За оконным стеклом первого этажа дома можно было различить лицо Жюли, которую женщины пытались увести на кухню.
Вокруг рыбацкого баркаса, только что вернувшегося с уловом, толпилось несколько человек. Матросы сортировали рыбу. Таможенники, опершись на парапет моста, коротали долгие часы дежурства.
— Я сейчас получил подтверждение, что «Сен-Мишель» прибывает завтра, — сказал капитан, подходя к Мегрэ. — Он три дня простоял в Фекане на ремонте бушприта…
— Скажите, он перевозит иногда сушеную тресковую икру?
— Тресковую икру? Нет. Ее привозят из Норвегии на скандинавских шхунах или пароходиках. Они не заходят в Кан, а идут прямо к портам, где ловят сардины, — в Конкарно, Сабль-д'Олонн, Сен-Жан-де-Люз…
— А моржовое масло?
На этот раз капитан вытаращил глаза!
— Это зачем?
— Не знаю…
— Нет! Суда каботажного плавания перевозят почти всегда одно и то же: овощи, особенно лук, в Англию, уголь — в бретонские порты, камень, цемент, шифер… Я справлялся у шлюзовщиков по поводу последнего захода «Сен-Мишеля». Шестнадцатого сентября он пришел из Кана как раз к концу прилива. Портовики собирались заканчивать работу. Жорис сказал, что в Фарватере было уже мало воды для выхода в море, особенно в тумане. А капитан судна настоял на том, чтобы все-таки пройти шлюз и отплыть на следующее утро прямо на рассвете. Они провели ночь вот тут, пришвартовались к сваям в передней части порта. Во время отлива судно едва не село на мель и могло отплыть только около девяти утра.
— Брат Жюли был на борту?
— Конечно! Их всего трое: капитан, он же хозяин судна, и два матроса. Большой Луи…
— Это каторжник?
— Да. Он ростом повыше вас и придушит любого одной рукой…
— Опасный тип?
— Если вы спросите об этом мэра или другого местного буржуа, они вам ответят: да. Ну, а я не знал его до того, как он попал на каторгу. Не часто он тут и бывает. В Вистреаме он никогда не делал глупостей — вот и все, что я могу сказать. Пьет, конечно… Или, пожалуй… Трудно сказать… Всегда под градусом; появится — исчезнет… Прихрамывает, голова и плечи наискось, что ли, — вот и выглядит подозрительно… Только капитан «Сен-Мишеля» им вполне доволен…
— И он был вчера здесь до возвращения сестры, Делькур отвернулся, не решаясь отрицать. И Мегрэ понял, что ему никогда всего не скажут, что эти моряки связаны чем-то вроде круговой поруки.
— Не он один.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего… Говорят, видели какого-то неизвестного. Впрочем, кто его знает…
— Кто его видел?
— Не знаю… Болтают себе… Выпьем что-нибудь?
Второй раз Мегрэ вошел в бистро, пожимая протянутые руки.
— Скажите на милость! Быстро они управились, эти господа из прокуратуры…
— Что будете пить?
— Пиво.
Солнце ни разу не спряталось за весь день. Но к вечеру полоски тумана протянулись между деревьями, и казалось, что вода в канале задымилась.
— Снова на всю ночь в эту вату! — вздохнул капитан.
В тот же миг послышался вой сирены.
— Это сигнальный буй, там, при входе в фарватер.
— Капитан Жорис часто ходил в Норвегию? — спросил вдруг Мегрэ.
— Да, когда работал в Англо-Нормандской компании. Особенно сразу после воины — здесь не хватало леса. Лес — плохой груз, с ним невозможно маневрировать.
— Вы служили в одной и той же компании?
— Недолго. Я больше служил в бордоской компании «Вормс». Ходил, как говорят у нас, на «трамвае», то есть всегда по одному маршруту: Бордо-Нант, Нант — Бордо… И так — в течение восемнадцати лет!
— Откуда родом Жюли?
— Дочь рыбака из Пор-ан-Бессен. Впрочем, какой там рыбак! Ее отец был непутевый, умер во время войны. Мать и сегодня, должно быть, торгует рыбой на улице и пьет красное в бистро.
И снова, думая о Жюли, Мэгрэ чуть заметно улыбнулся. Он вспомнил, как в его кабинет в Париже с решительным видом вошла девушка, одетая в приличный синий костюмчик. И как сегодня утром она, как школьница, пыталась вырвать у него записку брата.
Дом Жориса исчез в тумане. Света не было ни во втором этаже, откуда увезли покойника, ни в столовой. Свет горел только в коридоре и, кажется, на кухне, где соседки сидели с Жюли.
