Я остолбенел.
Такого вопроса я не ожидал.
В ответ я рассказал все, что знал. Что Роберт был арестован в сентябре 1941 года и расстрелян в августе 1944 года.
Затем меня спросили, где я был в августе 1944 года. Я ответил коротко, что служил в Советской Армии. Мы тогда находились близ реки Луга, но я не счел нужным уточнять.
— Откуда же вам известно, что Роберт Вийрпуу был убит?
Работник госбезопасности словно допрашивал меня. Я ответил, что мне об этом рассказали.
— Кто рассказал?
Пояснив, что об убийстве Роберта мне говорили его сестры и жена, я почувствовал, что от моих показаний пользы мало.
— Известно ли вам, что брат Анны Вийрпуу Рауль Теппор во время оккупации служил в частях СС?
Я ответил, что узнал об этом после ареста Анны Вийрпуу.
Я уже не помню фамилии сотрудника госбезопасности, с которым я говорил и который затем очень толково записал мои показания, прочел их мне и дал подписать. Даже его внешность я помню плохо. Высокий, худой подполковник, державшийся корректно, но холодно-официально. Вот и все. Встреть я его на улице, не узнал бы, Но его вопрос: «Откуда же вы знаете, что Роберт Вийрпуу был убит?» — и сейчас звучит у меня в ушах.
Неужели Роберт и не был убит? Что с ним сталось? Почему был упомянут брат Анны, служивший в СС? Ведь не может быть, чтобы... Никогда себе не прощу, что я мог так подумать о моем друге. Хотя бы мгновение. Да, я сейчас же отогнал от себя страшную мысль о Роберте как о предателе. Роберт жил и умер как коммунист. Теперь я мог бы сказать тому засушенному подполковнику: в архиве есть документ, список расстрелянных в таллинской Центральной тюрьме, где в числе других стоит и имя Роберта Вийрпуу. Сейчас этот документ даже публиковался в газетах. Но где же этот список был десять —двенадцать лет назад? Так я спрашиваю теперь. Тогда я так не думал. Я был подавлен тем, что мне могли задать подобный вопрос. Подавлен до глубины души. А что я должен был бы сделать? Крикнуть, что нельзя так не доверять коммунистам, вообще не доверять человеку. Бесстрашно бросить эти Слова в лицо тем, кто сеял этот дух чудовищной подозрительности...
Мои показания не помогли дочери и сестре Роберта.
Прошло время.
Недавно я видел Инге. Мои слова о том, что я знал ее отца, она пропустила мимо ушей. Я не сказал, что ее отец, Роберт Вийрпуу, был моим лучшим другом и что я хотел бы ей быть добрым другом. Какая цена обещаниям, которых не выполняют?
Инге вправе не обращать на меня внимания. Я не знаю, как относятся ко мне сестры Роберта. Смеются надо мной, презирают или ненавидят. Или просто махнули рукой. Вероятно, я для них больше не существую.
«Если что-нибудь случится...»
Я не могу, я не должен оправдывать себя перед гдюдьми, а тем более перед самим собой,
Разве я могу оправдывать себя тогдашним положением? Нарушениями социалистической законности?
Не могу.
Нельзя.
Сейчас я чувствую, что тогда вел себя неправильно. Моя позиция была половинчатой, пассивной. Недостойной коммуниста.
Что я обязан сделать?
Я спрашиваю себя об этом всякий раз, когда вспоминаю разговор в коридоре, когда передо мной возникает образ Инге. Трехлетняя девчурка, играющая моим орденом, и двадцатилетняя девушка, глядящая куда-то мимо меня.
Да, что я должен был сделать?
Я и сейчас не знаю точно. Но одно мне ясно.
Я не должен был допустить, чтобы кто-то мог холодно спросить меня: «Откуда вы знаете, что Роберт Вийрпуу был убит?»
