А-П

П-Я

 

Если там ничего не удастся, мне никто не мешает махнуть в Багдад. Но я хочу найти корабль до возвращения в Бангкок.
На самом деле, что бы там ни выдумывали целые поколения рассказчиков и режиссеров, Багдад отстоит от моря на сотни миль и никакого порта в нем нет, во всяком случае в нынешнем, известном мне Багдаде. Однако я промолчал. Тот Багдад, о котором говорил Шимп, как раз и породил длинную тень легенд. То ли он был в равной степени обязан традиции и реальности, то ли сам был источником традиции. На Спирали у истины всегда две стороны.
– Но это же очень длинный путь, – возразил я. – И сколько же мне прохлаждаться в Бангкоке?
Шимп улыбнулся.
– Да скорей всего я прибуду в Бангкок раньше тебя, knul! И успею там осмотреться. А ты не вылезай из своей гостиницы и жди! Ничего от меня не получишь – ступай вот по этому адресу, в указанное здесь время и только таким путём, как написано. – Он сунул мне в руки клочок бумаги – этикетку от консервной банки из-под сардин; края её были чистые, – видно, на банку её никогда не клеили. На обороте красивым старомодным почерком было выведено: «Место вроде таверны, на отрогах Спирали. Если меня там не будет, тогда начинай волноваться. Но главное – не приближайся к контейнеру, hoor? Слышишь? (голл. )


Так что здесь, в Бангкоке, мне надлежало сидеть как пришитому и любоваться пейзажем. И ждать, когда объявится Шимп, если объявится. Я переместился к огромному окну моего роскошного номера – на сороковом этаже, почти пентхауз – и уныло уставился на башни небоскребов из стекла и бетона, среди которых затесались шпили Большого Дворца. Даже на такой высоте за окном стояла дымка от пыли и выхлопных газов, которые не рассасывались в воздухе тропиков, и в мое обслуживаемое кондиционером пристанище проникали грохот, зной и влажная духота. Чем заняться в те несколько дней, пока не будет Шимпа? Может, он правда прискачет раньше? Куда себя девать? Я часто бывал здесь, но разыгрывать из себя туриста обычно времени не было, а сейчас – пожалуйста. Но мне ничего не хотелось. У меня даже мелькнула мысль, не включить ли телевизор, но до такого падения я ещё не дошел.
Мои мрачные размышления прервал деликатный стук в дверь. На пороге опять стоял тот несчастный посыльный с пригласительной карточкой какого-то эротического таиландского бара, и, словно немного поразмыслив, он протянул мне ещё один конверт. Я нетерпеливо надорвал его, но сообщение было не от Шимпа. На послании красовался логотип нашего проекта – они узнали от Дейва, что я нахожусь в здешнем отеле, и представитель местного филиала хотел бы в ближайшее время связаться со мной, чтобы взять на себя роль личного посредника при организации перевозок на Бали, если, конечно, меня это устроит.
Я вздохнул. Очень мило с их стороны, но личный посредник был мне нужен как рыбе зонтик, особенно в данный момент. Хорош бы я был, объясняя присланному мне серьезному помощнику, что предполагаю переправлять их драгоценное компьютерное оборудование не то на испанском галеоне, не то на меланезийских каноэ. А может, ещё более оригинальным способом. Даже мысль о таком объяснении отозвалась резким сбоем в моем организме, будто я только что слез с реактивного самолета. Шаркая ногами, я добрёл до огромной кровати в спальне и растянулся на ней. И даже созрел для того, чтобы включить тайское телевидение.
Однако меня одолел голод. Можно было позвонить, чтобы мне что-нибудь принесли, но я вспомнил про ресторан в нижнем этаже и решил, что там накормят лучше.
Вдосталь насладившись веселым satay и kaeng keow warn kai Названия индонезийских блюд.

