Среди нашего народа тот, кому неожиданно крупно повезло, или кто избавился от серьезной опасности, или желает почтить предка, заказывает вырезать изображение котти в несколько раз больше натуральной величины и ставит его у какой-нибудь известной дороги. В глазницы им вставляют драгоценные камни, сверкающие на солнце, или с этой же целью на них надевают ошейник с самоцветами. Многие большие дороги уставлены такими часовыми по всей длине, но даже не слишком известные пути отмечает по крайней мере один в какой-нибудь важной точке.Вот бы мне увидеть хоть одну такую статую — я вздохнул: прочной веры в свою удачу во мне не осталось.Мои глаза достаточно приспособились к темноте. Лучше всего, решил я, обойти остров по краю, пока не увижу, насколько он велик и где…В то же мгновение я почувствовал дуновение воздуха, как иногда бывает вечерами, и оно принесло мне запах водорослей! Никакого намека на то, что это отравленный заброшенный водоем. Камни под ногами были острыми и неровными, поэтому передвигался я медленно, не зная, когда под ногу попадется предательская трещина. Вывих или перелом ноги положит конец не только этому путешествию, но и мне самому.Я шел на запах, тревожно ловя малейший намек на крысиную вонь или резкий запах кошачьей метки. Но пока ощущал я только благотворное дыхание растений.Наконец я добрался до края спуска и, хотя внизу была тьма, понял, что нашел водоем, причем немаленький, что еще больше озадачило меня. Почему остров до сих пор не заселен или не захвачен крысами?Я нашел подходящую с виду пещеру, снял с плеча мешок и спрятал его, прежде чем спускаться к водоему. Хотя я не был искусен с мечом или копьем, двумя видами оружия я владел отлично, поскольку постоянно упражнялся с ними, когда пас стада. Даже мой брат никогда не вызывал меня на состязание на пращах — он заявлял, что это оружие не для воина, а для слуги. Пращу я взял с собой, как и крепкий пастуший посох, из концов которого при повороте кисти высовывались лезвия в половину его длины. Перед спуском я свободнее устроил нож в ножнах и пополз вниз, отыскивая опоры для рук и ног. Я проделал так осторожно только часть пути, а потом вдруг оступился и заскользил вниз, больно ушибаясь о камни.Водоросли в темноте бледно светятся, причем некоторые разновидности ярче других, так что я разглядел, что нахожусь недалеко от водоема. Но, словно мое падение послужило сигналом, неподалеку от меня внизу что-то забурлило, загорелись красные глазки, клыки в разинутых пастях тускло блеснули зеленоватым. Они пронзительно заверещали, и от вони их тел и дыхания меня чуть не вывернуло.Я был не настолько глуп, чтобы не приготовиться к такому развитию событий. Посох, висевший у меня за спиной, словно сам прыгнул мне в руку и ощетинился лезвиями.Прижавшись спиной к скале, я взмахнул посохом, и две крысы, перехваченные в прыжке, покатились по земле. Стая сразу же набросилась на упавших, но я был занят теми, кто нападал на меня. Для пращи места не хватало, так что приходилось ограничиваться посохом, но и им я владел хорошо.Я отбросил еще двоих и сам зарычал, когда мой посох ухватила зубами одна из тварей, раза в полтора крупнее остальных. Ее красные глаза обещали мне месть. Я отпустил посох, выхватывая нож. Им я тоже неплохо владел. Не в первый раз я сталкивался с яростью крысиной стаи, но никогда я не был один. Прежде, защищая стада, я подавал сигнал и был уверен, что ко мне быстро подоспеет помощь, а яксы, прекрасно знавшие своих давних врагов, пускали в ход рога и острые копыта. Внезапно я ощутил резкую боль в бедре, словно меня ранил меч. Я в ответ ударил ножом. Мне повезло — я нашел себе место в расщелине скалы, где крысы могли приближаться ко мне только по двое, и с этим я справлялся. Но я оставался в одиночестве, а моих врагов было куда больше, чем я мог сосчитать, они вертелись вокруг, двигались очень быстро, что им всегда было присуще. Пока я сражался с двумя крысами, еще одна перепрыгнула через них, целясь мне в горло. Я вскинул руку, и ее прыжок сам насадил ее на мой нож. Я пошатнулся, и рука онемела от силы удара, но я успел ощутить, как треснула под ножом крысиная кость.