В лицо Пирку повалил дым и вонь копоти: Гейниц только что пришел с работы, а с этой чертовой печкой сладу нет — дымит и дымит, и он, Гейниц, понятия не имеет, как привести ее в порядок. В этом весь Гонза, подумал Пирк: предприимчивые люди заняли после ухода немцев кто квартиру, а кто гарсоньерку с центральным отоплением, с полной обстановкой и даже посудой; Гейниц же нашел эту убогую комнатушку в старом жижковском доме, где поселился вместе с младшим братом.
— Спасибо, Павел, через неделю я верну тебе пальто. Понимаешь, ко мне приедет девушка из Рокицан, хочу ее куда-нибудь сводить. Вообще-то она мне — двоюродная сестра в третьем колене,—сказал Гейниц, как бы извиняясь.— Мы с детства знакомы, но только теперь... понимаешь...
Он примерил зимнее поношенное пальто Павла; тот от всей души рассмеялся.
— На свидание в этом не годится, приятель! Разве что в огород: зайцы в ужасе удерут. И твоя девочка тоже.
Гейниц смущенно пытался развести плечи: совсем не учел бедняга, что пальто рассчитано на атлетическую фигуру Пирка.
— Может, в тот день будет тепло, как весной, — принялся утешать его Пирк.— Или отутюжишь свое пальтецо. Если ей нужна твоя душа, как сказал бы Роберт Давид, то ей на это наплевать; а не наплевать, так выкинь ее из головы, значит, она тебя не достойна.
Но эта возвышенная речь, казалось, не убавила забот Гейницу; сквозь щели из печки продолжали выбиваться струйки желто-серого дыма. Гейниц открыл окно на галерею и пачкой каких-то бухгалтерских счетов пытался разогнать дым.
— Хуже всего, что печка дурит, когда дома Карел, а ему надо учиться. Мой братишка учится на философском, вместе с Камиллом.
Пирк со знанием дела осмотрел злосчастную печку.
— Да здесь с полдюжины дыр, нет правильной тяги, еще бы, сволочь, не дымила!
— Ты в этом разбираешься?
— А как же! Видал ты машиниста, чтоб не сдал экзамена на кочегара? Давай зальем огонек, и я попробую починить.
— Сейчас?
— Ясно, сейчас, пока дверца горячая.
И не дожидаясь согласия Гейница, Пирк взялся за дело. Вскоре с галереи донеслись дребезжащие удары: Пирк выравнивал деформированную дверцу; квартирная хозяйка с некоторым испугом следила за мирными действиями здоровенного парня, с нижних этажей, выворачивая шеи, с любопытством взирали на них обитатели дома. Под конец Пирк заткнул щели в дымившей трубе, снова затопил— печка перестала дымить.
— Мне бы хоть чуточку твоей умелости,— вздохнул Гейниц.— Есть хочешь?—Он осмотрел скромные запасы на полке, открыл шкафчик. — Опять Карел не взял с собой на завтрак колбасу, в студенческой столовке не наешься, — забеспокоился он.
«Ты сам-то хорошо ли питаешься?» — подумал Пирк. Жизнь никогда его не баловала, но от этого скудного хозяйства двух явно непрактичных людей повеяло странной грустью.
— На семинарах наш Карел лучше всех, — сказал Гейниц, и его узкое лицо засветилось плохо скрытой гордостью за младшего брата.—Недаром он, как одержимый, иной раз работает до ночи; этак ты глаза испортишь, при сорокасвечовой-то лампочке, говорил я ему. Но вчера купил шестидесятисвечовую, он еще не знает Глянь!—Гейниц с гордостью зажег настольную лампу под зеленым абажуром.
А, черт, как-то не по себе мне от этого — старше брата на два года, а мать, отец и нянька в одном лице!
Новая лампа осветила листок на столе. Гейниц взял его, прочитал и передал Пирку.
«Не сердись, Гонза, но мне очень нужен двухтомный словарь, поэтому я взял деньги из кружки на полке», — было написано на листке.
—- Ну вот, а как же теперь? — Гейниц подошел к полке, машинально снял пустую кружку и снова поставил ее на место. — Деньги были рассчитаны до конца месяца.,. Он прошелся по комнате, подбросил в печку совочек угля, с благодарностью посмотрел на Пирка — печка не дымила. Дотронулся до ямки за тонким, слегка оттопыренным ухом — в Гонзе происходила какая-то внутренняя борьба.
— Визит рокицанской родственницы тоже обошелся бы недешево, — проговорил он наконец. — Пожалуй, пошлю ей письмо, что шеф навалил на меня кучу работы, придется отложить до следующего месяца... Так будет лучше, как ты думаешь?
