А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В умывальнике Лебенталь моментально преобразился. Здесь он казался гораздо решительнее, чем в бараке.
— Осел!
— Сам придурок.
Лебенталь уже знал кое-кого из торговцев. Он бы, пожалуй, поторговался с одноглазым, если бы ему не нужно было искать Бетке. После этого ему предлагали еще кислую капусту, кость и несколько картофелин — все по баснословной цене. В самом дальнем углу он заметил молодого паренька с женскими чертами лица, который, казалось, забрел сюда случайно. Он что-то жадно ел из консервной банки; Лебенталь даже на расстоянии мог видеть, что это отнюдь не баланда. Тем более что тот усиленно жевал. Рядом с ним стоял хорошо упитанный заключенный лет сорока, который тоже явно не вписывался в интерьер умывальника. Он без сомнения принадлежал к лагерной аристократии. Его лысая жирная голова лоснилась. Рука его медленно ползла вниз по спине паренька. Волосы юноши не были острижены. Они были тщательно расчесаны на пробор. И сам он был весь опрятен и чист.
Лебенталь отвернулся. Потеряв надежду разыскать Бетке, он хотел было уже вернуться к одноглазому с морковкой, как вдруг увидел того, кого искал. Бетке решительно пробирался в тот угол, где стоял смазливый паренек, бесцеремонно расталкивая торговцев и покупателей. Лебенталь преградил ему путь. Бетке оттолкнул его в сторону и остановился перед юношей.
— Так вот ты где, оказывается, шляешься, Людвиг! Блядское твое отродье! Наконец-то я тебя застукал!
Людвиг ничего ему не ответил. Испуганно уставившись на него, он давился пищей, торопясь поскорее проглотить то, что было во рту.
— С этим паскудой! С этим лысым кухонным кобелем! — ядовито прибавил Битке.
Кухонный кобель не обращал никакого внимания на Бетке.
— Ешь, мой мальчик, — произнес он лениво. — Я дам тебе еще, если ты не наешься.
Бетке, побагровев, ударил кулаком по банке. Содержимое ее выплеснулось Людвигу в лицо. Кусок картошки упал на пол. Два скелета бросились к нему и сцепились друг с другом. Бетке пинками отогнал их прочь.
— Ты что — мало получал жратвы от меня? — вновь повернулся он к Людвигу.
Людвиг, съежившись, обеими руками прижимая банку к груди, испуганно смотрел то на Бетке, то на Лысого.
— Похоже, что мало, — бросил «кухонный кобель» в сторону Бетке. — Ешь, не обращай внимания, — сказал он юноше. — Не хватит, — я принесу еще. Я не такой. И бить я тебя никогда не буду.
Бетке готов был броситься на Лысого с кулаками. Но он не решался. Он не знал, какими тот располагал связями. Такие вещи в лагере были чрезвычайно важны. Если Лысый окажется любимчиком кухонного капо, то эта драка может иметь для него, Бетке, печальные последствия. У кухонного начальства мощные связи. Говорили даже, что оно проворачивает свои темные дела вместе со старостой лагеря и несколькими эсэсовцами. А его собственный капо, наоборот, не доверял ему. Бетке понимал, что тот не станет рвать за него глотку. Потому что он вовремя не позаботился о том, чтобы подмазать его. Весь лагерь был опутан сетями интриг. Если он сейчас не проявит благоразумие, он может запросто лишиться своего места и снова превратиться в простого заключенного. Прощай тогда возможность бывать в городе, а значит — и тот скромный доход, который ему обеспечивали поездки на вокзал и в депо.
— Что это все значит? — спросил он Лысого уже спокойнее.
— А тебе какое дело?
Бетке судорожно глотнул.
— Мне до этого есть дело. — Он повернулся к Людвигу. — Кто тебе раздобыл этот костюм?
Пока Бетке говорил с Лысым, Людвиг поспешно прикончил содержимое банки и, бросив ее на пол, неожиданно быстро шмыгнул между ними и стал пробиваться к выходу. Два скелета уже дрались за право выскоблить и вылизать банку.
— Приходи еще! — крикнул Лысый Людвигу вдогонку. — У меня этого добра хватает!
Он рассмеялся. Бетке попытался было схватить паренька, но споткнулся об одного из барахтавшихся на полу скелетов. Поднявшись, он с досады наступил каблуком на чью-то руку. Один из скелетов запищал, как мышь. Другой, его соперник улизнул с банкой, воспользовавшись неожиданной помощью.
Лысый засвистел мелодию вальса «Южные розы» и вызывающе медленно прошел мимо Бетке. Он и в самом деле был неплохо упитан и даже имел живот. Толстый зад его покачивался при ходьбе. Почти все заключенные, работавшие на кухне, были в теле. Бетке плюнул ему вслед. Но плюнул так осторожно, что попал всего лишь в Лебенталя.