1962
В ПИВНОМ БАРЕ
В бар вошли новые посетители. Я случайно посмотрел на дверь и видел, как они входили. Их было двое — плечистый мужчина и державшаяся за его руку тощенькая девочка лет семи-восьми. У меня еще мелькнула мысль, что я не стал бы приводить сюда ребенка. Оставил бы ее на улице, если уж так мучит жажда и пройти мимо питейного заведения кажется бессмысленным упрямством. Может, только велел бы не отходить далеко. Чтобы опорожнить кружку пива, надо не больше двух-трех минут, уж столько-то времени выстоит на месте самое нетерпеливое дитя. Особенно если пообещать купить конфетку. Надо также сказать, что здешняя продавщица Рийна, уже два десятка лет с успехом сохраняющая внешность тридцатилетней, — сообразительная и проворная женщина. Заказы постоянных посетителей она прямо-таки читает в их глазах. Едва подойдешь к прилавку, как уж перед тобой пенится кружка пива или поблескивает в рюмке цветная жидкость. Да, перед нашим баром можно спокойно оставить ребенка на улице.
Я заметил, что девочка боязливо жмется к отцу. Голова ее едва доходила до его локтя. Мне показалось, будто гул голосов на минуту стал тише, но тут же опять усилился. В пивном баре быстро забывают о вновь пришедших. Даже если один из них — девчушка, только-только достигшая школьного возраста.
Мужчина направился к единственному свободному столу, стоявшему посреди комнаты. Он двигался между столиками чересчур осторожно, как человек, чувствующий себя не вполне свободно в общественном месте.
Теперь мне было его лучше видно. Ничего особенного в его внешности я не нашел. Обыкновенный человек лет тридцати с лишним. Бухгалтер, механик или кандидат наук — сейчас нелегко определить профессию человека по его лицу и одежде. Так любит утверждать мой отец. Обычно он еще добавляет, что вчерашнее мужичье нынче стало господами и, наоборот, вчерашние господа — нынешним мужичьем, отсюда и такая путаница. Я до сих пор не совсем понимаю, нравятся моему отцу такие перемены или нет. Каждый раз его слова звучат по-иному, в зависимости от того, какое у него настроение и с кем он говорит. Так с людьми бывает часто, мой отец — не исключение. Пусть он думает что хочет, но в его словах все же кроется зернышко истины. У иного академика болтающиеся мешки на ногах и широкая красная физиономия конского барышника, но я знаю транспортного рабочего в отлично отутюженных брюках, с бледным лицом философа. Я ношу длинные волосы, галстук бабочкой, пиджак с разрезом сзади из толстой светлой материи в крапинку или свитер с пушистым воротником и узкие темные брюки без отворотов. Женщины с соседней текстильной фабрики, кажется, считают меня актером или кинорежиссером, но я не участвую даже в художественной самодеятельности. Я инженер домоуправления. По должности инженер, но диплома у меня нет. Мог быть и у меня диплом, но это уже другой разговор. Правду говоря, я уже и не занимаюсь больше жилищным хозяйством. Но это тоже к делу не относится. Я упомянул о своей последней должности только для того, чтобы показать, как в нынешнее время обманчив внешний вид людей.
Мужчина посадил дочку и сам опустился на стул. Малышка чинно положила свои крошечные руки на край столика, словно перед ней был не покрытый клеенкой, усыпанный табачной крошкой кабацкий стол, а новехонькая, пахнущая свежей краской школьная парта. На зеленой клетчатой клеенке ее пальцы казались поразительно тоненькими и белыми как мел. Особенно рядом с большими, тяжелыми руками отца.
Положив на стол огромную лапищу (настоящий боксерский кулак, подумал я), мужчина несколько минут ждал официантку. Вскоре он сообразил, что современная культура торговли в форме самообслуживания проникла и сюда, поднялся и, натыкаясь на столы и стулья, зашагал к буфету. Оставшись одна, девочка смущенно огляделась исподлобья. На мгновение наши взгляды встретились. Она наклонила голову еще ниже и больше не отважилась разглядывать окружающее.