и запив всё это тайским пивом, я уже направлялся к лифту, когда меня перехватил дежурный клерк. Осторожно покашливая, он сказал, что какие-то джентльмены с Бали просят меня оказать им честь и дать интервью – так он это назвал. Они ждут сейчас в восточном холле. Значит, местные репортеры уже объявились; я чертыхнулся в душе, но сказал, что и сам их ожидаю. И удивился, почему в ответ клерк посмотрел на меня озадаченно. Я чуть было не распорядился, чтобы ко мне в номер прислали спиртное, но вспомнил, что гости, может быть, мусульмане.
Сунув в рот мятную жвачку из корзиночки на стойке, чтобы от меня не несло пивом, я поправил галстук и прошел в восточный холл с таким видом, будто жду не дождусь этих сующих свой нос куда не надо представителей наших клиентов.
Но, увидев их, я застыл на месте. Поднявшиеся мне навстречу мужчины в костюмах, отдаленно напоминающих индийские, никак не могли быть представителями международного проекта. Их лица, одежда, весь их облик совершенно не вписывались в обстановку этого оснащенного кондиционерами филиала западного рая. Будто клочок подлинного Востока, словно замшелый корявый корень, высунулся из паркета. Именно замшелый, так как молодых людей среди них не было. Серьезные, солидные мужчины в белых или темно-синих хлопчатобумажных сюртуках и – нет, не в брюках, но в элегантно облегающих их ноги саронгах, хлопчатобумажных или шелковых. Под их аккуратными белыми шапочками вряд ли скрывались темные шевелюры. Те волосы, что были видны, белоснежные или стального оттенка, у всех оказались оттянуты назад, что подчеркивало резкие черты лица и строение черепа, и завязаны в тугой узелок либо на макушке, либо на шее. У некоторых из них были маленькие усики или короткие редкие бородки, а у самого древнего длинные седые усы топорщились на морщинистом лице, как взъерошенные перья. Цвет кожи у них был смуглее, чем у тайцев, лица круглее. Да, эти уж точно прибыли с Бали, сомнений нет.
Они все разом склонились в таком глубоком поклоне, вытянув правую руку и придерживая короткие посохи, что и я вынужден был поклониться тоже. И тут старший из группы – со взъерошенными усами – взял инициативу на себя.
– Selamat malam! Добрый вечер! Вы будете tuan … Господин (индонез. ).

– он поколебался, – Фии-ша? Меня зовут pemangku Священник, но не самой высшей касты.

Вай-ян Садья. Я премного благодарен вам, tuan, что вы так любезно согласились принять нас.
Он произносил все английские слова так же странно, как и мое имя, поэтому я не сразу разобрал, что он хоть и не соблюдает грамматические правила, но говорит по-английски вполне сносно. Деваться мне было некуда – я пробормотал какие-то обычные банальности и предложил прохладительные напитки. Большинство из моих гостей выбрало кока-колу, кто-то индийское пиво и мехонское виски – жуткий напиток из сахарного тростника, а один господин – высокий и седовласый, привольно раскинувшийся в кресле, тогда как другие аккуратно примостились на краешках стульев, – заказал ирландский портер. Кланяясь и благодаря, он заглянул мне в глаза с насмешливой улыбкой, что в Индонезии равносильно плевку в лицо, и откинулся в кресле с видом отдыхающего льва. Его седые со стальным отливом волосы обрамляли жесткое лицо с высокими скулами, аккуратными усиками и короткой бородкой. Из-под тяжелых бровей смотрели глубоко посаженные желтоватые глаза. Я сразу решил, что он брамин, а может быть, какой-нибудь аристократ – родственник раджи или сын султана, кичащийся тем, что знаком со всеми западными обычаями. Несомненно, он задавал тон в этой компании.
В почтительном молчании мы потягивали напитки и приглядывались друг к другу. В конце концов я взял инициативу в свои руки.
– Что ж, господа, по-моему, вам пока не за что благодарить меня, я ведь ещё не знаю, кто вы и какова цель вашего визита.
– Разве это не ясно, tuan? – возразил седовласый, выступавший первым. – Мы – священнослужители с Бали, приехали в Бангкок как делегация конференции всех священников острова. Всех священников – не только pedan-das, то есть браминов, но и pemangku – каким являюсь я, мы служим храмам, и sunguhu – священников более низкого ранга, даже balians usada и dalangs – священников для простого народа, но больше всего на конференции было klian subaks, то есть священников, служащих воде.
Я вежливо кивнул, хотя все сказанное мне мало понравилось.
– Я о них слышал. Чем я могу вам помочь?
Старик расправил плечи.
– Нас выбрали потому, что мы самые старшие по возрасту и по рангу, а также потому, что мы можем разговаривать с теми, кто служит этому «проекту управления водными ресурсами», на ingerrish Английский (индонез. ).

