А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Сегодня, по прошествии десяти лет, Валентину казалось, что у
каждого третьего прохожего в Бомбифале лицо Вориакса - черная борода,
багровая кожа, тяжелый взгляд, - это растревожило его и заставило
побыстрей уехать.
Больше он не останавливался, ведь столько еще предстояло увидеть,
столько проехать. Минуя один город за другим, он мчался легко и
безмятежно, будто плыл или летел. То здесь, то там с края какого-нибудь
обрыва открывался один из тех изумительных видов, какими славилась Гора,
виднелись все до единого Пятьдесят ее городов, а также бесчисленные
городки у подножия, и Шестиречье, и широкая равнина Алханроеля,
протянувшаяся до отдаленного Внутреннего моря, - какое великолепие, какая
ширь! Маджипур! Вне сомнения, он - прекраснейший из всех миров, по которым
рассеялось человечество за тысячи лет после начала великого переселения со
Старой Земли. И все это отдано в его руки, обо всем этом надлежит
заботиться, на него возложена ответственность, от которой нельзя
отказаться.
Но, продолжая путь, он почувствовал, что происходит что-то странное.
Стало темнеть и холодать; Валентин удивился - климат на Замковой Горе был
рукотворным, на ней всегда царила весна. Затем что-то холодное ударило его
по щеке. Озираясь по сторонам в поисках того, кто посмел оскорбить
Коронала, он никого не увидел, а плевки продолжались. Наконец до него
дошло, что это снег, гонимый ледяным ветром ему навстречу. Снег на
Замковой Горе? Ледяные ветры?
Дальше было еще хуже: земля застонала, как чудовище в родовых муках.
Его маунт, обычно послушный, в страхе шарахнулся назад, издал странный,
напоминающий ржание звук и затряс массивной головой в неподдельном испуге.
Валентин услышал отдаленные громовые раскаты, затем, уже ближе -
диковинный скрежет, и увидел на поверхности земли гигантские борозды. Все
вокруг бешено вздымалось и сотрясалось. Землетрясение? Гора содрогалась,
подобно мачте какого-нибудь корабля-дракона под натиском суховея с юга.
Само свинцово-черное небо внезапно приобрело какую-то тяжесть.
"Что это? О, милосердная Леди, что творится на Замковой Горе?"
Валентин отчаянно вцепился в становящееся на дыбы, охваченное паникой
животное. Казалось, вся земля раскалывается, рассыпается, растекается,
рушится. Коронал обязан сохранить этот мир, крепко прижать к груди
гигантские континенты, удержать в берегах моря, остановить реки, что
вздымаются во всесокрушающей ярости над беззащитными городами...
А он ничего не мог сделать.
Могучие силы вздыбливали целые провинции и бросали их друг на друга.
Он протянул руки, чтобы удержать все на месте, желая иметь железные
обручи, чтобы стянуть ими мир, но не смог. Земля сотрясалась, вздымалась и
раскалывалась, черные тучи пыли застилали солнце, а он был бессилен
подавить этот чудовищный катаклизм. В одиночку предотвратить распад
планеты невозможно. Он позвал на помощь своих друзей.
- Лизамон! Элидат!
Нет ответа. Он звал и звал, но голос тонул в грохоте и треске.
Устойчивость покинула мир. Валентину вспомнились вдруг зеркальные
горки Морпина, где приходилось пританцовывать и подпрыгивать, чтобы
удержаться на ногах, справиться с вращением и раскачиванием; но то была
игра, а тут - сущий хаос, когда выворачиваются корни мироздания. Стихия
швырнула его наземь и поволокла прочь, перекатывая с бока на бок; в
отчаянии он вонзил пальцы в мягкую податливую почву, чтобы не соскользнуть
в одну из разверзшихся рядом трещин, откуда доносился зловещий смех и
исходило багровое сияние от поглощенного землей солнца. В воздухе
проплывали сердитые лица, лица, которые он почти узнавал; они беспорядочно
изменялись, когда Валентин пытался разглядеть их, глаза превращались в
носы, а носы - в уши. Затем, позади этих кошмарных рож, он разглядел еще
одно, знакомое ему лицо, обрамленное отсвечивающими темными волосами,
встретил доброжелательный взгляд. Леди Острова, его нежная матушка!
- Достаточно, - произнесла она. - Теперь просыпайся, Валентин.
