– Он уставился на брата: – Именно это всегда было важно!
– Не всем нравится всю жизнь ловить устриц или проверять крабовые ловушки, – огрызнулся Кэм. – Они дали нам жизнь и считали, что мы должны воспользоваться ею, как захотим.
– Ну ты-то, положим, всегда делал, что хотел.
– Мы все это делали, – вмешался Филип. – Но если в последние месяцы с отцом что-то происходило, ты, Этан, должен был сказать нам.
– Откуда я мог знать, черт побери?! На самом деле он подозревал что-то неладное, просто не смог разобраться в этом и решил не обращать внимания. Теперь, слушая пыхтение аппарата, поддерживающего дыхание отца, Этан мучился угрызениями совести.
– Ты же был рядом, – заметил Кэм.
– Да, я был. А ты не был… много лет.
– Хочешь сказать, что, если бы я остался в Сент-Крисе, он не врезался бы в тот чертов столб? Господи! – Кэм устало пригладил волосы. – Очень умно.
– Если бы ты или вы оба были рядом, он просто не взваливал бы на себя так много! Каждый раз, когда я заходил к нему, он или торчал на этой проклятой лестнице, или катил тележку, или красил свою лодку. А ведь он все еще работал три дня в неделю в колледже, читал лекции, вел семинары, проверял экзаменационные работы. Ему было почти семьдесят!
– Только шестьдесят семь. – Филипу показалось, что его сердце ледяная клешня обхватила. – И он всегда был здоров как бык.
– Нет, в последнее время нет. Он худел и выглядел очень усталым, изможденным. Ты не мог это не видеть.
– Ладно, ладно. – Филип поскреб небритое! лицо. – Я давно предлагал ему сбавить темп. Очевидно, ему было слишком тяжело управляться с ребенком, но отговорить его было невозможно.
– Всегда вы ссоритесь… – раздался вдруг негромкий голос, и все трое резко обернулись.
– Папа! – Этан вздрогнул и наклонился первым.
– Я позову врача.
– Нет. Останься, – пробормотал Рэй, прежде чем Филип успел выбежать из палаты.
Это возвращение – даже на минуту – стоило ему невероятных усилий. И он понимал, что времени у него очень мало. Душа и тело уже казались отделенными друг от друга, хотя он чувствовал теплые руки на своих руках, слышал голоса сыновей, различал в них страх и гнев.
Он устал. О Господи, как же он устал! И как же ему необходима Стелла. Но он не мог уйти, не исполнив последний долг.
– Послушайте меня.
Каждое веко, казалось, весило несколько фунтов, но Рэй заставил себя открыть глаза, постарался сфокусировать зрение. Его сыновья, три чудесных дара судьбы… Он сделал для них все, что было в его силах, постарался воспитать их настоящими мужчинами. Теперь они нужны ему, чтобы помочь еще одному ребенку. Необходимо, чтобы они и без него остались командой.
– Мальчик… – Даже слова казались тяжелыми, Рэй с трудом выталкивал их из себя. – Этот мальчик – мой. Теперь ваш. Сохраните его, чего бы это ни стоило. Позаботьтесь о нем. – Большие ладони, когда-то такие сильные, отчаянно пытались сжать руки сыновей. – Дайте слово!
– Мы позаботимся о нем, – в этот момент Кэм пообещал бы достать с неба луну и звезды. – Мы будем заботиться о нем, пока ты снова не встанешь на ноги.
– Этан, – Рэй судорожно вдохнул воздух через респиратор. – Ему понадобится твое терпение, твое сердце. Я знаю, что они у тебя есть, именно поэтому ты такой хороший моряк.
– Не волнуйся о Сете. Мы присмотрим за ним.
– Филип…
– Я здесь, – Филип подошел ближе, низко наклонился к отцу. – Мы все здесь.
– А у тебя очень хорошие мозги. Я уверен: ты придумаешь, как все устроить. Не отдавайте мальчика. Вы – братья. Помните, что вы – братья. Я так горжусь вами! Всеми вами. Вы – Куины. – Рэй с трудом улыбнулся. – А теперь вы должны дать мне уйти.
– Я приведу врача!
Пока Кэм и Этан пытались привести отца в сознание, Филип выбежал из палаты.
Никто из них не заметил, как замерший в кресле мальчик крепко сжал веки, сдерживая жгучие слезы.
2
Люди шли поодиночке и группами, чтобы похоронить и помянуть Рэя Куина. Он был не просто одним из жителей Сент-Кристофера, крохотной точки на географической карте. Он был для многих учителем и другом, человеком, которому можно было довериться. В неудачные для рыбаков годы он помогал организовывать сбор средств для их семей или вдруг находил десятки временных работ, без которых люди не протянули бы суровую зиму.