, который вы понимаете. И мы просим выслушать то, что мы приехали сказать.
Я развел руками.
– Спасибо. Конечно, я выслушаю все, что вы хотите сказать. Только лучше бы вы заранее связались со мной, тогда вам не пришлось бы тратить силы на поездку – я сам скоро приеду на Бали.
Старик снова поклонился.
– Благодарим. Мы это знаем. Но вы должны выслушать нас здесь. Это очень, очень важно. Такого большого совещания священников у нас ещё никогда не бывало. Столько народу собралось, чтобы защитить то, чем мы так дорожим! Мы пришли просить вас – нет, умолять, tuan, любой ценой остановить этот проект !
Он не подчеркивал последние слова, они были чуть ли не пропеты – тихо и с мягким акцентом. Тем не менее они, как ножи, вонзились между нами да так и застряли, все ещё дрожа.
Я выпрямился, с трудом сдерживая желание прямо спросить: почему? Надо было пускать в ход весь мой дипломатический опыт.
– В таком случае, господа, я тем более не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне. Я же не вхожу в состав осуществляющих проект. Моя фирма только помогает ему на контрактной основе. Надо апеллировать к вашему правительству, к управлению проекта…
Старик поднял посох.
– Много, много раз мы обращались к правительству Явы. Они притворяются, что слушают нас, но это не так. И к создателям проекта мы обращались – нас все слушают, но всё зря. Потом мы узнали, что им никак не удается доставить их машины на Бали, и мы возликовали. Но появились вы и привезли эти машины сюда. Без вас никто с этими машинами ничего сделать не сможет, так что все зависит от вас.
– Не могу с вами согласиться, – быстро, но не резко, чтоб это не прозвучало оскорбительно, возразил я. – Моя фирма действительно может отказаться от перевозок, правда, при этом мы пострадаем в финансовом плане – придется платить штрафы; ну, впрочем, это неважно. Но больше пострадаю я, пострадает положение – и моё, и моей фирмы. А я знаю, как в вашем обществе много значит потерять лицо или положение – называйте это как хотите, так что вы должны меня понять. Чтобы решиться на такой убийственный для меня шаг, я должен знать, за что я буду так жестоко расплачиваться. Пока вы мне не объяснили, какие причины вынуждают вас обращаться ко мне с такой просьбой. Не объяснили ничего. Мы же, в моей фирме, приняли решение помочь проекту, так как считаем его осуществление важным добрым делом.
Священники обменялись мрачными взглядами и тихо загудели, так тихо, что я не мог ничего разобрать. Они всё прекрасно поняли. У старика от разочарования исказилось лицо, и он собрался что-то сказать, но развалившийся в кресле старый лев вдруг выпрямился и постучал по полу своим посохом. У посоха на конце, как и у двух-трех других, был хрустальный шарик, но только у него этот шарик держала искусно сделанная золоченая лапа. На когтистые лапы были похожи и его руки – такой удивительной длиной отличались его ногти, а это говорило о том, что он вёл праздный образ жизни и трудиться ему нужды не было. Наверное, он принадлежал к высшей касте священнослужителей Бали – pedanda, исповедующих своеобразный индуизм. К тому же, судя по виду, он был очень богат. Старик и остальные сразу примолкли.
А он встал с кресла и поклонился мне, поклонился чопорно, будто считал, что я такой обходительности не заслуживаю. Он был очень высок для жителя Бали – с меня ростом. Длинным худым лицом он тоже отличался от сородичей, будто в нём сильнее проявлялась кровь древних индийских повелителей Бали. У него был сильный, крутой подбородок и узкий горбатый нос, с продолговатых мочек ушей, полускрытые волосами, свешивались золотые побрякушки. Они казались скорее данью сану, чем украшениями. Это было суровое лицо, невозмутимое, без единой морщинки, не тронутое – словно оно принадлежало животному – сильными переживаниями: лицо фанатика.
– Мое имя Ида Пагус Мпу Бхарадах, – сказал он, и, хоть акцент у него был сильный, по-английски он говорил лучше, чем старик, четко, сжато и точно. – Следует ли нам понимать вас так, что вы даже не подозреваете, какие интересы кроются за этим якобы добрым делом, которое вы намерены поддерживать? И не понимаете, что проект несёт ни больше ни меньше как гибель нашему острову?
Он говорил спокойно – откровенно выражать гнев в этой части света считается унизительным. Открытое оскорбление, пусть даже нанесённое раджой последнему подметальщику улиц, здесь явление необычное.
Я сам с трудом удерживался в рамках.
– С моей точки зрения, сэр, для вашего острова гибельно, если проект не осуществится. Единственная цель проекта – других я не вижу – сохранять и справедливо распределять драгоценную пресную воду.
– «Сохранять»! «Справедливо распределять»! – фыркнул Бхарадах. – И вы ещё говорите, что слышали о нашей древней системе subak ! Да уже сколько веков благодаря храмам subak на нашем острове поддерживается Божественное Равновесие! А вы хотите всё это уничтожить своими машинами, которые везёте к нам через море! Погибнут не только храмы subak, погибнет всё! Все наши освященные временем обычаи, наша связь с богами и нашими предками! Всё это будет исковеркано! Мы должны будем жить под контролем чужаков, нами будут управлять продажные ставленники враждебного нам правительства, которое издавна стремится превратить Бали в презренный слепок с Явы!
Пронёсся одобрительный гул. Мы вступили на скользкую почву. Как говорил управляющий железнодорожными перевозками грузов, большая часть Индонезии и её центральное правительство исповедуют ислам. До сих пор они сохраняли разумный нейтралитет по отношению к верованиям острова Бали. Однако ходили слухи, что фундаменталистские группировки жаждут это изменить. И нетерпимость, видимо, проявлялась не только с их стороны – представители Бали отвечали тем же.
Я медленно взвешивал каждое слово:
– Сожалею, если дело обстоит таким образом, но не имею права вмешиваться, это уж вам и правительству решать. Но, хотите вы того или нет, мир меняется. Чтобы ваш остров уцелел, необходимо пойти навстречу новому, навстречу прогрессу.
– Необходимо?
Все, кроме этого Бхарадаха, молчали, но хотя комната была просторной, он, казалось, заполнял её всю, даже давил на стены.
– Всё, что ново, есть зло! Правительство тянет к нам свою руку с kelod , с моря, а море – рассадник зла. Их проклятые школы так учат детей индонезийскому языку, что молодые люди не знают разницы между высокой и низкой речью, не знают, к какой касте как следует обращаться, и говорят на идиотском наречии, которое никому не нравится и всех оскорбляет. Нашу молодежь учат неприлично наряжаться, хотя раньше одежды на нас было мало или мы ходили обнаженными, как того требует наш климат. Наших детей учат забывать предков и жить сегодняшним днем, презирать мудрость прошлого и предпочитать ей сомнительную теперешнюю науку. Нынче они не знают своего места в жизни; радость жизни общиной, святость desa Desa – деревня (индонез. ).

