Это и открыло мне глаза… Ты была единственной женщиной в доме, так что я не мог ошибиться!Она неприятно улыбается.— Хм! Какой умный полицейский. Ну и что это доказывает?Я влепляю ей пощечину. Мне уже давно этого хотелось, а такие желания сдерживать вредно…— Не упрямься, девочка… — И ваш гениальный Сан-Антонио продолжает свой рассказ:— Когда ты увидела, что дом занят полицией, то поняла, что они прочешут его снизу доверху… Тогда ты решила спрятать свой микрофильм, так?Я подбрасываю на ладони рулончик серебряной бумаги.— Это ведь микропленка… У тебя есть миниатюрный фотоаппарат… Какая-то замаскированная штуковина, которую я обязательно найду, потому что теперь знаю, что искать… Может, он спрятан в брошке, может…Она поднимает руку.— Это всего-навсего часы, месье легаш…— Отлично, малышка, это избавит меня от поисков. Итак, ты сфотографировала работы профессора и хотела вывезти пленку. Но, покидая поместье обычным путем, ты привлекла бы внимание господ легавых, так? Тогда ты изобразила отравленную, и легавые сами вывезли тебя… Они даже не подумали обыскать тебя, моя красавица, потому что ты выглядела несчастной жертвой.Она снова улыбается.— Совершенно верно…— Видишь ли, — говорю, — когда я обнаружил в потолке линзу…Она вздрагивает.— Ну да, я ее нашел! И с этого момента строил тысячу предположений, но в каждом что-то меня не устраивало. Для того чтобы фотографировать работы старика, говорил я себе, надо постоянно находиться у окошка, а никто в доме, даже ты, не мог забаррикадироваться в сортире на целый день! Я понял все только сегодня вечером.У нее вздрагивают веки.— Да, моя прекрасная возлюбленная, я понял это сегодня… — И я перехожу к моей главной находке. — Тибоден помешан на секретности, о чем сто раз сам говорил мне… Одержимый осторожностью… Он так боялся, что его изобретение сопрут, что не только прятал свои бумаги в потайной сейф, но и делал все записи симпатическими чернилами!Эту работу он делал по вечерам, когда все спали; по крайней мере, Тибоден думал, что все спят. Но ты, жившая в этом доме и следившая за каждым его шагом, занимала позицию у дырки в полу и фотографировала заметки, которые он раскладывал на столе, чтобы переписать их. Ты могла не торопиться, дорогая.Она вздыхает.— Я не думала, что вы такой сильный, комиссар.— Ты с самого первого дня знала, кто я, потому что подсматривала в дырку за тем, как Тибоден и я обходили лабораторию, верно?— Да.— Трюк с голубями был великолепен… Ты без труда обнаружила подмену. Ночью мы совершили серьезную ошибку, не заметив разницы в цвете лапок. Ты увидела в этом возможность подтолкнуть нас к крайним действиям…Я сажусь на кровать.— Скажи, ты догадывалась, что мы решим ликвидировать профессора?— Естественно…— Действуя так, ты не дала ему закончить его работы… Она едва заметно улыбается. Я встряхиваю ее.— Он их уже закончил?— Да, — отвечает она. — Неделю назад…— Однако…Ее странная улыбка становится шире.— Он вел переговоры о продаже своего изобретения одной иностранной державе…— Врешь! — ору я.— Нет. Вы знаете, что оба его сына погибли во время войны… Но вам неизвестно, что они погибли при американской бомбардировке… Из-за этого профессор питал глубокую ненависть к американцам. С годами это стало у него навязчивой идеей. Он знал, что в силу существующих союзов Франция передаст свое изобретение США. Он этого не хотел и предпочитал отдать его другим…Проблема вдруг меняет аспект.— Ты хочешь сказать, что работаешь на Запад? Она улыбается.— Я работаю на организацию, которая продает свои услуги тем, кто больше заплатит.— А!.. Понятно…Ее откровение о предательстве профессора меня оглушило.— Ты уверена в том, что сказала о Тибодене? Что он хотел продать свое изобретение русским?— Да. Я подслушала его телефонный разговор с советским посольством… Он позвонил им в день вашего приезда и попросил отменить какую-то встречу…Какое-то время я сижу, ни о чем не думая… Вы знаете, после периодов нервного напряжения бывают такие моменты пустоты.— Ладно, одевайся! Поедем в Париж.— Что вы со мной сделаете?— Не знаю. Решать будут мои начальники… ЭПИЛОГ Утром следующего дня я захожу в кабинет Старика. Он довольно улыбается.— Мой дорогой Сан-Антонио, браво! Успех по всему фронту.— Спасибо, патрон. А что будет с девушкой? — спрашиваю я.— Я ее допросил. Она работает на одну организацию, штаб-квартира которой находится в Берне… Поскольку я не хочу устраивать вокруг дела Тибодена шумиху, то отпущу ее на все четыре стороны.— А с профессором?Старик поглаживает свою загоревшую под лучами лампы черепушку.— Мне только что позвонил из Эвре наш токсиколог. Не осталось никакой надежды..— Да, — соглашаюсь я, — так будет лучше… Я встаю и долго жму его аристократическую руку, которую он мне протягивает через стол.— Еще раз браво, Сан-Антонио.. Я выхожу, переполненный гордостью. И угадайте, кого я встречаю на лестнице?Малышку Мартин, которую только что выпустили. Она улыбается мне, я ей — Куда теперь? — спрашиваю я. — Домой, в Швейцарию? — Я подхожу к ней с игривой улыбкой. — Может быть, пообедаем вместе? А потом можно сходить в одну уютную квартирку, где есть очень поучительные японские эстампы…Она смеется.— Вы никогда не изменитесь!— Очень надеюсь, что нет…Мы выходим из конторы и уже садимся в мою машину, когда я слышу, что меня зовут. Поднимаю голову и вижу Берю, красного и небритого, высунувшегося из окна третьего этажа.— Ты уходишь? — спрашивает он.— Да. А что?Толстяк вытирает лоб черной тряпкой, которая когда-то была платком в клеточку.— Я насчет нашего клиента, — говорит он — Какого клиента?— Доктора Минивье…У меня отнимаются ноги. Господи, я ж про него забыл!— Я со вчерашнего дня бью ему морду, — сообщает Толстяк, — а он не колется. Мне продолжать массаж?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10