Однако счастливы они не были, ибо никак не могли завести птенцов. Они перепробовали все лекарства - безрезультатно, они показались всем врачам, но те даже не смогли определить, кто из супругов бесплоден. Наконец все медицинские возможности были исчерпаны... внешне Люцц и Ферр смирились со своей судьбой, однако в глубине душ никак не могли понять: почему, за какие прегрешения Бог наказал именно их.
Как-то раз, пролетая над одним из дальних пляжей, Люцц заметила на песке блестящий предмет. Она спустилась ниже: предмет оказался небольшим шариком, отсвечивавшим всеми цветами радуги (то была крупная жемчужина, вынесенная на берег морскими волнами). Завороженная красотой шарика, Люцц сплела из травинок кошелку, погрузила туда находку и, отдыхая каждые сто ярдов, перенесла в гнездо. А когда наступили сумерки, и Ферр вернулся домой, Люцц шутливо прощебетала: "Смотри, любимый! Я, наконец, снесла яйцо!" - "О, как я рад! - вскричал Ферр. - Как бесконечно счастлив!..." Он бросился обнимать возлюбленную супругу, а потом спел такую песню, что все живое в радиусе мили замолчало, обратившись в слух. И чем дольше он пел, тем труднее было Люцц сознаться в розыгрыше... Ферр угомонился лишь заполночь; он уснул, обняв жемчужину крыльями, чтобы греть ее теплом своего тела.
Когда Ферр проснулся на следующее утро, то мог говорить лишь о своем наследнике (он был уверен, что будущий птенец - мальчик), и опять у Люцц не хватило духа открыть правду... Наконец ее муж улетел на сбор пропитания, а ей пришлось остаться в гнезде, высиживать совершенно в том не нуждавшуюся жемчужину. В течение дня Ферр трижды приносил ей в клюве нектар, сопровождая трапезы лекциями "О правильном питании для птички на яйцах".
Прошли две недели (нормальный срок инкубации яиц колибри), а на пятнадцатый день Ферр вызвал врача - обследовав яйцо, тот пришел к выводу, что "данный предмет является объектом неживым, а потому яйцом быть не может". Когда до Ферра дошел смысл сказанного, он обратился к Люцц за разъяснениями... та начала мяться... потом расплакалась... наконец, сбивчиво рассказала о своей неудачной шутке... Через пять минут Ферр пулей вылетел из гнезда, поклявшись ни за что не прощать свою некогда возлюбленную, а теперь ненавистную супругу.
Оставшись одна, Люцц прожила лишь пять дней, не принимая пищи и воды, ни разу не покинув гнезда и не проронив ни звука. На утро шестого дня она просто не проснулась. Некоторое время ее труп лежал, высыхая на солнце...
пока не стал таким легким, что порыв ветра сдул его вниз.
И лишь только невесомое тело колибри коснулось земли, как со злополучной жемчужиной начала происходить странная метаморфоза: она стала увеличиваться в размерах и становиться тяжелей, а ее перламутровая поверхность потемнела и покрылась пенной накипью. Через несколько минут жемчужина превратилась в серый пористый камень - раскалившись сам собой, тот прожег гнездо и упал на землю...
О том, что произошло с Камнем с тех пор, не известно ничего достоверного. Похожий талисман упомянут в пиратских рассказах, есть сходные мотивы в легендах инков. Детали этих историй противоречивы; разные источники сходятся лишь в том, что Камень крайне ядовит и приносит мгновенную смерть всякому, к нему прикоснувшемуся. А потому хранить его следует в герметичном сосуде, в специальной жидкости, настоянной на розовых лепестках.
Есть только одна категория людей, кому Камень не опасен: те, кто любят и любимы в ответ - счастливые влюбленные могут прикасаться к нему безнаказанно.
Нора замолчала и откинулась на спинку стула. Наступила тишина.
Отвернувшись, Малыш украдкой вытер глаза.
- Кто вам рассказал эту сказку? - спросил Виктор.
- Дед.
- А кто ему?
- Не знаю.
Малыш печально сопел. Виктор в несколько глотков допил чай.
- Нам пора, - он встал. - Спасибо за науку и гостеприимство, - он положил на стол десятку и сделал знак Малышу, чтобы тот собирался.
Нора кивнула. Мальчик слез со стула, подобрал с пола незамеченный Виктором ранее пакет и направился к двери.
- Что в пакете? - удивился Виктор.
- Подарки, - в один голос ответили Нора и Малыш.