Если у студента возникали трудности, Рэй умудрялся выкроить лишний час для индивидуальных занятий. Он преподавал в университете литературу, на его лекциях аудитории всегда были заполнены до предела, и редко кто из учеников забывал профессора Куина.
Он упорно верил во взаимопомощь, считал ее самым главным в жизни и на практике убеждался в ее плодотворности.
Но, может быть, главной его заслугой было то, что из троих никому не нужных мальчишек он вырастил мужчин.
Когда все ушли с кладбища, могила Рэя Куина была засыпана цветами, над ней было пролито много искренних слез. Поэтому, когда в расходящейся толпе поползли сплетни, их быстро заглушали, но некоторые непроизвольно вслушивались в перешептывания.
Сексуальный скандал, супружеская измена, внебрачный ребенок, самоубийство…
Смехотворно! Невероятно! Большинство так и говорили и искренне верили в свои слова, тем не менее сплетня, словно сама собой, передавалась дальше.
Кэм не слышал это шушуканье. Его горе было таким огромным, таким невыносимым, что он целиком погрузился в собственные мрачные мысли. Когда умерла мать, он справился. Он был готов к ее смерти, поскольку видел, как она страдает, и даже молился о том, чтобы ее страдания скорее закончились. Но эта потеря была слишком неожиданной, слишком резкой, и ей не предшествовала смертельная болезнь, которую можно было бы винить.
В доме толпилось слишком много народу: людей, желавших выразить сочувствие или поделиться воспоминаниями. Кэму не нужны были их воспоминания, он не мог справиться с собственными.
Он сидел один на причале, который десятки раз помогал чинить Рэю. Рядом с ним покачивался двадцати четырехфутовый шлюп, на котором все они плавали много раз. Кэм вспомнил лодку, которая была у Рэя в то первое лето, – крохотная алюминиевая парусная яхта, которая все равно казалась Кэму роскошной.
Он помнил, как Рэй учил его ходить под парусом, управляться с такелажем, менять курс. Он отчетливо помнил охватившее его волнение, когда в первый раз Рэй позволил ему встать за штурвал. «Смотри, как она тебя слушается», – сказал тогда Рэй. Соленый ветер в лицо, развернувший белый парус, скорость и свобода, но самое главное – доверие! Именно оно в одно мгновение перевернуло жизнь мальчишки, выросшего на жестоких улицах.
Может быть, тогда, в тот подернутый знойной дымкой день, под раскаленным добела солнечным шаром мальчишка превратился в мужчину? Так или иначе, это сделал Рэй – сделал легко, с улыбкой.
Кэм услышал шаги за спиной, но не обернулся, продолжая смотреть на воду. Филип остановился рядом с ним.
– Почти все ушли.
– Это хорошо.
Филип сунул руки в карманы.
– Они приходили ради папы. Он был бы им благодарен.
– Да, наверное… – Кэм устало закрыл глаза и надавил пальцами на веки. – Но я исчерпал слова, не знаю, что говорить и как.
– Я понимаю… – Филип действительно поднимал брата, хотя красивые слова были его профессией. Он помолчал, наслаждаясь тишиной и морской прохладой после духоты переполненного людьми дома. – Грейс убирается в кухне. Сет ей помогает. Похоже, Грейс ему нравится.
– Она хорошо выглядит. – Кэм с трудом отвлекся от мыслей об отце: невозможно было думать о ком-то другом. – Трудно поверить, что у нее есть ребенок. Кажется, она развелась с мужем?
– Год или два назад. Он смылся перед самым рождением малышки Обри, – Филип со свистом выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. – Кэм, нам надо многое обсудить.
Кэм узнал этот тон, означавший, что пора заняться делом, и мгновенно ощетинился.
– Я хотел пройтись под парусом. Сегодня хороший ветер.
– Проветришься позже.
Кэм повернул голову и вежливо возразил:
– Я предпочел бы сделать это сейчас.
– Поговаривают, что отец совершил самоубийство.
Кэм несколько секунд озадаченно смотрел на брата, затем вскочил.
– Что за чушь, черт побери?!
Филип с мрачным удовлетворением подумал, что ему все-таки удалось привлечь внимание Кэма.
– Говорят, что он нарочно нацелился на тот столб.
– Бред собачий! Кто это говорит, будь он проклят?
– Некоторые… и у них есть кое-какие причины. Это касается Сета.
– При чем тут Сет? – Кэм в ярости зашагал по узкому причалу. – Его считают сумасшедшим, потому что он взял мальчишку? Разумеется, безумием было брать любого из нас, но при чем тут несчастный случай?
