Глаза его горели, он был до крайности возбужден, но, что меня удивило, на его лице не отражалось огорчения. Здесь, в глубине степей, подобные случаи считались нормальным явлением.
ИТ-АЛА-КАЗ
На юге нашей страны обитает своеобразная птица, называемая красной уткой. В отличие от других, настоящих, уток, она держится в степных и пустынных местностях, где вода встречается редко. Небольшого соленого озерка или высохшего русла реки с редкими ямами, наполненными горько-соленой водой, бывает достаточно для ее благополучного существования. Движешься, бывало, маленьким караваном по пустыне и вдруг видишь впереди пару таких уток. С характерным криком они поднимутся с сухого места и, низко пролетев над вами, усядутся на куполообразную крышу древнего глиняного здания. И у каждого человека, впервые увидевшего эту птицу в природе, возникает обычный вопрос: где же гнездится красная утка, когда на всем протяжении до самого горизонта нет ни густых кустарников, ни высокой травы, ни камыша?
Красная утка устраивает гнезда в глубоких трещинах, образовавшихся в степях, в дымоходах зимних казахских жилищ, в ямах и очень часто в покинутых норах лисиц и степных кошек. Нередко она использует один из отнорков обитаемой лисьей норы. Как уживается утка в таком близком соседстве со своим заклятым врагом, лисицей, даже для зоологов еще не вполне ясно.
Во время нашего путешествия по пустыне Кызылкум после долгих безуспешных поисков я, наконец, нашел гнездо красной утки. Оно помещалось в старой казахской могиле, которая представляла собой яму, прикрытую сверху толстыми ветвями и хворостом, и над которой возвышался небольшой холмик. В таких своеобразных могилах вскоре образуются провалы. В них часто проникают змеи, а также пернатые и четвероногие обитатели казахстанских степей. В старых казахских могилах мне приходилось находить степных кошек, барсуков, лисиц, а из птиц — домового сычика и крупную сову — филина. Но особенно часто устраивает гнезда в могилах красная утка.
Когда я заметил, как в провале одной из могил кладбища скрылась самка утки, мне стало ясно, что она там гнездится. Осветив могилу внутри факелом, наскоро сделанным из сухой травы, я увидел сидящую на гнезде птицу. Рядом с черепом давно умершего человека она насиживала свои яйца. Потревоженная ярким пламенем, она издала громкое шипение, напоминающее шипение крупной змеи. Не эти ли шипящие звуки, столь похожие на угрожающее шипение змей, в темноте пугают лисиц и диких кошек и позволяют уткам благополучно выводить потомство? Наш проводник Махаш считал своей обязанностью знакомить меня с казахскими названиями животных и растений.
— Ак-баур-бульдурук пить пошел,— говорил он как бы между прочим, указывая на стайку пустынных птиц — белобрюхих рябков, с громкими гортанными криками летевших над степью.— Таспатара (черепашье просо),— называл он, протягивая мне кустик сорванного растения.— Таспакан (черепаха) больно
кушать любит.
На этот раз Махаш также не забыл взятых им на себя добровольных обязанностей. Рукояткой нагайки он указал на утку и сказал ее название.
«Но что за странное название птицы? — мелькнуло у меня в голове.— Ит-ала-каз — ведь это в буквальном переводе на русский язык значит «собака-пестрый гусь». С чем может быть связано такое название?» Однако Махаш был занят верблюдами, которые еще не успели освоиться с тяжелой поклажей, состоящей из бочек с водой и вьючных ящиков, наполненных снаряжением, столь необходимым при путешествии по пескам пустыни. Я отложил расспросы до более удобного случая. "
Вечером этого дня мы остановились на ночлег в широкой котловине, поросшей саксауловым лесом. Это своеобразное дерево с корявым, твердым, но ломким стволом пускает длинные корни глубоко в почву, извлекая оттуда скудную влагу. Благодаря длинным корням оно может жить в пустыне, где не в состоянии существовать многие другие деревья.
Своеобразная и дикая природа окружала нас. Высокие песчаные холмы выделялись на горизонте, а близ нашей стоянки на ровной глинистой почве, потрескавшейся от солнца, разросся крупный саксауловый лес. Изогнутые деревца с блестящими стволами поднимались поодаль один от другого. Их редкие причуд, ливые ветви, едва прикрытые белесой зеленью, почти не давали тени.