В пакете оказались две желтые кепки и стеклянный шар, заплатить за которые Нора не позволила, сколько Виктор ни просил. "До следующего воскресенья?" - тон Малыша был скорее утвердительным, чем вопросительным.
"Да, конечно, - отвечала девушка. - До свидания". Она пожала Виктору руку, а когда их ладони разъединились, в пальцах у того осталась голубая гвоздика.
Он рассмеялся, Малыш одобрительно хмыкнул, Нора улыбнулась. "Спасибо, сказал Виктор. - Но вам этот цветок подойдет больше..." Он отодвинул прядь блестяще-черных волос и вставил гвоздику за маленькое розовое ушко. "Я предпочитаю розы..." - Нора отвела руку в сторону и щелкнула пальцами (как Виктор потом понял - чтобы отвлечь внимание). А когда они с Малышом опять посмотрели на девушку, гвоздика стала пунцовой розой.
"Здорово! - искренне похвалил Виктор. - А почему вы не выступаете?" "До лучших профессионалов мне далеко, - Нора махнула рукой, - а 'быть не хуже других' не вижу смысла... - ее нос сморщился в пренебрежительной гримаске. - Кстати, если хотите увидеть настоящего мастера, - она сделала многозначительную паузу, - то сегодня в Зурбагане выступает сам Хьюго фон Блазиус". - "Когда?" - с надеждой спросил Малыш. "Для тебя это будет поздновато: в десять вечера". Мальчик печально потупился. Виктор с удивлением посмотрел на Нору: похоже, его приглашали на свидание... а, собственно, почему бы и нет?... "Это частный концерт, на квартире одной меценатки, - пояснила девушка. - У маэстро финансовые затруднения, и эта женщина устраивает для него бенефис". - "Я позвоню няне Алекса, - сказал Виктор. - Если она сможет прийти сегодня вечером, то я - с удовольствием. Я вам сообщу".
Он записал номер нориного телефона.
4. Концерт
Фуникулер с лязгом причалил к платформе. Зашипели пневматические двери, Виктор вышел наружу и спустился по широкой лестнице, оказавшись на вымощенной брусчаткой площади. Вдоль тротуара выстроилась понурая цепочка такси. В Старом Городе, наверное, туман, вести собственный автомобиль удовольствие небольшое - Виктор сел в головное такси и сверился с продиктованным Норой адресом: "Цветочная аллея, дом 29". Безликий водитель молча завел мотор. Скрипя тормозами, машина съехала по Змейке и свернула к Рынку; вдоль дороги потянулись павильоны и лотки. Редкие пешеходы брели по темным улицам, в воздухе сгущалась туманная дымка. В центре Рыночной площади неразборчиво угадывалась конная статуя основателя Зурбагана, первопоселенца Иеремии Кантора.
Наконец такси свернуло в Цветочную аллею и вскоре уткнулось в высокую кирпичную стену. Виктор расплатился и вышел; расплывчато светя фарами, машина канула в туман. Домишки в два-три этажа и три-четыре окна лепились здесь вплотную друг к другу, перед каждым имелся крошечный газончик. Виктор посмотрел на часы (до условленного времени оставалось три минуты), а когда поднял глаза, то увидал Нору.
- Давно ждете? - девушка была одета в темное меховое пальто до пят.
- Только сейчас подъехал, - Виктор огляделся по сторонам. - Теперь куда?
- Сюда.
Пройдя сквозь неприметную низкую калитку, они оказались в парке.
Вокруг громоздились вековые деревья с толстыми корявыми стволами и смыкавшимися над тропинкой ветками. Уходящую вглубь зарослей мощеную дорожку обрамляли пунктиры ламп, встроенных прямо в каменные плиты. Виктор и Нора прошагали ярдов пятьдесят и вышли на лужайку; блистая сквозь туман тысячей ярко освещенных окон, перед ними высился большой белый особняк.
- Здесь, - сказала Нора.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице, Виктор постучал в дверь.
"Добрый вечер, мадмуазель Нора", - приветствовал их вальяжный швейцар. Стены прихожей покрывали медальоны, изображавшие дебелых девиц и доблестных воителей. "Добрый вечер, Анри", - приветливо отвечала девушка. Слева от входа висело зеркало в золоченой раме, напротив начиналась покрытая персидским ковром лестница, ведущая на второй этаж. Нора сбросила пальто на руки Анри, и Виктор увидал, что одета она по последней моде - в безлифовое платье.
- Нора, дорогая... сколько лет, сколько зим!