– Я слышал, что Сет – его сын. Родной сын. Ведь мама не могла иметь детей… Кэм остановился как вкопанный.
– Господи, Фил, ты хочешь сказать, что он изменял ей? Что он спал с другой женщиной и она родила ему ребенка?
– Я этого не говорю.
Кэм подошел так близко, что чуть не уперся лицом в лицо брата.
– Так что же ты говоришь, черт побери?
– Я передаю тебе то, что слышал, – спокойно сказал Филип. – Мы не должны отмахиваться от этого. Нужно во всем разобраться.
– Разобраться?! Ты должен был разбить в кровь тот лживый рот, что посмел сказать это! Но у тебя кишка тонка.
– Думаешь, я не способен на то, что ты собираешься сделать сейчас со мной? Ты ведь именно так расправляешься с неприятностями? Просто колотишь, пока человек не заткнется? – Рассвирепев, Филип оттолкнул Кэма. – Рэй был и моим отцом, черт побери! Ты был у него первым, но не единственным.
– Тогда почему ты слушал эти враки и не заступился за него? Побоялся запачкать руки? Повредить маникюр? Если бы ты не был таким проклятым чистюлей…
Взметнувшийся кулак Филипа попал Кэму точно в челюсть. Удар был нанесен с такой силой, что голова Кэма резко откинулась назад. Он зашатался, однако сумел быстро восстановить равновесие и одобрительно кивнул:
– Ну что же, давай.
Филип в бешенстве стал стаскивать пиджак, но нападения с тыла не ожидал и, едва успев выругаться, свалился с причала в воду.
Отфыркиваясь, он вынырнул и смахнул мокрые волосы с глаз.
– Сукин сын! Ты, сукин сын!
Этан, сунув большие пальцы в передние карманы джинсов, спокойно смотрел, как Филип встает и бредет к причалу.
– Охлади свой пыл, – кротко предложил он.
– Этот костюм – от «Хуго Босса», – пробормотал Филип.
– Для меня это пустой звук. – Этан оглянулся на Кэма. – А для тебя?
– Он хочет сказать, что потратит целое состояние на химчистку.
– Ты тоже, – сказал Этан и неожиданным резким движением столкнул Кэма в воду. – Нашли время и место для драки! Когда вы оба вытащите из воды свои задницы и высушитесь, приходите поговорить. Я на время отослал Сета к Грейс. Выплюнув воду, Кэм прищурился:
– И с чего это вдруг ты стал главным?
– Мне кажется, я здесь единственный, кто сохранил здравый смысл.
Этан отвернулся и неторопливо зашагал прочь. Кэм и Филип ухватились за край причала и обменялись долгими сердитыми взглядами. Наконец Кэм вздохнул.
– Мы сбросим его позже, – сказал он. Восприняв эти слова как шаг к примирению, Филип кивнул. Подтянувшись, он сел на причал и развязал погибший шелковый галстук.
– Я тоже любил его. Как и ты. Как вы оба.
– Я знаю. – Кэм сдернул туфли и вылил из них воду. – Что-то я совсем расклеился. Ненавижу все это! Я не хотел смотреть, как его зарывают в землю!
– И все-таки ты был там. А это главное. Для него.
Кэм стянул носки, галстук, пиджак.
– Кто сказал тебе о… кто сказал все это об отце?
– Грейс. Услышала разговоры и подумала, что мы должны знать. Она рассказала мне и Этану утром. И она плакала. – Филип приподнял брови. – Все еще считаешь, что я должен был отколотить ее?
Кэм швырнул погубленные туфли в воду.
– Я хочу знать, кто все это начал и почему.
– Кэм, ты видел Сета?
Очевидно, ветер добрался до самых костей – иначе откуда эта неуместная дрожь?
– Конечно, видел. – Кэм нахмурился и двинулся к дому.
– Посмотри повнимательнее, – пробормотал Филип.
Когда двадцать минут спустя Кэм, обсохший и согревшийся, в свитере и джинсах вошел в кухню, Этан уже сварил кофе и достал виски.
Кухня была большой, уютной, с длинным деревянным столом в центре. Старая плита, потемневшие изрезанные поверхности рабочих столов. Несколько лет назад подумывали поменять плиту, но потом заболела Стелла, и о ремонте забыли.
На столе стояла большая плоская деревянная ваза, вырезанная Этаном в школьной мастерской. Она стояла на этом самом месте с того дня, как Этан принес ее домой, и чаще была заполнена письмами, записками и прочими домашними мелочами, чем фруктами, для которых была предназначена. Из трех широких окон без штор открывался вид на двор и залив за ним.
