Вскоре они скрылись в кустарнике. Позади осталось жилище, позади остались горе и печаль, позади осталась вся прошлая его жизнь...
По просьбе Серовой Лонгиноз Ломджария выделил Гудуйа комнату в шестом бараке. В одном крыле этого барака помещался клуб, в другом — жилые комнаты. В каждой комнате стояло по две кровати, столы и стулья. Здесь жили прорабы и сотрудники конторы. В остальных же бараках кровати тянулись во всю длину в два ряда, и жило здесь по пятьдесят человек.
Гудуйа Эванджиа поместили в одну комнату с демобилизованным танкистом.
Бондо понравился Гудуйа с первого взгляда. И хотя вот уже сорок лет Гудуйа не жил под одной крышей с другим
человеком, к Бонде он быстро привык. И немудрено: они и дневали и ночевали вместе. Гудуйа никогда раньше не испытал отцовских чувств, теперь же он почувствовал себя отцом Бондо и Учи. Гудуйа всячески старался угодить им: запасал горючее для «Комсомольца», готовил еду, накрывал на стол и убирал со стола, приносил из магазина продукты, никогда не забывал прихватить для них папиросы и спички. Ни свет ни заря Гудуйа был уже на ногах. Быстро умывшись, он торопился на трассу, чтобы к приходу Бондо привести в порядок экскаватор.
Васо Брегвадзе, оставив в Поти свою квартиру, тоже перебрался в одну из комнат шестого барака. Это немало удивило всех. Но сам Брегвадзе считал это вполне нормальным: главный канал стал для него делом жизни, и он хотел быть как можно ближе к нему. На коротком отрезке главного канала работало два экскаватора и около двухсот рабочих. Трудились они не покладая рук в две смены, но темпы работы не удовлетворяли Васо.
К каналу были обращены взоры всех: строителей, служащих, крестьян из окрестных деревень. С прокладкой канала заканчивались основные работы на Коратском массиве, и уже можно было приступать к освоению осушенных земель.
Сначала сваны спустились сюда с гор лишь на заработки. Им и в голову не приходило поселиться на Колхидской низменности. Но когда они собственными глазами увидели деревья, тяжелеющие от мандаринов, лимонов, апельсинов и грейпфрутов, когда потрогали стебли кукурузы, пригибающиеся к земле под грузом трех-четырех початков, когда подоили буйволиц, дающих молока вдвое больше сванских коров, в них постепенно созрела твердая решимость осесть на осушенной их же руками земле.
Однажды Бондо не вышел на работу. Рожденный и выросший в горном Одиши — в благословенной Лакаде,— он не выдержал массированного действия болотных испарений и комарья. На заре к экскаватору, на котором всю ночь проработал Уча, прибежал Гудуйа и сообщил, что Бондо заболел лихорадкой и его всю ночь напролет бил озноб.
Уча, не говоря ни слова, выскочил из кабины, собрался бежать в аптеку, но столкнулся с Васо Брегвадзе. Уча удивился: что могло в такую рань привести сюда инженера? Уча замешкался, не зная, как быть — бежать в аптеку или вновь сесть на экскаватор, ибо знал, что Брегвадзе скорее примирится с остановкой собственного сердца, нежели с остановкой
экскаватора. Брегвадзе сразу заметил замешательство Учи.
— Иди, Уча, присмотри за своим дружком.
— А экскаватор?
— А мы вот что сделаем,— забираясь на экскаватор, сказал Васо. Он открыл кабину, сел за рычаги и только потом крикнул Уче: — Чего стоишь? Иди же.
— Я мигом смотаюсь в аптеку и вернусь.
— До начала своей смены можешь не возвращаться,— тоном приказа сказал Васо.
Ни слова не говоря, Уча бегом бросился в аптеку.
У окошка провизора стояла очередь.
Лихорадка безжалостно косила рабочих стройки. Карло Хвингиа совсем сбился с ног. Аптека работала с раннего утра до позднего вечера, но от больных не было отбою. Коратская больница была переполнена.
Увидев Учу, провизор вздрогнул. На это вроде бы уже не было причин,— с того самого дня, как Уча при всем честном народе вывел его на чистую воду, Карло Хвингиа работал на совесть.
Но страх перед Учей не покидал его.
— Пожалуйте, что вам угодно? — любезно обратился он к Уче и встал.
— Ампулы хинина. Вы не беспокойтесь, моя очередь еще не подошла.
Из аптеки Уча помчался за фельдшерицей, и теперь они вместе направились к Бондо.
— Да ты не волнуйся, Уча. Три укола поставят твоего друга на ноги,— успокаивала Учу фельдшерица.
— Но посуди сама, что такое для нас три дня простоя экскаватора,— возбужденно говорил Уча.— Но стоп!.. Я, кажется, что-то придумал...— начал было Уча, обрадованный внезапной мыслью, но навстречу ему шли Важа Джапаридзе и Кочайа Коршиа.
— Молодец, Уча, хорошо для друга стараешься,—похвалил Учу Важа.— Но как теперь нам с экскаватором быть, ума не приложу.
— Экскаватор работает, товарищ Важа.
— Это каким же образом? — удивились главный инженер и парторг.
— Меня Васо Брегвадзе заменил. Это он меня заставил уйти.
— Вот так Васо!
— Ну, поработает Васо день, от силы два, а потом? —
задумался Важа.—Не будешь же ты опаять по две смены работать?
— Ничего, поработаю,— бодро сказал Уча, но мысль, возникшая только что, не давала ему покоя: «А вдруг и я свалюсь в лихорадке? Что мы тогда делать станем? Был же болен Антон, тут зарекаться нельзя, что-то другое надо придумать» .