По лестнице спускалась высокая худая женщина лет тридцати пяти, затянутая во что-то черное и облегающее. Цокая шпильками по мраморному полу, она величественно пересекла прихожую.
- Добрый вечер, Марта.
Придерживая друг друга кончиками пальцев за обнаженные плечи, женщины невесомо соприкоснулись щеками.
- Марта, это мой друг, Виктор.
Виктор кивнул и осторожно пожал протянутые ему хрупкие пальцы, подавив (очевидно, неправильный) позыв поцеловать их.
Следуя за хозяйкой, Виктор и Нора поднялись по лестнице, прошли в двери и оказались в просторном зале. В дальнем конце на стене красовался развесистый канделябр с гроздьями горящих свечей - остальная часть зала тонула в полумраке. Посередине располагалось несколько рядов кресел, почти полностью занятых зрителями; темно-малиновые бархатные портьеры на окнах были задернуты. Усадив Виктора и Нору, Марта куда-то отошла. Зал наполняли разговоры вполголоса, приглушенный кашель. Микроскопические сквозняки колебали пламя свечей, на полу дрожали неясные тени.
Виктор стал искоса разглядывать норино платье: оно было коротким, из темно-бирюзового бархата, поддерживалось узкой бретелькой, проходившей между грудей и прикреплявшейся к шее. Кожа девушки покрылась мурашками (в зале было прохладно), соски потемнели. Наконец спохватившись, Виктор отвел глаза и... поймал норин взгляд. Несколько секунд они глядели друг на друга, потом одновременно рассмеялись.
- У вас очень красивое платье, - сказал Виктор.
- Спасибо, - чинно склонив голову, ответила Нора.
"Бом-м!" - удар невидимого гонга раскатился по залу продолжительным гулом. В центре освещенной части зала появилась Марта.
- Дамы и господа! - громко сказала она. - Мы собрались, чтобы насладиться искусством нашего старого друга, несравненного маэстро Хьюго фон Блазиуса.
"Бом-м! Бом-м!" - дважды прозвучал гонг, зрители захлопали. Марта села на один из стульев в первом ряду. Из боковой двери на сцену вышел невысокий толстый человек с усами а la Сальвадор Дали и демоническим взглядом, одетый, как на фотонегативе: в черную рубашку и белый фрак. Не говоря ни слова, он вытянул ладони с растопыренными пальцами в направлении белокурой дамы, сидевшей в первом ряду, и картинно напрягся: откинул голову назад, закусил губу. Пролетело несколько мгновений... вдруг дама ахнула и, всплеснув тонкими руками в перчатках до локтей, вместе со стулом воспарила в воздух.
Зал взорвался аплодисментами, во время которых дама медленно опускалась на пол, а маэстро готовился к следующему номеру: вытащил из-за пазухи блестящую, на вид очень острую пилу, согнул и отпустил ее - та издала пронзительный вой. Потом вытянул вперед левую руку и... в несколько движений отпилил себе кисть!...
Хлынул фонтан крови, кисть упала на пол и задергалась, словно обрубок змеи... раздались крики ужаса, некоторые дамы закрыли руками глаза. А маэстро, гримасничая от невыносимой боли, спрятал окровавленную пилу за пазуху, подобрал свою кисть, приставил к запястью и, поворачивая со всех сторон, облизал рану широким розовым языком... Через мгновение от распила не осталось и следа, а гримаса боли на лице маэстро перешла в радостную улыбку.
Он достал из кармана какой-то порошок и посыпал им лужу крови на полу, отчего та подернулась белой пеной... в течение нескольких секунд пена осела, открыв девственно чистый паркет.
Пока публика аплодировала, маэстро готовился к следующему номеру: с нечеловеческим проворством тасовал карты, то расправляя их веером, то пропуская щелкающей вереницей из руки в руку...
Представление оказалось коротким, около пятидесяти минут. Не все из показанных фокусов привели Виктора в восторг - ему не понравился, например, ни один из карточных номеров. Однако в целом было очень интересно.
А самым оригинальным показался следующий фокус: слуги вынесли на сцену невысокую ширму, и маэстро с вызванной из зала Мартой зашли за нее зрители видели лишь их лица. Несколько секунд не происходило ничего... потом раздался гонг - а когда слуги сдвинули ширму, то голова Марты сидела на теле маэстро, а голова маэстро венчала тело Марты. Выглядели они настолько нелепо, что Виктор расхохотался в голос...