Когда солнце опустилось совсем низко, освещая только вершины высоко взметенных песков, а котловина погрузилась в вечерний сумрак, мы, покончив с ужином, растянулись на широкой кошме у костра, наслаждаясь прохладой и вслушиваясь, как одна за другой затихали поздние песни жаворонков, а им на смену рождались все новые и новые звуки. Над степью поднимался монотонный гомон бесчисленных ночных насекомых, где-то кричала ночная птица. Как бывают дороги такие минуты после целого дня движения под палящими лучами солнца! Спать еще не хотелось, и я попросил Махаша объяснить, почему он так странно назвал сегодня красную утку. После короткого молчания Махаш рассказал легенду об этой птице, которая издавна существовала у казахского народа.
По словам Махаша, это произошло так давно, что никто точно не знает, когда именно; Махаш слышал этот рассказ от отца в детстве, а отцу рассказал его дед. В то далеко время так же широко простирались необъятные казахстанские степи, рос саксаул, ранней весной зеленели травы да по степям бродили стада баранов, табуны лошадей. Порой с монотонным звоном колокольцев пустыню пересекали караваны верблюдов. На высоких горбах они несли товары в Бухару и Хиву.
Уже в то время среди скотоводов-кочевников существовало поверье, что редко-редко, быть может, один раз за несколько сотен лет, в одном из яиц красной утки зарождается не утенок, как в прочих яйцах, а казахская борзая собака — тазы. Найти такое гнездо считалось большим счастьем, а это счастье, по мнению кочевников, давалось далеко не каждому человеку.
И вот жил тогда со своей семьей один бедный казах. Зимой и летом с раннего утра до поздней ночи он пас в степи баранов, то изнемогая под горячими лучами солнца, то ежась от холодного ветра. Однообразно протекала его жизнь. Но однажды летом волк ворвался в его стадо и утащил одного из лучших баранов. Оставив сына сторожить отару, пастух оседлал лошадь и поехал выследить волчье логово.
Его поиски продолжались весь день до вечера. Зашло солнце, и он, стреножив лошадь и пустив ее пастись, лег у подножия песчаного бугра, укрылся халатом и крепко уснул.
Ранним утром, когда еще степь была окутана предрассветными сумерками и по песку бесшумно скакали земляные зайцы, его разбудил голос какой-то птицы. Открыв глаза, он увидел двух красных уток. Они низко летели над ним и громкими криками выражали беспокойство. Рядом с местом, где он провел ночь, помещалась разрушенная нора лисицы, а в норе было гнездо утки. Близкое присутствие человека и беспокоило красных уток.
Пастух заглянул в темное отверстие норы, да так и отшатнулся назад. Там, в гнезде, среди только что вылупившихся из яиц утят, покрытых пухом, лежал совсем маленький светло-желтый щенок. Осторожно он вынул из гнезда утки собаку, завернул ее в платок и, наскоро оседлав лошадь, поскакал со своей чудесной находкой к родному аулу.
Семья пастуха окружила щенка заботой и любовью, делилась с ним последним куском мяса, поила теплым молоком, согревала теплом очага. В неге и холе быстро росла собака и вскоре из неуклюжего, толстого щенка превратилась в прекрасную быстроногую тазы.
С этого времени в юрту пастуха рекой потекло счастье. Что бы он ни делал, за что бы ни брался, всюду его ждала удача. В свободное время пастух все чаще выезжал на охоту в степь с собакой и наслаждался неутомимостью своей помощницы. Быстрее ветра носилась она по степным просторам, и от нее не могли уйти ни быстроногая антилопа-джейран, ни песчаный заяц, ни хитрая лисица. Даже быстроногая дрофа-красотка не успевала подняться в воздух. Из лисьих шкур жена пастуха шила шапки, обменивая их на баранов и красивую одежду, а за мясо пойманных антилоп и зайцев получала у соседей молоко, сыр и масло. И стало им жить сытно и весело, с каждым днем все лучше и лучше, а с благополучием появилось много друзей.