— Думаю, так будет лучше, Гонза. Но мне пора — еще делишки есть...
Гейниц заботливо сложил Пирково пальто подкладкой наверх.
— Я не возьму его, Гонза. Ты еще до него дорастешь. В крайнем случае портной уберет его в плечах.
— Не дури, об этом не может быть и речи. С какой стати тебе делать мне такой подарок?
— Да потому что оно мне маловато стало, черт возьми! Привет!
С вокзала Камилл отправился прямиком в салон «Ра-risya» в центре города. (А нужен ли вообще в этом слове игрек? Скорее всего, это просто лексическая особенность, вроде прозвища одноклассницы Камилла — «Мишь».)
— Нет, хозяйка еще не приходила, вероятно, вы застанете ее дома.
Он вышел и только теперь как следует осмотрелся. Движение на улицах, пожалуй, оживленнее, чем в Праге. А сколько девушек! Поодиночке и парочками —с военнослужащими западных армий, некоторые даже под руку с неграми в американской форме. Этих тут, пожалуй, чересчур много: неужто освобождать Западную Чехию послали одних черных? На площади несколько транспортеров с надписью «US Army»1, ряд джипов с белыми звездами на кузове. Тяжелого оружия не видно.
Я сделал ошибку: надо было отважиться и приехать сюда на машине. Отцу ведь все равно: что в Кршивокла-ты, что в Пльзень... Но я еще не очень-то доверяю своему водительскому опыту — при ускоренных курсах вождения
1 Армия США (англ.),
много не наездишь, а дорога через всю Прагу, в Пльзень, а потом обратно— сколько на это нервов уйдет! Зато Ивонна, конечно, весьма оценила бы возвращение на машине...
Пришел по указанному адресу, позвонил. Ему открыла незнакомая дама. Он смутился: неужели это тетушка Термина? Да ведь ей не больше тридцати!
Камилл представился, объяснил цель приезда.
— Вы... друг Ивонны? Он кивнул.
Слегка прикусив губу, она пригласила его войти, показала на кресло у курительного столика.
— А когда вы обратно в Прагу? — Она протянула руку за сигаретой, Камилл заметил нервозность этого движения. — Простите, вы курите?
Признаться, что я некурящий? — Камилл решительно поднес ей огня и закурил сам. На коробке стояли буквы: «Lucky Strike» l.
— В Прагу я хочу вернуться сегодня же. (Черт возьми, чего это я отвечаю полным предложением, как школьник?) Разумеется, только с Ивонной.
— Вот те на! — вырвалось у нее непосредственно. Она сосредоточенно и глубоко затянулась сигаретой.
Умным взглядом окинула лицо Камилла, словно искала выход.
— Разве Ивонна не у вас? Термина глубоко вздохнула.
— Была...
— Когда?
— Приехала в пятницу, еще и в субботу ночевала...
— А сейчас где она?
Термина стряхнула пепел мимо пепельницы, не заметив этого.
— К сожалению, не знаю.
— Уехала куда-нибудь?
— Сомневаюсь: у меня ее чемоданчик и кое-какие вещи...
— Вот те на! — невольно повторил он ее слова.
—Вы побледнели — вам плохо? Минутку... — поставила на столик бутылку виски и две рюмки, нетвердой рукой налила.
— Ничего не понимаю: вы хотите сказать, что...
— Сперва выпейте.
Она подняла свою рюмку. Хочет ободрить меня, потому и выпила залпом?
1 Сорт американских сигарет.
Не слишком насилуя себя, Камилл последовал ее примеру. Она тут же налила ему снова.
— Вам теперь лучше? В обморок не упадете? У меня нет опыта с мужчинами в обмороке... Лучше подкрепитесь еще...
— Зачем?
Теперь она наверняка заметила, как неумело я держу сигарету; но разве это важно, когда ты всем своим существом чувствуешь, как над тобой собирается самая худшая беда...
— Я в несколько затруднительном положении, ведь нет смысла что-то от вас скрывать. Но полагаю — вы настоящий мужчина. Вчера я видела Ивонну в обществе американского военного. И не простого рядового: кажется, сержанта, или что-то в этом роде.
— И что вы сделали?! — услышал он собственный выкрик.
— Ничего. А что, по-вашему, я должна была сделать? Ивонна совершеннолетняя, взрослая женщина, сама отвечает за свои поступки.
— И где она теперь? — Да ведь я это уже спрашивал, но разве можно вести себя логично, когда вокруг рушатся миры?
— Откуда мне знать? Наверное, с тем сержантом. Порыв ледяного ветра у виска...
— И... они в гостинице?
— А может, на прогулке, за городом. Однако я не могу утверждать, что он рвет там для нее цветочки. Выпейте.