Этот номер оказался последним. Хьюго фон Блазиус вернул хозяйке дома тело и ушел в боковую дверь, в зале зажегся свет. Марта пригласила присутствующих на "бperitif, tout petit, entre amis", а потом обошла гостей с подносом для пожертвований в пользу маэстро. Заставив Нору спрятать кошелек, Виктор положил на поднос двести виол.
- Остаемся на аперитив?
Двое слуг с усилием растворили тяжелые створки золоченой двери, зрители потянулись в соседнюю комнату: там, видимо, был накрыт стол.
- Вы знаете, - Нора приложила пальцы к вискам, - у меня разболелась голова. Я бы пошла домой.
Виктор разочарованно кивнул... их вечер кончился, не начавшись. Нора окликнула Марту; втроем они спустились в прихожую. Виктор и Нора оделись.
Прозвучали прощания и поцелуи, величественный Анри отворил входную дверь.
Сырой холодный воздух коснулся лица Виктора.
Обрамленная лампами дорожка вывела их сквозь парк к калитке, калитка вывела на улицу.
- Вызвать такси? - Виктор достал мобильный телефон.
- Здесь недалеко, пойдемте пешком. - Нора взяла его под руку.
Воздух пребывал в состоянии абсолютного покоя, густейший туман сократил видимость до пяти ярдов. Квадрат мостовой под ногами и кусок кирпичной стены слева казались театральными декорациями; даже звуки - и те вязли в белом киселе, ослабевая до полной неразличимости.
Через три минуты Нора и Виктор вышли на площадь Гортензий, миновали статую Иеремии Кантора, Обнародующего Свиток, и зашагали вдоль вереницы ярко освещенных магазинов. Вдруг где-то далеко зародился тонкий, как комариное жужжание, звон колокольчика... он нарастал... становился громче... наконец, в туманном мареве показалось яркое пятно. Глухо рокоча цельнорезиновыми шинами, мимо них промчался окутанный облаком света пневмотрамвай - лишь разорванные струи тумана заклубились ему вслед. И опять наступила тишина...
Минут через десять Нора и Виктор вышли к Переулку Гвардейцев - улице, где располагалась "Шкатулка".
- Вы, верно, голодны... зайдете? - норины волосы блестели мириадами мельчайших капель. - У меня есть свежая поэла.
- С удовольствием, - согласился Виктор, ощущая голод и возбуждение.
(Он вдруг понял, что в его отношениях с Норой что-то изменилось... возникло что-то новое, чего не было сегодня утром.)
Щелкнул замок двери. В лучах уличных фонарей, проникавших сквозь витрину, разные разности на полках казались странными и загадочными.
Хрустальные шары и магические кристаллы источали волшебное мерцание, чучела невиданных зверей косились на пришельцев бессмысленными стеклянными глазами.
Виктор полной грудью вдохнул ароматы пряностей и шоколада.
- Пойдемте.
Нора взяла его за руку... ладонь девушки была теплой и на удивление твердой. Они прошли сквозь магазин в гостиную, Нора зажгла бра в вишневом абажуре, сняла пальто и бросила на диван. Виктор последовал ее примеру.
- Я пойду разогревать поэлу, а вы накройте на стол - посуда в серванте.
В свете бра смуглые плечи и грудь девушки приобрели красноватый оттенок. Неожиданно для себя Виктор вытянул руку и коснулся маленького розового соска... и тут же ужаснулся: Господи, что на него нашло?!... Но ничего страшного не случилось: Нора мягко улыбнулась и коснулась его щеки.
Он положил ладони ей на плечи - кожа была теплая и гладкая... Сердце его билось о ребра, посылая сейсмические волны до висков и кончиков пальцев, дурацкий галстук-бабочка тесным ошейником сдавил горло. Девушка закрыла глаза, и Виктор поцеловал ее, ощутив сладкий вкус губной помады... потом опустился на колено и стал целовать ее грудь. Но было неудобно слишком высоко. "Пойдем наверх", - сказала Нора шепотом.
Она взяла Виктора за руку и повела - сквозь дверь гостиной в увешанный картинами холл - вверх по винтовой лестнице - направо по узкому, тускло освещенному коридору... Они оказались в большой комнате с необъятной кроватью под кружевным пологом. На тумбочке горел ночник. Стены были увешаны куклами-марионетками (среди прочих Виктор узнал Арлекина, Коломбину и Пьеро). "Подожди..." - шепнула Нора. На подоконнике стояла старинного вида медная чаша, рядом - спичечный коробок и горка маленьких бумажных пакетиков; девушка вскрыла один и высыпала в чашу какой-то порошок. Потом чиркнула спичкой; раздалось шипение, из чаши повалили густые клубы ярко-синего дыма.