— Это ты? — буркнул он сердито. — Ну, что надо? Пошли. Откуда ты знаешь, что я здесь?
Лебенталь не отвечал ни на один из вопросов. Он уже приступил к работе. А на работе он не любил лишних разговоров. У него было два клиента, которые заинтересовались коронкой Ломана: Бетке и другой заключенный, старший одной из внешних команд. Обоим нужны были деньги. Старший был в кабале у некоей Матильды, с которой он работал на одной фабрике и которая время от времени за определенную мзду соглашалась встретиться с ним наедине. Она весила почти двести фунтов и казалась ему сказочной красавицей. В лагере, где основным чувством было чувство голода, вес служил мерой красоты. Он предложил Лебенталю несколько фунтов картошки и фунт жира. Лебенталь отказался и теперь мысленно поздравил себя с этим. Он мгновенно оценил коммерческое значение только что разыгравшейся перед ним сцены и теперь делал ставку на педераста. Извращенная любовь казалась ему более жертвенной, чем обыкновенная. После того, что он увидел, он просто обязан был поднять цену.
— Коронка при тебе? — спросил Бетке.
— Нет.
Они тем временем уже вышли из барака.
— Я не привык покупать кота в мешке.
— Коронка как коронка. Задний зуб. Солидное, довоенное золото.
— Ни хрена! Сначала покажи! Иначе не о чем толковать.
Лебенталь знал, что здоровяк Бетке просто отобрал бы у него коронку, если бы он вздумал показать ее. И он ничего не смог бы сделать. Если бы он пожаловался, его бы повесили.
— Хорошо. Нет так нет, — произнес он невозмутимо. — С другими разговаривать проще.
— «С другими»! — передразнил Бетке. — Болтун! Ты сначала найди хоть одного.
— У меня есть несколько желающих. Кстати, один из них только что был здесь.
— Да что ты говоришь? Хотел бы я видеть этого «желающего»! — Бетке презрительно посмотрел вокруг. Он знал, что покупка коронки имеет смысл только для того, у кого есть связь с городом.
— Ты сам видел моего клиента минуту назад, — сказал Лебенталь. Это была ложь.
Бетке раскрыл рот от неожиданности.
— Что? Этот лысый кобелина?
Лебенталь поднял плечи.
— Раз я здесь, значит должна быть на то причина… Может, кто-то хочет сделать другу подарок, и для этого ему нужны деньги. На воле золото пользуется спросом. Еды-то у него хватает — чтобы меняться.
— Хитрая твоя рожа! — зло прошипел Бетке. — Старая лиса!
Лебенталь молча приподнял ставни своих тяжелых век и снова захлопнул их.
— Что-нибудь такое, чего не достать в лагере, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Что-нибудь шелковое, например.
У Бетке перехватило дыхание.
— Сколько? — прохрипел он.
— Семьдесят пять, — твердо произнес Лебенталь. — Льготная цена. — Он собирался запросить тридцать.
Бетке долго молча смотрел на него.
— А ты знаешь, что я тебя запросто могу отправить на виселицу?
— Конечно. Если сможешь доказать. Но какой тебе от этого толк? Никакого. Тебе нужна коронка. Так что давай говорить, как деловые люди.
Бетке помолчал немного.
— Только денег не будет, — сказал он, наконец. — Еда. Понял?
Лебенталь не спешил с ответом.
— Заяц, — продолжал Бетке. — Мертвый заяц. Попал под колеса. Что скажешь?
— Твой заяц — это кошка или собака?
— Заяц, тебе говорят. Я сам его переехал.
— Так кошка или собака?
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
— Собака, — не выдержал Бетке.
— Овчарка?
— «Овчарка»! А слона не хочешь?.. Пес средних размеров. Что-то вроде терьера. Жирный.
Лебенталь сохранял непроницаемую мину. Собака — это значит мясо. Невероятное везение.
— Мы не сможем ее сварить. Даже содрать шкуру. У нас для этого ничего нет.
— Шкуру я и сам могу содрать.
Бетке все больше воодушевлялся. Он понимал, что не может конкурировать с Лысым по части еды. Значит, чтобы отвоевать Людвига, он должен был раздобыть что-нибудь такое, чего нельзя достать в лагере. «Шелковые трусы», — подумал он. Это наверняка подействовало бы, да и ему самому от этого польза — лишнее удовольствие.
— Ладно, я даже сварю ее тебе, — добавил он.
— Все равно это все слишком сложно. Тогда нам нужен еще и нож.
— Нож? Зачем тебе нож?