В праздники к пастуху нередко съезжались гости, чтобы потешить себя веселой охотой, показать другим свою удаль и умение справляться с полудикой лошадью. Одни из них приводили лучших борзых собак — тазы, другие привозили на кожаной перчатке крупных орлов-беркутов, ястребов. Ловчих птиц они натравливали на степную дичь. И тогда над степью разносилось гиканье лихих наездников, столбом поднималась пыль из-под копыт скакунов, порой слышался предсмертный крик затравленного зверя.
Но пастух не участвовал в этих веселых забавах. Он лишь выполнял роль гостеприимного хозяина-хлебосола и веселого собеседника. Ни разу не похвастался своей собакой, ее быстрым бегом и ловкостью на охоте. Он был глубоко уверен, что бахвальство и излишняя гордость не приносят счастье.
Так шли годы. Пастух продолжал жить в довольстве и благополучии. Но не выдержал он и однажды в охотничий праздник вывел свою красавицу собаку и принял участие в веселой забаве. Быстрее ветра носилась его тазы по степным просторам за зверем, далеко позади оставляя лучших собак знаменитых охотников. Все восхищались ею, предлагали за нее небывалые цены, завидовали ее обладателю. Гордостью наполнилось сердце пастуха, а голова его кружилась от счастья. Однако это продолжалось недолго.
Кончился день, прошла ночь, а новый день принес семье пастуха несчастье: заболела собака. Она отказывалась от пищи и неподвижно лежала на кошме в юрте хозяина. Прошло еще несколько дней, а быстроногая тазы лежала на том же месте, не пила и не ела. Однажды в темную осеннюю ночь, когда над степью свистел и завывал ветер, она с трудом поднялась с кошмы, лизнула языком лицо хозяина и вышла наружу. С того момента собака исчезла из жизни пастуха-охотника.
Пришла суровая, снежная зима и принесла свои беды. Много домашних животных погибло от зимней бескормицы — джута. Разорился и наш пастух, вновь став таким же бедным, как в далекие прежние годы.
Когда Махаш закончил рассказ, была уже темная ночь. Костер догорал, пахло горькой полынью, да порой степной ветер едва покачивал высокие стебли пожелтевших весенних трав.
Я забрался в палатку, лег на кошму, но долго не мог уснуть. Меня занимала мысль о том, что у каждого народа есть свои поверья. Вследствие их одни животные, как, например, сычик, будучи полезными, подвергаются гонению со стороны человека, другие, напротив, находятся под его покровительством. Белый аист строит свои гнезда на крышах жилых построек, его охраняют. Этим он будто бы приносит счастье хозяину. Но ведь его польза значительно меньше пользы домового сычика, уничтожающего огромное количество грызунов-вредителей. В Казахстане высоко ценят желчь лебедя. Из нее изготовляют «целебные средства», будто бы помогающие от всех болезней. Однако казах-охотник не решится застрелить лебедя. По его понятиям, это может навлечь несчастье. По тем же причинам не трогают здесь и красную утку, и, пользуясь этим, она благополучно живет близ аулов и мало боится человека.
ЗООЛОГИЧЕСКИЕ ПРОМАХИ
В этот вечер я один остался в лагере. Мой приятель Сергей, закинув за спину большой рюкзак и вооружившись лопаткой, отправился расставлять капканы на грызунов, а проводник Махаш сел на верблюда и поехал в ближайшие саксаульники, чтобы привезти дрова на ночь. Не спеша я поставил палатку, приготовил все для ужина и ночлега, а когда хозяйственные дела были закончены, растянулся на прогретом солнцем песке, Хорошо бывает вечером в пустыне! За день так устаешь от горячего солнца, от ослепительного света, что как-то особенно ценишь эти минуты, Огненный шар на ваших глазах скрывается за горизонтом, и земля погружается в ранние сумерки с их своеобразной жизнью, едва уловимыми шорохами, запахом.
Но на этот раз мне не пришлось воспользоваться минутой отдыха. Только я улегся, как под меня шмыгнуло какое-то маленькое животное. Сумерки и быстрое движение не дали возможности рассмотреть, что это такое, Вдруг ядовитая змея — щитомордник? Я вскочил на ноги. Животное, нарушившее отдых, оказалось ящерицей, какую я еще никогда не видел. Сравнительно небольших размеров, толстая и короткая, на высоких слабых ножках, она поразила меня формой тела, несоразмерно большими головой и глазами и яркой окраской. Я знаю, что у нас не водятся ядовитые ящерицы, но та, с которой я столкнулся, была так мало похожа на обычных ящериц, что я не решался ловить ее голыми руками. Наскоро обмотав платком руку и схватив странное четвероногое, я посадил его в маленький мешочек.