- Выходит, мне все это снится?
- Да-да, конечно.
- Тогда я должен досмотреть сон и узнать, что будет дальше.
- Думаю, с тебя довольно. Проснись.
Да. Довольно. Чуть больше знания - и ему конец. Наученный давним
опытом, он вырвался из этого неожиданного сна и сел, пытаясь стряхнуть с
себя оцепенение и смятение. Образы титанических катаклизмов все еще
прокатывались эхом по душе, но постепенно он осознал, что здесь царят мир
и покой. Валентин лежал на роскошной парчовой кушетке, отделанной в
зеленые с золотом тона. Что остановило землетрясение? Куда подевался
маунт? Кто принес его сюда? Ага, вот они! Над ним наклонился бледный,
худощавый, седовласый человек с рваным шрамом во всю щеку. Слит. А за ним
стоит Тунигорн - хмурый, густые брови сошлись в одну линию.
- Успокойтесь, успокойтесь, - приговаривал Слит. - Теперь все хорошо.
Вы уже проснулись.
Проснулся? Так это лишь сон?
Кажется, так и есть. Он вовсе не был на Замковой Горе. Не было
никакой метели, землетрясения, не было пылевых облаков, затмевавших
солнце. Да, сон! Но какой ужасный, устрашающе правдоподобный и неодолимый,
настолько могущественный, что он не без труда сумел вернуться к
действительности.
- Где мы находимся? - спросил Валентин.
- В Лабиринте, ваша светлость.
Где? В Лабиринте? Что же, тогда получается, что его тайно перенесли с
Замковой Горы во время сна? Валентин почувствовал, как пот проступает на
лбу крупными каплями. Да, это Лабиринт. Теперь он вспомнил.
Государственный визит, от которого, хвала Дивин, осталась лишь одна ночь.
Пришлось вытерпеть ужасный банкет. Он не смог от него отвертеться.
Лабиринт, запутанный Лабиринт: он находится в нем, на самом нижнем уровне.
Стены комнаты украшали чудесные фрески с видами Замка, Горы, Пятидесяти
Городов; пейзажи, настолько приятные взору, что именно сейчас они казались
ему насмешкой. Как далеко до Замковой Горы, до ласкового солнечного света
и тепла...
Ах, подумал он, как неприятно пробудиться ото сна, в котором видел
сплошные разрушения и бедствия, только для того, чтобы оказаться в самом
унылом на свете месте!

4
В шести сотнях миль от сверкающего хрустального города Дулорна, в
болотистой долине, известной под названием "долина Престимион", где
несколько сотен семейств хайрогов выращивали лусавендру и рис на широко
раскинувшихся плантациях, наступал сезон сбора урожая середины года.
Лоснящиеся черные стручки лусавендры свисали налитыми гроздьями с концов
изогнутых побегов, поднимавшихся над полузатопленными полями.
Для Аксимаан Трейш, старейшей и хитроумнейшей из всех, кто занимался
выращиванием лусавендры в долине Престимион, с этой страдой были связаны
волнения, подобных которым она не испытывала в течение многих десятилетий.
Эксперимент по протоплазменной подкормке, начатый ею три года назад под
руководством правительственного сельскохозяйственного агента, близился к
завершению. В этот сезон она засадила лусавендрой нового вида всю
плантацию: и вот они, стручки, в два раза крупнее обычного, готовые к
сбору! Больше никто в долине не решался на риск, пока Аксимаан Трейш все
не проверит. А теперь она это сделала, и в ближайшее время получит тому
подтверждение. Все они заплачут - да-да, заплачут! - когда она на неделю
раньше остальных появится на рынке с вдвое большей, чем обычно, партией
зерна!
Стоя по колено в грязи на краю своих полей она давила пальцами
ближайшие стручки, пытаясь определить, когда начинать сбор. К ней подбежал
один из ее старших внуков:
- Отец велел сказать, что слышал в городе, будто из Мазадоны выехал
сельскохозяйственный агент! Он уже добрался до Хелькаплода, а завтра
поедет в Сиджаниль.
- Тогда в долине он будет во вторник, - сказала она. - Хорошо.
Отлично! - Ее раздвоенный язык затрепетал. - Иди, дитя, возвращайся к
отцу. Скажи, что в среду мы устроим праздник для агента, а в четверг
начнем собирать урожай. И я хочу, чтобы вся семья собралась через полчаса
в доме возле плантации. Теперь ступай. Бегом!