Напавшая тварь с пронзительным визгом свалилась мне под ноги, тем самым сорвав атаку двум крысам, которых я удерживал на расстоянии.Суматоха сражения не давала остальной стае добраться до меня. Я ободрал плечи о камень, дыхание становилось тяжелым. Передышка протянется не больше мгновения, а потом они снова насядут на меня. Несмотря на всю силу и навыки, которые я получил, будучи пастухом и путешественником, я понимал, что не выдержу следующей же решительной атаки.Да, я боялся, но меня раздражало, что мне придется погибнуть, став пищей для этих тварей. Я заберу с собой стольких, сколько смогу, или скормлю их же сородичам. Мой посох лежал неподалеку, но три сцепившиеся между собой крысы преграждали мне путь, и добраться до него я не мог.И тут стая вдруг снова заволновалась. В таком освещении они казались всего лишь черными тенями с тлеющими угольями глаз. Я подобрался, ожидая очередного, последнего нападения, которого мне не пережить.Но они отступали! Я не верил себе — хотя эти крысы не отличались сообразительностью, мне показалось, что они уходят, чтобы посоветоваться, как лучше до меня добраться без больших потерь для их стаи.Но все больше голов поднималось к небу, а вовсе не ко мне. Затем раздался одинокий пронзительный визг, потом его подхватили другой и третий. Три крысы передо мной все еще дрались. Одну совсем затоптали, а две другие вцепились друг другу в горло за право сожрать ее. Только они одни не вели себя так же странно, как прочая стая.Снова раздался визг. Мне показалось, что это не призыв к бою, а предупреждение. Я поймал себя на том, что тоже смотрю в небо, прислушиваюсь, пытаюсь уловить что-то кроме вони стаи. Налетел порыв ветра, и я понял, что так насторожило моих врагов. Мы, часть этой земли, живущие близко к ней, готовы улавливать ее перемены.Надвигалась буря. Я не слышал ни предупреждающего грохота барабана, ни дальней дрожи, которая передавалась статуям сторожевых котов вдоль дорог. Но в самом воздухе было что-то, от чего покалывало кожу по всему телу.Стая, верещащая теперь в один голос, убралась с глаз долой. Даже одна из тех, что сцепились у меня под ногами, вырвалась на свободу и, прихрамывая, побежала следом за стаей. Они искали укрытие, как и следовало всему живому в предчувствии надвигающейся бури — в том числе и мне.Я перепрыгнул через два крысиных тела, сцепившихся на песке, и осмотрел берег водоема. Такие бури могут длиться по нескольку дней, и мне стоило пополнить свои скудные припасы. Я протянул руку и схватил столько водорослей, сколько мог, запихивая их за пазуху своей куртки, поскольку больше мне не в чем было их спрятать. Я позволил себе схватить только три таких горсти — больше медлить было нельзя.По склону, по которому я так просто спустился, взбираться, как и следовало ожидать, было куда труднее. Но я заставил себя не суетиться, чтобы опять не свалиться вниз, где я не смогу найти укрытие от песчаной бури.Задыхаясь от усилий, я добрался до пещерки, где оставил свои пожитки. Спрятав влажную массу принесенных с собой водорослей в каменную нишу, я стал сооружать из своего плаща временное укрытие, как обычно делают путешественники. Пещерка была маленькой, но мне повезло, что нашлось хоть такое убежище.Я сделал укрытие из плаща, расклинил его посохом, как мог, и залез внутрь, свернувшись клубком. Взял горстку водорослей, чтобы их пососать, и стал ждать первый удар бури.Он не промедлил. И был он таким сильным, что все мои приготовления ничего не значили перед его яростью. Буря била и била по моему укрытию не переставая, песок и мелкий щебень добрались до меня. Кожу с меня словно сдирало теркой. Я оглох и ослеп. Мне пришлось обернуть голову шарфом, чтобы не потерять глаза. Когда меня одолел голод, наверное, такой же злой, как тот, что терзал утробу крыс, я попытался проглотить немного водорослей, лишь для того, чтобы ощутить вкус песка, который проникал сквозь мою жалкую защиту и покрывал собой все.Когда становишься пленником бури, теряешь ощущение времени. Я, наверное, заснул, потому что мне привиделось, будто я дерусь с песчаным котом. Я чувствовал удары его когтей, шершавость его языка. Он играл со мной, как котти с виноградным жуком. Ни спасения, ни смерти не было — только тьма. И я благодарно погрузился в нее, поскольку никаких сил для борьбы у меня не осталось. Но даже во тьме рев бури оглушал меня, и успокоения не было. Неужели так окончились все мои попытки заслужить уважение в глазах родни? Нет, что-то во мне противилось такому исходу. Какая-то часть меня перетерпела эту тьму и боль, упрямо цепляясь за жизнь. 