За стеклянными дверцами шкафчиков виднелась простая белая керамическая посуда, аккуратно расставленная. В таком же порядке содержались и все ящички. На этом настаивала Стелла. Она всегда говорила: «Если мне нужна ложка, я не собираюсь искать ее целый час».
Все было как прежде, только дверцу холодильника теперь не покрывали фотографии, газетные вырезки, записки, почтовые открытки и детские рисунки, прикрепленные разноцветными магнитами.
Кэм с болью в сердце подумал, что родители никогда больше не войдут сюда.
– Кофе крепкий, – заметил Этан. – Как и виски. Выбирай.
– Я выпью и то, и другое. – Кэм налил кофе в кружку, плеснул туда же «Джонни Уокера» и сел к столу. – Ну что? Больше не будешь меня бить?
– Я тебя не бил, просто немного привел в чувство. – Этан отошел к окну с нетронутым виски в руке. – Но я все еще думаю, что ты мог бы почаще бывать здесь в последние годы. Впрочем, если и не мог, теперь это уже не имеет значения.
– Этан, я не рыбак. Я делаю то, что умею. Они ждали от нас именно этого.
– Наверное, ты прав. – Этан никогда не мог понять желания сбежать из дома, из убежища. От любви. Но какой теперь смысл обсуждать это или продолжать возмущаться? Или обвинять. – Просто в доме много работы.
– Я заметил.
– Я, конечно, должен был заходить почаще и помогать отцу. Всегда кажется, что времени полно, а потом вдруг обнаруживаешь, что уже поздно. Задние ступеньки прогнили, надо их заменить. Я все собирался сделать это. – Этан повернулся к вошедшему в кухню Филипу: – Рассказывай ты, Фил. У тебя получится лучше и быстрее. Грейс вечером работает, поэтому может занять Сета только на пару часов.
– Хорошо. – Филип налил себе кофе и не стал садиться, просто оперся спиной о рабочий стол. – Говорят, что несколько месяцев тому назад к отцу приезжала какая-то женщина. Она явилась в колледж, устроила небольшой скандал, но в тот раз никто не обратил на нее особого внимания.
– Что за скандал?
– Ворвалась в его кабинет, кричала, плакала. Затем отправилась к декану и попыталась обвинить отца в сексуальных домогательствах.
– Чушь собачья.
– Похоже, декан подумал точно так же. – Филип налил себе вторую чашку кофе и сел за стол. – Женщина заявила, что отец преследовал ее, когда она была студенткой. Но в архивах не нашли никаких сведений о том, что она училась в колледже. Тогда она сказала, что посещала только отцовский курс, поскольку не могла себе позволить полное обучение. Однако и это никто не смог подтвердить. Так что отцовская репутация выстояла, и казалось, вопрос исчерпан.
– Отец был потрясен, – вставил Этан. – Он, правда, не говорил об этом со мной. Ни с кем не говорил. Но потом уехал куда-то примерно на неделю. Сказал мне, что едет во Флориду порыбачить. А вернулся с Сетом.
– Ты хочешь сказать, что люди думают, будто он – отец мальчишки? Что он имеет какое-то отношение к шлюшке, которая молчала – сколько? Десять, двенадцать лет? И только потом решила жаловаться?
– Тогда никто особенно над этим не задумывался, – ответил Филип. – Не первый раз отец привез домой беспризорника. Но потом всплыли деньги…
– Какие деньги?!
– За последние три месяца он выписал три чека: один – на десять тысяч долларов, другой – на пять, и еще один – на десять тысяч. Все – на имя Глории Делотер. Кто-то из банковских служащих это заметил и шепнул кому-то еще. Потому что женщину, пытавшуюся обвинить Рэя в сексуальных домогательствах, звали именно Глорией Делотер!
– Почему никто из вас не сообщил мне о том, что здесь происходит?
– Я узнал о деньгах всего несколько недель назад. – Этан уставился на содержимое стакана, решил, что виски поможет больше, если будет внутри его, а не снаружи, и выпил залпом. – Когда я спросил об этом отца, он сказал, что важен только мальчик. Сказал, чтобы я не волновался. Когда все уладится, он объяснит. Понимаешь, он попросил меня об отсрочке и выглядел таким… беззащитным. Ты не представляешь, что я чувствовал! Он был таким испуганным, старым, хрупким. Короче говоря, я решил подождать. Если бы ты видел его тогда, Кэм, может быть, ты решил бы так же. – Виски и чувство вины смешались с негодованием и горем; Этан удрученно покачал головой. – Но, как оказалось, я ошибся.
