Я смотрю, как вращающаяся многоцветная жидкость поднимается по стенам чаши. Прошлое снова отступило, стало картиной того, что произошло давно и с кем-то другим.
Но хотя воспоминания были неполными, откуда-то, из укромного уголка, один за другим приходили ответы. Цвета в чаше встречались, смешивались, темнели, светлели, приобретали очертания. Такие линии и вихри я уже видел – да! Рука моя устремилась к горлу. Потом я вспомнил, что цепь исчезла, что я бросил ее в эту самую чашу, где она погрузилась в жидкость. Но огненные линии очень напоминают надпись на пластинке – той пластинке, которая открыла нам дверь.
Рисунок менялся. То, что он изображал, очень важно. Я обязательно должен это понять! Какое-то погребенное во мне чувство рвалось наружу, к пониманию. Я опустился на колени и вытянул руки. Пальцев моих коснулась пена, поднятая непрерывным вращением жидкости. Жидкость капала с пальцев, с ладоней.
Я отдернул мокрые руки, поднес к лицу, прижал ко лбу. И сразу почувствовал резкий запах, закрытые глаза начали слезиться.
Но от той же самой жидкости – точнее, от ее запаха, – у меня прояснилось в голове. Такого обостренного осознания я никогда раньше не испытывал. Я опустил руки, качал головой из стороны в сторону, мигал, чтобы прогнать слезы, вызванные острым запахом жидкости.
Я смотрел вниз, на смешивающиеся, сливающиеся цвета. Это способность или наука давно забытой, совершенно чуждой расы. Поэтому оставленное ими послание – предупреждение – поступало в мой мозг лишь урывками, отрывками фраз.
Местами я понимал лишь немногое, местами становилось ясным почти все. Мой народ делает записи на лентах; то, на что я смотрел, было очень похоже по результатам, но совершенно иное по материалу. Оставалось много брешей, и мне приходилось преодолевать их при помощи воображения, с помощью догадок.
Две расы – одна из космоса, остатки, бежавшие от какой-то необъяснимой катастрофы меж звезд. Культура обеих разная, логика мысли настолько различается, что взаимопонимание между туземцами и прилетевшими со звезд почти невозможно.
Но туземцы приняли беженцев, постарались облегчить им пребывание на планете, обеспечить процветание их поселения. Пришельцы, подобно заразе в своей крови, со звезд несли в себе семена алчности, стремление к господству. Коренные обитатели планеты обладали особыми знаниями. Они умели управлять растительностью и осознавали себя едиными со всеми формами жизни. Пришельцы переняли у них это знание, но у них не было строгого чувства морали, которое позволило бы его контролировать.
Начались эксперименты по приспособлению растительности нового мира к нуждам пришельцев – в обширных масштабах. Растения стали наркотиками, изменяющими сознание, непокорные, непослушные местные жители привыкали к ним и требовали все больше и больше…
Слишком поздно поняли они, с кем имеют дело, началась война, а с нею пришли все ужасы, которые принесли выпущенные на волю мутанты.
Растения сознательно кормили плотью и кровью живых существ. В результате массовая гибель – Тень. Существа, цепко хватающиеся за жизнь, алчные, голодные, возникающие из ничего и строящие свои тела из листьев, семян, даже из пыли. Их оставляли вечно голодными, и они все время менялись, мутировали, пока не превратились в мощное оружие, с помощью которого начиналась охота за живой движущейся добычей.
По-своему они даже были бессмертными. Постепенно они настолько изменились, что потеряли связь даже с теми, что были их источником. Они спали – и пробудились только когда на Вуре снова появлялась пища. Тогда начиналось накопление энергии, вначале медленное, потом все более быстрое, по мере того как Тени пробуждались от своего многолетнего сна.
Тени, не имеющие материального облика, пока не смогут сами построить себе тело, но вечно стремящиеся к пище.
Туземцы пришли в ужас от того, что они сами создали и спустили с цепи. Они решили уйти, но оставить запись, которая, возможно, никогда не будет прочитана. Эта запись теперь перед нами – обвинение и предупреждение.
– Так вот это что!
Я вздрогнул, услышав эти слова, и контакт с тем, что содержалось в чаше, прервался. Я посмотрел на Илло. Лицо ее под загаром побелело; и такая боль была в этом лице, что я быстро придвинулся к ней. Она продолжала стоять на коленях и смотрела в чашу.