Он послушался без возражений, и тут перед его внутренним взором со звоном рухнул стеклянный замок. Тьма, преисподняя, конец.
— А вы-то что об этом думаете? Вы ведь ее тетя! Вы же не такая, как она! — запальчиво крикнул он вдруг, пораженный собственной смелостью.
— Я не знаю, какая я. Знаю только, что не люблю быть такой, как все. Но меня к этому принуждает моя профессия.
— Она тоже не такая, как все! Она... она особенная!
— Так, наверное, думает и тот сержант.
— Я должен с ней поговорить... Должен, понимаете.
— Понимаю, но где вы ее найдете?
— Обойду все гостиницы.
— Вы уверены, что она где-то зарегистрирована? Я в этом очень сомневаюсь.
— Что же вы мне посоветуете?
— Знаю, что это нелегко, но... выбросьте ее из головы и возвращайтесь домой.
— Да ведь я ее люблю! — Он перестал владеть собой; сигарета выпала из дрожащих пальцев, он и не заметил. Тетя Мина подняла, загасила ее в пепельнице. — А тут еще ее родители, я не могу вернуться и сказать им правду! Насколько я их знаю, они этого не переживут!..
— Я тоже немного знаю брата и невестку. Не переживут— это тоже еще как сказать. И потом, я надеюсь, Ивонна снова вернется домой.
— Вы надеетесь? Вы только надеетесь?
— Бывают случаи, и их достаточно много: когда парней из армии США отзывают на родину, они увозят с собой своих чешских возлюбленных...
— Пойду искать, буду искать ее по всему городу. Пожалуйста, дайте мне ваш телефон... а, не надо, он есть на визитке... Если она придет или позвонит, скажите, что я здесь, что я заклинаю ее вернуться со мной... пусть хоть о родителях подумает! И разрешите мне позвонить вам, может, все-таки Ивонна даст о себе знать...
Мина проводила его до двери.
— Буду держать большой палец вам на счастье.
Те же слова, что и вчера, только в других дверях, и столь же напрасные: «Держу большой палец на счастье вам обоим»... Но сегодня эти слова похожи на циничную насмешку.
С болью в сердце спускался он по лестнице, тетя Мина все еще стояла в дверях, стройная, с фигурой манекенщицы, Камилл, правда, не очень-то разбирался, да и не думал об этом в своем несчастье, но то, как она была одета, — безусловно, неплохая реклама для салона «Parisya».
Уличный шум долетал до него словно издалека. То, что он услышал от тети Мины, наверное, какое-то страшное недоразумение; конечно, ослепительная племянница — серьезная конкуренция для этой пани, а вдруг Ивонна— жертва злобной, завистливой клеветы? То, что он увидел вчера, обстановка комнаты, в которой живет Ивонна, кое-что объяснило ему. Камилл представил себе, как она укладывается на белоснежную кровать с золотым орнаментом — прелестная фигурка в тонком, ниспадающем, совершенно прозрачном одеянии, в таком при свете луны танцуют на полянке феи, — и в этот миг он загорелся к Ивонне мучительной, сжигающей и до отчаяния несчастной любовью поэта.,.
Зашел в первую же гостиницу. Портье провел по столбцам фамилий указательным пальцем с роскошным золотым перстнем.
— К сожалению, барышня Мандёускова у нас не проживает.
— Вы уверены? — Этот перстень с Клеопатрой кое-что говорит о тебе, и не слишком-то лестное, тип с наглой ухмылкой!
— Совсем этого исключить нельзя, но она у нас не зарегистрирована.
Камилл шел по городу, всматриваясь в толпу прохожих; при виде каждой блондинки у него учащался пульс. Его обогнал армейский джип, рядом с зеленым мундиром за рулем — половодье золотых волос; у него опять пересохло в горле, он даже кинулся догонять. Джип свернул за угол — красивая девушка, но не Ивонна... И что за дисциплина в американской армии, если солдаты катают девушек в армейских машинах? Или сейчас, в эйфории победного мира, они уже все себе позволяют?
Следующая гостиница, тот же вопрос и заранее — страх перед ответом.
— Наша гостиница обслуживает только американских офицеров.
По лестнице со смехом сбежали две девушки, кинулись к портье.
— Два «честерфилда»1! Запишите за номером 313, thank you2.
Шагая по городу, Камилл забрел на самую окраину. Длинная стена в одном месте разрушена, и сквозь эту зияющую рану открывался хаос разбитых фабричных цехов: искореженные стальные конструкции, закопченные глыбы бетона, мертво свисающие с обнаженной арматуры. Портальный кран перебит посередине, словно ударом исполинского кулака. Последний подарочек этих ухарей, что валяются теперь по гостиницам с чешскими девицами, будто ландскнехты в захваченной крепости, подумал Камилл, и его охватила патриотическая ярость. И это когда Германия уже лежала на лопатках! Чтобы в мирное время было поменьше конкурентов, так, джентльмены?!