1 2 3 4 5
– Не всем нравится всю жизнь ловить устриц или проверять крабовые ловушки, – огрызнулся Кэм. – Они дали нам жизнь и считали, что мы должны воспользоваться ею, как захотим.
– Ну ты-то, положим, всегда делал, что хотел.
– Мы все это делали, – вмешался Филип. – Но если в последние месяцы с отцом что-то происходило, ты, Этан, должен был сказать нам.
– Откуда я мог знать, черт побери?! На самом деле он подозревал что-то неладное, просто не смог разобраться в этом и решил не обращать внимания. Теперь, слушая пыхтение аппарата, поддерживающего дыхание отца, Этан мучился угрызениями совести.
– Ты же был рядом, – заметил Кэм.
– Да, я был. А ты не был… много лет.
– Хочешь сказать, что, если бы я остался в Сент-Крисе, он не врезался бы в тот чертов столб? Господи! – Кэм устало пригладил волосы. – Очень умно.
– Если бы ты или вы оба были рядом, он просто не взваливал бы на себя так много! Каждый раз, когда я заходил к нему, он или торчал на этой проклятой лестнице, или катил тележку, или красил свою лодку. А ведь он все еще работал три дня в неделю в колледже, читал лекции, вел семинары, проверял экзаменационные работы. Ему было почти семьдесят!
– Только шестьдесят семь. – Филипу показалось, что его сердце ледяная клешня обхватила. – И он всегда был здоров как бык.
– Нет, в последнее время нет. Он худел и выглядел очень усталым, изможденным. Ты не мог это не видеть.
– Ладно, ладно. – Филип поскреб небритое! лицо. – Я давно предлагал ему сбавить темп. Очевидно, ему было слишком тяжело управляться с ребенком, но отговорить его было невозможно.
– Всегда вы ссоритесь… – раздался вдруг негромкий голос, и все трое резко обернулись.
– Папа! – Этан вздрогнул и наклонился первым.
– Я позову врача.
– Нет. Останься, – пробормотал Рэй, прежде чем Филип успел выбежать из палаты.
Это возвращение – даже на минуту – стоило ему невероятных усилий. И он понимал, что времени у него очень мало. Душа и тело уже казались отделенными друг от друга, хотя он чувствовал теплые руки на своих руках, слышал голоса сыновей, различал в них страх и гнев.
Он устал. О Господи, как же он устал! И как же ему необходима Стелла. Но он не мог уйти, не исполнив последний долг.
– Послушайте меня.
Каждое веко, казалось, весило несколько фунтов, но Рэй заставил себя открыть глаза, постарался сфокусировать зрение. Его сыновья, три чудесных дара судьбы… Он сделал для них все, что было в его силах, постарался воспитать их настоящими мужчинами. Теперь они нужны ему, чтобы помочь еще одному ребенку. Необходимо, чтобы они и без него остались командой.
– Мальчик… – Даже слова казались тяжелыми, Рэй с трудом выталкивал их из себя. – Этот мальчик – мой. Теперь ваш. Сохраните его, чего бы это ни стоило. Позаботьтесь о нем. – Большие ладони, когда-то такие сильные, отчаянно пытались сжать руки сыновей. – Дайте слово!
– Мы позаботимся о нем, – в этот момент Кэм пообещал бы достать с неба луну и звезды. – Мы будем заботиться о нем, пока ты снова не встанешь на ноги.
– Этан, – Рэй судорожно вдохнул воздух через респиратор. – Ему понадобится твое терпение, твое сердце. Я знаю, что они у тебя есть, именно поэтому ты такой хороший моряк.
– Не волнуйся о Сете. Мы присмотрим за ним.
– Филип…
– Я здесь, – Филип подошел ближе, низко наклонился к отцу. – Мы все здесь.
– А у тебя очень хорошие мозги. Я уверен: ты придумаешь, как все устроить. Не отдавайте мальчика. Вы – братья. Помните, что вы – братья. Я так горжусь вами! Всеми вами. Вы – Куины. – Рэй с трудом улыбнулся. – А теперь вы должны дать мне уйти.
– Я приведу врача!
Пока Кэм и Этан пытались привести отца в сознание, Филип выбежал из палаты.
Никто из них не заметил, как замерший в кресле мальчик крепко сжал веки, сдерживая жгучие слезы.
2
Люди шли поодиночке и группами, чтобы похоронить и помянуть Рэя Куина. Он был не просто одним из жителей Сент-Кристофера, крохотной точки на географической карте. Он был для многих учителем и другом, человеком, которому можно было довериться. В неудачные для рыбаков годы он помогал организовывать сбор средств для их семей или вдруг находил десятки временных работ, без которых люди не протянули бы суровую зиму.
