С другой, стороны, все казалось ей непонятным. Лаури Роогас — человек прямой, он уже в сороковом году сделал свой выбор в пользу советской власти. Оттолкнуть его — значит принести только вред...
5
Приказ о демобилизации был для майора Роогаса совершеннейшей неожиданностью.
Он прочел свою фамилию среди фамилий других отчисленных в запас офицеров и почувствовал, что в голове у него вдруг стало пусто. Потом все вернулось на место, и последние несколько дней он жил странной двойной жизнью. Разговаривал, шутил, распил с друзьями бутылку вина — словно ничего не случилось. И в то же время его терзали вопросы, на которые он не мог ответить.
Если бы его демобилизовали в сорок шестом году, он понял бы это. Ликвидировали десятки дивизий, целые соединения. Советская армия, в дни войны гигантски разросшаяся, снова сжималась и меняла свою структуру соответственно условиям мирного времени. Естественно, что армия старалась сохранить в своих рядах самых лучших офицеров, и если бы он тогда обнаружил свою фамилию в приказе командующего Ленинградским фронтом, в этом не было бы ничего непонятного. Конечно, и в то время он не кричал бы «ура» от радости. Когда тебе тридцать два года и ты ничего, кроме военного дела, не изучал, то нелегко представить себя в какой-нибудь другой роли. И если ты полюбил армию и при этом чувствуешь, что твое единственное настоящее место в рядах Советской Армии, тогда еще хуже.
Оставшись верным своему характеру, майор Роогас не пошел ничего выяснять к начальнику штаба. Командование решило его демобилизовать,— значит, должны быть причины. «Тебя взвесили и нашли, что ты легок, сними спокойно погоны с плеч и иди куда-нибудь в ученики». Сказать так себе было просто, гораздо труднее оказалось примириться с происшедшим.
Роогас догадывался, что одной из причин его демобилизации, возможно решающей, была Велли. Но он не узнавал мотивов своего освобождения, и никто ни с того ни с сего не стал их ему объяснять. Предполагая, что за всем этим кроется побег жены за границу, он сообразил и то, что тот, кто включил его в список демобилизованных, не подтвердит этого.
«Но при чем тут Велли?» — рассуждал майор Роогас. Он уже вычеркнул ее из своей жизни. Велли избрала один путь, он — другой. Разве его не знают?! Или во время войны не было видно, какой он человек? За что же мне два ордена на грудь повесили? Тогда был годен, теперь негож».
На этот раз майор Роогас быстрее справился с ударом. Вопросы, на которые он не нашел ответов, вскоре потеряли свою остроту и наконец исчезли куда-то.
К тому времени, когда Хельви Каартна увидела его в приемной райкома, он уже несколько вжился в свою новую работу. Тем, кто помнили его в мундире, в штатском он и впрямь казался каким-то неестественным. Выглядел более худощавым, даже тощим, был похож на скромного учителя или библиотекаря. Учителем он теперь и был.
«Значит, так,— подумал Роогас, услыхав, как относится к нему секретарь партийного комитета Юрвен.— Тебя снова взвесили и снова нашли, что ты легок. Что ты теперь станешь делать?»
Не будь Роогас таким гордым, он мог бы остаться в школе. Это ему и посоветовал директор. Ведь на бюро не приняли решения. К тому же его поддерживает заведующий отделом народного образования. Не первый случай, когда о человеке, которого не знают, думают всякую ерунду.
— Поработайте спокойно год-другой,— говорил директор Роогасу.— В райкоме увидят, что вы за человек, и все будет в порядке. И товарищ Юрвен начнет ценить вас.
— Нет,— ответил Роогас.— Я не могу работать, если хоть один человек не доверяет мне.
Про себя директор проклинал Юрвена, но убедить Роогаса не сумел. И Пыдрусу, советовавшему не делать необдуманных шагов, Роогас не дал уговорить себя.
— Благодарю вас,— сказал он ему.— Возможно, я действительно делаю глупость, но иначе я не могу.
Он был очень удивлен, когда вечером следующего дня его разыскала Каартиа.
— У вас замечательная квартира,— сказала она и прикусила губу. Ей не следовало бы так говорить.
Роогас вспомнил, что когда-то хотел отдать эту квартиру Хельви и Лапетеусу. Но он промолчал, опасаясь причинить боль неожиданной гостье.
— Снимайте пальто и садитесь,— сказал он, улыбаясь.— Рад вас видеть, хотя, честно говоря, ваш визит для меня неожиданность. Приятная неожиданность,— быстро добавил он.