«Что бы это могло быть?» — ломал я голову, Я плохо знал змей и ящериц — это не моя специальность, но все же я должен был слышать о столь странном животном, Желание отдохнуть как рукой сняло. С большим нетерпением ожидал я возвращения приятеля.
— Знаешь, Сергей, я поймал какую-то странную ящерицу,— такими словами я встретил приятеля, как только он появился в лагере,— Наверное, это новый, еще не описанный вид.
Сергей покачал головой.
— В наше время новый, неописанный вид найти очень трудно — все уже давно описано.
— Да ты не забывай, что мы находимся не в средней полосе, истоптанной вдоль и поперек учеными. Здесь, в глубине пустыни, самые неожиданные вещи найти можно.
Но приятель недоверчиво относился к моим уверениям, и это меня раздражало.
— Так, значит, я поймал обычную ящерицу, и она мне только показалась особенной?
С этими словами я достал мешочек, осторожно извлек из него пойманное животное и при свете костра торжествующе показал ему только одну голову.
Я не напрасно ожидал эффекта. Глаза Сергея удивленно расширились. Он уже с большим интересом и внимательно рассматривал голову, а затем и всю ящерицу.
— Какое странное существо,— проронил он,— Пожалуй, это будет не только новый вид, но и род новый. Ее сейчас же нужно в спирт посадить.
Я решительно запротестовал.
— Сергей, я хочу привезти ящерицу живой в Москву — ведь и по живому экземпляру можно сделать описание. Оно только выиграет, если его дополнить хотя бы самыми краткими сведениями по биологии.
— А если она убежит или издохнет, что тогда будешь делать? — резонно спросил он.
— Не убежит и не издохнет. Ящерица будет привезена в Москву в целости и сохранности.
На этом наш спор кончился. Неизвестная ящерица требовала постоянной заботы. Я не мог засунуть мешочек с ней во вьючные ящики, где ящерица могла быть легко раздавлена вещами или задохнуться (ведь ящики сильно нагревались на солнце). Не решался я поручить мешочек и проводнику — вдруг он его потеряет. «Нет,— решил я,— уж лучше буду носить его при себе и постоянно следить за состоянием ящерицы».
С утра я привязывал мешочек к петлице куртки. Когда же наступала ночь, мешочек подвешивал в палатке над своей головой. Одним словом, в моей жизни появилась настоящая «писаная торба», с которой я носился в течение всего маршрута по пустыне, до возвращения в город Казалинск. Но вскоре ящерица отошла на второй план.
Нас крайне заинтересовали своеобразные степные зверьки — тушканчики. В отличие от других грызунов по внешнему облику они похожи на маленьких кенгуру. Их передние ноги совсем короткие, задние, напротив, несоразмерно велики, длинный хвост украшен на конце так называемым знаменем — своеобразной плоской кисточкой. Как и кенгуру, тушканчики при быстром беге пользуются только задними ногами. Они делают большие прыжки и поддерживают равновесие длинным, опушенным на конце хвостом.
В казахстанских степях в некоторые годы тушканчиков бывает великое множество. Они представлены здесь различными видами, каждый из которых поселяется только в характерной для него местности.
Вот эти зверьки и поглотили наше внимание. Пересекая на верблюдах то пески, то солончаки и глинистые степи, мы сталкивались со все новыми и новыми видами, и наша коллекция тушканчиков с каждым днем возрастала.
Бывало, ранним утром, как только откроешь глаза, спешишь на ближайшие песчаные холмы — они высоко поднимаются над ровной степью. Хорошо здесь в тихое утро, прохладно. Косые лучи восходящего солнца не жгут вас, как в дневную пору. За ночь на песке животные оставили бесчисленные следы своей ночной деятельности, и мы, как настоящие следопыты, разбираемся в их лабиринте, читаем по ним то, что здесь произошло ночью.