Плантация принадлежала семейству Аксимаан Трейш со времен Лорда
Конфалума. Она имела форму неправильного треугольника, что протянулся миль
на пять вдоль речки Хавилбов, в юго-восточном направлении доходил неровной
линией до границ мазадонского заповедника и заворачивал обратно к реке в
северном направлении. В пределах этого участка Аксимаан Трейш безраздельно
повелевала своими пятью сыновьями, девятью дочерьми, бесчисленными внуками
и двадцатью с лишним лиименами и вроонами, ее работниками. Если Аксимаан
Трейш говорила, что пора сеять, они выходили сеять. Когда Аксимаан Трейш
говорила, что наступило время сбора урожая, все выходили собирать урожай.
В большом доме на краю андродрагмовой рощицы ужин подавали, лишь когда она
выходила к столу. Даже распорядок сна в семье подчинялся указаниям
Аксимаан Трейш, поскольку хайроги впадают в зимнюю спячку, а допустить,
чтобы вся семья спала одновременно, она не могла. Старший сын знал, что
должен бодрствовать первые шесть недель ежегодного зимнего отдыха матери;
на оставшиеся шесть за главу семьи оставалась старшая дочь. Среди
остальных членов Аксимаан Трейш распределяла время спячки в соответствии
со своими представлениями о потребностях плантации. Никто никогда не
задавал ей вопросов. Даже в молодости - а это было невероятно давно, когда
Понтифексом был Оссьер, а Замком владел Лорд Тиверас - именно к ней в
тяжкие времена обращались за советом ее отец и супруг. Она пережила обоих,
а также кое-кого из своего потомства, и множество Короналов сменилось на
Замковой Горе за это время, а Аксимаан Трейш все жила. Ее толстая
чешуйчатая кожа лишилась глянцевого блеска и от возраста приобрела
фиолетовый оттенок, извивающиеся змееподобные волосы сменили иссиня-черный
цвет на бледно-серый, холодные немигающие глаза помутнели, но все равно,
она по-прежнему неутомимо выполняла свои обязанности по хозяйству.
Кроме риса и лусавендры, на ее земле нельзя было вырастить ничего
стоящего, да и это давалось с трудом. Дождевые бури далекого севера легко
проникали в провинцию Дулорн через огромную трубу Рифта. Хотя сам город
Дулорн располагался в сухой местности, обильно поливаемая и хорошо
осушаемая зона к западу от него отличалась плодородностью почвы. Но район
вокруг долины Престимион к востоку от Рифта представлял собой совершенно
другой тип местности - болотистой и сырой, с вязкой голубоватой грязью
вместо почвы. Однако при тщательном планировании там можно было вырастить
рис к концу зимы - как раз перед весенним паводком, а лусавендру - поздней
весной и еще раз - в конце осени. Никто в этих местах не знал сезонных
ритмов лучше, чем Аксимаан Трейш, и лишь самые шустрые из фермеров
успевали высадить рассаду прежде, чем проносился слух о том, что она уже
приступила к севу.
Несмотря на всю ее властность и авторитет, у Аксимаан Трейш имелась
одна черта, которую народ долины считал непостижимой: она столь
внимательно прислушивалась к советам сельскохозяйственного агента
провинции, будто он был кладезем всевозможных знаний, а она - лишь
ученицей. Два-три раза в год агент выбирался из столицы провинции
Мазадона, совершал объезд по болотистым землям и первую остановку в долине
всегда делал на плантации Аксимаан Трейш. Она размещала его в большом
доме, открывала бочонки искристого вина и крепленого ниука, посылала
внуков на Хавилбов наловить маленьких вкусных хиктиганов, сновавших между
камней на порогах, приказывала разморозить куски мяса бидлака и поджарить
их на огне из поленьев душистого твейла. По окончании застолья она
усаживалась рядом с агентом и до поздней ночи вела беседы о таких вещах,
как удобрения, прививки для рассады, уборочная техника, а ее дочери Хейнок
и Ярнок тем временем записывали каждое слово.
Для всех оставалось загадкой, как Аксимаан Трейш, которая наверняка
больше всех на свете знала о выращивании лусавендры, могла хоть немного
прислушиваться к тому, что говорил маленький правительственный чиновник.