Роогас помог Хельви снять пальто и усадил ее в мягкое кресло с гнутыми подлокотниками.
— Мне неловко, что я преждевременно пожелала вам успеха,— без какого-либо вступления начала она.— Почему вы не послушались совета товарища Пыдруса и директора?
Роогас замкнулся.
— Не будем больше говорить об этом.
Она мягко засмеялась и сказала:
— Не становитесь большим упрямым ребенком. Роогас попытался сменить тему разговора.
— Можно предложить вам кофе? Я как раз кипятил для себя...
Они выпили кофе.
— Я встретила товарища Лапетеуса. Он работает сейчас в Министерстве лесной промышленности. Им крайне нужны люди. Говорила ему о вас. Он будет рад, если вы примете его предложение.
Роогас слушал Хельви со смешанным чувство! Ему не было неприятно, что сна упорно говорит об одном и том же. Присутствие Хельви как бы согревало его. Разве ее отношения с Лапетеусом не прервались? И такая мысль промелькнула у него в голове. И еще; он действительно ведет себя, как надувшийся мальчишка...
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На четырнадцатый день после несчастья майору Ро-огасу разрешили поговорить с Лапетеусом. Его привели в палату, где стояли две койки, и указали на правую из них. Приди Роогас один — он не узнал бы Лапете-уса. Незабинтованная часть лица, величиной не больше ладони, принадлежала не человеку средних лет, а старику. Лоб и уголки рта в морщинах, кожа серая. Тусклые глаза, взгляд которых был словно устремлен куда-то внутрь, порой странно поблескивали.
Роогас протянул руку:
— Здравствуйте!
Он старался говорить по возможности бодро.
— Вы... пришли... как официальное лицо? Слабый голос Лапетеуса хрипел. Руки он не подал.
Роогас подумал, что руки у Лапетеуса, видимо, покалечены.
— Как... старый знакомый и как лицо официальное. Он не был точен. Допрос Лапетеуса не входил в его
служебные обязанности. Роогас занимался этой аварией, так сказать, в порядке контроля. Официальный протокол составит аварийный дежурный Филиппов. Но Роогас почувствовал, что ради самого Лапетеуса он должен пойти и на ложь.
Пепельно-серое лицо Лапетеуса исказилось кривой усмешкой.
— Я просил... не пускать... ко мне... знакомых... и друзей... и родственников.
Говорил он с напряжением.
Роогас понял, что разговор будет труднее, чем он предполагал.
— Не делайте своего положения хуже, чем оно есть. Лапетеус промолчал.
Роогас слышал, как при дыхании что-то хрипело в груди раненого.
— Товарищи передают вам привет и желают скорого выздоровления.
И снова Лапетеус ничего не сказал.
— На войне смерть не раз стояла к вам ближе теперешнего. Хотя бы в развалинах окруженного дома. Во всяком случае, я тогда потерял надежду. Старался держаться, но опасение попасть в плен вызывало желание пустить себе пулю в лоб.
Испытующий взгляд Лапетеуса прощупывал Роогаса.
— Вы помните, как произошло столкновение? — спросил после некоторой паузы Роогас.
То ли потому, что Лапетеус счел это за начало официального разговора, то ли по какой-то другой причине, но на этот раз он проговорил:
— Помню... смутно. Хотел обогнать... Не заметил встречной... машины. Когда... увидел... было уже поздно... Моя вина.
— С какой скоростью вы ехали?
— Не следил... за спидометром.
— Водитель шедшего впереди грузовика утверждает, что километров восемьдесят — девяносто в час.
— Возможно.
— Когда вы заметили встречную машину?
— Когда... поравнялся с грузовиком.
— Далеко она была от вас?
Лапетеус ответил не сразу. Похоже, что он размышлял. Наконец произнес:
— Метров десять... Может... двадцать. Показалась.., прямо... передо... мной.
— Вы ехали с дальним светом?
— Кажется, да. Не помню... точно. Я был... как вы говорите...— он усмехнулся, кривя губы,— в состоянии сильного опьянения.
Роогас подумал.
— Каким светом пользовался встречный водитель?
— Кажется... ближним. Или подфарниками.
— Когда вы выехали из гаража?
— Не... смотрел на часы... Примерно через час... после ухода Пыдруса.
— Вы направлялись со стороны Пирита в Таллин, Откуда вы ехали?
Лапетеус спросил с вызовом:
— Это... имеет... значение?
— Да.
— Из Пирита.