— У нас ведь нет ножей. Чем же мы ее будем резать? Лысый мне сказал…
— Ну ладно, ладно! — нетерпеливо оборвал его Бетке. — Нож так нож. — «Трусы хорошо бы голубые. Или лиловые. Лучше лиловые. Рядом с депо как раз есть магазин. Там можно что-нибудь подобрать. Капо отпустит, куда он денется. А коронку можно продать дантисту, там же, рядом с магазином…» — Черт с тобой, будет тебе и нож. Но на этом — все!
Лебенталь видел, что больше сейчас из него не выжать.
— Ну и, само собой, конечно, буханка хлеба, — деловито произнес он. — Мясо едят с хлебом. Когда?
— Завтра вечером. Как стемнеет. За уборной. Приноси коронку.
— Это молодой терьер?
— Слушай, ты что, вообще рехнулся? Откуда я могу знать? Так себе, не молодой и не старый. А что?
— Если старый, то варить надо дольше.
Бетке, казалось, вот-вот вцепится Лебенталю зубами в глотку.
— Та-ак… А еще какие будут пожелания? — спросил он сдавленным голосом. — Брусничный соус? Икра?..
— Как насчет хлеба?
— Насчет хлеба я тебе ничего не говорил.
— А Лысый…
— Заткнись ты со своим Лысым!.. Там видно будет. — Бетке вдруг заторопился. Ему не терпелось завести как следует Людвига, рассказав ему о трусах. В конце концов, пусть этот кухонный жеребец его откармливает, он ничего не имеет против. А он потом вдруг возьмет и выложит свой запасной козырь — трусы! Людвиг тщеславен. А нож можно стащить. Хлеб тоже не проблема. А собака — никакой не терьер, а всего лишь такса. — Значит, завтра вечером, — буркнул он на прощанье. — Жди за уборной.
Лебенталь отправился обратно. Он все еще не мог поверить в свою удачу. В бараке он, конечно, скажет — заяц. Не потому, что кто-то мог побрезговать собачьим мясом — кое-кто в лагере уже пробовал есть мясо с трупов, — а просто потому, что это маленькое удовольствие — слегка преувеличить успех — было неотъемлемой частью всякого бизнеса. А кроме того, он всегда относился к Ломану с симпатией, и ему хотелось как можно выгоднее обменять его коронку, чтобы это непременно было что-нибудь особенное. Нож легко будет потом продать, а это новый оборотный капитал.
Вечер был сырой, и по лагерю ползли белые клочья тумана. Лебенталь осторожно, крадучись, пробирался сквозь темень в барак. Мясо и хлеб он спрятал под курткой.
Неподалеку от барака он увидел на дороге чью-то тень, которая, словно маятник, раскачивалась из стороны в сторону. Простые заключенные так не ходили. Приглядевшись, он узнал старосту блока 22. Хандке шагал по дороге так, как будто это была палуба корабля. Лебенталь прекрасно понимал, что это означало. У Хандке, который, похоже, где-то крепко выпил, начинался очередной приступ бешенства. Попасть в барак так, чтобы он не заметил, предупредить остальных и спрятать мясо уже было нельзя. Поэтому Лебенталь бесшумно скользнул за угол барака и притаился в тени.
Первым, кто попался Хандке под руку, был Вестхоф.
— Эй ты! — крикнул Хандке.
Вестхоф остановился.
— Ты почему не в бараке?
— Я иду в уборную.
— Ты сам — уборная. А ну иди сюда!
Вестхоф подошел ближе. Туман и темнота мешали ему как следует рассмотреть лицо Хандке.
— Как тебя зовут?
— Вестхоф.
Хандке покачнулся.
— Тебя зовут не Вестхоф. Тебя зовут вонючая жидовская морда. Как тебя зовут?
— Я не еврей.
— Что? — Хандке ударил его в лицо. — Из какого блока?
— Из двадцать второго.
— Этого еще не хватало! Из моего собственного! Сукин сын! Секция?
— Секция «Г».
Вестхоф не бросился на землю. Он остался стоять. Хандке сделал шаг в его сторону. Вестхоф, увидев теперь отчетливо его лицо, хотел было бежать, но Хандке успел пнуть его ногой в берцовую кость. Будучи старостой блока, он был довольно упитан и, конечно, сильнее любого из обитателей Малого лагеря. Вестхоф упал, и Хандке ударил его ногой в грудь.
— Лечь, я сказал! Жид пархатый!
Вестхоф лег на живот.
— Секция «Г» — выходи строиться! — заорал Хандке.
Скелеты высыпали на улицу. Они уже знали, что будет дальше. Кого-то из них изобьют. Каждый раз, когда Хандке напивался, дело кончалось экзекуцией.
— Это все? — пролепетал Хандке. — Деж…дежурный!
— Так точно! — ответил Бергер.
