его послали на Иртыш, на строительство одной из первых гидростанций в Сибири. Впрочем, сам он считал, что находится только на подступах к осуществлению главной своей мечты — воздвигнуть гигантскую гидростанцию в родных местах, в низовьях Ангары. Пришло время, мечта Кузьмы Сергеевича осуществилась — началось строительство Устьинской ГЭС, сооружаемой на знаменитых Гремящих порогах.
— Мне просто неудобно, Павел Петрович, слушать вас,— сказала хозяйка в ответ на похвалы, расточаемые гостем.— И стол бедный, и все не то. Но, увы, здесь не Москва, и приходится с этим мириться.
— Поверьте, Елена Васильевна,— говорил Круг-лов, прижимая руку к сердцу,— вам нечего сокрушаться. Ужин отменный, а ваша квартира — это уголок Москвы. Можно только поражаться вашему искусству так устроиться в глуши. Это талант. Я всегда говорил, что Евгению Адамовичу повезло. Мне, вечному страннику, ибо такова участь диспетчера-куратора, но долгу службы зачастую лишенному домашнего уюта, вы можете поверить.
— Вы не странник, а льстец,— возразила довольная хозяйка.— Евгений, кофе я подам на веранду.
— Чудесно! — ответил Калиновский.— Прошу вас,— сказал он, пропуская гостя вперед.
— Я не вижу ваших замечательных книжных шкафов,— сказал Круглов, оглядывая комнату.— Библиотеку вы оставили в Москве?
— Книги портятся от частых перевозок.
— Да, конечно,— согласился гость.
— Присаживайтесь,— сказал Калиновский, указывая на плетеное кресло. Но Круглов прошел к открытому окну.
Елена Васильевна принесла кофейник, чашки, сахарницу, тарелочку с аккуратно нарезанным лимоном.
— Будь добр, Евгений, похозяйничай сам,— сказала она мужу,— и, когда зажжешь свет, не забудь закрыть окно, а то налетят всякие козявки.
Веранда застекленной стороной смотрелась в речную долину. Заросший вековыми соснами склон круто уходил вниз. По распадкам вползали на гору сумерки. В ущелье, пробитом рекой между сдавившими ее отвесными скалами, уже наступила ночь. Глухо и грозно гудела на порогах невидимая во тьме река. И где-то далеко-далеко, над черным зубчатым гребнем, просвечивала полоска угасающей зари.
— Любуетесь? — спросил Калиновский.
— Размышляю,— возразил Круглов.— И вы знаете, Евгений Адамович, мне даже жаль вашего патрона. Не глупый вроде человек, опытный инженер, а в принципиальных вопросах какое-то старомодное донкихотство... И непомерная самоуверенность. Проектировщики страшатся этой дикой реки. До сих пор никто не решился принять окончательный вариант перекрытия реки. Говорят: бумага все стерпит. А тут и бумага не терпит! А он...— Круглов с раздражением передернул плечами.
— Прошу,— сказал Евгений Адамович, подвигая гостю вровень с краями налитую чашку.
— Благодарю. А он уже называет сроки пуска станции. И верит в их реальность!
На лице Круглова отразилось искреннее возмущение.
— Фанатик,— сказал Евгений Адамович самым безразличным тоном. Ему уже наскучила пространная тирада Круглова.
«Вы бы перед Набатовым, уважаемый, так высказались, а мне вся эта патетика ни к чему. Я и без напоминаний знаю, что начальству возражать небезопасно»,— так именно хотелось сказать Евгению Адамовичу, но он только вздохнул и повторил:
— Фанатик. Мания Ангары.
— Другой на его месте обрадовался бы возможности унести ноги. А он даже слушать не хочет.
По лицу Евгения Адамовича пробежала усмешка.
— Не удалось убедить?
— Не знаю, кому это по силам. Я положил ему на стол проект постановления коллегии, завизированный начальником главка. Но для него нет авторитетов... Ведь должен же он понимать, что начальник главка не из пальца высосал идею консервации Устьинской ГЭС! Дана установка: переключить максимум капиталовложений с гидравлических станций на тепловые. Все согласны, один Набатов не согласен! Ну не все ли ему равно, что строить — гидравлическую или тепловую?.. Мы инженеры. Исполнители. Наше дело строить. Что строить, есть кому решать без нас!
— Пейте, остынет,— напомнил Евгений Адамович. Но Круглов никак не мог успокоиться.
— Тем более такая ситуация. Через два года Красногорск должен выдать руду. А энергию должны дать мы! Вы понимаете, что будет, если мы сорвем выполнение задания правительства?.. Только тепловую! Вашу станцию через два года пустить невозможно!