Вот на склоне бархана, резко выделяясь, виднеется кучка сырого песка. Это трехпалый тушканчик выкопал себе дневное убежище. Из глубины почвы он выбросил сырой песок и забил им входное отверстие. Теперь в его норку не проникнут враги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
ИТ-АЛА-КАЗ
На юге нашей страны обитает своеобразная птица, называемая красной уткой. В отличие от других, настоящих, уток, она держится в степных и пустынных местностях, где вода встречается редко. Небольшого соленого озерка или высохшего русла реки с редкими ямами, наполненными горько-соленой водой, бывает достаточно для ее благополучного существования. Движешься, бывало, маленьким караваном по пустыне и вдруг видишь впереди пару таких уток. С характерным криком они поднимутся с сухого места и, низко пролетев над вами, усядутся на куполообразную крышу древнего глиняного здания. И у каждого человека, впервые увидевшего эту птицу в природе, возникает обычный вопрос: где же гнездится красная утка, когда на всем протяжении до самого горизонта нет ни густых кустарников, ни высокой травы, ни камыша?
Красная утка устраивает гнезда в глубоких трещинах, образовавшихся в степях, в дымоходах зимних казахских жилищ, в ямах и очень часто в покинутых норах лисиц и степных кошек. Нередко она использует один из отнорков обитаемой лисьей норы. Как уживается утка в таком близком соседстве со своим заклятым врагом, лисицей, даже для зоологов еще не вполне ясно.
Во время нашего путешествия по пустыне Кызылкум после долгих безуспешных поисков я, наконец, нашел гнездо красной утки. Оно помещалось в старой казахской могиле, которая представляла собой яму, прикрытую сверху толстыми ветвями и хворостом, и над которой возвышался небольшой холмик. В таких своеобразных могилах вскоре образуются провалы. В них часто проникают змеи, а также пернатые и четвероногие обитатели казахстанских степей. В старых казахских могилах мне приходилось находить степных кошек, барсуков, лисиц, а из птиц — домового сычика и крупную сову — филина. Но особенно часто устраивает гнезда в могилах красная утка.
Когда я заметил, как в провале одной из могил кладбища скрылась самка утки, мне стало ясно, что она там гнездится. Осветив могилу внутри факелом, наскоро сделанным из сухой травы, я увидел сидящую на гнезде птицу. Рядом с черепом давно умершего человека она насиживала свои яйца. Потревоженная ярким пламенем, она издала громкое шипение, напоминающее шипение крупной змеи. Не эти ли шипящие звуки, столь похожие на угрожающее шипение змей, в темноте пугают лисиц и диких кошек и позволяют уткам благополучно выводить потомство? Наш проводник Махаш считал своей обязанностью знакомить меня с казахскими названиями животных и растений.
— Ак-баур-бульдурук пить пошел,— говорил он как бы между прочим, указывая на стайку пустынных птиц — белобрюхих рябков, с громкими гортанными криками летевших над степью.— Таспатара (черепашье просо),— называл он, протягивая мне кустик сорванного растения.— Таспакан (черепаха) больно
кушать любит.
На этот раз Махаш также не забыл взятых им на себя добровольных обязанностей. Рукояткой нагайки он указал на утку и сказал ее название.
«Но что за странное название птицы? — мелькнуло у меня в голове.— Ит-ала-каз — ведь это в буквальном переводе на русский язык значит «собака-пестрый гусь». С чем может быть связано такое название?» Однако Махаш был занят верблюдами, которые еще не успели освоиться с тяжелой поклажей, состоящей из бочек с водой и вьючных ящиков, наполненных снаряжением, столь необходимым при путешествии по пескам пустыни. Я отложил расспросы до более удобного случая. "
Вечером этого дня мы остановились на ночлег в широкой котловине, поросшей саксауловым лесом. Это своеобразное дерево с корявым, твердым, но ломким стволом пускает длинные корни глубоко в почву, извлекая оттуда скудную влагу. Благодаря длинным корням оно может жить в пустыне, где не в состоянии существовать многие другие деревья.
Своеобразная и дикая природа окружала нас. Высокие песчаные холмы выделялись на горизонте, а близ нашей стоянки на ровной глинистой почве, потрескавшейся от солнца, разросся крупный саксауловый лес. Изогнутые деревца с блестящими стволами поднимались поодаль один от другого. Их редкие причуд, ливые ветви, едва прикрытые белесой зеленью, почти не давали тени.