Помощники шлюзовщиков вошли, в свою очередь, в бистро, но, не желая мешать, сели за столик вглубине и начали партию в домино. Зажегся маяк.
— Повторите! — сказал капитан, указывая на рюмки. — Теперь я угощаю!
Тихим и неожиданно мягким голосом Мегрэ спросил:
— Если бы Жорис был жив, где бы он находился сейчас? Тут?
— Нет! Сидел бы у себя дома, в домашних тапках!
— В столовой? В спальне?
— На кухне… читал бы газету, а потом книгу по садоводству. Он пристрастился к цветам. Глядите! Поздняя осень, а у него в саду полно цветов.
Рабочие посмеивались, хотя им было немного неловко от того, что они не занимаются выращиванием цветов, а предпочитают сидеть в бистро.
— Он не ходил на охоту?
— Редко… Разве если пригласят…
— Мэр пригласит?
— Случалось и так… Когда были утки, они вместе охотились из шалаша.
Бистро так слабо освещалось, что сквозь табачный дым почти не было видно игроков в домино. Воздух от большой печки становился еще тяжелее. На улице почти темно, но из-за тумана темнота эта казалась мутной и нездоровой. По-прежнему выла сирена. Трубка Мегрэ потрескивала.
Откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами, он пытался собрать воедино разрозненные детали дела, которые образовывали пока бесформенную массу.
— Жорис исчез на полтора месяца, потом вернулся с раскроенным и залатанным черепом! — сказал он, не замечая, что думает вслух. — В день возвращения его ждал яд. И только на следующий день Жюли нашла записку от брата.
Мегрэ тяжело вздохнул и пробормотал, как бы подводя итог:
— В общем, его пытались убить! Потом вылечили! А потом все-таки убили! Если только…
События никак не вязались одно с другим. И Мегрэ пришла в голову странная мысль, настолько странная, что пугала.
«Если только в первый раз его пытались не убить, а просто лишить рассудка…»
Разве парижские медики не утверждали, что операция была сделана превосходным хирургом? Но неужели для того, чтобы лишить человека рассудка, нужно раскроить ему череп? И потом, как доказать, что Жорис действительно невменяем?
На Мегрэ смотрели в почтительном молчании. Только таможенник показал официантке на рюмки:
— То же самое!
Все сидели, удобно устроившись на стульях, разомлевшие от тепла и погруженные в не совсем ясные думы, которые под воздействием спиртного становились еще более смутными.
Слышно было, как проехали три машины: представители прокуратуры возвращались в Кан после приема у госпожи Гранмэзон.
Тело капитана Жориса находилось уже в морге Института судебно-медицинской экспертизы.
Никто не разговаривал. В углу, где сидели шлюзовщики, костяшки домино стучали по обшарпанному столу. И чувствовалось, что мало-помалу вопросы эти овладели портовиками, стали почти осязаемыми, просто висели в воздухе, давили на каждого из присутствующих. Лица нахмурились. Самый молодой из таможенников, разволновавшись, поднялся, пробормотал:
— Пойду домой, жена ждет…
Мегрэ протянул кисет соседу, который, набив трубку, передал его по кругу. Тогда раздался голос Делькура. Он тоже встал, чтобы бежать от этой невыносимой обстановки.
— Сколько я вам должен, Марта?
— За два круга?.. Девять франков семьдесят пять сантимов и три франка десять за вчерашнее.
Все встали. Влажный воздух проникал через закрытую дверь. Рукопожатия перед уходом. На улице, в тумане, каждый направился в свою сторону. Крик сирены перекрывал звук шагов. Мегрэ стоял неподвижно и слушал, как удаляются во всех направлениях их шаги, то тяжелые и неуверенные, то вдруг убыстряющиеся. И он понял, что в этих людях непостижимым образом поселился страх. Они боялись, все те, кто уходил, боялись всего и ничего — какой-то неясной опасности, непредсказуемой катастрофы — боялись и темноты, и света: «Что если этим не кончится?»
Мегрэ стряхнул пепел из трубки и застегнул пальто.
4. «Сен-Мишель»
— Вам нравится? — беспокойно спрашивал хозяин при каждом новом блюде.
— Ничего, — отвечал Мегрэ, который, по правде говоря, даже не замечал того, что ел.
Он сидел один в ресторанчике гостиницы, рассчитанном на сорок — пятьдесят человек. Гостиница для отпускников, приезжающих покупаться летом в Вистреам. Мебель — как во всех пляжных гостиницах. Вазочки на столах.