— А Набатов скажет: возможно?
— Если Набатову не дорога голова на плечах, то мы своими пока дорожим. Вы, вероятно, тоже?
— Безусловно,— подтвердил Евгений Адамович и, немного помолчав, спросил: — Когда ожидается постановление коллегии?
Круглов нахмурился.
— Нужна виза Набатова.
— А если он ее не даст? Я имею в виду: не даст той визы, что вы от него добиваетесь.
— Это может затянуть решение вопроса. Руководство министерства считается с Набатовым, тем более
что он сейчас в двух лицах: главный инженер и начальник стройки... И это скверно.
— Что он в двух лицах?
— Скверно, что затягивается решение вопроса. Правительство дало нам всего два года!
«Не о правительстве у вас сейчас забота, Павел Петрович, а о предстоящем объяснении с начальником главка. Там ждут визу»,— не без ехидства отметил про себя Калиновский.
Круглов заметил его усмешку.
— И вас, Евгений Адамович, это должно тревожить. И даже особенно.
— Почему особенно?
— Упорство Набатова может кончиться для него печально. И вести стройку придется вам.
— Я плохо переношу сибирский климат.
— Я вас понимаю, Евгений Адамович, и потому особенно рассчитываю на вашу помощь.
— Вы полагаете, мое мнение более авторитетно для Набатова?
— Набатов один не выступит против главка. Он попытается, так сказать, опереться на коллектив. Конечно, будет не одно заседание и обсуждение. И важно, крайне важно, прожектерским фантазиям Набатова противопоставить трезвое мнение достаточно авторитетного на стройке инженера.
— Набатову мое мнение известно. Не вижу причины скрывать его от других.
— Тем более, когда оно совпадает с директивными установками.
— Позвольте вам налить еще чашечку,— сказал Евгений Адамович тоном радушного хозяина.
— Входи, не бойся! — сказал Васька Ляпин и, толчком распахнув дверь, посторонился, пропуская вперед Аркадия.
Чтобы не выказать, как его смутила проницательность Ляпина, Аркадий вызывающе бросил:
— Тебя,что ли, бояться?
— Я человек смирный.— Ляпин хохотнул баском, положил тяжелую руку на плечо Аркадию и, легонько нажав, словно вдвинул гостя в комнату.— Папаша осерчать может. С кем сынок компанию водит!
Аркадий чувствовал, что у него горят уши. Но Ляпин, кажется, и не обращал на него внимания.Он не торопясь стаскивал забрызганные грязью сапоги и, похохатывая, продолжал:
— Меня чего бояться? Я человек смирный, мухи не обижу.
С сапогами в руках он пошел к двери. На пороге обернулся.
— Посиди малость. Я момент. Туалет наведу и по хозяйству распоряжусь.
Аркадию бросились в глаза массивные, широкие ступни ног с короткими, будто обрубленными, пальцами. Как у медведя. И вообще вся эта узкая, длинная комната с брусчатыми нештукатуренными голыми стенами, с окном, завешенным плотной зеленой занавеской, чем-то напоминала медвежью берлогу. Зачем он сюда зашел? Что общего у него с этим Васькой Ляпиным, который сейчас, фыркая и отплевываясь, умывался в коридоре? Нашел с кем делиться своими переживаниями!
Плеск и фырканье в коридоре стихли. Потом скрипнула дверь, и Аркадий услышал, как в соседней комнате Ляпин сказал:
— Неля, спроворь нам перекусить. И... вообще.
— Кто у тебя там? — спросила женщина. Голос ее, чистый и певучий, показался Аркадию очень знакомым.
— Дружок,— неопределенно ответил Ляпин. «Как все слышно!» — удивился Аркадий и теперь
только заметил, что, кроме двери, в которую он вошел, была еще одна — в смежную комнату. Дверью этой, видимо, не пользовались: вплотную к ней стоял стул с наброшенным на спинку светлым пиджаком и большой ободранный чемодан.
— Давай, Неля,— сказал, Ляпин нетерпеливо.
— Иди, я сама накрою,— ответила женщина.
На пороге появился Ляпин, одетый уже по-домашнему— в синих спортивных шароварах и белой майке, плотно обтягивающей мускулистый торс. На ногах были войлочные туфли, и короткопалые ступни уже не раздражали Аркадия. Теперь в глаза бросались мощные бицепсы Ляпина, и Аркадий даже позавидовал тяжеловесной красоте его фигуры.
— Ты чего как в гостях? Раздевайся! — грубовато сказал Ляпин.