– Они… они… сожрали… наших людей! – Ужас превратил ее голос в болезненный крик. Рот ее дернулся, когда я привлек ее к себе, и она спрятала лицо у меня на плече.
У меня самого в горле поднималась горечь, рот скривился. Я не мог забыть тот ряд скелетов. Они… они так давно не получали пищи, так изголодались… что не увели добычу с собой, как сделали в других поселках, а стали пожирать ее прямо на месте! Я с трудом подавил рвоту. Илло содрогалась в моих объятиях.
– Не нужно! – Голос ее прозвучал приглушенно. – Не нужно!
Я надеялся, что она не смогла каким-то образом (здесь мне все казалось возможным) прочесть мои мысли. Возможно, сражалась с собственными страшными воспоминаниями.
– Ты вспомнила? – спросил я в промежутке между приступами тошноты, которую пытался подавить.
– Да… – ответила она слабым голосом. Впилась пальцами в мое плечо, царапала кожу куртки.
– Почему не нас?.. – Единственный вопрос, на который не ответила чаша. – Почему мы спаслись?
– Мы … нас кормили пищей этого мира с рождения, мы часть Вура … есть родство… очень далекое родство … между нами и ими!
Я содрогнулся. Если она сказала правду, я в состоянии возненавидеть себя самого.
– Нет! – Она снова как будто прочла мои мысли. – На самом деле они в родстве не с нами. Они… они изменились. Но по-прежнему распознают… может, сами того не зная… тех, кто выращен здесь. Может, они хотели, чтобы мы присоединились к ним, обновили их, были с ними!
Я вспомнил ту тварь с шипами вместо пальцев, которая не разорвала меня, а манила. Далекое родство? Необходимость притока свежей жизни в эти ужасные организмы? Что ими на самом деле двигало?
– Одно из них легко могло захватить меня, – медленно сказал я. Эта тварь сформировалась из обрывков растений, но выглядела достаточно прочной. И деятельность ее и других таких же… я глотнул раз, второй, по-прежнему подавляя тошноту.
– Оно сделало выбор. – Илло слегка повернула голову, так чтобы посмотреть прямо на меня. Лицо ее было в слезах. – В прошлом оно сделало выбор – может быть, такой выбор приходилось делать всегда. Они могут только приглашать, но такие, как мы, должны выбирать. – Девушка говорила с полной уверенностью. Но правда ли это, мы, возможно, никогда не узнаем.
– Это не может продолжаться. – Я заставил себя оторваться от воспоминаний. Меня наполнила решимость, отодвигая ужас, помогая осознать ясную цель.
Бластеры? Нет. Их уже пробовали и потерпели неудачу… Твари, которых мы искали и, может, будем искать снова, поистине тени. Материя их тел – когда им понадобятся тела – может быть призвана по их желанию. Но кто может сжечь тень? Вся Чащоба может быть выкорчевана и уничтожена каким-нибудь инопланетным оружием. Я не сомневался, что Патруль располагает могучим оружием, о котором я и не слыхал. Но ничто не подействует на тень.
– Смотри! – Илло крепче сжала мою руку, потащила к краю чаши.
Перемежающиеся цвета и оттенки бледнели. Оставалась только одна яркая полоска – синева сияния цепочки.
– Смотри… – Ей можно было и не звать меня.
Снова спирали и завитки, петли и двойные петли. И снова многое я не понял, о многом только догадывался.
Те, что ушли в свой драгоценный подземный город, заперли за собой ворота, а потом по собственной воле перешли в другое существование, оставили это послание. Предупреждение? Предложение? И то и другое, хотя я ни в чем не был уверен.
Сами они не могли это сделать, не уподобившись тем злым созданиям, с которыми они боролись. Теперь они давно мертвы и не могут быть опозорены, использованы… Но у Теней сохранилась память, вечная ненависть к тем, кто нанес им поражение, приговорил к долгому сну в ожидании нашего появления… Тени ответят на призыв, они ухватятся за такую возможность, захотят пожрать тех, кто давно уже не существует, но по-прежнему живет в их памяти.
Они соберутся у этой последней крепости, в которую не смогли ворваться, и их можно будет уничтожить. Так говорилось в послании, которое Илло поняла лучше меня – может быть, потому что дар сделал ее более чувствительной. А цепочка позволила – в меньшей степени – установить контакт со мной.
