— Да?
Лили сама удивилась тому, что его слова ее расстроили. Ведь она хотела побыть одна, ведь ей лучше, когда она одна.
— Что ж, не буду вас задерживать.
— А хотите, сходим вместе? Посмотрите на наших лошадей.
— На лошадей? Но…
Не трусь, сказала она себе. Он тебе ничего плохого не сделает.
— Да, с удовольствием. Если я не буду вам мешать.
— Ни в коем случае.
Адам знал, что руку предлагать ей не нужно — испугается, а потому просто повернулся и первым стал спускаться по лестнице.
Многие видели, как Адам и средняя дочь Джека уходят. Интересный факт, есть о чем посплетничать. В конце концов, девчонка — дочь Джека, хотя, конечно, яблоко от яблони упало далеко. Какая-то она тихая, безответная, не то что Уилла. Та умеет постоять за себя. Да и за словом в карман не полезет. Что думает — то и говорит. Старшая дочь Джека — еще та штучка. Расхаживает по дому с гордым видом, поглядывает на всех сверху вниз, а уж разодета, словно на картинке. Все видели, как она вела себя на кладбище. Холодная, как ледышка, ни одной слезинки не проронила. Но красотка, ничего не скажешь. У Джека все дочки красивые, а старшей достались от отца глаза — такие же пронзительно-голубые и жестокие.
Эта особа из Калифорнии в шикарных туфлях, кажется, воображала, что она птица более высокого полета, но многие из присутствующих хорошо помнили ее мамашу, танцовщицу из Лас-Вегаса, любившую заливисто похохотать и не стеснявшуюся в выражениях. Сравнение было явно не в пользу дочери.
Но Тэсс Мэрси было глубоко наплевать, что о ней думают остальные. Она приехала в эту чертову дыру с одной-единственной целью — ознакомиться с завещанием. Пусть ей выдадут то, что полагается. Как только она получит свою долю наследства (сколько бы ни отвалил ей старый ублюдок, все будет мало), так немедленно раз и навсегда отряхнет прах Монтаны с каблучков своих изысканных туфелек.
— Вернусь самое позднее в понедельник, — сказала она в трубку своего мобильного телефона. Движения Тэсс были резкими, дергаными; казалось, эта женщина представляет собой сгусток нервной энергии. Она уединилась в какой-то комнате; судя по виду, это был рабочий кабинет, чтобы спокойно поговорить со своим агентом. Звериные головы, которыми густо были увешаны стены кабинета, отвлекали ее от делового разговора.
— Сценарий закончен, — проговорила она быстро, провела пальцами по гладким темным волосам и улыбнулась невидимому собеседнику. — Конечно, гениальный, какой же еще!.. В понедельник вручу тебе из рук в руки… Не торопи меня, Аира. Сначала прочтешь сценарий, потом будешь его продавать. Только поторопись, у меня на счете денег кот наплакал.
Она пристроила трубку поудобнее и, сосредоточенно поджав губы, плеснула себе немного бренди из хрустального графина. В ухо ей гудел Голливуд, сыпля заверениями и обещаниями, а за окном прогуливались Лили и Адам.
Любопытно, подумала Тэсс и отхлебнула бренди. Маленькая мышка гуляет с Благородным Туземцем.
Перед поездкой Тэсс навела кое-какие справки и потому знала, что Адам Вулфчайлд — сын третьей, последней жены Джека Мэрси. Мальчику было восемь лет, когда его мать вышла замуж за владельца ранчо. Адам был индейцем из племени черноногих, во всяком случае, с изрядной долей индейской крови. Мать его была наполовину итальянкой. Адам прожил на ранчо двадцать пять лет и, судя по всему, большой карьеры не сделал — нянчится с лошадьми, живет в маленьком домике.
Тэсс рассчитывала выжать из ранчо куда больше.
Что касается Лили, то о ней удалось выяснить немногое: разведена, детей нет, все время переезжает с места на место. Очевидно, бегает от мужа, который использует ее в качестве боксерской груши. В сердце Тэсс шевельнулось нечто, похожее на жалость, но это опасное чувство было немедленно заглушено. Не хватало еще сантиментов. Бизнес есть бизнес.
Мать Лили была фотографом. Она приехала в Монтану, чтобы поснимать «настоящий Запад». Вместо этого она «сняла» самого Джека Мэрси. Правда, большого счастья это ей, кажется, не принесло.
И наконец, младшая из сестер, Уилла. Тэсс стиснула зубы. Эту старый подонок оставил при себе, выгонять не стал.
Что ж, она и есть хозяйка ранчо, тут уж не поспоришь. Тэсс пожала плечами. Ну и ради бога. Она здесь пахала, ей тут и жить. Но с Тэсс ей придется поделиться, и малым куском от нее не отделаешься.