Аркадий встал, оглядываясь, куда бьг повесить свою куртку, и в это время, осторожно открыв дверь, вошла молодая светловолосая женщина с подносом в руках.
Чуть прищурив темные красивые глаза, она коротко, но пристально глянула на Аркадия, улыбнулась, показав ровные мелкие зубы, и певуче произнесла:
— Какой хорошенький у тебя дружок, Вася!
Аркадий, стыдясь и злясь сам на себя, почувствовал, что губы его против воли скривила смущенная улыбка, и до того растерялся, что даже не сумел посторониться. Ей пришлось обойти его.
— Угощайтесь! — приветливо сказала женщина, накрыв стол.
— Куда же ты? Садись с нами,— сказал Ляпин.
— И то, выпью-ка и я рюмочку.— Она быстро вышла из комнаты, тут же вернулась с длинной граненой рюмкой в руках и села напротив Аркадия.
Ляпин молча разлил водку.
— За одним столом сидим, из одной посудины вино пьем, пора бы и познакомиться.— Она снова улыбнулась и теперь уже игриво посмотрела на Аркадия.— Какой ты, право, Вася, недогадливый! Ну да мы сами... Неля! — И первая через стол протянула руку.
— Аркадий,— назвался он неестественно громко, встал и неуклюже поклонился.
Рука у нее была мягкая, теплая, и она не торопилась отнять ее.
— Дай бог, не последнюю,—сказал Ляпин и выплеснул в рот все, что было в стакане.
— Будем знакомы,— сказала Неля и медленно,
чуть оттянув пухлые подкрашенные губы, выцедила рюмку.
Аркадий хотел последовать примеру Ляпина, но не осмелился. Он уже с достаточным, знанием дела разбирался в марках вин и коньяков, но пить водку стаканами ему еще не доводилось. Больше всего страшась показаться смешным, он решительно поднес стакан ко рту и, собрав все силы, не отрываясь, выпил его до дна.
— Дй да птенчик! — Неля захлопала в ладоши. Лицо Аркадия исказилось и посерело.
— А вы закусите, закусите! Сразу легче станет.— Неля подошла, положила руку на его плечо и, подцепив вилкой кружок колбасы, положила ему в рот, как ребенку. Нагибаясь, она грудью коснулась его плеча, и Аркадий вздрогнул от этого прикосновения.
— Порядок! — пробормотал он и плотнее привалился плечом к поддерживающей его женщине.
Неля усмехнулась и села на свое место. Ляпин, внимательно наблюдавший за ними, снова потянулся к бутылке.
— Первую не закусывают!
— Не наливай ему много, Вася,— попросила Неля.
— Да тут много и не наберешь.— Ляпин поднял бутылку, посмотрел на свет, удрученно крякнул и разлил по стаканам, что осталось.
— А мы переменимся.— Неля поставила свою рюмку перед Аркадием и взяла его стакан.— Хочу узнать ваши мысли.
Аркадий заулыбался, глупо, по-пьяному.
— Поехали! — сказал Ляпин, подавая пример. Неля, не спуская глаз с Аркадия, взяла стакан,коснулась его края губами, потом прикрыла глаза длинными, мохнатыми ресницами и выпила водку спокойно, как воду.
Аркадий встал и двинулся к ней, но Ляпин резко дернул его за руку.
— Сиди!
Все так же пьяно улыбаясь, Аркадий сел и лихо Опрокинул рюмку.
— Да вы покушайте, уважьте хозяйку! — уговаривала Неля.
Она раскраснелась от выпитого и, уже не сдерживая себя, хохотала, глядя на неловкие, пьяные движения Аркадия.
— Хватит тебе! — сердито сказал Ляпин.— Надо о деле поговорить. Что у тебя стряслось?
— А ничего, ерунда! — отмахнулся Аркадий.
— Чего же ты спекся давеча? Не тяни нищего за суму! Говори!
Аркадий потупился.
— Федор Васильевич из бригады... отчислил.
— Что за Федор Васильевич?
— Перетолчин. Бригадир.
— Ну и что?
— Отец узнает... Опять с работы сняли.
— А зачем тебе работа? Что, у отца денег мало? Аркадий хмуро усмехнулся.
— Разве в этом дело?
— Конечно! Политика! — скривился Ляпин. -Комсомолец?
— Нет,— сквозь зубы ответил Аркадий.
— Тоже не беда! За что выгнал?
— Ни за что... Я не виноват совсем. Поскользнулся... Я же не нарочно — а ее придавило.
— Кого ее?
— Наташу... девушку одну.
— Насмерть придавило?
— Нет, она даже сама до медпункта дошла.