Ничего общего с Вистреамом, интересующим комиссара. Он начинал понимать жизнь городка и испытывал от этого удовлетворение. При каждом новом расследовании он больше всего не любил именно начало; первые неловкие встречи, ложные представления. Например, само название — Вистреам! В Париже ему почему-то казалось, что это — портовый городок типа Сен-Мало. А потом, в первый же вечер, Мегрэ понял, что это — мрачное место, где живут суровые и молчаливые люди. Теперь он знал Вистреам и чувствовал себя в нем как дома. Невзрачный городок, куда ведет дорога, обсаженная деревцами. Примечателен только порт; шлюз, маяк, дом Жориса, бистро, ритм порта: два шлюзования в день, рыбаки со своими корзинами, горстка людей, занятых только тем, что следят за проходом судов.
Другие слова имели более определенный смысл: капитан, судно, каботажное плавание… Он видел, как живет все это, и постигал правила игры.
Тайна не прояснилась. Все, что вначале представлялось загадочным, загадочным и осталось. Но, по крайней мере, каждое действующее лицо он видел на своем месте, в своем окружении, занятого своим повседневным делом.
— Вы тут надолго? — спросил хозяин, подавая кофе.
— Не знаю.
— Произойди это во время отпусков, я понес бы ужасные убытки…
Теперь Мегрэ отчетливо различал четыре Вистреама: Вистреам — порт, Вистреам — городок, Вистреам — респектабельный, с виллами, такими как у мэра, вдоль дорог… Наконец, Вистреам — курортный, временно не существующий.
— Вы уходите?
— Пойду прогуляюсь перед сном…
Начинался прилив. Было холоднее, чем в предыдущие дни, потому что туман, не редея, превращался в капельки ледяной воды. Кругом все было черно, окна и двери закрыты. Виднелся только влажный глаз маяка. Со шлюза доносились голоса.
Короткий гудок парохода. Приближались два огня — зеленый и красный; какая-то огромная масса двигалась вдоль стены шлюза.
Теперь Мегрэ понимал, как тут все происходит: пароход шел со стороны моря. Появился силуэт человека. Сейчас примут у судна швартов и укрепят его на первом кнехте. Потом с мостика капитан прикажет дать задний ход, чтобы судно остановилось.
Рядом с Мегрэ прошел Делькур, беспокойно глядя в сторону пирсов.
— Что случилось?
— Не понимаю…
Он хмурил брови, напрягал зрение, как бы хотел одним усилием воли различить что-то в этой кромешной тьме. Двое рабочих собирались закрывать ворота шлюза. Делькур крикнул им:
— Погодите немного!
И вдруг он произнес удивленно:
— Это он…
В то же время метрах в пятидесяти раздался голос:
— Эй, Луи! Ставь фок и подходи левым бортом!
Голос доносился снизу, из темной дыры, со стороны пирсов. Светлячок приближался. Едва угадывались движущиеся фигуры и парус, падающий со звоном своих колец на леер. Потом на расстоянии вытянутой руки мимо Мегрэ проплыл развернутый грот-парус.
— Умудрились же! — проворчал капитан и, повернувшись к паруснику, крикнул: — Подайте вперед! Носом к левому борту парохода, иначе ворота не закрыть…
Какой-то человек соскочил на землю со швартовым и теперь, упершись руками в бока, глядел вокруг себя.
— «Сен-Мишель»? — спросил Мегрэ.
— Да… Они шли со скоростью парохода…
Внизу, на палубе, горела только маленькая лампочка, тускло освещая бочку, кучу канатов, фигуру человека, бегущего от руля к носу шхуны.
Один за другим подходили шлюзовщики и со странным любопытством смотрели на судно.
— По местам, ребята! Давайте! Эй там, у рукояток!..
Когда ворота закрылись, вода стала проникать через затворы и суда начали подниматься. Слабый огонек совсем приблизился. Палуба почти достигла уровня причала, и человек, стоявший там, заговорил с начальником порта.
— Как дела?
— Ничего, — смущенно ответил Делькур. — Скоро вы справились!
— Ветер был попутный, и Луи поставил все паруса. Даже какой-то пароход обошли.
— Ты в Кан идешь?
— Да, на разгрузку. А тут что нового?
Мегрэ стоял в двух шагах, Большой Луи — немного подальше, но они почти не различали друг друга. Разговаривали только начальник порта и капитан «Сен-Мишеля». Впрочем, Делькур вскоре повернулся к Мегрэ, не зная что сказать.
— Правда, что Жорис вернулся? Кажется, об этом писали в газете…
— Он вернулся и снова уехал…
— Как это?
Большой Луи подошел чуть ближе, руки в карманах, одно плечо выше другого, огромная, бесформенная фигура. В темноте он выглядел обрюзгшим верзилой.