Что это? Виктор осторожно вдохнул сладкий до удушливости аромат... ну да, правильно: запах пряностей и шоколада.
1 2 3 4 5
Как-то раз, пролетая над одним из дальних пляжей, Люцц заметила на песке блестящий предмет. Она спустилась ниже: предмет оказался небольшим шариком, отсвечивавшим всеми цветами радуги (то была крупная жемчужина, вынесенная на берег морскими волнами). Завороженная красотой шарика, Люцц сплела из травинок кошелку, погрузила туда находку и, отдыхая каждые сто ярдов, перенесла в гнездо. А когда наступили сумерки, и Ферр вернулся домой, Люцц шутливо прощебетала: "Смотри, любимый! Я, наконец, снесла яйцо!" - "О, как я рад! - вскричал Ферр. - Как бесконечно счастлив!..." Он бросился обнимать возлюбленную супругу, а потом спел такую песню, что все живое в радиусе мили замолчало, обратившись в слух. И чем дольше он пел, тем труднее было Люцц сознаться в розыгрыше... Ферр угомонился лишь заполночь; он уснул, обняв жемчужину крыльями, чтобы греть ее теплом своего тела.
Когда Ферр проснулся на следующее утро, то мог говорить лишь о своем наследнике (он был уверен, что будущий птенец - мальчик), и опять у Люцц не хватило духа открыть правду... Наконец ее муж улетел на сбор пропитания, а ей пришлось остаться в гнезде, высиживать совершенно в том не нуждавшуюся жемчужину. В течение дня Ферр трижды приносил ей в клюве нектар, сопровождая трапезы лекциями "О правильном питании для птички на яйцах".
Прошли две недели (нормальный срок инкубации яиц колибри), а на пятнадцатый день Ферр вызвал врача - обследовав яйцо, тот пришел к выводу, что "данный предмет является объектом неживым, а потому яйцом быть не может". Когда до Ферра дошел смысл сказанного, он обратился к Люцц за разъяснениями... та начала мяться... потом расплакалась... наконец, сбивчиво рассказала о своей неудачной шутке... Через пять минут Ферр пулей вылетел из гнезда, поклявшись ни за что не прощать свою некогда возлюбленную, а теперь ненавистную супругу.
Оставшись одна, Люцц прожила лишь пять дней, не принимая пищи и воды, ни разу не покинув гнезда и не проронив ни звука. На утро шестого дня она просто не проснулась. Некоторое время ее труп лежал, высыхая на солнце...
пока не стал таким легким, что порыв ветра сдул его вниз.
И лишь только невесомое тело колибри коснулось земли, как со злополучной жемчужиной начала происходить странная метаморфоза: она стала увеличиваться в размерах и становиться тяжелей, а ее перламутровая поверхность потемнела и покрылась пенной накипью. Через несколько минут жемчужина превратилась в серый пористый камень - раскалившись сам собой, тот прожег гнездо и упал на землю...
О том, что произошло с Камнем с тех пор, не известно ничего достоверного. Похожий талисман упомянут в пиратских рассказах, есть сходные мотивы в легендах инков. Детали этих историй противоречивы; разные источники сходятся лишь в том, что Камень крайне ядовит и приносит мгновенную смерть всякому, к нему прикоснувшемуся. А потому хранить его следует в герметичном сосуде, в специальной жидкости, настоянной на розовых лепестках.
Есть только одна категория людей, кому Камень не опасен: те, кто любят и любимы в ответ - счастливые влюбленные могут прикасаться к нему безнаказанно.
Нора замолчала и откинулась на спинку стула. Наступила тишина.
Отвернувшись, Малыш украдкой вытер глаза.
- Кто вам рассказал эту сказку? - спросил Виктор.
- Дед.
- А кто ему?
- Не знаю.
Малыш печально сопел. Виктор в несколько глотков допил чай.
- Нам пора, - он встал. - Спасибо за науку и гостеприимство, - он положил на стол десятку и сделал знак Малышу, чтобы тот собирался.
Нора кивнула. Мальчик слез со стула, подобрал с пола незамеченный Виктором ранее пакет и направился к двери.
- Что в пакете? - удивился Виктор.
- Подарки, - в один голос ответили Нора и Малыш.
В пакете оказались две желтые кепки и стеклянный шар, заплатить за которые Нора не позволила, сколько Виктор ни просил. "До следующего воскресенья?" - тон Малыша был скорее утвердительным, чем вопросительным.