Если у студента возникали трудности, Рэй умудрялся выкроить лишний час для индивидуальных занятий. Он преподавал в университете литературу, на его лекциях аудитории всегда были заполнены до предела, и редко кто из учеников забывал профессора Куина.
Он упорно верил во взаимопомощь, считал ее самым главным в жизни и на практике убеждался в ее плодотворности.
Но, может быть, главной его заслугой было то, что из троих никому не нужных мальчишек он вырастил мужчин.
Когда все ушли с кладбища, могила Рэя Куина была засыпана цветами, над ней было пролито много искренних слез. Поэтому, когда в расходящейся толпе поползли сплетни, их быстро заглушали, но некоторые непроизвольно вслушивались в перешептывания.
Сексуальный скандал, супружеская измена, внебрачный ребенок, самоубийство…
Смехотворно! Невероятно! Большинство так и говорили и искренне верили в свои слова, тем не менее сплетня, словно сама собой, передавалась дальше.
Кэм не слышал это шушуканье. Его горе было таким огромным, таким невыносимым, что он целиком погрузился в собственные мрачные мысли. Когда умерла мать, он справился. Он был готов к ее смерти, поскольку видел, как она страдает, и даже молился о том, чтобы ее страдания скорее закончились. Но эта потеря была слишком неожиданной, слишком резкой, и ей не предшествовала смертельная болезнь, которую можно было бы винить.
В доме толпилось слишком много народу: людей, желавших выразить сочувствие или поделиться воспоминаниями. Кэму не нужны были их воспоминания, он не мог справиться с собственными.
Он сидел один на причале, который десятки раз помогал чинить Рэю. Рядом с ним покачивался двадцати четырехфутовый шлюп, на котором все они плавали много раз. Кэм вспомнил лодку, которая была у Рэя в то первое лето, – крохотная алюминиевая парусная яхта, которая все равно казалась Кэму роскошной.
Он помнил, как Рэй учил его ходить под парусом, управляться с такелажем, менять курс. Он отчетливо помнил охватившее его волнение, когда в первый раз Рэй позволил ему встать за штурвал. «Смотри, как она тебя слушается», – сказал тогда Рэй. Соленый ветер в лицо, развернувший белый парус, скорость и свобода, но самое главное – доверие! Именно оно в одно мгновение перевернуло жизнь мальчишки, выросшего на жестоких улицах.
Может быть, тогда, в тот подернутый знойной дымкой день, под раскаленным добела солнечным шаром мальчишка превратился в мужчину? Так или иначе, это сделал Рэй – сделал легко, с улыбкой.
Кэм услышал шаги за спиной, но не обернулся, продолжая смотреть на воду. Филип остановился рядом с ним.
– Почти все ушли.
– Это хорошо.
Филип сунул руки в карманы.
– Они приходили ради папы. Он был бы им благодарен.
– Да, наверное… – Кэм устало закрыл глаза и надавил пальцами на веки. – Но я исчерпал слова, не знаю, что говорить и как.
– Я понимаю… – Филип действительно поднимал брата, хотя красивые слова были его профессией. Он помолчал, наслаждаясь тишиной и морской прохладой после духоты переполненного людьми дома. – Грейс убирается в кухне. Сет ей помогает. Похоже, Грейс ему нравится.
– Она хорошо выглядит. – Кэм с трудом отвлекся от мыслей об отце: невозможно было думать о ком-то другом. – Трудно поверить, что у нее есть ребенок. Кажется, она развелась с мужем?
– Год или два назад. Он смылся перед самым рождением малышки Обри, – Филип со свистом выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. – Кэм, нам надо многое обсудить.
Кэм узнал этот тон, означавший, что пора заняться делом, и мгновенно ощетинился.
– Я хотел пройтись под парусом. Сегодня хороший ветер.
– Проветришься позже.
Кэм повернул голову и вежливо возразил:
– Я предпочел бы сделать это сейчас.
– Поговаривают, что отец совершил самоубийство.
Кэм несколько секунд озадаченно смотрел на брата, затем вскочил.
– Что за чушь, черт побери?!
Филип с мрачным удовлетворением подумал, что ему все-таки удалось привлечь внимание Кэма.
– Говорят, что он нарочно нацелился на тот столб.
– Бред собачий! Кто это говорит, будь он проклят?
– Некоторые… и у них есть кое-какие причины. Это касается Сета.
– При чем тут Сет? – Кэм в ярости зашагал по узкому причалу. – Его считают сумасшедшим, потому что он взял мальчишку? Разумеется, безумием было брать любого из нас, но при чем тут несчастный случай?