— Он умер…
На этот раз Луи приблизился вплотную к Делькуру.
— Это правда?.. — пробурчал он.
Мегрэ слышал его голос впервые. Он тоже казался каким-то вялым, хриплым, монотонным. Лицо матроса по-прежнему невозможно было различить.
— В первую же ночь после возвращения его отравили…
И осмотрительный Делькур, с явным намерением предупредить, поспешил добавить:
— А вот и комиссар из Парижа, которому поручено дело.
Делькур почувствовал облегчение. Уже давно он думал, как об этом сообщить Луи. Может быть, он опасался какой-нибудь неосторожности со стороны экипажа «Сен-Мишеля»?
— А, это господин из полиции…
Судно продолжало подниматься. Капитан перемахнул через борт и спрыгнул на пристань, не зная, подавать Мегрэ руку или нет.
— Ну и дела!.. — произнес он, думая о Жорисе. Луи, наклонив голову набок, переминался с ноги на ногу. Он пролаял что-то неразборчивое.
— Что он говорит? — спросил комиссар.
— Бормочет по-местному; «Сволочь на сволочи!»
— Кто — сволочь? — спросил Мегрэ у бывшего каторжника.
Но тот только посмотрел ему в глаза. Они теперь стояли близко друг от друга. Видно было, что лицо у Большого Луи одутловатое, одна щека толще другой или казалась такой, потому что он склонил голову набок, большие навыкате глаза.
— Вчера вы были здесь, — сказал ему комиссар.
Шлюзование закончилось. Открывались верхние ворота. Пароход заскользил по каналу, и Делькуру пришлось бежать за ним, чтобы спросить, какой у него тоннаж и откуда он идет. Слышно было, как с мостика крикнули:
— Девятьсот тонн!.. Руан…
Но «Сен-Мишель» не выходил из шлюза. Люди, стоявшие на своих местах для проведения маневра, чувствовали, что происходит что-то необычное, и ждали в темноте/напрягая слух. Вернулся Делькур, на ходу записывая в свою книжку полученные данные.
— Ну так как? — торопил Мегрэ.
— Что — как? — проворчал Луи. — Вы говорите, что я был здесь. Ну, значит, был…
Его трудно было понять, потому что он как-то особенно глотал слова, говорил, не открывая рта, как будто при этом жевал что-то. К тому же у него был характерный местный выговор.
— Зачем же вы приходили?
— Повидаться с сестрой…
— А поскольку ее не было дома, вы оставили ей записку.
Мегрэ рассматривал украдкой капитана шхуны, который был одет так же, как и его матрос. В нем не было ничего особенного. Скорее похож на заводского мастера, чем на капитана каботажного плавания.
— Простояли три дня на ремонте в Фекане. Вот Луи и воспользовался случаем проведать Жюли! — вмешался капитан.
Очевидно, люди, стоявшие вокруг шлюза, прислушивались к разговору и старались не шуметь. Вдали, не переставая, выла сирена. Туман становился все более влажным и оседал на блестящую черную мостовую.
На палубе шхуны открылся люк, из которого высунулась голова человека с растрепанными волосами и небритым лицом.
— Ну что?.. Так и будем стоять?..
— Заткнись, Селестен! — проворчал хозяин шхуны. Делькур притоптывал ногами, чтобы согреться, или, может быть, чтобы скрыть замешательство: он не знал, что делать — остаться или уйти.
— Почему вы считаете, Луи, что Жорису грозила опасность?
— Ну… раз ему раскроили череп, — ответил Луи, пожимая плечами, — тут немудрено догадаться.
Трудно было обойтись без переводчика — настолько нечленораздельно звучала речь Луи, похожая на ворчание.
Чувство крайней неловкости, казалось, отягощалось тревогой, висевшей в воздухе. Луи посмотрел в сторону дома Жориса, но ничего не увидел, даже пятна в ночной тьме.
— Жюли там?
— Да… Вы пойдете к ней?
Он отрицательно помотал головой, как медведь.
— Почему?
— Она ревет, конечно…
Луи произнес что-то вроде «она рвет», с отвращением, как человек, который терпеть не может слез.
Они продолжали стоять. Туман сгущался, оседал на плечах. Делькур почувствовал необходимость прервать молчание.
— Может, пойти выпить…
Один из его подчиненных, стоявший неподалеку в темноте, предупредил его:
— Бистро только что закрыли.