Мне было жаль, что я невольно испугал ребенка. Я успокаивал себя тем, что тут и рассматривать-то нечего. Наш бар — тесноватое полуподвальное помещение, где даже в солнечный полдень царит полумрак. Настоящий пивной погребок и должен быть полутемным, утверждал Роман. Он и сейчас сидел против меня. В компетентности Романа я не сомневаюсь, так как ему доводилось пробовать чешское пльзеньское и баварский портер там, где их варят, а это уже говорит само за себя. Что касается обстановки бара, то она весьма убога. Против лестницы— холодильный прилавок с бутербродами, а за ним стандартный буфет, уставленный бутылками. Вдоль двух стен на высоте груди укреплена полка, на которой как раз помещается пивная кружка, а человеку высокого роста удобно опереться локтем. Посреди помещения теснятся пять-шесть жалких столиков. Иногда в углу валяется пивная бочка, придающая бару архаичный вид. Замечу, что из-за этих бочек грудастая Рийна, исполняющая одновременно обязанности заведующей, продавца и кассира, ведет жестокую борьбу. После того как пивной бар был переименован в буфет, от Рийны потребовали убрать бочки и торговать только бутылочным пивом. Рийна воюет изо всех сил, и до сих пор ей удавалось выходить победителем. «Но надолго ли?» — вздыхает она в минуты меланхолии и жалуется каждому: бочечное пиво, мол, богаче витаминами и белками и поэтому гораздо полезнее, но разве бюрократы заботятся о гражданах, им лишь бы букву Приказа выполнить.
Мужчина, которого я и мои приятели Роман и Вам-бола сочли отцом девочки, вернулся от прилавка, неся два стакана, кружку пива и конфеты. В одном стакане тускло краснело вино, в другом поблескивало что-то желтовато-зеленое.
Роман еле заметно покачал головой.
— Дурной вкус,— констатировал Вамбола.
Они были правы. Пить вперемешку вино, зубровку и пиво — это не говорит о хорошем вкусе.
Мы все трое стоим на той точке зрения, что пить надо уметь, и в глубине души уверены, что владеем этим искусством. Здесь пьем только пиво, вино заказываем очень редко, потому что вино и пиво не гармонируют, к тому же вино здесь почти всегда дрянное. Всякие крепкие напитки пьем только в случаях крайней необходимости, да и тогда не смешиваем их как попало. Мы браним на чем свет стоит то глупейшее распоряжение, которым из буфетов и столовых была изъята добрая старая белая, зато в удвоенном количестве водворены такие же и еще более крепкие зубровки, охотничьи горькие, зверобои, кубанские настойки, лимонные и всевозможные другие пряные и разноцветные водки. Человек низкой питейной культуры только портит себе вкус и желудок.
Отец поставил зубровку и пиво перед собой и подвинул дочке вино и конфеты.
На лице Вамболы появилась многозначительная гримаса.
— Вот тебе Человек с большой буквы, — усмехнулся Роман.
Я не сразу понял, что он имеет в виду.
— Вот тебе Человек с большой буквы, — повторил Роман. — Мы должны наконец в один прекрасный день взглянуть правде в лицо и признать, что так называемая работа по коммунистическому воспитанию и критерии этой воспитательной работы крайне односторонние Альфой и омегой здесь является всемогущее божество— труд, хотя труд — это, в конце концов, только один из компонентов существования индивидуума. Стоит кому-то выполнить норму на сто пятьдесят процентов, как его сразу же объявляют передовым советским человеком. Остальное никого не касается... Чертовски трудно справиться с догматизмом, которым нас пичкали в течение многих лет.
Теперь я, как мне думалось, понял суть фразы Романа и бросил ему одобрительный взгляд. Признаюсь откровенно, я ценю Романову эрудицию — он может, например, часами цитировать наизусть античных авторов— и его независимый склад мысли. Круг его интересов необычайно широк, и решительно ко всему он относится критически. Он как-то сказал мне словно между прочим, что поддакивание — признак ограниченности
И действительно, он прав. Когда я слушаю Романа, у меня возникает впечатление, что он ориентируется в данной проблематике лучше, чем «званые и избранные» этой области знаний. Впрочем, такое не требует особых талантов. Наблюдая знакомых моего отца, я заметил, что многие кадры среднего калибра обязаны своим служебным положением в большей мере хорошо подвешенному языку, нежели глубоким знаниям. Но Роман действительно обладает способностью на лету схватывать суть вещей. Как я понял из его слов, он когда-то учился на юридическом, работал помощником адвоката, затем лектором, даже преподавателем одного института, потом в некоем культурном учреждении и еще где-то. Сейчас Роман предпочитает независимое положение человека свободной профессии. Он занимается переводами, читает лекции, иногда публикует статьи в периодике и так далее. Недавно мне попалась одна из его статей, и я прочел ее с интересом. Мне понравились ее искусно скрытый подтекст и остроумное высмеивание рутинеров мысли. Теперь я отношусь к Роману с еще большим уважением.