Роогас понял, что Лапетеус не разъяснит ему цель своей поездки. Да он и не имеет права этого требовать у него. Тут не официальный допрос.
— Марку встречной машины заметили? Лапетеус долго лежал с закрытыми глазами.
— «Москвич»... номера не... Все произошло.., в одно мгновение.
— Цвет запомнили?
— Зеленый и... белый.
— Вам известно, что стало с машиной и ехавшими в ней людьми?
После продолжительного молчания Лапетеус взволнованно спросил:
— Что... с ними?..
8 дверях палаты появилась сестра и предупредила, что условленные полчаса истекли. Врач не разрешает дольше утомлять больного.
Андрее Лапетеус крикнул:
— Отвечайте!
— Один покалечен и один убит. Вмешалась сестра:
— Товарищ майор, на сегодня достаточно, Роогас не смог не добавить:
— Убит водитель.
Тут же возник вопрос: знает или нет Лапетеус, на кого он налетел? Цвет «Москвича» он назвал точно. Но двухцветных машин — зеленых сверху и белых снизу — сотни.
В дверях майор Роогас оглянулся. Лапетеус следил за ним застывшим взглядом. Стало жаль его. Острее, чем раньше, ощутил себя тоже виновным.
Почему Лапетеус так держался с ним? Не хотел говорить как со знакомым, с фронтовым товарищем? В свое время Андрее помог с работой. А вечером за столом он относился к нему если не очень тепло, то во всяком случае дружески. И уж по меньшей мере при расставании они поняли друг друга и объяснялись совершенно откровенно. Только теперь Роогас вспомнил, что в тот вечер Лапетеус говорил с ним на «ты». Андрее явно искал его дружбы. А он поторопился уйти.
Роогас был недоволен собой. Разговаривал с Лапетеусом как с чужим. Он не собирался допрашивать своего бывшего фронтового товарища, он хотел понять его. Понять и придать ему бодрости, уверенности,
Подтвердить, что его не осуждают безоговорочно. Что с того, что Лапетеус был сдержанным. Просто он не в себе из-за этого несчастья и гнетущих последствий..
Роогасу показалось многозначительным, что Лапетеус избегал встреч с родными и знакомыми. Или он боится, что не сможет выдержать их обвиняющих взглядов? Ведь из-за него погиб Хаавик, покалечена жена.
Как это сказал Паювийдик? «Жизнь чертовски сложная штука».
Верно.
И еще начало беспокоить Роогаса то, что он не сказал Лапетеусу, кого тот убил и кого покалечил. Ведь завтра-послезавтра ему и так все скажут...
Чем больше он думал об Андресс Лапетеусе, тем более беспокойные вопросы у него возникали.
Почему Лапетеус не поинтересовался, с кем столк-нулся? Почему он лишь спросил, что стало с сидевшими в «Москвиче»? Знал ли он, кто в нем ехал? И если да, то когда узнал? Кто ему сообщил? Врачи, сестры? Или навестившие его?
Вдруг он узнал встречную машину? Увидел, кто в ней сидел, или догадался, кто мог сидеть? И все же налетел па них? В таком случае Лапетеус не просто виновник трагедии, а преступник.
Сознание Роогаса протестовало против такого вывода.
«Допустим, что Лапетеус действительно видел, кто ехал в «Москвиче». Что он мог сделать для того, чтобы избежать аварии? Ничего. Катастрофа была неизбежна. Все произошло в одну секунду. Даже профессиональный шофер с самой быстрой реакцией не смог бы избежать столкновения. Свернуть вправо — так инстинктивно поступает большинство водителей в аналогичных положениях, и Хаавик сделал это,— потому что въехать в кювет не так рискованно, как на полном ходу налететь на быстро приближающуюся машину. Но справа шел грузовик. У Андрсса не было выбора».
Хотя майор Роогас старался понять Лапетеуса и логически обосновать его поведение, подозрения возникли снова. Свернув вправо и налетелев па грузовик сзади, он поставил бы в опасное положение в основном только себя. А теперь...
Роогас анализировал все возможные варианты аварии. Но потом сказал себе, что все это пустое умничание. Лапетеус был пьян. Он это видел сам за несколько часов до случившегося, то же подтверждали Паювийдик и Пыдрус, об этом же свидетельствовал и врачебный осмотр. Пьяный человек реагирует медленно. Столкновение произошло прежде, чем Лапетеус понял все, прежде чем его мозг отозвался на то, что увидели глаза (если он вообще мог кого-нибудь разглядеть в мчавшейся навстречу машине).