Тогда капитан «Сен-Мишеля» предложил:
— Давайте пропустим в кубрике по одной…
Они сидели вчетвером: Мегрэ, Делькур, Большой Луи и капитан, которого звали Ланнек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Вокруг рыбацкого баркаса, только что вернувшегося с уловом, толпилось несколько человек. Матросы сортировали рыбу. Таможенники, опершись на парапет моста, коротали долгие часы дежурства.
— Я сейчас получил подтверждение, что «Сен-Мишель» прибывает завтра, — сказал капитан, подходя к Мегрэ. — Он три дня простоял в Фекане на ремонте бушприта…
— Скажите, он перевозит иногда сушеную тресковую икру?
— Тресковую икру? Нет. Ее привозят из Норвегии на скандинавских шхунах или пароходиках. Они не заходят в Кан, а идут прямо к портам, где ловят сардины, — в Конкарно, Сабль-д'Олонн, Сен-Жан-де-Люз…
— А моржовое масло?
На этот раз капитан вытаращил глаза!
— Это зачем?
— Не знаю…
— Нет! Суда каботажного плавания перевозят почти всегда одно и то же: овощи, особенно лук, в Англию, уголь — в бретонские порты, камень, цемент, шифер… Я справлялся у шлюзовщиков по поводу последнего захода «Сен-Мишеля». Шестнадцатого сентября он пришел из Кана как раз к концу прилива. Портовики собирались заканчивать работу. Жорис сказал, что в Фарватере было уже мало воды для выхода в море, особенно в тумане. А капитан судна настоял на том, чтобы все-таки пройти шлюз и отплыть на следующее утро прямо на рассвете. Они провели ночь вот тут, пришвартовались к сваям в передней части порта. Во время отлива судно едва не село на мель и могло отплыть только около девяти утра.
— Брат Жюли был на борту?
— Конечно! Их всего трое: капитан, он же хозяин судна, и два матроса. Большой Луи…
— Это каторжник?
— Да. Он ростом повыше вас и придушит любого одной рукой…
— Опасный тип?
— Если вы спросите об этом мэра или другого местного буржуа, они вам ответят: да. Ну, а я не знал его до того, как он попал на каторгу. Не часто он тут и бывает. В Вистреаме он никогда не делал глупостей — вот и все, что я могу сказать. Пьет, конечно… Или, пожалуй… Трудно сказать… Всегда под градусом; появится — исчезнет… Прихрамывает, голова и плечи наискось, что ли, — вот и выглядит подозрительно… Только капитан «Сен-Мишеля» им вполне доволен…
— И он был вчера здесь до возвращения сестры, Делькур отвернулся, не решаясь отрицать. И Мегрэ понял, что ему никогда всего не скажут, что эти моряки связаны чем-то вроде круговой поруки.
— Не он один.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего… Говорят, видели какого-то неизвестного. Впрочем, кто его знает…
— Кто его видел?
— Не знаю… Болтают себе… Выпьем что-нибудь?
Второй раз Мегрэ вошел в бистро, пожимая протянутые руки.
— Скажите на милость! Быстро они управились, эти господа из прокуратуры…
— Что будете пить?
— Пиво.
Солнце ни разу не спряталось за весь день. Но к вечеру полоски тумана протянулись между деревьями, и казалось, что вода в канале задымилась.
— Снова на всю ночь в эту вату! — вздохнул капитан.
В тот же миг послышался вой сирены.
— Это сигнальный буй, там, при входе в фарватер.
— Капитан Жорис часто ходил в Норвегию? — спросил вдруг Мегрэ.
— Да, когда работал в Англо-Нормандской компании. Особенно сразу после воины — здесь не хватало леса. Лес — плохой груз, с ним невозможно маневрировать.
— Вы служили в одной и той же компании?
— Недолго. Я больше служил в бордоской компании «Вормс». Ходил, как говорят у нас, на «трамвае», то есть всегда по одному маршруту: Бордо-Нант, Нант — Бордо… И так — в течение восемнадцати лет!
— Откуда родом Жюли?
— Дочь рыбака из Пор-ан-Бессен. Впрочем, какой там рыбак! Ее отец был непутевый, умер во время войны. Мать и сегодня, должно быть, торгует рыбой на улице и пьет красное в бистро.
И снова, думая о Жюли, Мэгрэ чуть заметно улыбнулся. Он вспомнил, как в его кабинет в Париже с решительным видом вошла девушка, одетая в приличный синий костюмчик. И как сегодня утром она, как школьница, пыталась вырвать у него записку брата.
Дом Жориса исчез в тумане. Света не было ни во втором этаже, откуда увезли покойника, ни в столовой. Свет горел только в коридоре и, кажется, на кухне, где соседки сидели с Жюли.