навсегда подорваны. – Он презрительно взмахнул головой.
Кого-то мне этот жест напомнил. Кого? Уж не Шимпа ли?
– Для вас, рождённого безликим, бесчеловечным городом, – продолжал он, – всё это ничего не значит, но если бы вы побывали в нашей стране до того, как решили диктовать нам, что хорошо и что плохо, то поняли бы, где кроется истинная мудрость. Наши храмы – это наша страна в миниатюре, вся страна – от раскрытых ворот, candi bentar – к морю, до усыпальницы Гунунга Агунга в самом северном конце острова на Священной горе. Так и каждая община, каждый дом – это вселенная для тех, кто в них обитает. Вот это – правильный образ жизни, так положено, это порядок, не изменившийся с древнейших времен.
Он холодно улыбнулся и проследовал к окну, за которым под напоминающим гигантский оранжевый зонт заходящим солнцем кипел и шумел Бангкок. Бхарадах, словно перечеркивая этот вид, взмахнул своим посохом. Солнце отразилось в стеклянном набалдашнике, и солнечный зайчик стрельнул мне в глаза.
– Вот он! Вот ваш прогресс! Ваша новая жизнь! И ради этого ты хочешь предложить нам пожертвовать нашим древним укладом?
– Нет конечно! – воскликнул я, отчаянно моргая, так как перед глазами у меня до сих пор плясали огненные круги. – Я имею в виду рост населения, туристов, средства массовой информации, климат… Всё ведь меняется, хотите вы этого или нет. Дело не в нашем проекте или каком-то другом. Вам необходим прогресс, но не оборотная его сторона, а лучшая – современная медицина, современное образование, современная ирригация…
– Ничего этого нам не нужно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46