Только один Лапетеус знает, что он заметил и что хотел сделать. Закон трактует факты такими, какие они есть. Лапетеус виновен в смерти одного человека и в довольно опасных телесных повреждениях другого и должен понести предусмотренное наказание.
Роогас не пришел к какому-то твердому решению. Самым важным для него был вопрос: что думал, чувствовал и что хотел сделать Лапетеус в последний момент? И, возможно, решающее значение имела причина, по которой Лапетеус поехал в город. Что заставило его уехать из дома?
Роогас никак не мог избавиться от ощущения собственной вины в том, что произошло...
2
Реэт Лапетеус несколько раз заверила Роогаса, что она не обвиняет своего мужа. Утверждала, что если бы Хаавик мог высказать свое мнение, то и он не требовал бы суда над своим другом. Виктор сам водил машину и отлично знал: где машины, там и несчастья. Он часто говорил так. Последний раз тогда, когда год тому назад купил себе «Москвича». Жаль, что он уже не может защитить Аидреса. Он обязательно сделал бы это.
Реэт говорила и о том, что она случайно встретилась с Виктором Хаавиком.
— Я была в гостях у своей школьной подруги, пили кофе и болтали обо всем. И не заметила, как наступила ночь. Меня не хотели отпускать, но там крохотная квартира, и я условилась с другой подругой, что переночую у нее. У Тийветов — мою подругу зовут Эрна Тийвет — в Пирита дом, и у них гораздо просторнее. Я уже почти подошла к стоянке такси, когда рядом со мной остановилась машина товарища Хаавика. На Центральной площади, знаете, на том месте, где раньше была футбольная площадка «Калева». Вы таллинец? Тогда вы понимаете. Конечно, футбольная площадка была в глубине, а это перед ней. Он заметил меня и предложил отвезти домой. Товарищ Хаавик всегда был очень внимателен, я бы даже сказала — галантен. Он очень удивился, что я собираюсь ехать совсем в другую сторону —в Пирита. И вы удивляетесь, я это очень хорошо понимаю. Должна признаться, что я попросила Андреса солгать товарищам. Я не могла остаться дома. Для вас, для товарища Пыдруса и для других, я с радостью выполнила бы свои обязанности хозяйки дома. Мой муж рассказывал о вас так много интересного и хорошего, я очень жалела, что не могла принять участия в вашей вечеринке. Я не хотела встречаться с Каартна. Прошу вас, поймите меня. Я знаю, что у нее было с Андресом. Женщины порой странны, товарищ майор.
Глаза Реэт наполнились слезами.
— Извините, товарищ Роогас, но у меня совершенно сдали нервы.
Роогас пробормотал:
— Пожалуйста, пожалуйста! И Реэт продолжала:
— В свое время Андрее, кажется, очень сильно любил ее. Иногда мне казалось... Боже мой, зачем я об этом говорю? Но раз я уже начала, то нужно и кончать. Женщине нелегко признаться в этом, но у меня иногда появлялось ощущение, что Андрее все еще любит ее.
Роогасу было тяжело смотреть, как плачет сидящая в кровати женщина, но утешить больную он не умел.
— И я чувствую себя виноватым,— сказал он наконец.— За несколько часов до несчастья мы сидели вместе. Выпивали, но, видно, не поняли друг друга.
— Извините,— Реэт утерла глаза носовым платком,— извините. Я не справилась со своим сердцем. Видеть ее, познакомиться с ней? Нет, нет, нет! Быть может, это было страшной ошибкой... Трагической ошибкой, товарищ майор.
Роогас не стал расспрашивать, что понимает жена Лапетеуса под трагической ошибкой. Он дал ей собраться с духом.
— Мы условились с Андресом, что он извинится перед вами. Скажет, что я поехала к своей тете или что-нибудь другое. Она действительно больна. Я часто навещаю ее4 но на этот раз тетя — просто отговорка,
Я ничего не скрываю от вас... Андрее знал, что я ночую у подруги в Пирита. Товарищу Хаавику — видите, я говорю о нем как о живом — я ничего этого не сказала. Сама не знаю, что я ему сказала. У меня сейчас так все в голове смешалось... Я понимаю Андреса, понимаю, что он не хочет видеть своих друзей. Сейчас ему страшно тяжело. Ах, осталась бы я дома!.. Но я не хотела притворяться. А мне пришлось бы притворяться перед вашей общей... общей знакомой военных лет. Возможно, чго товарищ Каартна хороший человек, и я не сомневаюсь в том, что она очень интересная и темпераментная женщина, но я не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
5
Приказ о демобилизации был для майора Роогаса совершеннейшей неожиданностью.