— Чего же ты скис? Да хоть бы.насмерть! Что, девок, на стройке мало? Не тужи! — Он хлопнул Аркадия по плечу.— Такую отхватим, закачаешься!
— Не об этом я... Ну их всех...— угрюмо произнес Аркадий.
— По работе тоскуешь? Была бы шея, хомут найдется. Ходи веселей, держи хвост морковкой! В нашу бригаду возьмем. Пойдешь?
— Пойду... куда угодно... п-пойду...— Язык у Аркадия уже заплетался, голова клонилась на грудь, глаза слипались, как он их ни таращил.
— Эх, миляга! — прервал его бормотание Ляпин.— Дозрел! Ну, давай, пошли, пошли!
Он. встряхнул Аркадия, но тот гнулся и качался, словно у него размякли все кости.
— Оставь ты его,— вступилась Неля, до того молча слушавшая их разговор.— И зачем ты его привел? Вот уж, право, связался черт с младенцем!
— Младенец! — захохотал Ляпин.— Экая орясина! — Они стояли друг против друга. Ростом Аркадий почти не уступал Ляпину и в плечах уже начал раздаваться, и только мальчишеская тонкая шея выдавала его возраст.
— Куда он пойдет? — продолжала Неля.—Пусть проспится.
— Ну ты!..— Желваки заиграли на широком, скуластом лице Ляпииа, и он угрожающе подался к Неле.
— Не дури, Вася,— спокойно сказала женщина.-Укладывай его, да пойдем. Я тоже устала. Ляпин еще некоторое время смотрел на нее насу-пя-сь, потом рывком потянул к себе Аркадия и не очень бережно опустил на постель. ;
Аркадий не сопротивлялся. Едва голова его коснулась подушки, как он провалился куда-то в тесную и темную пустоту. И откуда-то издали донеслись до него сказанные с хохотком слова Ляпина: «Попал бычок на веревочку!»
Больше он ничего не слышал.Софья Викентьевна всегда безошибочно определяла, в каком настроении возвращается с работы муж.Захлопнул ли дверь или ровно прикрыл ее за собой; вытер ли, и достаточно ли тщательно, ноги о разостланный у двери мохнатый коврик; приласкал ли пса, с радостным лаем бросившегося навстречу хозяину, или резким окриком вернул его на место, и, самое главное: зашел ли в столовую, где Софья Викентьевна в ожидании его коротала время за книгой или рукоделием, или же сразу наверх в свой, кабинет, в свою «мансарду»,—все это имело значение.
Все это имело значение, все это надо было уметь понять.Понять для того, чтобы заслонить мужа от обременяющих жизнь будничных мелочей, сберечь ему время и силы для работы.
Чтобы добиться успеха, надо было выработать в себе способность точной оценки, и за двадцать три года семейной жизни Софья Викентьевна достигла этого.
Софья Викентьевна гордилась широкими плечами мужа, но понимала, какая ноша на этих плечах, и, сколько могла, старалась не взваливать на них дополнительного бремени домашних забот.
Но сегодня ей нужна была помощь и опора.Аркадий пришел домой пьяный, нагрубил и завалился спать. Сказал, чтобы утром его не будили, на работу он не пойдет, «отработался». Таким грубым и развязным она видела сына впервые.
Но это было не первое горе.Прошлой зимой неожиданно, не предупредив о своем приезде, Аркадий возвратился домой и хмуро сообщил, что его «отчислили» из института. Она была потрясена, рушились ее надежды. И в то же время жалела незадачливого сына. И страшилась гнева мужа.
Но, видимо, для Кузьмы Сергеевича возвращение сына не было неожиданностью.
— Выгнали? — спросил он.— Допрыгался по ресторанам? — И, не ожидая ответа сникшего под его взглядом сына, сказал с жесткой усмешкой: — Иди поработай! Авось трудовой хлеб Слаще покажется.
Через несколько дней Софья Викентьевна решилась на трудный разговор с мужем.
— Может быть, устроить Аркадию перевод в другое учебное заведение? Пусть не в институт, хотя бы в техникум?
— Пускай сначала дурь потом выйдет,— ответил Кузьма Сергеевич.
Скрепя сердце Софья Викентьевна примирилась с решением мужа.Первую получку Аркадий всю отдал матери. От второй удержал добрую половину. А потом и совсем позабывал отдавать деньги.
Когда мать напомнила ему, спросил дерзко:
— Батиной зарплаты не хватает?