Помощники шлюзовщиков вошли, в свою очередь, в бистро, но, не желая мешать, сели за столик вглубине и начали партию в домино. Зажегся маяк.
— Повторите! — сказал капитан, указывая на рюмки. — Теперь я угощаю!
Тихим и неожиданно мягким голосом Мегрэ спросил:
— Если бы Жорис был жив, где бы он находился сейчас? Тут?
— Нет! Сидел бы у себя дома, в домашних тапках!
— В столовой? В спальне?
— На кухне… читал бы газету, а потом книгу по садоводству. Он пристрастился к цветам. Глядите! Поздняя осень, а у него в саду полно цветов.
Рабочие посмеивались, хотя им было немного неловко от того, что они не занимаются выращиванием цветов, а предпочитают сидеть в бистро.
— Он не ходил на охоту?
— Редко… Разве если пригласят…
— Мэр пригласит?
— Случалось и так… Когда были утки, они вместе охотились из шалаша.
Бистро так слабо освещалось, что сквозь табачный дым почти не было видно игроков в домино. Воздух от большой печки становился еще тяжелее. На улице почти темно, но из-за тумана темнота эта казалась мутной и нездоровой. По-прежнему выла сирена. Трубка Мегрэ потрескивала.
Откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами, он пытался собрать воедино разрозненные детали дела, которые образовывали пока бесформенную массу.
— Жорис исчез на полтора месяца, потом вернулся с раскроенным и залатанным черепом! — сказал он, не замечая, что думает вслух. — В день возвращения его ждал яд. И только на следующий день Жюли нашла записку от брата.
Мегрэ тяжело вздохнул и пробормотал, как бы подводя итог:
— В общем, его пытались убить! Потом вылечили! А потом все-таки убили! Если только…
События никак не вязались одно с другим. И Мегрэ пришла в голову странная мысль, настолько странная, что пугала.
«Если только в первый раз его пытались не убить, а просто лишить рассудка…»
Разве парижские медики не утверждали, что операция была сделана превосходным хирургом? Но неужели для того, чтобы лишить человека рассудка, нужно раскроить ему череп? И потом, как доказать, что Жорис действительно невменяем?
На Мегрэ смотрели в почтительном молчании. Только таможенник показал официантке на рюмки:
— То же самое!
Все сидели, удобно устроившись на стульях, разомлевшие от тепла и погруженные в не совсем ясные думы, которые под воздействием спиртного становились еще более смутными.
Слышно было, как проехали три машины: представители прокуратуры возвращались в Кан после приема у госпожи Гранмэзон.
Тело капитана Жориса находилось уже в морге Института судебно-медицинской экспертизы.
Никто не разговаривал. В углу, где сидели шлюзовщики, костяшки домино стучали по обшарпанному столу. И чувствовалось, что мало-помалу вопросы эти овладели портовиками, стали почти осязаемыми, просто висели в воздухе, давили на каждого из присутствующих. Лица нахмурились. Самый молодой из таможенников, разволновавшись, поднялся, пробормотал:
— Пойду домой, жена ждет…
Мегрэ протянул кисет соседу, который, набив трубку, передал его по кругу. Тогда раздался голос Делькура. Он тоже встал, чтобы бежать от этой невыносимой обстановки.
— Сколько я вам должен, Марта?
— За два круга?.. Девять франков семьдесят пять сантимов и три франка десять за вчерашнее.
Все встали. Влажный воздух проникал через закрытую дверь. Рукопожатия перед уходом. На улице, в тумане, каждый направился в свою сторону. Крик сирены перекрывал звук шагов. Мегрэ стоял неподвижно и слушал, как удаляются во всех направлениях их шаги, то тяжелые и неуверенные, то вдруг убыстряющиеся. И он понял, что в этих людях непостижимым образом поселился страх. Они боялись, все те, кто уходил, боялись всего и ничего — какой-то неясной опасности, непредсказуемой катастрофы — боялись и темноты, и света: «Что если этим не кончится?»
Мегрэ стряхнул пепел из трубки и застегнул пальто.
4. «Сен-Мишель»
— Вам нравится? — беспокойно спрашивал хозяин при каждом новом блюде.
— Ничего, — отвечал Мегрэ, который, по правде говоря, даже не замечал того, что ел.
Он сидел один в ресторанчике гостиницы, рассчитанном на сорок — пятьдесят человек. Гостиница для отпускников, приезжающих покупаться летом в Вистреам. Мебель — как во всех пляжных гостиницах. Вазочки на столах.