"Да, конечно, - отвечала девушка. - До свидания". Она пожала Виктору руку, а когда их ладони разъединились, в пальцах у того осталась голубая гвоздика.
Он рассмеялся, Малыш одобрительно хмыкнул, Нора улыбнулась. "Спасибо, сказал Виктор. - Но вам этот цветок подойдет больше..." Он отодвинул прядь блестяще-черных волос и вставил гвоздику за маленькое розовое ушко. "Я предпочитаю розы..." - Нора отвела руку в сторону и щелкнула пальцами (как Виктор потом понял - чтобы отвлечь внимание). А когда они с Малышом опять посмотрели на девушку, гвоздика стала пунцовой розой.
"Здорово! - искренне похвалил Виктор. - А почему вы не выступаете?" "До лучших профессионалов мне далеко, - Нора махнула рукой, - а 'быть не хуже других' не вижу смысла... - ее нос сморщился в пренебрежительной гримаске. - Кстати, если хотите увидеть настоящего мастера, - она сделала многозначительную паузу, - то сегодня в Зурбагане выступает сам Хьюго фон Блазиус". - "Когда?" - с надеждой спросил Малыш. "Для тебя это будет поздновато: в десять вечера". Мальчик печально потупился. Виктор с удивлением посмотрел на Нору: похоже, его приглашали на свидание... а, собственно, почему бы и нет?... "Это частный концерт, на квартире одной меценатки, - пояснила девушка. - У маэстро финансовые затруднения, и эта женщина устраивает для него бенефис". - "Я позвоню няне Алекса, - сказал Виктор. - Если она сможет прийти сегодня вечером, то я - с удовольствием. Я вам сообщу".
Он записал номер нориного телефона.
4. Концерт
Фуникулер с лязгом причалил к платформе. Зашипели пневматические двери, Виктор вышел наружу и спустился по широкой лестнице, оказавшись на вымощенной брусчаткой площади. Вдоль тротуара выстроилась понурая цепочка такси. В Старом Городе, наверное, туман, вести собственный автомобиль удовольствие небольшое - Виктор сел в головное такси и сверился с продиктованным Норой адресом: "Цветочная аллея, дом 29". Безликий водитель молча завел мотор. Скрипя тормозами, машина съехала по Змейке и свернула к Рынку; вдоль дороги потянулись павильоны и лотки. Редкие пешеходы брели по темным улицам, в воздухе сгущалась туманная дымка. В центре Рыночной площади неразборчиво угадывалась конная статуя основателя Зурбагана, первопоселенца Иеремии Кантора.
Наконец такси свернуло в Цветочную аллею и вскоре уткнулось в высокую кирпичную стену. Виктор расплатился и вышел; расплывчато светя фарами, машина канула в туман. Домишки в два-три этажа и три-четыре окна лепились здесь вплотную друг к другу, перед каждым имелся крошечный газончик. Виктор посмотрел на часы (до условленного времени оставалось три минуты), а когда поднял глаза, то увидал Нору.
- Давно ждете? - девушка была одета в темное меховое пальто до пят.
- Только сейчас подъехал, - Виктор огляделся по сторонам. - Теперь куда?
- Сюда.
Пройдя сквозь неприметную низкую калитку, они оказались в парке.
Вокруг громоздились вековые деревья с толстыми корявыми стволами и смыкавшимися над тропинкой ветками. Уходящую вглубь зарослей мощеную дорожку обрамляли пунктиры ламп, встроенных прямо в каменные плиты. Виктор и Нора прошагали ярдов пятьдесят и вышли на лужайку; блистая сквозь туман тысячей ярко освещенных окон, перед ними высился большой белый особняк.
- Здесь, - сказала Нора.
Они поднялись по широкой мраморной лестнице, Виктор постучал в дверь.
"Добрый вечер, мадмуазель Нора", - приветствовал их вальяжный швейцар. Стены прихожей покрывали медальоны, изображавшие дебелых девиц и доблестных воителей. "Добрый вечер, Анри", - приветливо отвечала девушка. Слева от входа висело зеркало в золоченой раме, напротив начиналась покрытая персидским ковром лестница, ведущая на второй этаж. Нора сбросила пальто на руки Анри, и Виктор увидал, что одета она по последней моде - в безлифовое платье.
- Нора, дорогая... сколько лет, сколько зим!
По лестнице спускалась высокая худая женщина лет тридцати пяти, затянутая во что-то черное и облегающее. Цокая шпильками по мраморному полу, она величественно пересекла прихожую.
- Добрый вечер, Марта.