Несколько раз Софья Викентьевна порывалась поговорить с мужем. Но Кузьма Сергеевич приходил домой поздно, усталый, часто раздраженный. Работа захлестывала. Начальник строительства, с которым они вместе начинали Устьинскую ГЭС, получил почетное назначение — консультировать сооружение крупнейшего гидроузла в Китае. С назначением нового начальника стройки в министерстве по каким-то причинам не торопились, и Набатов оставался один в двух лицах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Мне просто неудобно, Павел Петрович, слушать вас,— сказала хозяйка в ответ на похвалы, расточаемые гостем.— И стол бедный, и все не то. Но, увы, здесь не Москва, и приходится с этим мириться.
— Поверьте, Елена Васильевна,— говорил Круг-лов, прижимая руку к сердцу,— вам нечего сокрушаться. Ужин отменный, а ваша квартира — это уголок Москвы. Можно только поражаться вашему искусству так устроиться в глуши. Это талант. Я всегда говорил, что Евгению Адамовичу повезло. Мне, вечному страннику, ибо такова участь диспетчера-куратора, но долгу службы зачастую лишенному домашнего уюта, вы можете поверить.
— Вы не странник, а льстец,— возразила довольная хозяйка.— Евгений, кофе я подам на веранду.
— Чудесно! — ответил Калиновский.— Прошу вас,— сказал он, пропуская гостя вперед.
— Я не вижу ваших замечательных книжных шкафов,— сказал Круглов, оглядывая комнату.— Библиотеку вы оставили в Москве?
— Книги портятся от частых перевозок.
— Да, конечно,— согласился гость.
— Присаживайтесь,— сказал Калиновский, указывая на плетеное кресло. Но Круглов прошел к открытому окну.
Елена Васильевна принесла кофейник, чашки, сахарницу, тарелочку с аккуратно нарезанным лимоном.
— Будь добр, Евгений, похозяйничай сам,— сказала она мужу,— и, когда зажжешь свет, не забудь закрыть окно, а то налетят всякие козявки.
Веранда застекленной стороной смотрелась в речную долину. Заросший вековыми соснами склон круто уходил вниз. По распадкам вползали на гору сумерки. В ущелье, пробитом рекой между сдавившими ее отвесными скалами, уже наступила ночь. Глухо и грозно гудела на порогах невидимая во тьме река. И где-то далеко-далеко, над черным зубчатым гребнем, просвечивала полоска угасающей зари.
— Любуетесь? — спросил Калиновский.
— Размышляю,— возразил Круглов.— И вы знаете, Евгений Адамович, мне даже жаль вашего патрона. Не глупый вроде человек, опытный инженер, а в принципиальных вопросах какое-то старомодное донкихотство... И непомерная самоуверенность. Проектировщики страшатся этой дикой реки. До сих пор никто не решился принять окончательный вариант перекрытия реки. Говорят: бумага все стерпит. А тут и бумага не терпит! А он...— Круглов с раздражением передернул плечами.
— Прошу,— сказал Евгений Адамович, подвигая гостю вровень с краями налитую чашку.
— Благодарю. А он уже называет сроки пуска станции. И верит в их реальность!
На лице Круглова отразилось искреннее возмущение.
— Фанатик,— сказал Евгений Адамович самым безразличным тоном. Ему уже наскучила пространная тирада Круглова.
«Вы бы перед Набатовым, уважаемый, так высказались, а мне вся эта патетика ни к чему. Я и без напоминаний знаю, что начальству возражать небезопасно»,— так именно хотелось сказать Евгению Адамовичу, но он только вздохнул и повторил:
— Фанатик. Мания Ангары.
— Другой на его месте обрадовался бы возможности унести ноги. А он даже слушать не хочет.
По лицу Евгения Адамовича пробежала усмешка.
— Не удалось убедить?
— Не знаю, кому это по силам. Я положил ему на стол проект постановления коллегии, завизированный начальником главка. Но для него нет авторитетов... Ведь должен же он понимать, что начальник главка не из пальца высосал идею консервации Устьинской ГЭС! Дана установка: переключить максимум капиталовложений с гидравлических станций на тепловые. Все согласны, один Набатов не согласен! Ну не все ли ему равно, что строить — гидравлическую или тепловую?.. Мы инженеры. Исполнители. Наше дело строить. Что строить, есть кому решать без нас!
— Пейте, остынет,— напомнил Евгений Адамович. Но Круглов никак не мог успокоиться.
— Тем более такая ситуация. Через два года Красногорск должен выдать руду. А энергию должны дать мы! Вы понимаете, что будет, если мы сорвем выполнение задания правительства?.. Только тепловую! Вашу станцию через два года пустить невозможно!
— А Набатов скажет: возможно?
— Если Набатову не дорога голова на плечах, то мы своими пока дорожим. Вы, вероятно, тоже?