Ничего общего с Вистреамом, интересующим комиссара. Он начинал понимать жизнь городка и испытывал от этого удовлетворение. При каждом новом расследовании он больше всего не любил именно начало; первые неловкие встречи, ложные представления. Например, само название — Вистреам! В Париже ему почему-то казалось, что это — портовый городок типа Сен-Мало. А потом, в первый же вечер, Мегрэ понял, что это — мрачное место, где живут суровые и молчаливые люди. Теперь он знал Вистреам и чувствовал себя в нем как дома. Невзрачный городок, куда ведет дорога, обсаженная деревцами. Примечателен только порт; шлюз, маяк, дом Жориса, бистро, ритм порта: два шлюзования в день, рыбаки со своими корзинами, горстка людей, занятых только тем, что следят за проходом судов.
Другие слова имели более определенный смысл: капитан, судно, каботажное плавание… Он видел, как живет все это, и постигал правила игры.
Тайна не прояснилась. Все, что вначале представлялось загадочным, загадочным и осталось. Но, по крайней мере, каждое действующее лицо он видел на своем месте, в своем окружении, занятого своим повседневным делом.
— Вы тут надолго? — спросил хозяин, подавая кофе.
— Не знаю.
— Произойди это во время отпусков, я понес бы ужасные убытки…
Теперь Мегрэ отчетливо различал четыре Вистреама: Вистреам — порт, Вистреам — городок, Вистреам — респектабельный, с виллами, такими как у мэра, вдоль дорог… Наконец, Вистреам — курортный, временно не существующий.
— Вы уходите?
— Пойду прогуляюсь перед сном…
Начинался прилив. Было холоднее, чем в предыдущие дни, потому что туман, не редея, превращался в капельки ледяной воды. Кругом все было черно, окна и двери закрыты. Виднелся только влажный глаз маяка. Со шлюза доносились голоса.
Короткий гудок парохода. Приближались два огня — зеленый и красный; какая-то огромная масса двигалась вдоль стены шлюза.
Теперь Мегрэ понимал, как тут все происходит: пароход шел со стороны моря. Появился силуэт человека. Сейчас примут у судна швартов и укрепят его на первом кнехте. Потом с мостика капитан прикажет дать задний ход, чтобы судно остановилось.
Рядом с Мегрэ прошел Делькур, беспокойно глядя в сторону пирсов.
— Что случилось?
— Не понимаю…
Он хмурил брови, напрягал зрение, как бы хотел одним усилием воли различить что-то в этой кромешной тьме. Двое рабочих собирались закрывать ворота шлюза. Делькур крикнул им:
— Погодите немного!
И вдруг он произнес удивленно:
— Это он…
В то же время метрах в пятидесяти раздался голос:
— Эй, Луи! Ставь фок и подходи левым бортом!
Голос доносился снизу, из темной дыры, со стороны пирсов. Светлячок приближался. Едва угадывались движущиеся фигуры и парус, падающий со звоном своих колец на леер. Потом на расстоянии вытянутой руки мимо Мегрэ проплыл развернутый грот-парус.
— Умудрились же! — проворчал капитан и, повернувшись к паруснику, крикнул: — Подайте вперед! Носом к левому борту парохода, иначе ворота не закрыть…
Какой-то человек соскочил на землю со швартовым и теперь, упершись руками в бока, глядел вокруг себя.
— «Сен-Мишель»? — спросил Мегрэ.
— Да… Они шли со скоростью парохода…
Внизу, на палубе, горела только маленькая лампочка, тускло освещая бочку, кучу канатов, фигуру человека, бегущего от руля к носу шхуны.
Один за другим подходили шлюзовщики и со странным любопытством смотрели на судно.
— По местам, ребята! Давайте! Эй там, у рукояток!..
Когда ворота закрылись, вода стала проникать через затворы и суда начали подниматься. Слабый огонек совсем приблизился. Палуба почти достигла уровня причала, и человек, стоявший там, заговорил с начальником порта.
— Как дела?
— Ничего, — смущенно ответил Делькур. — Скоро вы справились!
— Ветер был попутный, и Луи поставил все паруса. Даже какой-то пароход обошли.
— Ты в Кан идешь?
— Да, на разгрузку. А тут что нового?
Мегрэ стоял в двух шагах, Большой Луи — немного подальше, но они почти не различали друг друга. Разговаривали только начальник порта и капитан «Сен-Мишеля». Впрочем, Делькур вскоре повернулся к Мегрэ, не зная что сказать.
— Правда, что Жорис вернулся? Кажется, об этом писали в газете…
— Он вернулся и снова уехал…
— Как это?
Большой Луи подошел чуть ближе, руки в карманах, одно плечо выше другого, огромная, бесформенная фигура. В темноте он выглядел обрюзгшим верзилой.