Хандке постоял несколько мгновений, вперив мутный взгляд в размытые туманом шеренги заключенных. Бухер и 509-й тоже стояли в строю. Они уже постепенно начинали вставать и двигаться. Агасфера не было. Он остался в бараке с «овчаркой». Если бы Хандке заметил его отсутствие, Бергер доложил бы, что он умер. Но Хандке был пьян. Впрочем, он и трезвым толком не знал, что у него делается в бараке. Он не любил заходить внутрь, боясь дизентерии и тифа.
— Кто здесь еще отказывается выполнять… мо… мои приказания? — наконец, грозно спросил он. — Жи… жидовские хари!
Никто не отвечал.
— Стоять… см… смирна! как ку… культурные люди!
Они стояли по стойке «смирно». Хандке продолжал таращиться на них. Потом тяжело повернулся и молча принялся пинать лежавшего на земле Вестхофа. Тот закрыл голову руками. В наступившей тишине были слышны только глухие удары сапог по ребрам Вестхофа. 509-й почувствовал, как весь напрягся стоявший рядом с ним Бухер. Он схватил и крепко сжал его запястье. Бухер попытался вырвать руку, но 509-й не отпускал ее. Хандке с тупым усердием продолжал пинать Вестхофа. Наконец, он устал и в завершение прыгнул несколько раз Вестхофу на спину. Тот не шевелился. Хандке повернулся к строю. Лицо его заливал пот.
— Жиды! — сказал он, тяжело дыша. — Вас нужно давить, как вшей, понятно?.. Кто вы? Отвечайте!
— Жиды, — ответил за всех 509-й.
Хандке одобрительно кивнул и несколько секунд глубокомысленно смотрел в землю. Потом молча повернулся и потопал к забору, отделявшему женские бараки от Малого лагеря. Он остановился перед забором; было слышно, как он сопит. Раньше он был наборщиком в типографии и попал в лагерь за изнасилование. Год назад его назначили старостой блока. Через несколько минут он вернулся на дорожку и, не обращая никакого внимания на стоявших в строю подчиненных, пошел прочь.
Бергер с Карелом перевернули Вестхофа на спину. Он был без сознания.
— Он, наверное, переломал ему ребра? — спросил Бухер.
— Он попал ему по голове, — ответил Карел. — Я видел.
— Ну что, отнесем его в барак?
— Нет, — сказал Бергер. — пусть пока побудет здесь. Здесь лучше. Внутри слишком тесно. У нас еще есть вода?
Кто-то принес консервную банку с водой. Бергер расстегнул куртку Вестхофа.
— Может, все-таки лучше занести его внутрь? — предложил Бухер. — Эта сволочь еще может вернуться.
— Он больше не придет. Я его знаю. Он уже выпустил пар.
Из-за угла барака вынырнул Лебенталь.
— Что, мертв?..
— Нет. Пока нет.
— Он пинал его ногами, — прибавил Бергер. — обычно ему хватало кулаков. Наверное, ему сегодня перепало шнапсу больше, чем обычно.
— Я принес еду, — сообщил Лебенталь, придерживая рукой спрятанный под курткой товар.
— Тише! Ты что, хочешь, чтобы весь барак услышал? Что у тебя?
— Мясо, — послушно перешел на шепот Лебенталь. — За коронку.
— Мясо?
— Да. Много мяса. И хлеб. — Про зайца он ничего не сказал. У него пропало желание после того, что случилось. Он взглянул на неподвижное тело Вестхофа, рядом с которым сидел на корточках Бергер. — Может, он потом съест немного мяса? Оно вареное.
Туман становился все гуще. Бухер стоял у забора из двух рядов колючей проволоки, который отделял Малый лагерь от женских бараков.
— Рут! — позвал он шепотом. — Рут!
Чья-то тень приблизилась к забору с той стороны. Бухер из всех сил всматривался в туман, но ничего не мог разобрать.
— Рут! — еще раз позвал он. — Это ты?
— Да.
— Ты меня видишь?
— Да.
— Я принес тебе поесть. Ты видишь мою руку?
— Да, да.
— Это мясо. Сейчас я брошу его тебе. Лови!
Он бросил маленький кусок мяса через забор. Это была половина его порции. Он услышал, как мясо шлепнулось на землю. Тень наклонилась и принялась шарить по земле.
— Слева от тебя! — шептал Бухер. — Левее! Оно должно лежать примерно в метре от тебя, слева. Нашла?
— Нет.
— Левее. Чуть дальше. Вареное мясо! Ищи, Рут!
Тень вдруг застыла на месте.
— Нашла?
— Да.
— Ну вот и хорошо. Съешь его сразу же. Ну как, вкусно?
— Да. А еще у тебя есть?
Бухер растерялся.
— Нет. Я уже съел свой кусок.
— У тебя есть еще что-то! Бросай сюда!
Бухер подошел вплотную к забору. Он почти висел на проволоке; колючки впились ему в грудь. Внутренние ограждения лагеря не были под током.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42