам действительно хотелось бы думать, что все дело в вашем воображении, или вам не хотелось бы быть ни в чем уверенным? Прошу вас, не торопитесь с ответом.
– Если я что-то выдумываю, – отчеканил Хьюлитт, – мне бы не хотелось быть единственным, кто этого не знает.
– Честно сказано, – похвалил его Брейтвейт. – А насколько хорошо вы помните то дерево, на которое, как вы говорите, забрались на Этле, и как выглядели его плоды?
– Помню отлично, мог бы нарисовать, – откликнулся Хьюлитт. – Если бы я был художником. Хотите, чтобы я попробовал?
– Нет, – покачал головой психолог. Он наклонился, дотянулся до коммуникатора и быстро набрал на пульте какой-то номер. Когда на экране засветилась эмблема Главного Госпиталя Сектора, Брейтвейт произнес:
– Библиотека, немедицинская, вербальный запрос, с выдачей визуального и вербального материала, тема: бывшая Этланская империя, планета Этла-Больная.
– Ждите ответа, – отозвался холодный бесстрастный голос библиотечного компьютера.
Хьюлитт, очень удивленный, протянул:
– Вот не знал, что можно связаться с библиотекой по этой штуковине. Я-то думал, что могу по ней говорить только с сестринским постом и смотреть развлекательные каналы.
– Без определенных кодов доступа вы этого сделать не сумеете, – пояснил Брейтвейт. – Но если вам когда-нибудь все нестерпимо наскучит, думаю, я смогу такое для вас устроить. Но вот кода доступа к медицинской библиотеке вы, увы, получить не сможете. Когда врачи усматривают у пациента хотя бы самую незначительную степень ипохондрии, они считают, что его ни в коем случае нельзя подпускать к обширному банку данных бесчисленных симптомов.
Хьюлитт не сдержался – он расхохотался и сказал:
– Я их понимаю!
Брейтвейт собрался было что-то ответить, но тут заговорил библиотечный компьютер:
– Внимание. Информация по Этле точна, но страдает неполнотой. После крупномасштабной полицейской операции, предпринятой в отношении бывшей Этланской империи, и последующего вступления ряда планет в состав Федерации двадцать семь лет назад первоочередное значение придавалось социальной информации, а не сведениям по ботанике Этлы. В настоящее время ситуация стабилизировалась. Нативная разумная форма жизни имеет физиологическую классификацию ДБДГ. На Этле приветствуют прилеты граждан Федерации, принадлежащих к другим видам. Будьте любезны, обозначьте границы вашего запроса.
«Ничего себе, – подумал Хьюлитт, – крупномасштабная полицейская операция!» Между Этланской империей и Федерацией была тяжелейшая, но, к счастью, короткая война. Правящая верхушка спровоцировала эту войну для того, чтобы удержаться у власти и отвлечь внимание населения от своих промахов. Однако Корпус Мониторов существовал не для того, чтобы вести войны, а для того, чтобы поддерживать в Федерации мир, поэтому реакцию на этланское вторжение в дела почти целого сектора Галактики можно было и вправду счесть полицейской операцией. На планету вернулись мир и спокойствие, значит, можно было считать, что операция прошла успешно.
– Нативная этланская флора, – ответил компьютеру Брейтвейт, прервав циничные размышления Хьюлитта. – В частности, перечень всех крупных плодовых деревьев, высотой десять метров и выше, произрастающих в южной умеренной зоне. Прошу демонстрировать кадры с промежутками в двадцать секунд, пока не будет дана другая команда.
Хьюлитт неизвестно почему занервничал. Он смотрел на Брейтвейта, но только собрался раскрыть рот, как лейтенант покачал головой и сказал:
– Вы описали то дерево как очень высокое, но вы тогда были ребенком и оно могло всего лишь показаться вам высоким. Я счел за лучшее начать с десяти метров.
«Совсем как школьная программа по ботанике», – подумал Хьюлитт. Изображения деревьев сменяли друг друга, но сейчас они у него вызывали лишь раздражение. Большинство деревьев Хьюлитт раньше никогда не видел. Другие чем-то напоминали большие кусты, росшие за забором сада. Но вот это...
– Это оно! – воскликнул Хьюлитт.
– Задержать кадр. Выдать подробные сведения по дереву пессинит, – проговорил Брейтвейт в микрофон коммуникатора. Хьюлитту же он сказал:
– Оно действительно похоже на описанное вами дерево: толстые корявые ветви, а наверху – четыре ветки потоньше с гроздьями плодов. Цвет листвы соответствует концу лета – то есть как раз тому времени года, когда вы взобрались на дерево. Библиотека, прошу выдать при большом увеличении изображение плодов дерева в разное время года.
Несколько минут Хьюлитт наблюдал за тем, как плод из зеленой завязи превращается сначала в небольшой темно-коричневый шарик, из которого затем вызревает в желто-зеленую полосатую грушу. Зрелище оказалось настолько ярким, что он вспомнил, как мучительно у него тогда скрутило желудок. Он так разволновался, что даже не расслышал, как компьютерный голос бормочет какую-то скучную информацию о плодах.
– Вот оно, – повторил он. – Это точно. Ну, теперь вы мне верите?
– Что ж... – протянул Брейтвейт, покачивая головой так, словно сам был не слишком уверен в своих сомнениях. – Теперь я понял еще одну причину, из-за которой вам тогда не поверил медик-монитор. А вы не слушали и кое-что упустили. Дерево начинает плодоносить только тогда, когда достигает высоты в пятнадцать – двадцать метров, а плоды всегда растут только на самых верхних ветках. Если дерево росло на краю обрыва и если вы упали с самой его верхушки, вы бы непременно сломали себе шею. А вы ведь оказались целехоньким.