– Я слышал, что Сет – его сын. Родной сын. Ведь мама не могла иметь детей… Кэм остановился как вкопанный.
– Господи, Фил, ты хочешь сказать, что он изменял ей? Что он спал с другой женщиной и она родила ему ребенка?
– Я этого не говорю.
Кэм подошел так близко, что чуть не уперся лицом в лицо брата.
– Так что же ты говоришь, черт побери?
– Я передаю тебе то, что слышал, – спокойно сказал Филип. – Мы не должны отмахиваться от этого. Нужно во всем разобраться.
– Разобраться?! Ты должен был разбить в кровь тот лживый рот, что посмел сказать это! Но у тебя кишка тонка.
– Думаешь, я не способен на то, что ты собираешься сделать сейчас со мной? Ты ведь именно так расправляешься с неприятностями? Просто колотишь, пока человек не заткнется? – Рассвирепев, Филип оттолкнул Кэма. – Рэй был и моим отцом, черт побери! Ты был у него первым, но не единственным.
– Тогда почему ты слушал эти враки и не заступился за него? Побоялся запачкать руки? Повредить маникюр? Если бы ты не был таким проклятым чистюлей…
Взметнувшийся кулак Филипа попал Кэму точно в челюсть. Удар был нанесен с такой силой, что голова Кэма резко откинулась назад. Он зашатался, однако сумел быстро восстановить равновесие и одобрительно кивнул:
– Ну что же, давай.
Филип в бешенстве стал стаскивать пиджак, но нападения с тыла не ожидал и, едва успев выругаться, свалился с причала в воду.
Отфыркиваясь, он вынырнул и смахнул мокрые волосы с глаз.
– Сукин сын! Ты, сукин сын!
Этан, сунув большие пальцы в передние карманы джинсов, спокойно смотрел, как Филип встает и бредет к причалу.
– Охлади свой пыл, – кротко предложил он.
– Этот костюм – от «Хуго Босса», – пробормотал Филип.
– Для меня это пустой звук. – Этан оглянулся на Кэма. – А для тебя?
– Он хочет сказать, что потратит целое состояние на химчистку.
– Ты тоже, – сказал Этан и неожиданным резким движением столкнул Кэма в воду. – Нашли время и место для драки! Когда вы оба вытащите из воды свои задницы и высушитесь, приходите поговорить. Я на время отослал Сета к Грейс. Выплюнув воду, Кэм прищурился:
– И с чего это вдруг ты стал главным?
– Мне кажется, я здесь единственный, кто сохранил здравый смысл.
Этан отвернулся и неторопливо зашагал прочь. Кэм и Филип ухватились за край причала и обменялись долгими сердитыми взглядами. Наконец Кэм вздохнул.
– Мы сбросим его позже, – сказал он. Восприняв эти слова как шаг к примирению, Филип кивнул. Подтянувшись, он сел на причал и развязал погибший шелковый галстук.
– Я тоже любил его. Как и ты. Как вы оба.
– Я знаю. – Кэм сдернул туфли и вылил из них воду. – Что-то я совсем расклеился. Ненавижу все это! Я не хотел смотреть, как его зарывают в землю!
– И все-таки ты был там. А это главное. Для него.
Кэм стянул носки, галстук, пиджак.
– Кто сказал тебе о… кто сказал все это об отце?
– Грейс. Услышала разговоры и подумала, что мы должны знать. Она рассказала мне и Этану утром. И она плакала. – Филип приподнял брови. – Все еще считаешь, что я должен был отколотить ее?
Кэм швырнул погубленные туфли в воду.
– Я хочу знать, кто все это начал и почему.
– Кэм, ты видел Сета?
Очевидно, ветер добрался до самых костей – иначе откуда эта неуместная дрожь?
– Конечно, видел. – Кэм нахмурился и двинулся к дому.
– Посмотри повнимательнее, – пробормотал Филип.
Когда двадцать минут спустя Кэм, обсохший и согревшийся, в свитере и джинсах вошел в кухню, Этан уже сварил кофе и достал виски.
Кухня была большой, уютной, с длинным деревянным столом в центре. Старая плита, потемневшие изрезанные поверхности рабочих столов. Несколько лет назад подумывали поменять плиту, но потом заболела Стелла, и о ремонте забыли.
На столе стояла большая плоская деревянная ваза, вырезанная Этаном в школьной мастерской. Она стояла на этом самом месте с того дня, как Этан принес ее домой, и чаще была заполнена письмами, записками и прочими домашними мелочами, чем фруктами, для которых была предназначена. Из трех широких окон без штор открывался вид на двор и залив за ним.