Поодаль, на истоптанном лугу, перед большими пятнистыми палатками для экипажа двумя ровными рядами стояли танки с белой звездой на орудийных башнях; вдоль
1 Марка американских сигарет.
2 Спасибо (англ.).
них со скучающим видом ходил, непрестанно жуя, караульный в каске, лихо сдвинутой на затылок; его черное лицо блестело, словно колесная мазь.
Еще одна гостиница, еще один напрасный поиск, нарастающая пустота в сердце и усталость в ногах. Камилл вошел в кафе при какой-то гостинице. Сплошь мундиры и девицы. Ивонны среди них нет.
— Черный кофе и коньяк.
— К сожалению, не могу вас обслужить.
— Должно быть, вы не поняли: я прошу кофе и коньяк.
Официант переступил с ноги на ногу
— Мне очень жаль.
Камилл начал в ужасе понимать.
— Это американская гостиница?
— Чешская. Но живут здесь одни американские офицеры.
— Так принесите же мне кофе, черт побери!
— Я уже сказал, что не могу вас обслужить: в это кафе имеют доступ только дамы.
Покраснев, Камилл вышел вон, лишь теперь он заметил на стеклянных дверях малюсенькую табличку: «For Ladies only» l.
Тогда остается только напиться...
Наконец — общедоступный погребок, в нем — чехи. Разумеется, и тут несколько военных, но без знаков различия, с пьяненькими девицами на две категории ниже. Зачем мне все это? Скоро выйдет сборник моих стихов, в конце концов, я уже и теперь писатель — что такое Ивон-иа в сравнении со мной? Может, наплевать на нее?.. Камилл быстро влил в себя две кружки двенадцатиградусного, в третью вылил стопку водки — совсем как грузчик после смены.
На площади вошел в телефонную будку; набирая номер не слишком твердой рукой, сам почувствовал, как тесное помещение наполнилось перегаром пива и водки от его собственного дыхания.
— Пани Термина? Простите, случайна Ивойно... То есть... Пвонна случайно не... не звонила?
— Пока никто не звонил, — услышал он тетушкин голос с оттенком усмешки.
— Я решил... решил все-таки уехать завтра. Может, увижу Ивонну вечером в каком-нибудь... Она будет где-
1 Только для дам (англ.).
нибудь в баре!—угрожающе крикнул он в трубку. — У ром я вам звякну... Можно мне позвонить вам утром, милостивая... а вдруг Ивонна придет ночевать?
— Можете. Но часов с десяти я буду в салоне.
И снова в путь по гостиницам. Одна, вторая, третья. В четвертой, довольно подозрительной, где-то на окраине, швейцар сжалился — дал добрый совет:
— Не думаете же вы всерьез найти в Пльзени место в гостинице? Попробуйте в окрестностях — Стод, Рокица-ны, Стржибро. Или спросите в частных домах. — Он дал Камиллу два адреса.
По первому адресу хозяйка спросила:
— Чем будете платить? — На ее висок упала прядь жирных волос. — Долларами?
Он виновато покрутил головой.
— У меня занято.
На второй квартире ему сказали:
— Тут одна забронировала две постели, дала аванс. Камилл встревожился:
— Не блондинка, примерно двадцати двух лет?..
— Скорее, рыжая. Лет сорока.
Ему казалось, что длительная прогулка на воздухе помогает протрезвиться. Без аппетита, скорее по привычке, поужинал в переполненной пивной, где подавали пльзень-ское особое, восьмиградусное. От стойки на Камилла уставился какой-то чин, кажется, сержант, его светлые волосы были коротко подстрижены на немецкий манер «а-ля Пифке». Он презрительно поджимал губы над кружкой, должно быть, пиво ему не нравилось. Камилл отвернулся; ощущение измены нахлынуло такими крутыми волнами, что он сгорбился под натиском горя: Ивонну, его любовь, красавицу, ради которой он готов на любую жертву, ее восхитительное тело сейчас где-то в номере гостиницы терзает какой-то сержант, жлоб из Оклахомы, да еще при этом жует, как корова, жвачку...
Половину порции он оставил на тарелке, зато к пиву заказал порцию коньяка, впрочем, не слишком высокого качества.