4 Всему приходит конец, и, когда стих оглушающий вой ветра, я очнулся, вынырнув из тьмы лишь для того, чтобы снова погрузиться в забытье, которого так жаждало мое напряженное и измученное тело. За краткие мгновения перед тем, как заснуть, я успел осознать только то, что я каким-то образом пережил бурю, которая легко уничтожила бы целый караван.Наверное, мне опять снился сон — конечно, не мог же я на самом деле участвовать в том, что мне показалось таким отчетливым и настоящим. Там была комната, освещенная лампами, горевшими янтарным светом, как глаза огромных котов, и я словно бы стоял перед судьей, который имел надо мной власть такую же, как и эти внушающие трепет хозяева пустыни.Я почувствовал движение, и в освещенное пространство вошли две женщины, которых я знал, — это были Равинга-кукольница и ее ученица. В руках Равинга несла очень осторожно, словно великую драгоценность, куклу, подобных которой я никогда прежде не видел. Искусство, с каким ее создали, было таково, что кукла была неотличима от человека, только маленького размера. Я присмотрелся и увидел, что это действительно человек и что этот человек — я сам.Она подошла еще на два шага, подняла куклу, и ее испытующий взгляд скользил то по ней, то по мне, словно она желала удостовериться в сходстве каждой детали. Затем она кивнула и заговорила.Но буря, наверное, и правда отняла у меня слух, поскольку, хотя ее губы и шевелились, я не слышал ни слова, даже не понимал, со мной она говорит или со своей спутницей. Девушка тоже подошла, и мне было ясно, что делает она это неохотно и все это происходит против ее воли. Но все же она подошла. Она протянула руки раскрытыми ладонями вверх, и Равинга положила куклу, которая была мной, ей в руки. Девушка склонила голову и показала кончик языка. Она коснулась языком лица куклы три раза, пока губы Равинги шевелились, как если бы она пела или говорила. Затем, словно по щелчку пальцев, они, светильники и вообще все это исчезло. Я открыл глаза.Сорвав шарф, которым обвязал лицо, я увидел, что лежу в темноте, и, когда попытался пошевелиться, почувствовал, что придавлен чем-то тяжелым. Я испугался. Меня с моей жалкой защитой могло засыпать огромной кучей песка, и тогда я оказался бы замурован в этой пещере.Когда я попытался убрать посох, закреплявший плащ изнутри, я почувствовал какое-то скольжение, вес стал легче, и я заторопился, желая как можно скорее высвободиться из того, что могло оказаться моей могилой.Я выбрался в ночь. Зловещих облаков клубящегося песка нигде не было видно. Звезды светили как чистые лампы. Дрожа, неуклюже я поднялся на ноги, чтобы оглядеться по сторонам. Я провел руками по лицу, чтобы стряхнуть запекшуюся коркой пыль, и моя поврежденная кожа отозвалась болью.Водоем! Там я найду не только пищу и влагу, но, несомненно, и те водоросли, которые используют для лечения ран.И тут я почувствовал, что я здесь не один. Однако я взял себя в руки и огляделся по сторонам. Я не видел ничего, кроме скалы и стекающего по ней ручейками мелкого песка, пересыпающегося через обрыв, под которым лежал водоем, как могла бы струиться вода. Подобного я, правда, еще не видел, поскольку текущая вода для нас кажется чудом, в которое едва верится, хотя я слышал, что в Вапале такое бывает.У меня есть дар, которым я очень дорожу, но который никогда не производил впечатления на моего отца, — я чувствую, когда что-то не в порядке. Меня охватило как раз такое чувство, и оно потянуло меня не к пруду, куда так стремилось мое тело, а к краю скального склона, где и находился его источник.В ощущении была боль, такая сильная, что я даже поморщился, несмотря на собственную ободранную кожу. Боль с привкусом страха.