Тэсс посмотрела вдаль, увидела бескрайнюю равнину, похожую на поверхность Луны. Брезгливо передернулась, отвернулась от окна. Скорей бы уж домой, в город.
— В понедельник, Аира, — оборвала она надоедливый голос в трубке. — У тебя в офисе, ровно в двенадцать. Потом можешь пригласить меня на обед.
Не прощаясь, Тэсс повесила трубку.
Максимум — три дня, мысленно пообещала она себе и приподняла бокал, приветствуя глядевшую на нее со стены лосиную голову. Три дня, и баста. Прочь из этой дыры. Назад, в лоно цивилизации.
— Ты и без меня знаешь, что внизу ждут гости, — заявила Бесс Принта, уперев руки в костлявые бока.
Точно таким же безапелляционным тоном она разговаривала с Уиллой, когда той было десять лет.
Уилла как раз натягивала джинсы — Бесс вломилась, не постучавшись. Такое уж у нее было обыкновение, в светские условности она не верила. Уилла огрызнулась точно так же, как огрызалась в десятилетнем возрасте:
— Ну так не напоминай.
Она нагнулась, чтобы надеть сапоги.
— Грубить некрасиво.
— Работа — тоже вещь некрасивая, но делать ее все-таки надо.
— У тебя достаточно работников, чтобы ранчо один день обошлось без твоего присмотра. Еще не хватало, чтобы сегодня, в день похорон, ты уехала куда-то по делам. Так не годится.
Весь моральный и общественный кодекс Бесс Принта сводился к двум понятиям: «годится» и «не годится». Экономка была похожа на птичку: маленькая, щуплая, кожа да кости. При этом она обожала сладости и могла за один присест слопать целую гору блинов. Бесс утверждала, что ей пятьдесят восемь лет (на самом деле она подправила год рождения в документах), и очень гордилась своей ярко-рыжей шевелюрой, которую втайне подкрашивала хной. Непокорные волосы она затягивала в тугой узел на затылке.
Голос у Бесс был грубый, как сосновая кора, на лице — ни морщинки. Вздернутый ирландский носик, ярко-зеленые глаза. Руки у Бесс были маленькие, но ловкие. Характер крутой и вспыльчивый.
Сжимая костлявые кулаки, Бесс приблизилась к Уилле и посмотрела на нее свирепо снизу вверх:
— Немедленно отправляйся вниз и займись гостями.
— А кто будет заниматься работой?
Уилла выпрямилась. В сапогах она возвышалась над Бесс на добрые шесть дюймов, но это ничего не меняло. Между нею и экономкой постоянно шла борьба за власть.
— И потом, это не мои гости. Я их сюда не звала.
— Они пришли засвидетельствовать уважение. Обижать их не годится.
— Нет, они пришли совать свой нос в наши дела. Пора им убираться восвояси.
— Кое-кто, возможно, пришел из любопытства, — пожала плечами Бесс, — но многие хотели повидаться с тобой.
— А я с ними видеться не хочу.
Уилла резко развернулась, взяла шляпу и подошла к окну. Там были горы, темная полоса леса, заснеженные хребты. Вечная красота и тайна мироздания.
— Они мне не нужны. Я задыхаюсь среди всей этой толпы. Поколебавшись, Бесс положила руку ей на плечо. Джек Мэрси терпеть не мог всяких нежностей. Он строго-настрого запретил обнимать, целовать, баловать свою дочь. Такой порядок был заведен еще с тех пор, когда Уилла лежала в колыбельке. Что ж, Бесс обнимала и ласкала девочку, когда рядом не было никого постороннего. Иначе Джек выставил бы ослушницу за порог, как это произошло с его первыми двумя женами.
— Деточка, ты погорюй, легче будет.
— Он умер и похоронен. Горюй не горюй — ничего не изменишь. — Но все же Уилла прикрыла своей ладонью руку, лежавшую у нее на плече. — Бесс, он даже не сказал мне, что болен. В эти последние недели я могла бы ухаживать за ним, могла бы попрощаться с ним по-человечески.
— Он был гордым человеком, — ответила Бесс, а сама подумала, что Джек был ублюдком, эгоистичным ублюдком. — Даже хорошо, что рак свел его в могилу так быстро. Он почти не мучился. Джек не перенес бы долгой болезни, извелся бы, и тогда тебе пришлось бы туго.
— Так или иначе, его уже нет. — Уилла разгладила поля шляпы, нахлобучила ее пониже. — У меня скот, рабочие. Все теперь зависит от меня, я не могу бездельничать. Ранчо «Мэрси» стоит, как стояло, и здесь по-прежнему распоряжается член семьи Мэрси.