Он прочел свою фамилию среди фамилий других отчисленных в запас офицеров и почувствовал, что в голове у него вдруг стало пусто. Потом все вернулось на место, и последние несколько дней он жил странной двойной жизнью. Разговаривал, шутил, распил с друзьями бутылку вина — словно ничего не случилось. И в то же время его терзали вопросы, на которые он не мог ответить.
Если бы его демобилизовали в сорок шестом году, он понял бы это. Ликвидировали десятки дивизий, целые соединения. Советская армия, в дни войны гигантски разросшаяся, снова сжималась и меняла свою структуру соответственно условиям мирного времени. Естественно, что армия старалась сохранить в своих рядах самых лучших офицеров, и если бы он тогда обнаружил свою фамилию в приказе командующего Ленинградским фронтом, в этом не было бы ничего непонятного. Конечно, и в то время он не кричал бы «ура» от радости. Когда тебе тридцать два года и ты ничего, кроме военного дела, не изучал, то нелегко представить себя в какой-нибудь другой роли. И если ты полюбил армию и при этом чувствуешь, что твое единственное настоящее место в рядах Советской Армии, тогда еще хуже.
Оставшись верным своему характеру, майор Роогас не пошел ничего выяснять к начальнику штаба. Командование решило его демобилизовать,— значит, должны быть причины. «Тебя взвесили и нашли, что ты легок, сними спокойно погоны с плеч и иди куда-нибудь в ученики». Сказать так себе было просто, гораздо труднее оказалось примириться с происшедшим.
Роогас догадывался, что одной из причин его демобилизации, возможно решающей, была Велли. Но он не узнавал мотивов своего освобождения, и никто ни с того ни с сего не стал их ему объяснять. Предполагая, что за всем этим кроется побег жены за границу, он сообразил и то, что тот, кто включил его в список демобилизованных, не подтвердит этого.
«Но при чем тут Велли?» — рассуждал майор Роогас. Он уже вычеркнул ее из своей жизни. Велли избрала один путь, он — другой. Разве его не знают?! Или во время войны не было видно, какой он человек? За что же мне два ордена на грудь повесили? Тогда был годен, теперь негож».
На этот раз майор Роогас быстрее справился с ударом. Вопросы, на которые он не нашел ответов, вскоре потеряли свою остроту и наконец исчезли куда-то.
К тому времени, когда Хельви Каартна увидела его в приемной райкома, он уже несколько вжился в свою новую работу. Тем, кто помнили его в мундире, в штатском он и впрямь казался каким-то неестественным. Выглядел более худощавым, даже тощим, был похож на скромного учителя или библиотекаря. Учителем он теперь и был.
«Значит, так,— подумал Роогас, услыхав, как относится к нему секретарь партийного комитета Юрвен.— Тебя снова взвесили и снова нашли, что ты легок. Что ты теперь станешь делать?»
Не будь Роогас таким гордым, он мог бы остаться в школе. Это ему и посоветовал директор. Ведь на бюро не приняли решения. К тому же его поддерживает заведующий отделом народного образования. Не первый случай, когда о человеке, которого не знают, думают всякую ерунду.
— Поработайте спокойно год-другой,— говорил директор Роогасу.— В райкоме увидят, что вы за человек, и все будет в порядке. И товарищ Юрвен начнет ценить вас.
— Нет,— ответил Роогас.— Я не могу работать, если хоть один человек не доверяет мне.
Про себя директор проклинал Юрвена, но убедить Роогаса не сумел. И Пыдрусу, советовавшему не делать необдуманных шагов, Роогас не дал уговорить себя.
— Благодарю вас,— сказал он ему.— Возможно, я действительно делаю глупость, но иначе я не могу.
Он был очень удивлен, когда вечером следующего дня его разыскала Каартиа.
— У вас замечательная квартира,— сказала она и прикусила губу. Ей не следовало бы так говорить.
Роогас вспомнил, что когда-то хотел отдать эту квартиру Хельви и Лапетеусу. Но он промолчал, опасаясь причинить боль неожиданной гостье.
— Снимайте пальто и садитесь,— сказал он, улыбаясь.— Рад вас видеть, хотя, честно говоря, ваш визит для меня неожиданность. Приятная неожиданность,— быстро добавил он.
Роогас помог Хельви снять пальто и усадил ее в мягкое кресло с гнутыми подлокотниками.