Когда солнце опустилось совсем низко, освещая только вершины высоко взметенных песков, а котловина погрузилась в вечерний сумрак, мы, покончив с ужином, растянулись на широкой кошме у костра, наслаждаясь прохладой и вслушиваясь, как одна за другой затихали поздние песни жаворонков, а им на смену рождались все новые и новые звуки. Над степью поднимался монотонный гомон бесчисленных ночных насекомых, где-то кричала ночная птица. Как бывают дороги такие минуты после целого дня движения под палящими лучами солнца! Спать еще не хотелось, и я попросил Махаша объяснить, почему он так странно назвал сегодня красную утку. После короткого молчания Махаш рассказал легенду об этой птице, которая издавна существовала у казахского народа.
По словам Махаша, это произошло так давно, что никто точно не знает, когда именно; Махаш слышал этот рассказ от отца в детстве, а отцу рассказал его дед. В то далеко время так же широко простирались необъятные казахстанские степи, рос саксаул, ранней весной зеленели травы да по степям бродили стада баранов, табуны лошадей. Порой с монотонным звоном колокольцев пустыню пересекали караваны верблюдов. На высоких горбах они несли товары в Бухару и Хиву.
Уже в то время среди скотоводов-кочевников существовало поверье, что редко-редко, быть может, один раз за несколько сотен лет, в одном из яиц красной утки зарождается не утенок, как в прочих яйцах, а казахская борзая собака — тазы. Найти такое гнездо считалось большим счастьем, а это счастье, по мнению кочевников, давалось далеко не каждому человеку.
И вот жил тогда со своей семьей один бедный казах. Зимой и летом с раннего утра до поздней ночи он пас в степи баранов, то изнемогая под горячими лучами солнца, то ежась от холодного ветра. Однообразно протекала его жизнь. Но однажды летом волк ворвался в его стадо и утащил одного из лучших баранов. Оставив сына сторожить отару, пастух оседлал лошадь и поехал выследить волчье логово.
Его поиски продолжались весь день до вечера. Зашло солнце, и он, стреножив лошадь и пустив ее пастись, лег у подножия песчаного бугра, укрылся халатом и крепко уснул.
Ранним утром, когда еще степь была окутана предрассветными сумерками и по песку бесшумно скакали земляные зайцы, его разбудил голос какой-то птицы. Открыв глаза, он увидел двух красных уток. Они низко летели над ним и громкими криками выражали беспокойство. Рядом с местом, где он провел ночь, помещалась разрушенная нора лисицы, а в норе было гнездо утки. Близкое присутствие человека и беспокоило красных уток.
Пастух заглянул в темное отверстие норы, да так и отшатнулся назад. Там, в гнезде, среди только что вылупившихся из яиц утят, покрытых пухом, лежал совсем маленький светло-желтый щенок. Осторожно он вынул из гнезда утки собаку, завернул ее в платок и, наскоро оседлав лошадь, поскакал со своей чудесной находкой к родному аулу.
Семья пастуха окружила щенка заботой и любовью, делилась с ним последним куском мяса, поила теплым молоком, согревала теплом очага. В неге и холе быстро росла собака и вскоре из неуклюжего, толстого щенка превратилась в прекрасную быстроногую тазы.
С этого времени в юрту пастуха рекой потекло счастье. Что бы он ни делал, за что бы ни брался, всюду его ждала удача. В свободное время пастух все чаще выезжал на охоту в степь с собакой и наслаждался неутомимостью своей помощницы. Быстрее ветра носилась она по степным просторам, и от нее не могли уйти ни быстроногая антилопа-джейран, ни песчаный заяц, ни хитрая лисица. Даже быстроногая дрофа-красотка не успевала подняться в воздух. Из лисьих шкур жена пастуха шила шапки, обменивая их на баранов и красивую одежду, а за мясо пойманных антилоп и зайцев получала у соседей молоко, сыр и масло. И стало им жить сытно и весело, с каждым днем все лучше и лучше, а с благополучием появилось много друзей.
В праздники к пастуху нередко съезжались гости, чтобы потешить себя веселой охотой, показать другим свою удаль и умение справляться с полудикой лошадью. Одни из них приводили лучших борзых собак — тазы, другие привозили на кожаной перчатке крупных орлов-беркутов, ястребов. Ловчих птиц они натравливали на степную дичь. И тогда над степью разносилось гиканье лихих наездников, столбом поднималась пыль из-под копыт скакунов, порой слышался предсмертный крик затравленного зверя.