Роман, Вамбола и я встречаемся в этом баре один-два раза в неделю. Роман говорит в шутку, что кафе, расположенных в центре города, недостаточно, если хочешь быть в курсе текущей жизни. Вамбола (он, по-моему, чуточку простоват) думает то же самое всерьез. Вамбола — я не называю фамилий, ведь то, о чем я рассказываю, происходит все-таки в пивнушке,— журналист. Он не числится ни в одной из редакций, даже в редакции радиопередач, хотя львиная доля его творений идет в эфир; он работает во многих редакциях внештатным сотрудником. Термин «внештатный сотрудник» нравится ему чрезвычайно, и когда он немного подвыпьет, обязательно показывает своим партнерам удостоверение в твердой обложке, где черным по белому значится, что тов. Вамбола... действительно является внештатным сотрудником такого-то и такого-то органа печати. Он тоже старается все воспринимать критически и без предрассудков. Пишет главным образом короткие корреспонденции о текущих достижениях, а также лирические стихи, которые изредка публикует женский журнал и очень охотно кладут на музыку композиторы. Между прочим, у Вамбола есть и постоянное место работы, о котором он не любит говорить. Это должность не то дежурного пожарника, не то ночного сторожа на каком-то предприятии, а где именно, я не расспрашивал. Да это и не имеет значения.
Я самый молодой из нас троих. Несколько лет назад бросил учебу в Таллинском политехническом. Просто надоело зубрить. В семействе это вызвало легкое землетрясение. Мачеха плакала, правда, больше из желания понравиться отцу и продемонстрировать, что любит меня как родного сына, но старик действительно пришел в ярость. Он выжал из меня обещание, что закончу заочно, но я до сих пор не сдал ни единого экзамена. Ничего, привыкнет. Пробовал я кое-где поработать. Из проектного бюро очень скоро сбежал, там царила еще худшая палочная дисциплина, чем в институте. В домоуправлении выдержал дольше, но управдом оказался просто растяпой, а мне надоело возиться с дымящими плитами, протекающими крышами, засоренной канализацией, разбитыми унитазами и противозаконными приписками. Вообще жизнь кажется мне чертовски серой — либо тупо тяни лямку, либо комбинируй и вступай в сговор с мелкими жуликами. Я всегда мечтал быть человеком в самом глубоком и широком смысле слова и вовсе не жажду оставаться туполобым исполнителем приказов, винтиком, которого деятели вроде моего старика, не очень-то светлые головы, время от времени крутят туда-сюда и настраивают по-своему. Личности, подобные Роману, импонируют мне своеобразным складом мысли и манерой поведения. У Романа и Вамболы есть, кроме того, замечательная черта: они не лезут воспитывать и исправлять других. Они уважают индивидуальность, свободную волю личности, не терпят, так же как и я, стесняющих казенных предписаний, которые, к сожалению, несет с собой всякая служба. Обо мне они говорят полушутливо, полуодобрительно: битник. Известны мне и те статьи, где утверждается, что в советском обществе для битничества нет социальной почвы. И такого, и другого толка рассуждения — чушь. Я хочу быть только самим собой и не выношу, когда мою свободу пытаются урезывать такие лицемеры, как мой папаша. Недели две назад, когда у него опять пробудились отцовские чувства, я сердито бросил ему в лицо свои истины и считаю, что это подействовало. Во всяком случае, он опять начал выдавать мне карманные деньги. Старик сейчас уважает меня, кажется, больше, чем свое непосредственное начальство, директора треста.
Несколько слов о других посетителях бара. Между прочим, этот пункт общественного питания, который я все время величаю пивным баром и который сейчас официально называется буфетом, переменил уже много названий. Когда-то здесь над дверью висела вывеска «Пивной бар», затем «Закусочная», затем коротко -— «Бар», за ним последовало столь же лаконичное «Киоск». Скоро он получит новое имя. Осенью здесь начнется ремонт, стены выкрасят каждую в другой цвет, дверь облицуют полированной фанерой, электрические светильники перенесут с потолка на стены, установят покрытые стеклом и пластиком тонконогие столики, а на улице замигает красная или зеленая неоновая надпись «Кафе». Роман, который разбирается в диалектике, шутит, что форма изменилась, но содержание осталось то же. Он всегда умеет найти кроющуюся под внешней оболочкой явления внутреннюю суть.
Так же, как энергичная Рийна, мы делим посетителей на две категории:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33