За стеклянными дверцами шкафчиков виднелась простая белая керамическая посуда, аккуратно расставленная. В таком же порядке содержались и все ящички. На этом настаивала Стелла. Она всегда говорила: «Если мне нужна ложка, я не собираюсь искать ее целый час».
Все было как прежде, только дверцу холодильника теперь не покрывали фотографии, газетные вырезки, записки, почтовые открытки и детские рисунки, прикрепленные разноцветными магнитами.
Кэм с болью в сердце подумал, что родители никогда больше не войдут сюда.
– Кофе крепкий, – заметил Этан. – Как и виски. Выбирай.
– Я выпью и то, и другое. – Кэм налил кофе в кружку, плеснул туда же «Джонни Уокера» и сел к столу. – Ну что? Больше не будешь меня бить?
– Я тебя не бил, просто немного привел в чувство. – Этан отошел к окну с нетронутым виски в руке. – Но я все еще думаю, что ты мог бы почаще бывать здесь в последние годы. Впрочем, если и не мог, теперь это уже не имеет значения.
– Этан, я не рыбак. Я делаю то, что умею. Они ждали от нас именно этого.
– Наверное, ты прав. – Этан никогда не мог понять желания сбежать из дома, из убежища. От любви. Но какой теперь смысл обсуждать это или продолжать возмущаться? Или обвинять. – Просто в доме много работы.
– Я заметил.
– Я, конечно, должен был заходить почаще и помогать отцу. Всегда кажется, что времени полно, а потом вдруг обнаруживаешь, что уже поздно. Задние ступеньки прогнили, надо их заменить. Я все собирался сделать это. – Этан повернулся к вошедшему в кухню Филипу: – Рассказывай ты, Фил. У тебя получится лучше и быстрее. Грейс вечером работает, поэтому может занять Сета только на пару часов.
– Хорошо. – Филип налил себе кофе и не стал садиться, просто оперся спиной о рабочий стол. – Говорят, что несколько месяцев тому назад к отцу приезжала какая-то женщина. Она явилась в колледж, устроила небольшой скандал, но в тот раз никто не обратил на нее особого внимания.
– Что за скандал?
– Ворвалась в его кабинет, кричала, плакала. Затем отправилась к декану и попыталась обвинить отца в сексуальных домогательствах.
– Чушь собачья.
– Похоже, декан подумал точно так же. – Филип налил себе вторую чашку кофе и сел за стол. – Женщина заявила, что отец преследовал ее, когда она была студенткой. Но в архивах не нашли никаких сведений о том, что она училась в колледже. Тогда она сказала, что посещала только отцовский курс, поскольку не могла себе позволить полное обучение. Однако и это никто не смог подтвердить. Так что отцовская репутация выстояла, и казалось, вопрос исчерпан.
– Отец был потрясен, – вставил Этан. – Он, правда, не говорил об этом со мной. Ни с кем не говорил. Но потом уехал куда-то примерно на неделю. Сказал мне, что едет во Флориду порыбачить. А вернулся с Сетом.
– Ты хочешь сказать, что люди думают, будто он – отец мальчишки? Что он имеет какое-то отношение к шлюшке, которая молчала – сколько? Десять, двенадцать лет? И только потом решила жаловаться?
– Тогда никто особенно над этим не задумывался, – ответил Филип. – Не первый раз отец привез домой беспризорника. Но потом всплыли деньги…
– Какие деньги?!
– За последние три месяца он выписал три чека: один – на десять тысяч долларов, другой – на пять, и еще один – на десять тысяч. Все – на имя Глории Делотер. Кто-то из банковских служащих это заметил и шепнул кому-то еще. Потому что женщину, пытавшуюся обвинить Рэя в сексуальных домогательствах, звали именно Глорией Делотер!
– Почему никто из вас не сообщил мне о том, что здесь происходит?
– Я узнал о деньгах всего несколько недель назад. – Этан уставился на содержимое стакана, решил, что виски поможет больше, если будет внутри его, а не снаружи, и выпил залпом. – Когда я спросил об этом отца, он сказал, что важен только мальчик. Сказал, чтобы я не волновался. Когда все уладится, он объяснит. Понимаешь, он попросил меня об отсрочке и выглядел таким… беззащитным. Ты не представляешь, что я чувствовал! Он был таким испуганным, старым, хрупким. Короче говоря, я решил подождать. Если бы ты видел его тогда, Кэм, может быть, ты решил бы так же. – Виски и чувство вины смешались с негодованием и горем; Этан удрученно покачал головой. – Но, как оказалось, я ошибся.
1 2 3 4 5