Но пастух не участвовал в этих веселых забавах. Он лишь выполнял роль гостеприимного хозяина-хлебосола и веселого собеседника. Ни разу не похвастался своей собакой, ее быстрым бегом и ловкостью на охоте. Он был глубоко уверен, что бахвальство и излишняя гордость не приносят счастье.
Так шли годы. Пастух продолжал жить в довольстве и благополучии. Но не выдержал он и однажды в охотничий праздник вывел свою красавицу собаку и принял участие в веселой забаве. Быстрее ветра носилась его тазы по степным просторам за зверем, далеко позади оставляя лучших собак знаменитых охотников. Все восхищались ею, предлагали за нее небывалые цены, завидовали ее обладателю. Гордостью наполнилось сердце пастуха, а голова его кружилась от счастья. Однако это продолжалось недолго.
Кончился день, прошла ночь, а новый день принес семье пастуха несчастье: заболела собака. Она отказывалась от пищи и неподвижно лежала на кошме в юрте хозяина. Прошло еще несколько дней, а быстроногая тазы лежала на том же месте, не пила и не ела. Однажды в темную осеннюю ночь, когда над степью свистел и завывал ветер, она с трудом поднялась с кошмы, лизнула языком лицо хозяина и вышла наружу. С того момента собака исчезла из жизни пастуха-охотника.
Пришла суровая, снежная зима и принесла свои беды. Много домашних животных погибло от зимней бескормицы — джута. Разорился и наш пастух, вновь став таким же бедным, как в далекие прежние годы.
Когда Махаш закончил рассказ, была уже темная ночь. Костер догорал, пахло горькой полынью, да порой степной ветер едва покачивал высокие стебли пожелтевших весенних трав.
Я забрался в палатку, лег на кошму, но долго не мог уснуть. Меня занимала мысль о том, что у каждого народа есть свои поверья. Вследствие их одни животные, как, например, сычик, будучи полезными, подвергаются гонению со стороны человека, другие, напротив, находятся под его покровительством. Белый аист строит свои гнезда на крышах жилых построек, его охраняют. Этим он будто бы приносит счастье хозяину. Но ведь его польза значительно меньше пользы домового сычика, уничтожающего огромное количество грызунов-вредителей. В Казахстане высоко ценят желчь лебедя. Из нее изготовляют «целебные средства», будто бы помогающие от всех болезней. Однако казах-охотник не решится застрелить лебедя. По его понятиям, это может навлечь несчастье. По тем же причинам не трогают здесь и красную утку, и, пользуясь этим, она благополучно живет близ аулов и мало боится человека.
ЗООЛОГИЧЕСКИЕ ПРОМАХИ
В этот вечер я один остался в лагере. Мой приятель Сергей, закинув за спину большой рюкзак и вооружившись лопаткой, отправился расставлять капканы на грызунов, а проводник Махаш сел на верблюда и поехал в ближайшие саксаульники, чтобы привезти дрова на ночь. Не спеша я поставил палатку, приготовил все для ужина и ночлега, а когда хозяйственные дела были закончены, растянулся на прогретом солнцем песке, Хорошо бывает вечером в пустыне! За день так устаешь от горячего солнца, от ослепительного света, что как-то особенно ценишь эти минуты, Огненный шар на ваших глазах скрывается за горизонтом, и земля погружается в ранние сумерки с их своеобразной жизнью, едва уловимыми шорохами, запахом.
Но на этот раз мне не пришлось воспользоваться минутой отдыха. Только я улегся, как под меня шмыгнуло какое-то маленькое животное. Сумерки и быстрое движение не дали возможности рассмотреть, что это такое, Вдруг ядовитая змея — щитомордник? Я вскочил на ноги. Животное, нарушившее отдых, оказалось ящерицей, какую я еще никогда не видел. Сравнительно небольших размеров, толстая и короткая, на высоких слабых ножках, она поразила меня формой тела, несоразмерно большими головой и глазами и яркой окраской. Я знаю, что у нас не водятся ядовитые ящерицы, но та, с которой я столкнулся, была так мало похожа на обычных ящериц, что я не решался ловить ее голыми руками. Наскоро обмотав платком руку и схватив странное четвероногое, я посадил его в маленький мешочек.