Девушка высвободилась и устремилась наружу, туда, откуда мы пришли. Я пошел за ней, но догнал, только когда она остановилась на двух широких ступенях, ведущих в помещение с колоннами.
– Смотри!
Гары подошли к нам, они опустили головы и водили ими из стороны в сторону, как поступают, когда готовятся отразить нападение. Илло указывала куда-то за ними.
В воздухе началось какое-то движение, видимое только потому, что частички сверкающей пыли, может быть, за долгие столетия отделившиеся от драгоценных зданий, вращались и мелькали. Здесь не было растений, не было листьев и ветвей, которые невидимки могли бы использовать, но они пытались сформировать тела из того, что есть под рукой.
Я не мог их пересчитать, потому что один вихрь не отделялся полностью от другого. Илло колебалась лишь мгновение, потом повернулась… я знал, что она задумала. Существует самая последняя защита, которой туземцы оградили место своего упокоения.
– Чаша!
Это оружие можно привести в действие, но я понял, что мы тоже можем под него попасть. Я не знал, что будет делать Илло. Но во мне проснулся инстинкт, который заставляет искать выхода из опасности.
– Витол! – Я схватил быка за рог. – Внутрь!
Он взревел, ударил копытами по камню, словно собираясь отстаивать свою территорию, но потом пошел, подталкивая перед собой подругу и Вобру. Мы буквально бежали между рядами колонн назад, к чаше.
В ней больше не было голубых линий. Но жидкость не опустилась вниз, где мы ее впервые увидели. Она приобрела красноватый оттенок, пронизывалась оранжевыми и желтыми искрами. Если бы огонь мог превратиться в воду, то именно это мы бы увидели.
Жидкость достигла края чаши, центр ее поднимался все выше, образуя большой пузырь. Оранжевые и желтые искорки исчезли, вещество стало гуще, вязче, приобрело темно-красный цвет. Мне пришло в голову сравнение с гигантской чашей крови…
– Посмотри на Витола! – Крик Илло отвлек меня от этого кровавого зрелища.
Огромный бык не остановился возле чаши, он продолжал идти вперед, гоня перед собой двух остальных гаров и испуская низкий рев. Я схватил Илло за руку и побежал за гарами, которые перешли на галоп. Когда нужно, они способны развивать большую скорость. Мне пришлось удлинить шаги в попытке догнать их. Ко мне вернулись навыки странствующего по Вуру. «Верь своим гарам!» – таково старинное утверждение обитателей равнин.
Мы миновали еще один ряд колонн и снова оказались на улице по другую сторону центрального святилища. Витол продолжал скакать галопом, мы с Илло бежали. Теперь гары молчали, словно берегли дыхание.
Мимо мелькали дома-драгоценности. Я не знал, куда бежит Витол. Но не зная этого, решил доверять его инстинкту, гораздо более острому, чем мой.
Мы подошли к другим воротам, к другой двери. Но у меня не было с собой цепочки. И тем не менее на губах у меня снова прозвучали слова, которые дали нам сюда доступ:
– Ибен Ихи!
Скрип был громче, половинки двери разошлись всего на дюйм и застыли. Витол словно обезумел. Опустил голову, бык отступил и бросился вперед. По всему городу мертвых эхом разнесся звук удара его рогов о дверь.
Должно быть, сила этого удара высвободила древний механизм. И как раз когда я подумал, что от удара дверь заело еще сильней, она распахнулась. Витол со скоростью, какой никак нельзя было ожидать при его массе, пронесся в открытую дверь, остальные гары последовали за ним. Илло бежала, вцепившись рукой в ремень на спине Вобру, я отставал от нее на несколько шагов.
На бегу я оглянулся: дверь снова закрылась. Мы находились на рампе, на крутом пандусе, ведущем вверх. Гары старались подниматься с прежней скоростью.
Да, их инстинкт острей, чем у меня, но и я почувствовал угрозу. Я понятия не имел, какую судьбу уготовили мертвые защитники крепости врагам, если те сумеют сюда добраться. Но что эта судьба будет страшной, я догадывался.
Мы поднимались и поднимались. Выход был не так легок, как спуск. Здесь гладкую металлическую поверхность сменил грубый камень, природный камень Вура. И это хорошо, потому что сомневаюсь, смогли бы мы подняться под таким большим углом по гладкой поверхности.