Я брел, пошатываясь, опираясь на посох, стараясь избегать забитых песком впадин, в которых неосторожный может сломать ногу. Затем я остановился, ясно ощутив запах. Мускусный запах песчаного кота с привкусом крови и начинающегося заражения. Раненый зверь? Но как он мог пережить бурю? И песчаный кот…Рассказы об их свирепости и хитрости — часть наших легенд. Мы с уважением относимся к каждому, кто смог убить песчаного кота. Насколько нам известно, мира между нами быть не может.И все же боль тяготила мою душу. Если животное тяжело ранено и страдает — может, лучше прекратить его мучения? Мне приходилось резать глотки верно служившим мне яксам, когда я находил их бьющимися в агонии после нападения крыс. Ни одно живое существо не должно умирать такой медленной и мучительной смертью.Я дошел до окончания впадины, в которой лежал пруд. Запах песчаного кота становился все сильнее, но я по-прежнему не видел следа животного. И вдруг послышалось низкое рычание. Я обернулся и увидел темный проем под скальной аркой.Держа посох обеими руками перед собой, готовый опередить любой бросок, я стал красться вперед. Совершенно непроизвольно я заговорил, словно повинуясь какому-то инстинкту, о котором прежде не знал ничего.— Я пришел с миром, могучий… с миром… Затем я начал тихонько мурлыкать себе под нос, как обычно делал, когда лечил раненых животных из своего стада. Я давно заметил, что это, кажется, их успокаивает.В темноте что-то зашевелилось. Мерцание песка помогало моему ночному зрению. Во впадине лежало мохнатое тело, и запах гноящихся ран был отвратителен. К ощущению исходящей от зверя боли добавилась еще и угроза и даже вызов…Я попытался упорядочить собственные мысли, подавить все страхи, которые вызывал в моей душе этот зверь, и опустился на колени перед входом в пещеру.— Великий, я пришел с помощью…У меня есть дар, которым я очень дорожу, но который никогда не производил впечатления на моего отца, — я чувствую, когда что-то не в порядке. Меня охватило как раз такое чувство, и оно потянуло меня не к пруду, куда так стремилось мое тело, а к краю скального склона, где и находился его источник.В ощущении была боль, такая сильная, что я даже поморщился, несмотря на собственную ободранную кожу. Боль с привкусом страха.Я брел, пошатываясь, опираясь на посох, стараясь избегать забитых песком впадин, в которых неосторожный может сломать ногу. Затем я остановился, ясно ощутив запах. Мускусный запах песчаного кота с привкусом крови и начинающегося заражения. Раненый зверь? Но как он мог пережить бурю? И песчаный кот…Рассказы об их свирепости и хитрости — часть наших легенд. Мы с уважением относимся к каждому, кто смог убить песчаного кота. Насколько нам известно, мира между нами быть не может.И все же боль тяготила мою душу. Если животное тяжело ранено и страдает — может, лучше прекратить его мучения? Мне приходилось резать глотки верно служившим мне яксам, когда я находил их бьющимися в агонии после нападения крыс. Ни одно живое существо не должно умирать такой медленной и мучительной смертью.Я дошел до окончания впадины, в которой лежал пруд. Запах песчаного кота становился все сильнее, но я по-прежнему не видел следа животного. И вдруг послышалось низкое рычание. Я обернулся и увидел темный проем под скальной аркой.Держа посох обеими руками перед собой, готовый опередить любой бросок, я стал красться вперед. Совершенно непроизвольно я заговорил, словно повинуясь какому-то инстинкту, о котором прежде не знал ничего.— Я пришел с миром, могучий… с миром… Затем я начал тихонько мурлыкать себе под нос, как обычно делал, когда лечил раненых животных из своего стада. Я давно заметил, что это, кажется, их успокаивает.В темноте что-то зашевелилось. Мерцание песка помогало моему ночному зрению. Во впадине лежало мохнатое тело, и запах гноящихся ран был отвратителен. К ощущению исходящей от зверя боли добавилась еще и угроза и даже вызов…Я попытался упорядочить собственные мысли, подавить все страхи, которые вызывал в моей душе этот зверь, и опустился на колени перед входом в пещеру.— Великий, я пришел с помощью…Когда я наклонился, кошачья подвеска выпала из складок моей густо запорошенной песчаной пылью дорожной рубахи. Это испугало меня, поскольку она сверкала ярче, чем мерцающий песок. Я схватился было за нее — но жара она не испускала, просто горела все ярче и ярче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29