Для всех - кроме ее семьи.
"У нас свои обычаи, и их нужно соблюдать, - говаривала она. - Мы
делаем то же, что и раньше, поскольку раньше это себя оправдывало. Сажаем
Семена, ухаживаем за рассадой, следим за ее ростом, созреванием, собираем
урожай, а потом точно так же начинаем все заново. И если каждый год урожай
не меньше предыдущего, считается, что все сделано хорошо; а на самом деле
мы терпим неудачу, так как всего лишь повторяем то, что делали прежде. Но
в мире нельзя стоять на месте: стоять на месте - значит утонуть в болоте".
Потому-то Аксимаан Трейш и подписывалась на сельскохозяйственные
журналы, время от времени посылала внуков учиться в университет, и самым
внимательным образом выслушивала все, что говорил агент. Ее
агротехнические методы год от года совершенствовались, количество мешков с
лусавендрой, отправляемых на рынок в Мазадону, неуклонно возрастало, все
выше становились кучи блестящих рисовых зерен в ее закромах. Ведь всегда
можно научиться делать что-то лучше, чем умеешь, и Аксимаан Трейш не
жалела на учебу ни средств, ни сил. "Мы и есть Маджипур, - все время
повторяла она. - Большие города стоят на основании из зерна. Без нас и
Ни-мойя, и Пидруид, и Кинтор, и Пилиплок превратились бы в пустыни. А
города растут с каждым годом: поэтому мы должны больше работать, чтобы
прокормить их. У нас нет выбора. Такова воля Дивин. Разве не так?"
К настоящему времени она пережила пятнадцать или двадцать агентов.
Появлялись они, как правило, молодыми и энергичными, но зачастую не
решались обращаться к ней со своими предложениями. "Не знаю, чему вообще я
смогу вас научить, - обычно говорили они. - Это я должен учиться у
Аксимаан Трейш!" И ей каждый раз приходилось начинать все снова:
подбадривать их, вселять в них уверенность и убеждать в своем искреннем
желании побольше услышать о всяких новинках.
Поэтому, когда старый агент уступал место какому-нибудь юнцу, она
испытывала досаду. С возрастом ей все труднее становилось налаживать хоть
сколько-нибудь полезные отношения с новичками. Иногда на это уходило
несколько сезонов. Но при появлении Калимана Хейна два года назад
трудностей такого рода не возникло. Это был молодой человек лет тридцати,
сорока или пятидесяти - все, кто был моложе семидесяти, выглядели в глазах
Аксимаан Трейш молодыми - с необычно резкими, бесцеремонными манерами, что
пришлось ей по нраву. Он держался уверенно и, судя по всему, не имел ни
малейшего намерения льстить.
- Мне говорили, что вы больше всех стремитесь применять новшества, -
без обиняков заявил он не позже, чем через десять минут знакомства. - А
что вы скажете насчет процесса, который может удвоить размер зерен
лусавендры без ущерба для их вкуса?
- Я бы сказала, что меня дурачат, - ответила она. - Слишком хорошо,
чтобы быть правдой.
- Тем не менее, такой способ существует.
- Неужели?
- Мы готовы к его опытному применению в ограниченных масштабах. По
документам моих предшественников я узнал, что вы славитесь склонностью к
экспериментам.
- Да, так и есть, - подтвердила Аксимаан Трейш. - И что это за
способ?
По его словам, речь шла о протоплазменной подпитке, что включало
использование ферментов для растворения клеточных оболочек у растений с
целью обеспечения доступа генетическому веществу внутрь клеток. Это
вещество затем может подвергнуться обработке, после чего клеточная ткань,
или протоплазма, помещается в окультуренное растение, где ей дают
восстановить клеточную оболочку. Из единственной клетки можно вырастить
целое растение со значительно улучшенными характеристиками.
- Я думала, что о подобных методах на Маджипуре забыли тысячи лет
назад, - сказала Аксимаан Трейш.
- Лорд Валентин в определенной степени поощряет возрождение интереса
к древним наукам.
- Лорд Валентин?
- Ну да, Коронал.
- Ах, Коронал! - Аксимаан Трейш отвела взгляд. Валентин? Она была
почти уверена, что имя коронала - Вориакс, однако, после недолгих раздумий
вспомнила, что Вориакс погиб.
1 2 3 4 5 6 7 8