— Мне неловко, что я преждевременно пожелала вам успеха,— без какого-либо вступления начала она.— Почему вы не послушались совета товарища Пыдруса и директора?
Роогас замкнулся.
— Не будем больше говорить об этом.
Она мягко засмеялась и сказала:
— Не становитесь большим упрямым ребенком. Роогас попытался сменить тему разговора.
— Можно предложить вам кофе? Я как раз кипятил для себя...
Они выпили кофе.
— Я встретила товарища Лапетеуса. Он работает сейчас в Министерстве лесной промышленности. Им крайне нужны люди. Говорила ему о вас. Он будет рад, если вы примете его предложение.
Роогас слушал Хельви со смешанным чувство! Ему не было неприятно, что сна упорно говорит об одном и том же. Присутствие Хельви как бы согревало его. Разве ее отношения с Лапетеусом не прервались? И такая мысль промелькнула у него в голове. И еще; он действительно ведет себя, как надувшийся мальчишка...
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На четырнадцатый день после несчастья майору Ро-огасу разрешили поговорить с Лапетеусом. Его привели в палату, где стояли две койки, и указали на правую из них. Приди Роогас один — он не узнал бы Лапете-уса. Незабинтованная часть лица, величиной не больше ладони, принадлежала не человеку средних лет, а старику. Лоб и уголки рта в морщинах, кожа серая. Тусклые глаза, взгляд которых был словно устремлен куда-то внутрь, порой странно поблескивали.
Роогас протянул руку:
— Здравствуйте!
Он старался говорить по возможности бодро.
— Вы... пришли... как официальное лицо? Слабый голос Лапетеуса хрипел. Руки он не подал.
Роогас подумал, что руки у Лапетеуса, видимо, покалечены.
— Как... старый знакомый и как лицо официальное. Он не был точен. Допрос Лапетеуса не входил в его
служебные обязанности. Роогас занимался этой аварией, так сказать, в порядке контроля. Официальный протокол составит аварийный дежурный Филиппов. Но Роогас почувствовал, что ради самого Лапетеуса он должен пойти и на ложь.
Пепельно-серое лицо Лапетеуса исказилось кривой усмешкой.
— Я просил... не пускать... ко мне... знакомых... и друзей... и родственников.
Говорил он с напряжением.
Роогас понял, что разговор будет труднее, чем он предполагал.
— Не делайте своего положения хуже, чем оно есть. Лапетеус промолчал.
Роогас слышал, как при дыхании что-то хрипело в груди раненого.
— Товарищи передают вам привет и желают скорого выздоровления.
И снова Лапетеус ничего не сказал.
— На войне смерть не раз стояла к вам ближе теперешнего. Хотя бы в развалинах окруженного дома. Во всяком случае, я тогда потерял надежду. Старался держаться, но опасение попасть в плен вызывало желание пустить себе пулю в лоб.
Испытующий взгляд Лапетеуса прощупывал Роогаса.
— Вы помните, как произошло столкновение? — спросил после некоторой паузы Роогас.
То ли потому, что Лапетеус счел это за начало официального разговора, то ли по какой-то другой причине, но на этот раз он проговорил:
— Помню... смутно. Хотел обогнать... Не заметил встречной... машины. Когда... увидел... было уже поздно... Моя вина.
— С какой скоростью вы ехали?
— Не следил... за спидометром.
— Водитель шедшего впереди грузовика утверждает, что километров восемьдесят — девяносто в час.
— Возможно.
— Когда вы заметили встречную машину?
— Когда... поравнялся с грузовиком.
— Далеко она была от вас?
Лапетеус ответил не сразу. Похоже, что он размышлял. Наконец произнес:
— Метров десять... Может... двадцать. Показалась.., прямо... передо... мной.
— Вы ехали с дальним светом?
— Кажется, да. Не помню... точно. Я был... как вы говорите...— он усмехнулся, кривя губы,— в состоянии сильного опьянения.
Роогас подумал.
— Каким светом пользовался встречный водитель?
— Кажется... ближним. Или подфарниками.
— Когда вы выехали из гаража?
— Не... смотрел на часы... Примерно через час... после ухода Пыдруса.
— Вы направлялись со стороны Пирита в Таллин, Откуда вы ехали?
Лапетеус спросил с вызовом:
— Это... имеет... значение?
— Да.
— Из Пирита.
Роогас понял, что Лапетеус не разъяснит ему цель своей поездки. Да он и не имеет права этого требовать у него. Тут не официальный допрос.