— Он умер…
На этот раз Луи приблизился вплотную к Делькуру.
— Это правда?.. — пробурчал он.
Мегрэ слышал его голос впервые. Он тоже казался каким-то вялым, хриплым, монотонным. Лицо матроса по-прежнему невозможно было различить.
— В первую же ночь после возвращения его отравили…
И осмотрительный Делькур, с явным намерением предупредить, поспешил добавить:
— А вот и комиссар из Парижа, которому поручено дело.
Делькур почувствовал облегчение. Уже давно он думал, как об этом сообщить Луи. Может быть, он опасался какой-нибудь неосторожности со стороны экипажа «Сен-Мишеля»?
— А, это господин из полиции…
Судно продолжало подниматься. Капитан перемахнул через борт и спрыгнул на пристань, не зная, подавать Мегрэ руку или нет.
— Ну и дела!.. — произнес он, думая о Жорисе. Луи, наклонив голову набок, переминался с ноги на ногу. Он пролаял что-то неразборчивое.
— Что он говорит? — спросил комиссар.
— Бормочет по-местному; «Сволочь на сволочи!»
— Кто — сволочь? — спросил Мегрэ у бывшего каторжника.
Но тот только посмотрел ему в глаза. Они теперь стояли близко друг от друга. Видно было, что лицо у Большого Луи одутловатое, одна щека толще другой или казалась такой, потому что он склонил голову набок, большие навыкате глаза.
— Вчера вы были здесь, — сказал ему комиссар.
Шлюзование закончилось. Открывались верхние ворота. Пароход заскользил по каналу, и Делькуру пришлось бежать за ним, чтобы спросить, какой у него тоннаж и откуда он идет. Слышно было, как с мостика крикнули:
— Девятьсот тонн!.. Руан…
Но «Сен-Мишель» не выходил из шлюза. Люди, стоявшие на своих местах для проведения маневра, чувствовали, что происходит что-то необычное, и ждали в темноте/напрягая слух. Вернулся Делькур, на ходу записывая в свою книжку полученные данные.
— Ну так как? — торопил Мегрэ.
— Что — как? — проворчал Луи. — Вы говорите, что я был здесь. Ну, значит, был…
Его трудно было понять, потому что он как-то особенно глотал слова, говорил, не открывая рта, как будто при этом жевал что-то. К тому же у него был характерный местный выговор.
— Зачем же вы приходили?
— Повидаться с сестрой…
— А поскольку ее не было дома, вы оставили ей записку.
Мегрэ рассматривал украдкой капитана шхуны, который был одет так же, как и его матрос. В нем не было ничего особенного. Скорее похож на заводского мастера, чем на капитана каботажного плавания.
— Простояли три дня на ремонте в Фекане. Вот Луи и воспользовался случаем проведать Жюли! — вмешался капитан.
Очевидно, люди, стоявшие вокруг шлюза, прислушивались к разговору и старались не шуметь. Вдали, не переставая, выла сирена. Туман становился все более влажным и оседал на блестящую черную мостовую.
На палубе шхуны открылся люк, из которого высунулась голова человека с растрепанными волосами и небритым лицом.
— Ну что?.. Так и будем стоять?..
— Заткнись, Селестен! — проворчал хозяин шхуны. Делькур притоптывал ногами, чтобы согреться, или, может быть, чтобы скрыть замешательство: он не знал, что делать — остаться или уйти.
— Почему вы считаете, Луи, что Жорису грозила опасность?
— Ну… раз ему раскроили череп, — ответил Луи, пожимая плечами, — тут немудрено догадаться.
Трудно было обойтись без переводчика — настолько нечленораздельно звучала речь Луи, похожая на ворчание.
Чувство крайней неловкости, казалось, отягощалось тревогой, висевшей в воздухе. Луи посмотрел в сторону дома Жориса, но ничего не увидел, даже пятна в ночной тьме.
— Жюли там?
— Да… Вы пойдете к ней?
Он отрицательно помотал головой, как медведь.
— Почему?
— Она ревет, конечно…
Луи произнес что-то вроде «она рвет», с отвращением, как человек, который терпеть не может слез.
Они продолжали стоять. Туман сгущался, оседал на плечах. Делькур почувствовал необходимость прервать молчание.
— Может, пойти выпить…
Один из его подчиненных, стоявший неподалеку в темноте, предупредил его:
— Бистро только что закрыли.
Тогда капитан «Сен-Мишеля» предложил:
— Давайте пропустим в кубрике по одной…
Они сидели вчетвером: Мегрэ, Делькур, Большой Луи и капитан, которого звали Ланнек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14