И вновь — унылое, все более безнадежное паломничество по переполненным ночным кабакам, ему уже невыносимы были женский визг и смех и мужской американский говор, перекатывающийся где-то под языком, эти пьяные попытки изъясняться по-чешски, коверкая слова, эта назойливая, ко всему готовая услужливость чешских девиц — за пять долларов, а быть может, лишь за искру надежды, что кто-то из этих великолепно-неотесанных суперменов в минуту слабости решится увезти за океан экзотическую варварку с Востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Спасибо, Павел, через неделю я верну тебе пальто. Понимаешь, ко мне приедет девушка из Рокицан, хочу ее куда-нибудь сводить. Вообще-то она мне — двоюродная сестра в третьем колене,—сказал Гейниц, как бы извиняясь.— Мы с детства знакомы, но только теперь... понимаешь...
Он примерил зимнее поношенное пальто Павла; тот от всей души рассмеялся.
— На свидание в этом не годится, приятель! Разве что в огород: зайцы в ужасе удерут. И твоя девочка тоже.
Гейниц смущенно пытался развести плечи: совсем не учел бедняга, что пальто рассчитано на атлетическую фигуру Пирка.
— Может, в тот день будет тепло, как весной, — принялся утешать его Пирк.— Или отутюжишь свое пальтецо. Если ей нужна твоя душа, как сказал бы Роберт Давид, то ей на это наплевать; а не наплевать, так выкинь ее из головы, значит, она тебя не достойна.
Но эта возвышенная речь, казалось, не убавила забот Гейницу; сквозь щели из печки продолжали выбиваться струйки желто-серого дыма. Гейниц открыл окно на галерею и пачкой каких-то бухгалтерских счетов пытался разогнать дым.
— Хуже всего, что печка дурит, когда дома Карел, а ему надо учиться. Мой братишка учится на философском, вместе с Камиллом.
Пирк со знанием дела осмотрел злосчастную печку.
— Да здесь с полдюжины дыр, нет правильной тяги, еще бы, сволочь, не дымила!
— Ты в этом разбираешься?
— А как же! Видал ты машиниста, чтоб не сдал экзамена на кочегара? Давай зальем огонек, и я попробую починить.
— Сейчас?
— Ясно, сейчас, пока дверца горячая.
И не дожидаясь согласия Гейница, Пирк взялся за дело. Вскоре с галереи донеслись дребезжащие удары: Пирк выравнивал деформированную дверцу; квартирная хозяйка с некоторым испугом следила за мирными действиями здоровенного парня, с нижних этажей, выворачивая шеи, с любопытством взирали на них обитатели дома. Под конец Пирк заткнул щели в дымившей трубе, снова затопил— печка перестала дымить.
— Мне бы хоть чуточку твоей умелости,— вздохнул Гейниц.— Есть хочешь?—Он осмотрел скромные запасы на полке, открыл шкафчик. — Опять Карел не взял с собой на завтрак колбасу, в студенческой столовке не наешься, — забеспокоился он.
«Ты сам-то хорошо ли питаешься?» — подумал Пирк. Жизнь никогда его не баловала, но от этого скудного хозяйства двух явно непрактичных людей повеяло странной грустью.
— На семинарах наш Карел лучше всех, — сказал Гейниц, и его узкое лицо засветилось плохо скрытой гордостью за младшего брата.—Недаром он, как одержимый, иной раз работает до ночи; этак ты глаза испортишь, при сорокасвечовой-то лампочке, говорил я ему. Но вчера купил шестидесятисвечовую, он еще не знает Глянь!—Гейниц с гордостью зажег настольную лампу под зеленым абажуром.
А, черт, как-то не по себе мне от этого — старше брата на два года, а мать, отец и нянька в одном лице!
Новая лампа осветила листок на столе. Гейниц взял его, прочитал и передал Пирку.
«Не сердись, Гонза, но мне очень нужен двухтомный словарь, поэтому я взял деньги из кружки на полке», — было написано на листке.
—- Ну вот, а как же теперь? — Гейниц подошел к полке, машинально снял пустую кружку и снова поставил ее на место. — Деньги были рассчитаны до конца месяца.,. Он прошелся по комнате, подбросил в печку совочек угля, с благодарностью посмотрел на Пирка — печка не дымила. Дотронулся до ямки за тонким, слегка оттопыренным ухом — в Гонзе происходила какая-то внутренняя борьба.
— Визит рокицанской родственницы тоже обошелся бы недешево, — проговорил он наконец. — Пожалуй, пошлю ей письмо, что шеф навалил на меня кучу работы, придется отложить до следующего месяца... Так будет лучше, как ты думаешь?
— Думаю, так будет лучше, Гонза. Но мне пора — еще делишки есть...
Гейниц заботливо сложил Пирково пальто подкладкой наверх.
— Я не возьму его, Гонза. Ты еще до него дорастешь. В крайнем случае портной уберет его в плечах.