— Марку встречной машины заметили? Лапетеус долго лежал с закрытыми глазами.
— «Москвич»... номера не... Все произошло.., в одно мгновение.
— Цвет запомнили?
— Зеленый и... белый.
— Вам известно, что стало с машиной и ехавшими в ней людьми?
После продолжительного молчания Лапетеус взволнованно спросил:
— Что... с ними?..
8 дверях палаты появилась сестра и предупредила, что условленные полчаса истекли. Врач не разрешает дольше утомлять больного.
Андрее Лапетеус крикнул:
— Отвечайте!
— Один покалечен и один убит. Вмешалась сестра:
— Товарищ майор, на сегодня достаточно, Роогас не смог не добавить:
— Убит водитель.
Тут же возник вопрос: знает или нет Лапетеус, на кого он налетел? Цвет «Москвича» он назвал точно. Но двухцветных машин — зеленых сверху и белых снизу — сотни.
В дверях майор Роогас оглянулся. Лапетеус следил за ним застывшим взглядом. Стало жаль его. Острее, чем раньше, ощутил себя тоже виновным.
Почему Лапетеус так держался с ним? Не хотел говорить как со знакомым, с фронтовым товарищем? В свое время Андрее помог с работой. А вечером за столом он относился к нему если не очень тепло, то во всяком случае дружески. И уж по меньшей мере при расставании они поняли друг друга и объяснялись совершенно откровенно. Только теперь Роогас вспомнил, что в тот вечер Лапетеус говорил с ним на «ты». Андрее явно искал его дружбы. А он поторопился уйти.
Роогас был недоволен собой. Разговаривал с Лапетеусом как с чужим. Он не собирался допрашивать своего бывшего фронтового товарища, он хотел понять его. Понять и придать ему бодрости, уверенности,
Подтвердить, что его не осуждают безоговорочно. Что с того, что Лапетеус был сдержанным. Просто он не в себе из-за этого несчастья и гнетущих последствий..
Роогасу показалось многозначительным, что Лапетеус избегал встреч с родными и знакомыми. Или он боится, что не сможет выдержать их обвиняющих взглядов? Ведь из-за него погиб Хаавик, покалечена жена.
Как это сказал Паювийдик? «Жизнь чертовски сложная штука».
Верно.
И еще начало беспокоить Роогаса то, что он не сказал Лапетеусу, кого тот убил и кого покалечил. Ведь завтра-послезавтра ему и так все скажут...
Чем больше он думал об Андресс Лапетеусе, тем более беспокойные вопросы у него возникали.
Почему Лапетеус не поинтересовался, с кем столк-нулся? Почему он лишь спросил, что стало с сидевшими в «Москвиче»? Знал ли он, кто в нем ехал? И если да, то когда узнал? Кто ему сообщил? Врачи, сестры? Или навестившие его?
Вдруг он узнал встречную машину? Увидел, кто в ней сидел, или догадался, кто мог сидеть? И все же налетел па них? В таком случае Лапетеус не просто виновник трагедии, а преступник.
Сознание Роогаса протестовало против такого вывода.
«Допустим, что Лапетеус действительно видел, кто ехал в «Москвиче». Что он мог сделать для того, чтобы избежать аварии? Ничего. Катастрофа была неизбежна. Все произошло в одну секунду. Даже профессиональный шофер с самой быстрой реакцией не смог бы избежать столкновения. Свернуть вправо — так инстинктивно поступает большинство водителей в аналогичных положениях, и Хаавик сделал это,— потому что въехать в кювет не так рискованно, как на полном ходу налететь на быстро приближающуюся машину. Но справа шел грузовик. У Андрсса не было выбора».
Хотя майор Роогас старался понять Лапетеуса и логически обосновать его поведение, подозрения возникли снова. Свернув вправо и налетелев па грузовик сзади, он поставил бы в опасное положение в основном только себя. А теперь...
Роогас анализировал все возможные варианты аварии. Но потом сказал себе, что все это пустое умничание. Лапетеус был пьян. Он это видел сам за несколько часов до случившегося, то же подтверждали Паювийдик и Пыдрус, об этом же свидетельствовал и врачебный осмотр. Пьяный человек реагирует медленно. Столкновение произошло прежде, чем Лапетеус понял все, прежде чем его мозг отозвался на то, что увидели глаза (если он вообще мог кого-нибудь разглядеть в мчавшейся навстречу машине).