— Безусловно,— подтвердил Евгений Адамович и, немного помолчав, спросил: — Когда ожидается постановление коллегии?
Круглов нахмурился.
— Нужна виза Набатова.
— А если он ее не даст? Я имею в виду: не даст той визы, что вы от него добиваетесь.
— Это может затянуть решение вопроса. Руководство министерства считается с Набатовым, тем более
что он сейчас в двух лицах: главный инженер и начальник стройки... И это скверно.
— Что он в двух лицах?
— Скверно, что затягивается решение вопроса. Правительство дало нам всего два года!
«Не о правительстве у вас сейчас забота, Павел Петрович, а о предстоящем объяснении с начальником главка. Там ждут визу»,— не без ехидства отметил про себя Калиновский.
Круглов заметил его усмешку.
— И вас, Евгений Адамович, это должно тревожить. И даже особенно.
— Почему особенно?
— Упорство Набатова может кончиться для него печально. И вести стройку придется вам.
— Я плохо переношу сибирский климат.
— Я вас понимаю, Евгений Адамович, и потому особенно рассчитываю на вашу помощь.
— Вы полагаете, мое мнение более авторитетно для Набатова?
— Набатов один не выступит против главка. Он попытается, так сказать, опереться на коллектив. Конечно, будет не одно заседание и обсуждение. И важно, крайне важно, прожектерским фантазиям Набатова противопоставить трезвое мнение достаточно авторитетного на стройке инженера.
— Набатову мое мнение известно. Не вижу причины скрывать его от других.
— Тем более, когда оно совпадает с директивными установками.
— Позвольте вам налить еще чашечку,— сказал Евгений Адамович тоном радушного хозяина.
— Входи, не бойся! — сказал Васька Ляпин и, толчком распахнув дверь, посторонился, пропуская вперед Аркадия.
Чтобы не выказать, как его смутила проницательность Ляпина, Аркадий вызывающе бросил:
— Тебя,что ли, бояться?
— Я человек смирный.— Ляпин хохотнул баском, положил тяжелую руку на плечо Аркадию и, легонько нажав, словно вдвинул гостя в комнату.— Папаша осерчать может. С кем сынок компанию водит!
Аркадий чувствовал, что у него горят уши. Но Ляпин, кажется, и не обращал на него внимания.Он не торопясь стаскивал забрызганные грязью сапоги и, похохатывая, продолжал:
— Меня чего бояться? Я человек смирный, мухи не обижу.
С сапогами в руках он пошел к двери. На пороге обернулся.
— Посиди малость. Я момент. Туалет наведу и по хозяйству распоряжусь.
Аркадию бросились в глаза массивные, широкие ступни ног с короткими, будто обрубленными, пальцами. Как у медведя. И вообще вся эта узкая, длинная комната с брусчатыми нештукатуренными голыми стенами, с окном, завешенным плотной зеленой занавеской, чем-то напоминала медвежью берлогу. Зачем он сюда зашел? Что общего у него с этим Васькой Ляпиным, который сейчас, фыркая и отплевываясь, умывался в коридоре? Нашел с кем делиться своими переживаниями!
Плеск и фырканье в коридоре стихли. Потом скрипнула дверь, и Аркадий услышал, как в соседней комнате Ляпин сказал:
— Неля, спроворь нам перекусить. И... вообще.
— Кто у тебя там? — спросила женщина. Голос ее, чистый и певучий, показался Аркадию очень знакомым.
— Дружок,— неопределенно ответил Ляпин. «Как все слышно!» — удивился Аркадий и теперь
только заметил, что, кроме двери, в которую он вошел, была еще одна — в смежную комнату. Дверью этой, видимо, не пользовались: вплотную к ней стоял стул с наброшенным на спинку светлым пиджаком и большой ободранный чемодан.
— Давай, Неля,— сказал, Ляпин нетерпеливо.
— Иди, я сама накрою,— ответила женщина.
На пороге появился Ляпин, одетый уже по-домашнему— в синих спортивных шароварах и белой майке, плотно обтягивающей мускулистый торс. На ногах были войлочные туфли, и короткопалые ступни уже не раздражали Аркадия. Теперь в глаза бросались мощные бицепсы Ляпина, и Аркадий даже позавидовал тяжеловесной красоте его фигуры.
— Ты чего как в гостях? Раздевайся! — грубовато сказал Ляпин.
Аркадий встал, оглядываясь, куда бьг повесить свою куртку, и в это время, осторожно открыв дверь, вошла молодая светловолосая женщина с подносом в руках.
Чуть прищурив темные красивые глаза, она коротко, но пристально глянула на Аркадия, улыбнулась, показав ровные мелкие зубы, и певуче произнесла:
— Какой хорошенький у тебя дружок, Вася!