— Не дури, об этом не может быть и речи. С какой стати тебе делать мне такой подарок?
— Да потому что оно мне маловато стало, черт возьми! Привет!
С вокзала Камилл отправился прямиком в салон «Ра-risya» в центре города. (А нужен ли вообще в этом слове игрек? Скорее всего, это просто лексическая особенность, вроде прозвища одноклассницы Камилла — «Мишь».)
— Нет, хозяйка еще не приходила, вероятно, вы застанете ее дома.
Он вышел и только теперь как следует осмотрелся. Движение на улицах, пожалуй, оживленнее, чем в Праге. А сколько девушек! Поодиночке и парочками —с военнослужащими западных армий, некоторые даже под руку с неграми в американской форме. Этих тут, пожалуй, чересчур много: неужто освобождать Западную Чехию послали одних черных? На площади несколько транспортеров с надписью «US Army»1, ряд джипов с белыми звездами на кузове. Тяжелого оружия не видно.
Я сделал ошибку: надо было отважиться и приехать сюда на машине. Отцу ведь все равно: что в Кршивокла-ты, что в Пльзень... Но я еще не очень-то доверяю своему водительскому опыту — при ускоренных курсах вождения
1 Армия США (англ.),
много не наездишь, а дорога через всю Прагу, в Пльзень, а потом обратно— сколько на это нервов уйдет! Зато Ивонна, конечно, весьма оценила бы возвращение на машине...
Пришел по указанному адресу, позвонил. Ему открыла незнакомая дама. Он смутился: неужели это тетушка Термина? Да ведь ей не больше тридцати!
Камилл представился, объяснил цель приезда.
— Вы... друг Ивонны? Он кивнул.
Слегка прикусив губу, она пригласила его войти, показала на кресло у курительного столика.
— А когда вы обратно в Прагу? — Она протянула руку за сигаретой, Камилл заметил нервозность этого движения. — Простите, вы курите?
Признаться, что я некурящий? — Камилл решительно поднес ей огня и закурил сам. На коробке стояли буквы: «Lucky Strike» l.
— В Прагу я хочу вернуться сегодня же. (Черт возьми, чего это я отвечаю полным предложением, как школьник?) Разумеется, только с Ивонной.
— Вот те на! — вырвалось у нее непосредственно. Она сосредоточенно и глубоко затянулась сигаретой.
Умным взглядом окинула лицо Камилла, словно искала выход.
— Разве Ивонна не у вас? Термина глубоко вздохнула.
— Была...
— Когда?
— Приехала в пятницу, еще и в субботу ночевала...
— А сейчас где она?
Термина стряхнула пепел мимо пепельницы, не заметив этого.
— К сожалению, не знаю.
— Уехала куда-нибудь?
— Сомневаюсь: у меня ее чемоданчик и кое-какие вещи...
— Вот те на! — невольно повторил он ее слова.
—Вы побледнели — вам плохо? Минутку... — поставила на столик бутылку виски и две рюмки, нетвердой рукой налила.
— Ничего не понимаю: вы хотите сказать, что...
— Сперва выпейте.
Она подняла свою рюмку. Хочет ободрить меня, потому и выпила залпом?
1 Сорт американских сигарет.
Не слишком насилуя себя, Камилл последовал ее примеру. Она тут же налила ему снова.
— Вам теперь лучше? В обморок не упадете? У меня нет опыта с мужчинами в обмороке... Лучше подкрепитесь еще...
— Зачем?
Теперь она наверняка заметила, как неумело я держу сигарету; но разве это важно, когда ты всем своим существом чувствуешь, как над тобой собирается самая худшая беда...
— Я в несколько затруднительном положении, ведь нет смысла что-то от вас скрывать. Но полагаю — вы настоящий мужчина. Вчера я видела Ивонну в обществе американского военного. И не простого рядового: кажется, сержанта, или что-то в этом роде.
— И что вы сделали?! — услышал он собственный выкрик.
— Ничего. А что, по-вашему, я должна была сделать? Ивонна совершеннолетняя, взрослая женщина, сама отвечает за свои поступки.
— И где она теперь? — Да ведь я это уже спрашивал, но разве можно вести себя логично, когда вокруг рушатся миры?
— Откуда мне знать? Наверное, с тем сержантом. Порыв ледяного ветра у виска...
— И... они в гостинице?
— А может, на прогулке, за городом. Однако я не могу утверждать, что он рвет там для нее цветочки. Выпейте.
Он послушался без возражений, и тут перед его внутренним взором со звоном рухнул стеклянный замок. Тьма, преисподняя, конец.
— А вы-то что об этом думаете? Вы ведь ее тетя! Вы же не такая, как она! — запальчиво крикнул он вдруг, пораженный собственной смелостью.