Можно предположить, конечно, что, покуда вы падали, ударяясь о нижние ветки, они смягчали и замедляли ваше падение. Можно также представить, что, прежде чем вы покатились вниз по склону на дно оврага, вы упали в какой-нибудь ветвистый куст. Бывали и более странные случаи. Этим может объясняться то, почему вы, разумный и вроде бы уравновешенный человек, так упорно настаиваете на своей невероятной истории. Но вы ведь не только упали с дерева, пациент Хьюлитт. Вы сделали еще кое-что. Прошу вас, помолчите и послушайте.
В наступившей тишине голос компьютера звучал ясно и, пожалуй, даже слишком громко.
"Когда плоды созревают, – вещал компьютер, – губчатая пульпа впитывает в себя сок и разрастается внутри полосатой кожуры, которая перед самым созреванием становится гибкой и эластичной. Когда полужидкий, наполненный губчатой массой плод ударяется о землю, он скачет или катится по земле до тех пор, пока химические сенсоры плода не улавливают, что плод нашел почву, пригодную для прорастания. Затем кожура, контактирующая с почвой, разлагается, позволяя губчатой пульпе излить сок в почву, после чего туда поступают семечки. Затем начинает разлагаться и сама пульпа. При этом преследуется сразу две цели: во-первых, гниющая губчатая масса удобряет почву рядом с семенами, а во-вторых, сок отравляет и убивает вокруг семечек все сорняки.
– Предупреждение, – продолжал компьютер – плоды дерева пессинит высокотоксичны для всех представителей кислорододышащих теплокровных форм жизни, так же как и для нативных обитателей Этлы. Плоды использовали на предмет возможного их применения в медицине, но успеха не добились. Два кубических сантиметра сока, поглощенного существом средней массы тела, такими, как взрослые орлигиане, кельгиане и земляне, вызывают быструю потерю сознания и смерть в течение одного стандартного часа. Три кубических сантиметра сока способны оказать такое же действие на худларианина или тралтана. Действие яда необратимо. На сегодняшний день не найдено противоядия..."
– Благодарю, библиотека, – сказал Брейтвейт и прервал излияния компьютера. Голос его прозвучал спокойно, лицо осталось бесстрастным, но по клавише прерывания связи он ударил с такой силой, словно бил злейшего врага. Лейтенант довольно долго смотрел на Хьюлитта, не произнося ни слова. Хьюлитт мысленно твердил себе: «Ну, вот сейчас все начнется снова. Сейчас еще один медик примется убеждать меня в том, что я все выдумал». Однако когда психолог заговорил, в его голосе звучало скорее любопытство, нежели недоверие.
– Несколько капель сока плода дерева пессинит способны убить взрослого человека, – спокойно проговорил Брейтвейт, – а вы были четырехлетним ребенком и высосали весь сок из плода. Вы можете это объяснить, пациент Хьюлитт?
– Вы же сами понимаете, что не могу.
– И я не могу, – проворчал лейтенант.
Хьюлитт вздохнул поглубже и медленно выдохнул. Собравшись с силами, он сказал:
– Я с вами беседовал больше четырех часов, лейтенант. Уж наверное, вы могли бы понять, ипохондрик я или нет. Скажите мне это и будьте честны. Вежливость тут неуместна.
– Постараюсь быть честным и вежливым одновременно. – Психолог на секунду задумался, как бы собираясь с силами. – Случай у вас непростой. В вашем детстве происходили случаи, которые вполне могли сказаться на вашей последующей жизни, но пока мне не удалось обнаружить у вас долговременных нарушений психики. Ваша личность представляется мне уравновешенной, уровень вашего интеллекта превышает средний.
Кроме того, вы, похоже, постепенно избавляетесь от первичной ксенофобии. Помимо повышенной возбудимости и необходимости непрерывно защищаться из-за того, что вам никто не верит, я пока не нахожу у вас ничего особенного...
– Пока? – уточнил Хьюлитт. – Не хотите ли сказать, что вы мне поверили?
Брейтвейт на этот вопрос не ответил. Он продолжал:
– Поведение ваше не характерно для ипохондрика. Нам известно, что ипохондрики склонны выдумывать симптомы болезней по причинам психологического свойства – например, из желания привлечь к себе внимание или вызвать сочувствие, а иногда – для того чтобы уйти от глубоко спрятанной медицинской проблемы, уйти от события, с которым ипохондрик не хочет сталкиваться и защититься от которого может только болезнью. Если имеет место последний вариант и если вам удавалось это скрывать от себя на протяжении всей жизни, а от меня удалось скрыть на протяжении четырехчасовой беседы, значит, что-то было в вашей жизни ужасное, о чем вы себя заставили забыть. Между тем не могу поверить, что вы от меня скрываете что-либо подобное. Но точно так же я не могу поверить в то, что вы съели целиком плод дерева пессинит или упали с такого дерева. Если бы все было так, то вам бы не просто несказанно повезло – нет, это было бы настоящее чудо!
Довольно долго Брейтвейт не мигая смотрел на Хьюлитта, после чего добавил:
– Медиков не устраивают чудеса. Меня тоже. По чудесам у нас специализируется Лиорен. Но даже наш уважаемый падре считает, что нынешние медицинские достижения – превыше любых чудес. А вы верите в чудеса?
– Нет, – твердо проговорил Хьюлитт. – Я никогда ни во что не верил.
– Ладно, – кивнул Брейтвейт. – Хотя бы один психологический момент можно сбросить со счетов. Но нужно бы сбросить и еще один – а именно, проявившуюся у вас в раннем возрасте ксенофобию. Она могла быть спровоцирована каким-либо столкновением с настолько страшным инопланетянином, что вам не хочется об этом вспоминать. Мне необходимо провести тест.
– А я имею право от него отказаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34