Аркадий, стыдясь и злясь сам на себя, почувствовал, что губы его против воли скривила смущенная улыбка, и до того растерялся, что даже не сумел посторониться. Ей пришлось обойти его.
— Угощайтесь! — приветливо сказала женщина, накрыв стол.
— Куда же ты? Садись с нами,— сказал Ляпин.
— И то, выпью-ка и я рюмочку.— Она быстро вышла из комнаты, тут же вернулась с длинной граненой рюмкой в руках и села напротив Аркадия.
Ляпин молча разлил водку.
— За одним столом сидим, из одной посудины вино пьем, пора бы и познакомиться.— Она снова улыбнулась и теперь уже игриво посмотрела на Аркадия.— Какой ты, право, Вася, недогадливый! Ну да мы сами... Неля! — И первая через стол протянула руку.
— Аркадий,— назвался он неестественно громко, встал и неуклюже поклонился.
Рука у нее была мягкая, теплая, и она не торопилась отнять ее.
— Дай бог, не последнюю,—сказал Ляпин и выплеснул в рот все, что было в стакане.
— Будем знакомы,— сказала Неля и медленно,
чуть оттянув пухлые подкрашенные губы, выцедила рюмку.
Аркадий хотел последовать примеру Ляпина, но не осмелился. Он уже с достаточным, знанием дела разбирался в марках вин и коньяков, но пить водку стаканами ему еще не доводилось. Больше всего страшась показаться смешным, он решительно поднес стакан ко рту и, собрав все силы, не отрываясь, выпил его до дна.
— Дй да птенчик! — Неля захлопала в ладоши. Лицо Аркадия исказилось и посерело.
— А вы закусите, закусите! Сразу легче станет.— Неля подошла, положила руку на его плечо и, подцепив вилкой кружок колбасы, положила ему в рот, как ребенку. Нагибаясь, она грудью коснулась его плеча, и Аркадий вздрогнул от этого прикосновения.
— Порядок! — пробормотал он и плотнее привалился плечом к поддерживающей его женщине.
Неля усмехнулась и села на свое место. Ляпин, внимательно наблюдавший за ними, снова потянулся к бутылке.
— Первую не закусывают!
— Не наливай ему много, Вася,— попросила Неля.
— Да тут много и не наберешь.— Ляпин поднял бутылку, посмотрел на свет, удрученно крякнул и разлил по стаканам, что осталось.
— А мы переменимся.— Неля поставила свою рюмку перед Аркадием и взяла его стакан.— Хочу узнать ваши мысли.
Аркадий заулыбался, глупо, по-пьяному.
— Поехали! — сказал Ляпин, подавая пример. Неля, не спуская глаз с Аркадия, взяла стакан,коснулась его края губами, потом прикрыла глаза длинными, мохнатыми ресницами и выпила водку спокойно, как воду.
Аркадий встал и двинулся к ней, но Ляпин резко дернул его за руку.
— Сиди!
Все так же пьяно улыбаясь, Аркадий сел и лихо Опрокинул рюмку.
— Да вы покушайте, уважьте хозяйку! — уговаривала Неля.
Она раскраснелась от выпитого и, уже не сдерживая себя, хохотала, глядя на неловкие, пьяные движения Аркадия.
— Хватит тебе! — сердито сказал Ляпин.— Надо о деле поговорить. Что у тебя стряслось?
— А ничего, ерунда! — отмахнулся Аркадий.
— Чего же ты спекся давеча? Не тяни нищего за суму! Говори!
Аркадий потупился.
— Федор Васильевич из бригады... отчислил.
— Что за Федор Васильевич?
— Перетолчин. Бригадир.
— Ну и что?
— Отец узнает... Опять с работы сняли.
— А зачем тебе работа? Что, у отца денег мало? Аркадий хмуро усмехнулся.
— Разве в этом дело?
— Конечно! Политика! — скривился Ляпин. -Комсомолец?
— Нет,— сквозь зубы ответил Аркадий.
— Тоже не беда! За что выгнал?
— Ни за что... Я не виноват совсем. Поскользнулся... Я же не нарочно — а ее придавило.
— Кого ее?
— Наташу... девушку одну.
— Насмерть придавило?
— Нет, она даже сама до медпункта дошла.
— Чего же ты скис? Да хоть бы.насмерть! Что, девок, на стройке мало? Не тужи! — Он хлопнул Аркадия по плечу.— Такую отхватим, закачаешься!
— Не об этом я... Ну их всех...— угрюмо произнес Аркадий.