— Я не знаю, какая я. Знаю только, что не люблю быть такой, как все. Но меня к этому принуждает моя профессия.
— Она тоже не такая, как все! Она... она особенная!
— Так, наверное, думает и тот сержант.
— Я должен с ней поговорить... Должен, понимаете.
— Понимаю, но где вы ее найдете?
— Обойду все гостиницы.
— Вы уверены, что она где-то зарегистрирована? Я в этом очень сомневаюсь.
— Что же вы мне посоветуете?
— Знаю, что это нелегко, но... выбросьте ее из головы и возвращайтесь домой.
— Да ведь я ее люблю! — Он перестал владеть собой; сигарета выпала из дрожащих пальцев, он и не заметил. Тетя Мина подняла, загасила ее в пепельнице. — А тут еще ее родители, я не могу вернуться и сказать им правду! Насколько я их знаю, они этого не переживут!..
— Я тоже немного знаю брата и невестку. Не переживут— это тоже еще как сказать. И потом, я надеюсь, Ивонна снова вернется домой.
— Вы надеетесь? Вы только надеетесь?
— Бывают случаи, и их достаточно много: когда парней из армии США отзывают на родину, они увозят с собой своих чешских возлюбленных...
— Пойду искать, буду искать ее по всему городу. Пожалуйста, дайте мне ваш телефон... а, не надо, он есть на визитке... Если она придет или позвонит, скажите, что я здесь, что я заклинаю ее вернуться со мной... пусть хоть о родителях подумает! И разрешите мне позвонить вам, может, все-таки Ивонна даст о себе знать...
Мина проводила его до двери.
— Буду держать большой палец вам на счастье.
Те же слова, что и вчера, только в других дверях, и столь же напрасные: «Держу большой палец на счастье вам обоим»... Но сегодня эти слова похожи на циничную насмешку.
С болью в сердце спускался он по лестнице, тетя Мина все еще стояла в дверях, стройная, с фигурой манекенщицы, Камилл, правда, не очень-то разбирался, да и не думал об этом в своем несчастье, но то, как она была одета, — безусловно, неплохая реклама для салона «Parisya».
Уличный шум долетал до него словно издалека. То, что он услышал от тети Мины, наверное, какое-то страшное недоразумение; конечно, ослепительная племянница — серьезная конкуренция для этой пани, а вдруг Ивонна— жертва злобной, завистливой клеветы? То, что он увидел вчера, обстановка комнаты, в которой живет Ивонна, кое-что объяснило ему. Камилл представил себе, как она укладывается на белоснежную кровать с золотым орнаментом — прелестная фигурка в тонком, ниспадающем, совершенно прозрачном одеянии, в таком при свете луны танцуют на полянке феи, — и в этот миг он загорелся к Ивонне мучительной, сжигающей и до отчаяния несчастной любовью поэта.,.
Зашел в первую же гостиницу. Портье провел по столбцам фамилий указательным пальцем с роскошным золотым перстнем.
— К сожалению, барышня Мандёускова у нас не проживает.
— Вы уверены? — Этот перстень с Клеопатрой кое-что говорит о тебе, и не слишком-то лестное, тип с наглой ухмылкой!
— Совсем этого исключить нельзя, но она у нас не зарегистрирована.
Камилл шел по городу, всматриваясь в толпу прохожих; при виде каждой блондинки у него учащался пульс. Его обогнал армейский джип, рядом с зеленым мундиром за рулем — половодье золотых волос; у него опять пересохло в горле, он даже кинулся догонять. Джип свернул за угол — красивая девушка, но не Ивонна... И что за дисциплина в американской армии, если солдаты катают девушек в армейских машинах? Или сейчас, в эйфории победного мира, они уже все себе позволяют?
Следующая гостиница, тот же вопрос и заранее — страх перед ответом.
— Наша гостиница обслуживает только американских офицеров.
По лестнице со смехом сбежали две девушки, кинулись к портье.
— Два «честерфилда»1! Запишите за номером 313, thank you2.
Шагая по городу, Камилл забрел на самую окраину. Длинная стена в одном месте разрушена, и сквозь эту зияющую рану открывался хаос разбитых фабричных цехов: искореженные стальные конструкции, закопченные глыбы бетона, мертво свисающие с обнаженной арматуры. Портальный кран перебит посередине, словно ударом исполинского кулака. Последний подарочек этих ухарей, что валяются теперь по гостиницам с чешскими девицами, будто ландскнехты в захваченной крепости, подумал Камилл, и его охватила патриотическая ярость. И это когда Германия уже лежала на лопатках! Чтобы в мирное время было поменьше конкурентов, так, джентльмены?!