— Что ж, поступай как знаешь.
По опыту Бесс знала, что, если уж речь зашла о работе, препираться бессмысленно.
— Но к ужину вернись. Я прослежу, чтобы ты поела как следует.
— Хорошо. Только сначала выстави отсюда весь этот сброд. Она вышла из комнаты и по боковой лестнице спустилась на первый этаж восточного крыла. Даже отсюда был слышен гул голосов, а временами даже раскаты смеха. Уилла с отвращением хлопнула дверью и вышла на заднее крыльцо. Там сидели и курили двое.
Уилла недобро посмотрела на мужчину постарше, потягивавшего пиво из горлышка.
— Наслаждаешься жизнью, Хэм?
Саркастическое замечание ничуть не смутило Хэмилтона Доусона. Когда-то он учил Уиллу кататься на пони, не раз залечивал ей царапины и ушибы, когда она падала из седла. Это он преподал ей науку ковбойской жизни: как орудовать лассо, как стрелять из винтовки, как освежевать оленя.
Хэм неторопливо затянулся, выпустил из-под седой бороды облачко дыма и неспешно сказал:
— Добрый… вечер.
— Я хочу, чтобы ты проверил, в порядке ли изгородь на северо-западном участке.
— Проверено, — лаконично ответил Хэм.
Он был коренаст, плечист, кривоног. На ранчо Хэм был кем-то вроде управляющего и, по его разумению, разбирался в делах не хуже, чем девчонка.
— Отправил туда ремонтную бригаду. Брюстер и Маринад на горном пастбище. Мы потеряли там пару коров. Похоже, кугуар поработал. Ничего, Брюстер с ним разберется. Этот парень любит пострелять.
— Я поговорю с ним, когда он вернется.
— Само собой. — Хэм выпрямился, поправил на голове серый блин, который считался у него шляпой. — Пора телят отгонять.
— Да, помню.
Хэм в этом не сомневался, но все же удовлетворенно кивнул.
— Поеду, проверю, как ремонтники поработали. Жалко, что с твоим стариком так вышло.
Уилла знала, что эти простые слова, произнесенные в самом конце разговора, честнее и искренней, чем цветистые соболезнования, которыми ее потчевали на похоронах.
— Я тоже потом загляну туда.
Хэм кивнул ей и собеседнику и, шагая вразвалочку, направился к лошади.
— Как ты, Уилл, держишься? — спросил второй мужчина. Она пожала плечами, удивляясь на себя, что никак не может решиться на серьезный и важный разговор.
— Знаешь, давай лучше завтра, — сказала она. — Завтра будет легче. Как по-твоему?
Нэйт отлично знал, что завтра легче не будет, но ничего не сказал. Отхлебнул пива, вздохнул. Он приехал сюда из-за Уиллы. Нэйт Торренс был другом, соседом, скотоводом, а также адвокатом, который вел дела Джека Мэрси. Нэйт с тоской подумал о завтрашнем дне. Уиллу ждет тяжелый удар.
— Пошли пройдемся. — Он поставил бутылку на перила, взял Уиллу под руку. — Хочется ноги размять.
Ноги у Торренса были длинные. К семнадцати годам он вымахал на шесть футов два дюйма, но на этом не остановился. Теперь, в тридцать три года, Нэйт имел шесть футов и шесть дюймов, да к тому же еще был тощ, как оглобля. Пшеничные патлы свисали из-под шляпы на глаза, а глаза были такими же синими, как монтанское небо. Лицо адвоката было обветренным и загорелым. Длинные руки со здоровенными пятернями, огромные ступни. При всем при этом Нэйт умудрялся двигаться с поразительной грациозностью.
Он был похож на ковбоя, ходил ковбойской походкой, но сердце у Нэйта было нежное. По крайней мере в том, что касалось его семьи, его лошадей и стихов Китса. Однако, когда речь заходила о делах юридических, Нэйт был тверже гранита. Здесь все для него было просто, все делилось на две категории: правильно или неправильно.
К Уилле Мэрси относился с искренней симпатией и очень мучился из-за того, что придется подвергнуть ее тяжкому испытанию.
— У меня еще никто из близких не умирал, — сказал Нэйт вслух. — Поэтому я не могу сказать, как другие: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь».
Они прошли мимо кухни, мимо амбара, мимо курятника, откуда доносилось отчаянное кудахтанье.
— Мы с ним не были близки. Он вообще никого к себе не допускал. Поэтому я и сама не знаю, что я сейчас чувствую…
— На ранчо… — Нэйт запнулся, ибо тема была деликатной. — На ранчо столько работы.
— Ничего. У меня хорошие работники, хорошая земля, хороший скот. — Она с улыбкой посмотрела на своего спутника. — И еще у меня хорошие друзья.