Придерживая друг друга кончиками пальцев за обнаженные плечи, женщины невесомо соприкоснулись щеками.
- Марта, это мой друг, Виктор.
Виктор кивнул и осторожно пожал протянутые ему хрупкие пальцы, подавив (очевидно, неправильный) позыв поцеловать их.
Следуя за хозяйкой, Виктор и Нора поднялись по лестнице, прошли в двери и оказались в просторном зале. В дальнем конце на стене красовался развесистый канделябр с гроздьями горящих свечей - остальная часть зала тонула в полумраке. Посередине располагалось несколько рядов кресел, почти полностью занятых зрителями; темно-малиновые бархатные портьеры на окнах были задернуты. Усадив Виктора и Нору, Марта куда-то отошла. Зал наполняли разговоры вполголоса, приглушенный кашель. Микроскопические сквозняки колебали пламя свечей, на полу дрожали неясные тени.
Виктор стал искоса разглядывать норино платье: оно было коротким, из темно-бирюзового бархата, поддерживалось узкой бретелькой, проходившей между грудей и прикреплявшейся к шее. Кожа девушки покрылась мурашками (в зале было прохладно), соски потемнели. Наконец спохватившись, Виктор отвел глаза и... поймал норин взгляд. Несколько секунд они глядели друг на друга, потом одновременно рассмеялись.
- У вас очень красивое платье, - сказал Виктор.
- Спасибо, - чинно склонив голову, ответила Нора.
"Бом-м!" - удар невидимого гонга раскатился по залу продолжительным гулом. В центре освещенной части зала появилась Марта.
- Дамы и господа! - громко сказала она. - Мы собрались, чтобы насладиться искусством нашего старого друга, несравненного маэстро Хьюго фон Блазиуса.
"Бом-м! Бом-м!" - дважды прозвучал гонг, зрители захлопали. Марта села на один из стульев в первом ряду. Из боковой двери на сцену вышел невысокий толстый человек с усами а la Сальвадор Дали и демоническим взглядом, одетый, как на фотонегативе: в черную рубашку и белый фрак. Не говоря ни слова, он вытянул ладони с растопыренными пальцами в направлении белокурой дамы, сидевшей в первом ряду, и картинно напрягся: откинул голову назад, закусил губу. Пролетело несколько мгновений... вдруг дама ахнула и, всплеснув тонкими руками в перчатках до локтей, вместе со стулом воспарила в воздух.
Зал взорвался аплодисментами, во время которых дама медленно опускалась на пол, а маэстро готовился к следующему номеру: вытащил из-за пазухи блестящую, на вид очень острую пилу, согнул и отпустил ее - та издала пронзительный вой. Потом вытянул вперед левую руку и... в несколько движений отпилил себе кисть!...
Хлынул фонтан крови, кисть упала на пол и задергалась, словно обрубок змеи... раздались крики ужаса, некоторые дамы закрыли руками глаза. А маэстро, гримасничая от невыносимой боли, спрятал окровавленную пилу за пазуху, подобрал свою кисть, приставил к запястью и, поворачивая со всех сторон, облизал рану широким розовым языком... Через мгновение от распила не осталось и следа, а гримаса боли на лице маэстро перешла в радостную улыбку.
Он достал из кармана какой-то порошок и посыпал им лужу крови на полу, отчего та подернулась белой пеной... в течение нескольких секунд пена осела, открыв девственно чистый паркет.
Пока публика аплодировала, маэстро готовился к следующему номеру: с нечеловеческим проворством тасовал карты, то расправляя их веером, то пропуская щелкающей вереницей из руки в руку...
Представление оказалось коротким, около пятидесяти минут. Не все из показанных фокусов привели Виктора в восторг - ему не понравился, например, ни один из карточных номеров. Однако в целом было очень интересно.
А самым оригинальным показался следующий фокус: слуги вынесли на сцену невысокую ширму, и маэстро с вызванной из зала Мартой зашли за нее зрители видели лишь их лица. Несколько секунд не происходило ничего... потом раздался гонг - а когда слуги сдвинули ширму, то голова Марты сидела на теле маэстро, а голова маэстро венчала тело Марты. Выглядели они настолько нелепо, что Виктор расхохотался в голос...
Этот номер оказался последним. Хьюго фон Блазиус вернул хозяйке дома тело и ушел в боковую дверь, в зале зажегся свет. Марта пригласила присутствующих на "бperitif, tout petit, entre amis", а потом обошла гостей с подносом для пожертвований в пользу маэстро. Заставив Нору спрятать кошелек, Виктор положил на поднос двести виол.