Только один Лапетеус знает, что он заметил и что хотел сделать. Закон трактует факты такими, какие они есть. Лапетеус виновен в смерти одного человека и в довольно опасных телесных повреждениях другого и должен понести предусмотренное наказание.
Роогас не пришел к какому-то твердому решению. Самым важным для него был вопрос: что думал, чувствовал и что хотел сделать Лапетеус в последний момент? И, возможно, решающее значение имела причина, по которой Лапетеус поехал в город. Что заставило его уехать из дома?
Роогас никак не мог избавиться от ощущения собственной вины в том, что произошло...
2
Реэт Лапетеус несколько раз заверила Роогаса, что она не обвиняет своего мужа. Утверждала, что если бы Хаавик мог высказать свое мнение, то и он не требовал бы суда над своим другом. Виктор сам водил машину и отлично знал: где машины, там и несчастья. Он часто говорил так. Последний раз тогда, когда год тому назад купил себе «Москвича». Жаль, что он уже не может защитить Аидреса. Он обязательно сделал бы это.
Реэт говорила и о том, что она случайно встретилась с Виктором Хаавиком.
— Я была в гостях у своей школьной подруги, пили кофе и болтали обо всем. И не заметила, как наступила ночь. Меня не хотели отпускать, но там крохотная квартира, и я условилась с другой подругой, что переночую у нее. У Тийветов — мою подругу зовут Эрна Тийвет — в Пирита дом, и у них гораздо просторнее. Я уже почти подошла к стоянке такси, когда рядом со мной остановилась машина товарища Хаавика. На Центральной площади, знаете, на том месте, где раньше была футбольная площадка «Калева». Вы таллинец? Тогда вы понимаете. Конечно, футбольная площадка была в глубине, а это перед ней. Он заметил меня и предложил отвезти домой. Товарищ Хаавик всегда был очень внимателен, я бы даже сказала — галантен. Он очень удивился, что я собираюсь ехать совсем в другую сторону —в Пирита. И вы удивляетесь, я это очень хорошо понимаю. Должна признаться, что я попросила Андреса солгать товарищам. Я не могла остаться дома. Для вас, для товарища Пыдруса и для других, я с радостью выполнила бы свои обязанности хозяйки дома. Мой муж рассказывал о вас так много интересного и хорошего, я очень жалела, что не могла принять участия в вашей вечеринке. Я не хотела встречаться с Каартна. Прошу вас, поймите меня. Я знаю, что у нее было с Андресом. Женщины порой странны, товарищ майор.
Глаза Реэт наполнились слезами.
— Извините, товарищ Роогас, но у меня совершенно сдали нервы.
Роогас пробормотал:
— Пожалуйста, пожалуйста! И Реэт продолжала:
— В свое время Андрее, кажется, очень сильно любил ее. Иногда мне казалось... Боже мой, зачем я об этом говорю? Но раз я уже начала, то нужно и кончать. Женщине нелегко признаться в этом, но у меня иногда появлялось ощущение, что Андрее все еще любит ее.
Роогасу было тяжело смотреть, как плачет сидящая в кровати женщина, но утешить больную он не умел.
— И я чувствую себя виноватым,— сказал он наконец.— За несколько часов до несчастья мы сидели вместе. Выпивали, но, видно, не поняли друг друга.
— Извините,— Реэт утерла глаза носовым платком,— извините. Я не справилась со своим сердцем. Видеть ее, познакомиться с ней? Нет, нет, нет! Быть может, это было страшной ошибкой... Трагической ошибкой, товарищ майор.
Роогас не стал расспрашивать, что понимает жена Лапетеуса под трагической ошибкой. Он дал ей собраться с духом.
— Мы условились с Андресом, что он извинится перед вами. Скажет, что я поехала к своей тете или что-нибудь другое. Она действительно больна. Я часто навещаю ее4 но на этот раз тетя — просто отговорка,
Я ничего не скрываю от вас... Андрее знал, что я ночую у подруги в Пирита. Товарищу Хаавику — видите, я говорю о нем как о живом — я ничего этого не сказала. Сама не знаю, что я ему сказала. У меня сейчас так все в голове смешалось... Я понимаю Андреса, понимаю, что он не хочет видеть своих друзей. Сейчас ему страшно тяжело. Ах, осталась бы я дома!.. Но я не хотела притворяться. А мне пришлось бы притворяться перед вашей общей... общей знакомой военных лет. Возможно, чго товарищ Каартна хороший человек, и я не сомневаюсь в том, что она очень интересная и темпераментная женщина, но я не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25