— По работе тоскуешь? Была бы шея, хомут найдется. Ходи веселей, держи хвост морковкой! В нашу бригаду возьмем. Пойдешь?
— Пойду... куда угодно... п-пойду...— Язык у Аркадия уже заплетался, голова клонилась на грудь, глаза слипались, как он их ни таращил.
— Эх, миляга! — прервал его бормотание Ляпин.— Дозрел! Ну, давай, пошли, пошли!
Он. встряхнул Аркадия, но тот гнулся и качался, словно у него размякли все кости.
— Оставь ты его,— вступилась Неля, до того молча слушавшая их разговор.— И зачем ты его привел? Вот уж, право, связался черт с младенцем!
— Младенец! — захохотал Ляпин.— Экая орясина! — Они стояли друг против друга. Ростом Аркадий почти не уступал Ляпину и в плечах уже начал раздаваться, и только мальчишеская тонкая шея выдавала его возраст.
— Куда он пойдет? — продолжала Неля.—Пусть проспится.
— Ну ты!..— Желваки заиграли на широком, скуластом лице Ляпииа, и он угрожающе подался к Неле.
— Не дури, Вася,— спокойно сказала женщина.-Укладывай его, да пойдем. Я тоже устала. Ляпин еще некоторое время смотрел на нее насу-пя-сь, потом рывком потянул к себе Аркадия и не очень бережно опустил на постель. ;
Аркадий не сопротивлялся. Едва голова его коснулась подушки, как он провалился куда-то в тесную и темную пустоту. И откуда-то издали донеслись до него сказанные с хохотком слова Ляпина: «Попал бычок на веревочку!»
Больше он ничего не слышал.Софья Викентьевна всегда безошибочно определяла, в каком настроении возвращается с работы муж.Захлопнул ли дверь или ровно прикрыл ее за собой; вытер ли, и достаточно ли тщательно, ноги о разостланный у двери мохнатый коврик; приласкал ли пса, с радостным лаем бросившегося навстречу хозяину, или резким окриком вернул его на место, и, самое главное: зашел ли в столовую, где Софья Викентьевна в ожидании его коротала время за книгой или рукоделием, или же сразу наверх в свой, кабинет, в свою «мансарду»,—все это имело значение.
Все это имело значение, все это надо было уметь понять.Понять для того, чтобы заслонить мужа от обременяющих жизнь будничных мелочей, сберечь ему время и силы для работы.
Чтобы добиться успеха, надо было выработать в себе способность точной оценки, и за двадцать три года семейной жизни Софья Викентьевна достигла этого.
Софья Викентьевна гордилась широкими плечами мужа, но понимала, какая ноша на этих плечах, и, сколько могла, старалась не взваливать на них дополнительного бремени домашних забот.
Но сегодня ей нужна была помощь и опора.Аркадий пришел домой пьяный, нагрубил и завалился спать. Сказал, чтобы утром его не будили, на работу он не пойдет, «отработался». Таким грубым и развязным она видела сына впервые.
Но это было не первое горе.Прошлой зимой неожиданно, не предупредив о своем приезде, Аркадий возвратился домой и хмуро сообщил, что его «отчислили» из института. Она была потрясена, рушились ее надежды. И в то же время жалела незадачливого сына. И страшилась гнева мужа.
Но, видимо, для Кузьмы Сергеевича возвращение сына не было неожиданностью.
— Выгнали? — спросил он.— Допрыгался по ресторанам? — И, не ожидая ответа сникшего под его взглядом сына, сказал с жесткой усмешкой: — Иди поработай! Авось трудовой хлеб Слаще покажется.
Через несколько дней Софья Викентьевна решилась на трудный разговор с мужем.
— Может быть, устроить Аркадию перевод в другое учебное заведение? Пусть не в институт, хотя бы в техникум?
— Пускай сначала дурь потом выйдет,— ответил Кузьма Сергеевич.
Скрепя сердце Софья Викентьевна примирилась с решением мужа.Первую получку Аркадий всю отдал матери. От второй удержал добрую половину. А потом и совсем позабывал отдавать деньги.
Когда мать напомнила ему, спросил дерзко:
— Батиной зарплаты не хватает?
Несколько раз Софья Викентьевна порывалась поговорить с мужем. Но Кузьма Сергеевич приходил домой поздно, усталый, часто раздраженный. Работа захлестывала. Начальник строительства, с которым они вместе начинали Устьинскую ГЭС, получил почетное назначение — консультировать сооружение крупнейшего гидроузла в Китае. С назначением нового начальника стройки в министерстве по каким-то причинам не торопились, и Набатов оставался один в двух лицах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35