Поодаль, на истоптанном лугу, перед большими пятнистыми палатками для экипажа двумя ровными рядами стояли танки с белой звездой на орудийных башнях; вдоль
1 Марка американских сигарет.
2 Спасибо (англ.).
них со скучающим видом ходил, непрестанно жуя, караульный в каске, лихо сдвинутой на затылок; его черное лицо блестело, словно колесная мазь.
Еще одна гостиница, еще один напрасный поиск, нарастающая пустота в сердце и усталость в ногах. Камилл вошел в кафе при какой-то гостинице. Сплошь мундиры и девицы. Ивонны среди них нет.
— Черный кофе и коньяк.
— К сожалению, не могу вас обслужить.
— Должно быть, вы не поняли: я прошу кофе и коньяк.
Официант переступил с ноги на ногу
— Мне очень жаль.
Камилл начал в ужасе понимать.
— Это американская гостиница?
— Чешская. Но живут здесь одни американские офицеры.
— Так принесите же мне кофе, черт побери!
— Я уже сказал, что не могу вас обслужить: в это кафе имеют доступ только дамы.
Покраснев, Камилл вышел вон, лишь теперь он заметил на стеклянных дверях малюсенькую табличку: «For Ladies only» l.
Тогда остается только напиться...
Наконец — общедоступный погребок, в нем — чехи. Разумеется, и тут несколько военных, но без знаков различия, с пьяненькими девицами на две категории ниже. Зачем мне все это? Скоро выйдет сборник моих стихов, в конце концов, я уже и теперь писатель — что такое Ивон-иа в сравнении со мной? Может, наплевать на нее?.. Камилл быстро влил в себя две кружки двенадцатиградусного, в третью вылил стопку водки — совсем как грузчик после смены.
На площади вошел в телефонную будку; набирая номер не слишком твердой рукой, сам почувствовал, как тесное помещение наполнилось перегаром пива и водки от его собственного дыхания.
— Пани Термина? Простите, случайна Ивойно... То есть... Пвонна случайно не... не звонила?
— Пока никто не звонил, — услышал он тетушкин голос с оттенком усмешки.
— Я решил... решил все-таки уехать завтра. Может, увижу Ивонну вечером в каком-нибудь... Она будет где-
1 Только для дам (англ.).
нибудь в баре!—угрожающе крикнул он в трубку. — У ром я вам звякну... Можно мне позвонить вам утром, милостивая... а вдруг Ивонна придет ночевать?
— Можете. Но часов с десяти я буду в салоне.
И снова в путь по гостиницам. Одна, вторая, третья. В четвертой, довольно подозрительной, где-то на окраине, швейцар сжалился — дал добрый совет:
— Не думаете же вы всерьез найти в Пльзени место в гостинице? Попробуйте в окрестностях — Стод, Рокица-ны, Стржибро. Или спросите в частных домах. — Он дал Камиллу два адреса.
По первому адресу хозяйка спросила:
— Чем будете платить? — На ее висок упала прядь жирных волос. — Долларами?
Он виновато покрутил головой.
— У меня занято.
На второй квартире ему сказали:
— Тут одна забронировала две постели, дала аванс. Камилл встревожился:
— Не блондинка, примерно двадцати двух лет?..
— Скорее, рыжая. Лет сорока.
Ему казалось, что длительная прогулка на воздухе помогает протрезвиться. Без аппетита, скорее по привычке, поужинал в переполненной пивной, где подавали пльзень-ское особое, восьмиградусное. От стойки на Камилла уставился какой-то чин, кажется, сержант, его светлые волосы были коротко подстрижены на немецкий манер «а-ля Пифке». Он презрительно поджимал губы над кружкой, должно быть, пиво ему не нравилось. Камилл отвернулся; ощущение измены нахлынуло такими крутыми волнами, что он сгорбился под натиском горя: Ивонну, его любовь, красавицу, ради которой он готов на любую жертву, ее восхитительное тело сейчас где-то в номере гостиницы терзает какой-то сержант, жлоб из Оклахомы, да еще при этом жует, как корова, жвачку...
Половину порции он оставил на тарелке, зато к пиву заказал порцию коньяка, впрочем, не слишком высокого качества.
И вновь — унылое, все более безнадежное паломничество по переполненным ночным кабакам, ему уже невыносимы были женский визг и смех и мужской американский говор, перекатывающийся где-то под языком, эти пьяные попытки изъясняться по-чешски, коверкая слова, эта назойливая, ко всему готовая услужливость чешских девиц — за пять долларов, а быть может, лишь за искру надежды, что кто-то из этих великолепно-неотесанных суперменов в минуту слабости решится увезти за океан экзотическую варварку с Востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13