— Уилл, ты можешь на меня рассчитывать. На меня и на всех остальных.
— Знаю.
Она смотрела на загоны для скота, на хозяйственные постройки, на дома и еще дальше — туда, где земля сливалась с бездонным небом.
— Род Мэрси владеет этой землей больше ста лет. Мы выращивали скот, сеяли пшеницу, разводили лошадей. Я знаю, как это делается. Все останется по-прежнему, ничего не изменится.
Все изменится, подумал Нэйт. Уже изменилось. Мира, о котором говорит Уилла, больше нет. Его перевернул с ног на голову человек, который недавно умер. У этого человека было каменное сердце. И лучше известить девушку об этом прямо сейчас, пока она не села в седло и не ускакала в прерию.
— Знаешь, давай-ка прочтем завещание прямо сейчас, — решительно заявил он.
Глава 2
Кабинет Джека Мэрси находился на втором этаже и был размером с танцевальный зал. Стены здесь были обшиты золотистой сосной, выросшей на землях Джека и отполированной до янтарного блеска. Казалось, все помещение наполнено солнечным сиянием. Из высоченных окон открывался вид на ранчо: куда ни глянешь, всюду только пастбища и небо. Джек любил повторять, что из этих окон ему видно все самое важное, что только есть в жизни. Поэтому штор на окнах не было.
Пол был устлан коврами из его коллекции, кресла обиты бордовой и коричневой кожей. Эти цвета Джек любил больше всего.
На стенах красовались охотничьи трофеи — головы лосей, туров, медведей, оленей. В углу угрожающе вздыбилось чучело здоровенного черного гризли: пасть оскалена, стеклянные глазки яростно горят, когти выпущены.
Здесь же, за стеклом, было выставлено любимое оружие покойного. От прадеда остались «винчестер» и допотопный «кольт». Сам Джек отдавал предпочтение винтовке «браунинг» (ею-то он и завалил медведя), «мосбергу», использовавшемуся для охоты на птиц, и «магнуму» сорок четвертого калибра для средней дичи.
Это была мужская комната, где и пахло по-мужски — кожей, деревом и еще кубинским табаком, которому покойный отдавал предпочтение.
Сделанный на заказ письменный стол походил на целое озеро с отполированной гладью. В тумбах разместилось множество выдвижных ящиков, окованных сияющей медью. Сейчас за этим столом сидел Нэйт Торренс, перелистывая бумаги. Он не торопился — ждал, пока все рассядутся и утихнут.
Тэсс чувствовала себя здесь весьма неуютно, словно пивная бочка на церковном празднике, подумала она. На ковбоя-юриста Тэсс бросила весьма скептический взгляд. Надо же, поди, разоделся во все самое лучшее. Парень вообще-то собой не дурен, только уж больно смахивает на деревенщину. Похож на молодого Джимми Стюарта — долговязый, тихий и сексапильный. Но дылда, который носит габардиновый костюм с ковбойскими сапогами, совсем не в ее вкусе.
Поскорей бы уж закончился весь этот балаган. Тэсс покосилась на вздыбленного гризли, на ободранного горного козла, на выставленный вдоль стены арсенал. Ну и местечко, подумала она. Ну и народец.
Рядом с ковбоем-юристом сидела тощая пигалица с крашенными хной волосами. Она целомудренно поджала костлявые ноги, торчавшие из-под кошмарной черной юбки. Тут как тут был и Благородный Туземец: небесной красоты лицо с загадочными глазами плюс запах конюшни.
Лили, как обычно, нервничает, подумала Тэсс. Кулачки сжала, голову опустила, только синяк все равно не спрятать. Миленькая, хрупкая. Похожа на птичку, по ошибке попавшую в стаю стервятников.
Сердце Тэсс дрогнуло, и она поспешно перевела взгляд на Уиллу.
Девочка-ковбой, скривилась Тэсс. Упрямая, молчаливая и скорее всего жуткая дура. Что ж, по крайней мере джинсы и ковбойская рубашка идут ей больше, чем мешковатое платье, в которое она вырядилась на похоронах. Надо признать, девчонка смотрится совсем неплохо — вон как живописно развалилась в кожаном кресле, закинув ногу на ногу. Смуглое лицо словно высечено из камня.
Судя по тому, что Уилла на похоронах не уронила ни одной слезинки, большой любви к папаше она тоже не питала.
Для всех присутствующих это всего лишь бизнес, заключила Тэсс и нетерпеливо забарабанила пальцами по подлокотнику.
Словно услышав ее мысли, Нэйт поднял голову и взглянул ей в глаза. Тэсс поежилась — показалось, будто адвокат видит ее насквозь.
1 2 3 4 5 6 7 8