«Что бы это могло быть?» — ломал я голову, Я плохо знал змей и ящериц — это не моя специальность, но все же я должен был слышать о столь странном животном, Желание отдохнуть как рукой сняло. С большим нетерпением ожидал я возвращения приятеля.
— Знаешь, Сергей, я поймал какую-то странную ящерицу,— такими словами я встретил приятеля, как только он появился в лагере,— Наверное, это новый, еще не описанный вид.
Сергей покачал головой.
— В наше время новый, неописанный вид найти очень трудно — все уже давно описано.
— Да ты не забывай, что мы находимся не в средней полосе, истоптанной вдоль и поперек учеными. Здесь, в глубине пустыни, самые неожиданные вещи найти можно.
Но приятель недоверчиво относился к моим уверениям, и это меня раздражало.
— Так, значит, я поймал обычную ящерицу, и она мне только показалась особенной?
С этими словами я достал мешочек, осторожно извлек из него пойманное животное и при свете костра торжествующе показал ему только одну голову.
Я не напрасно ожидал эффекта. Глаза Сергея удивленно расширились. Он уже с большим интересом и внимательно рассматривал голову, а затем и всю ящерицу.
— Какое странное существо,— проронил он,— Пожалуй, это будет не только новый вид, но и род новый. Ее сейчас же нужно в спирт посадить.
Я решительно запротестовал.
— Сергей, я хочу привезти ящерицу живой в Москву — ведь и по живому экземпляру можно сделать описание. Оно только выиграет, если его дополнить хотя бы самыми краткими сведениями по биологии.
— А если она убежит или издохнет, что тогда будешь делать? — резонно спросил он.
— Не убежит и не издохнет. Ящерица будет привезена в Москву в целости и сохранности.
На этом наш спор кончился. Неизвестная ящерица требовала постоянной заботы. Я не мог засунуть мешочек с ней во вьючные ящики, где ящерица могла быть легко раздавлена вещами или задохнуться (ведь ящики сильно нагревались на солнце). Не решался я поручить мешочек и проводнику — вдруг он его потеряет. «Нет,— решил я,— уж лучше буду носить его при себе и постоянно следить за состоянием ящерицы».
С утра я привязывал мешочек к петлице куртки. Когда же наступала ночь, мешочек подвешивал в палатке над своей головой. Одним словом, в моей жизни появилась настоящая «писаная торба», с которой я носился в течение всего маршрута по пустыне, до возвращения в город Казалинск. Но вскоре ящерица отошла на второй план.
Нас крайне заинтересовали своеобразные степные зверьки — тушканчики. В отличие от других грызунов по внешнему облику они похожи на маленьких кенгуру. Их передние ноги совсем короткие, задние, напротив, несоразмерно велики, длинный хвост украшен на конце так называемым знаменем — своеобразной плоской кисточкой. Как и кенгуру, тушканчики при быстром беге пользуются только задними ногами. Они делают большие прыжки и поддерживают равновесие длинным, опушенным на конце хвостом.
В казахстанских степях в некоторые годы тушканчиков бывает великое множество. Они представлены здесь различными видами, каждый из которых поселяется только в характерной для него местности.
Вот эти зверьки и поглотили наше внимание. Пересекая на верблюдах то пески, то солончаки и глинистые степи, мы сталкивались со все новыми и новыми видами, и наша коллекция тушканчиков с каждым днем возрастала.
Бывало, ранним утром, как только откроешь глаза, спешишь на ближайшие песчаные холмы — они высоко поднимаются над ровной степью. Хорошо здесь в тихое утро, прохладно. Косые лучи восходящего солнца не жгут вас, как в дневную пору. За ночь на песке животные оставили бесчисленные следы своей ночной деятельности, и мы, как настоящие следопыты, разбираемся в их лабиринте, читаем по ним то, что здесь произошло ночью.
Вот на склоне бархана, резко выделяясь, виднеется кучка сырого песка. Это трехпалый тушканчик выкопал себе дневное убежище. Из глубины почвы он выбросил сырой песок и забил им входное отверстие. Теперь в его норку не проникнут враги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36