- Остаемся на аперитив?
Двое слуг с усилием растворили тяжелые створки золоченой двери, зрители потянулись в соседнюю комнату: там, видимо, был накрыт стол.
- Вы знаете, - Нора приложила пальцы к вискам, - у меня разболелась голова. Я бы пошла домой.
Виктор разочарованно кивнул... их вечер кончился, не начавшись. Нора окликнула Марту; втроем они спустились в прихожую. Виктор и Нора оделись.
Прозвучали прощания и поцелуи, величественный Анри отворил входную дверь.
Сырой холодный воздух коснулся лица Виктора.
Обрамленная лампами дорожка вывела их сквозь парк к калитке, калитка вывела на улицу.
- Вызвать такси? - Виктор достал мобильный телефон.
- Здесь недалеко, пойдемте пешком. - Нора взяла его под руку.
Воздух пребывал в состоянии абсолютного покоя, густейший туман сократил видимость до пяти ярдов. Квадрат мостовой под ногами и кусок кирпичной стены слева казались театральными декорациями; даже звуки - и те вязли в белом киселе, ослабевая до полной неразличимости.
Через три минуты Нора и Виктор вышли на площадь Гортензий, миновали статую Иеремии Кантора, Обнародующего Свиток, и зашагали вдоль вереницы ярко освещенных магазинов. Вдруг где-то далеко зародился тонкий, как комариное жужжание, звон колокольчика... он нарастал... становился громче... наконец, в туманном мареве показалось яркое пятно. Глухо рокоча цельнорезиновыми шинами, мимо них промчался окутанный облаком света пневмотрамвай - лишь разорванные струи тумана заклубились ему вслед. И опять наступила тишина...
Минут через десять Нора и Виктор вышли к Переулку Гвардейцев - улице, где располагалась "Шкатулка".
- Вы, верно, голодны... зайдете? - норины волосы блестели мириадами мельчайших капель. - У меня есть свежая поэла.
- С удовольствием, - согласился Виктор, ощущая голод и возбуждение.
(Он вдруг понял, что в его отношениях с Норой что-то изменилось... возникло что-то новое, чего не было сегодня утром.)
Щелкнул замок двери. В лучах уличных фонарей, проникавших сквозь витрину, разные разности на полках казались странными и загадочными.
Хрустальные шары и магические кристаллы источали волшебное мерцание, чучела невиданных зверей косились на пришельцев бессмысленными стеклянными глазами.
Виктор полной грудью вдохнул ароматы пряностей и шоколада.
- Пойдемте.
Нора взяла его за руку... ладонь девушки была теплой и на удивление твердой. Они прошли сквозь магазин в гостиную, Нора зажгла бра в вишневом абажуре, сняла пальто и бросила на диван. Виктор последовал ее примеру.
- Я пойду разогревать поэлу, а вы накройте на стол - посуда в серванте.
В свете бра смуглые плечи и грудь девушки приобрели красноватый оттенок. Неожиданно для себя Виктор вытянул руку и коснулся маленького розового соска... и тут же ужаснулся: Господи, что на него нашло?!... Но ничего страшного не случилось: Нора мягко улыбнулась и коснулась его щеки.
Он положил ладони ей на плечи - кожа была теплая и гладкая... Сердце его билось о ребра, посылая сейсмические волны до висков и кончиков пальцев, дурацкий галстук-бабочка тесным ошейником сдавил горло. Девушка закрыла глаза, и Виктор поцеловал ее, ощутив сладкий вкус губной помады... потом опустился на колено и стал целовать ее грудь. Но было неудобно слишком высоко. "Пойдем наверх", - сказала Нора шепотом.
Она взяла Виктора за руку и повела - сквозь дверь гостиной в увешанный картинами холл - вверх по винтовой лестнице - направо по узкому, тускло освещенному коридору... Они оказались в большой комнате с необъятной кроватью под кружевным пологом. На тумбочке горел ночник. Стены были увешаны куклами-марионетками (среди прочих Виктор узнал Арлекина, Коломбину и Пьеро). "Подожди..." - шепнула Нора. На подоконнике стояла старинного вида медная чаша, рядом - спичечный коробок и горка маленьких бумажных пакетиков; девушка вскрыла один и высыпала в чашу какой-то порошок. Потом чиркнула спичкой; раздалось шипение, из чаши повалили густые клубы ярко-синего дыма.
Что это? Виктор осторожно вдохнул сладкий до удушливости аромат... ну да, правильно: запах пряностей и шоколада.
1 2 3 4 5