Когда ворота закрылись и сияние драгоценного города исчезло, впереди показался свет, но очень слабый. Всего лишь сероватые сумерки у верха рампы. Крутизна подъема заставила Витола уменьшить скорость; он фыркал и тяжело дышал, но не останавливался.
Перед нами возникла каменная стена, сквозь щели в которой пробивается дневной свет. Витол ударил по ней рогами, как раньше по двери. Разлетелись камни и земля, падали на нас. Витол сделал последний прыжок и исчез, остальные гары последовали за ним, потащив нас за собой.
Я ожидал снова увидеть Чащобу. Но мы оказались в очень узкой долине между двумя каменными хребтами. Витол не останавливался, хотя дышал тяжело и двигался теперь с большим напряжением. Он держался середины долины, хотя для этого приходилось преодолевать препятствия из упавших камней. Ни следа растительности – только серый камень с прожилками черного, такого же, как тот, из которого вырезана безглазая статуя.
Если тут когда-то была дорога, она давно скрылась под камнепадами. Окружение было таким диким, что я подумал, будто никто никогда не прокладывал здесь тропу.
Мы были уже в конце этого узкого разреза в камне, ущелье слегка расширилось и появилась скудная растительность, когда раздался взрыв – нас сбило с ног, за нами со склонов катились камни. Гары закричали – я никогда не слышал у них таких криков. Ужас их был очевиден. Они снова перешли на безумный бег, и их еще дважды сбивали с ног толчки. Мы с Илло остались лежать там, где застал нас первый удар. Мы вцепились пальцами в землю, это была единственная опора в шатающемся и рушашемся мире.
Я закрыл лицо руками, закашлялся, потому что поднявшаяся пыль затянула все вокруг, словно облаком. Я не видел даже своих рук у лица. Пыль ела глаза, они слезились.
Это последний ответ тех, из сверкающего города, и сработал он благодаря нам. Я был так уверен в этом, словно какой-то голос в пыли торжественно читал обвинительное заключение. Дверь, открытая из помещения с дьявольскими растениями, послужила приглашением Теням: они устремились к добыче, которой всегда жаждали. Возможно, та суть, что составляла эти Тени, утратила подлинный разум, но я был уверен, что древняя ненависть оставалась.
Те скелеты, что мы нашли за городскими воротами, – были ли они последними жертвами, прежде чем каким-то образом, воспользовавшись своими познаниями, туземцы смогли изгнать пришельцев? У меня появилась догадка, и я опять ощутил тошноту. Добровольцы? Люди, пошедшие на смерть, чтобы насытить врага, задержать нападающих, которые расслабятся после сытной еды и с ними легче будет справиться? Этого мы никогда не узнаем – да я и не хотел знать.
Но город, его жители, нашедшие последнее убежище, они сделали свой выбор. Они не могли напасть на врага, возможно, их было совсем немного. Может быть, они никогда не жили и не хотели жить на поверхности Вура. Но они постарались устроить так, что если враги прорвуться, они прихватят их с собой. Я… именно я пробил брешь в их защите… с помощью цепочки открыл ворота.
Может быть, возвращение цепочки в чашу не только вызвало передачу послания, но и привело в действие защиту. Так что когда тени ворвались вслед за нами, их встретило…
Что их встретило? То, что под землей произошел мощный взрыв, настолько очевидно, что тут даже гадать не о чем. Но достаточно ли взрыва, чтобы покончить с невидимками, не имеющими плоти? Может быть, мы не уничтожили зло, а только высвободили его, выпустили в мир?
Я заставлял себя смотреть в лицо такой возможности, и тошнота становилась все сильней. Слабая надежда только на одно – обитатели города знали природу своего врага. И свою последнюю защиту сделали такой, какую этот враг не выдержит. Но надежда слишком слабая, чтобы чувствовать уверенность.
Оглушенный пылью, я слышал крики гаров. Мне казалось, в этих криках звучит не страх, а гнев … и, может, уверенность. Земля наконец перестала трястись. По-прежнему слышался гул падающих камней, удары огромных скал друг о друга, но доносились они из ущелья, которое мы оставили за собой. Пыль начала оседать.
Я сел, попытался вытереть глаза так, чтобы в них больше не попало пыли. Все мое тело было покрыто пылью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18