— Где мы возьмем новых драгеров? Ведь их днем с огнем не сыскать, на всю стройку раз-два и обчелся.
— Драгеров надо готовить.
— Но как?
— Подготовил же я Бондо Нодия.
— Эк, куда хватил! Да ведь Бондо танкистом служил,— возразил Важа.
— А я разве танкистом был? Меня Антон Бачило в три месяца научил, как с экскаватором обращаться.
— И это ничего не значит. Ты раньше на тракторе работал, не так ли?
— В чем же дело? Давайте трактористов научим! На очистке леса и без трактористов управятся. Самый сложный участок мы уже одолели.
— Неплохая мысль,— одобрил главный инженер.
— Тогда мы не то что в две — в четыре смены работать сможем. В сутках-то двадцать четыре часа. После шести часов за рычагами уже не та работа.
— Это ты сам придумал? — заинтересовался Кочойа Коршиа.
— Дело мне подсказало,— ответил Уча. Он был рад, что главный инженер и парторг одобрили его идею.
— Надо тогда бригаду драгеров создать,— развивал мысль главный инженер.— На каждый экскаватор по четыре драгера, так?
— Конечно. Бригадами и будем работать. И соревноваться будем бригада с бригадой.
Важа Джапаридзе и Кочойа Коршиа с удовольствием смотрели в сияющие глаза Учи.
— Ну, ты, брат, даешь! — засмеялся парторг.— Вот это дело. Две бригады по четыре драгера. Отлично.
Фельдшерица с изумлением и уважением смотрела на Учу — вот он, оказывается, какой.
— Это ты верно сказал, что дело подсказало,— задумчиво произнес Важа.— Большое дело — прекрасный стимул для мысли.
Уча не понял, что означает слово «стимул», но то, что
это было хорошее слово, в этом у него не было никакого сомнения. Ободренный вниманием старших товарищей, Уча предложил:
— Мы теряем много времени на путь из Кулеви и бараков до трассы. Если устроить жилье в передвижных вагонах, то можно сэкономить время на дорогу. Бригада будет сменять в вагонах бригаду, свободные от работы пойдут в бараки или домой — так и дело пойдет веселей, и для отдыха будет побольше времени.
— А как же с техническим ремонтом? — спросил парторг.
— В двое суток раз двух часов вполне хватит.
— Сегодня же обсудим этот вопрос в управлении,— пообещал Важа.
— А я побегу к Бондо. Он, наверное, совсем плох.
— И мы с тобой,— сказал Важа.
Все четверо быстро пошли к бараку.
За час до начала совещания в управлении Уча забежал на опытную станцию навестить подруг. Девушки только-только вернулись с работы и собирались ужинать.
Обрадованные неожиданным приходом Учи, девушки потащили его к столу.
— Некогда мне рассиживаться. Времени в обрез, — отмахивался Уча.
— Да в чем дело-то? — обиделась Ция.
— Мне надо в управление бежать на совещание.
— О-о-о, ты не шутишь, Уча! — воскликнула Цисана.— Все по совещаниям ходишь, важной птицей стал.
— А как же иначе,— улыбнулся Уча. Не признается же он, что обсуждать будут его предложение.
— Присядь хоть на минутку,— попросила Ция, заметив, что Уча голоден.
Уча сел.
Цисана подвинула к нему стакан мацони и кусок мчади.
— Я не голоден, Цисана, спасибо, —сказал Уча и повернулся к Ции: — У меня к тебе одно дело есть.
— Что за дело? — удивилась Ция.— Говори же, Уча.
— Бондо слег. Смотреть за ним некому. А я вот на совещании должен быть. У него температура высокая.
— Что же мне делать?
— Посмотри за ним, пока мать его приедет.
— Я?
— Да, ты, Ция.
— Ты с ума сошел!
— Почему же? Человек на краю смерти, весь горит,— нарочно сгустил краски Уча, чтобы Ция не смогла отказаться,
— Надо было фельдшерицу к нему отвести, Уча,— в замешательстве вымолвила Ция.
— Да у них больных видимо-невидимо. Даже уколы и то не успевают делать.
— Я не смогу, Уча,— помолчав, сказала Ция.— Ты ведь знаешь, зачем приехал сюда Бондо.
— Знаю. Но за столько времени он ни разу не попытался тебя увидеть и даже словом не обмолвился о тебе.
— Все равно не смогу, Уча!
— Так что же... Вот так и оставить в беде товарища?
— Товарища?
— Да. И если хочешь знать, друга.
Ция с изумлением уставилась на Учу.
— И это говоришь ты, Уча?
— Да, я. Мы с ним живем душа в душу, словно братья. Как же я брошу его на произвол судьбы? И за что? За то, что он любит тебя? Это я перед ним кругом виноват, это я увел тебя у него. Человеку своего горя хватает.
— Горя?
— Да, горя,— твердо сказал Уча.
— Нет, Уча. Так не годится. Нельзя Ции к нему идти,— вмешалась в разговор до того молчавшая Цисана.— Ты прав, человеку и своего горя хватит. От Цииного прихода ему только хуже станет.
— Так что же прикажете делать? — с отчаянием спросил Уча.
— Я пойду к нему.
— Ты? Вот это здорово, молодчина ты, Цисана! — с облегчением воскликнул Уча и чмокнул Цисану в щеку.— Золотое у тебя сердце... Да, но... А вдруг Антон обидится?
— Чего бы ему обижаться? Каждый обязан помогать больному.
— Пошли, Цисана,— заторопился Уча.— Нас машина главного инженера дожидается. Она тебя прямо в Корати доставит.
Цисана быстро оделась и вместе с Учей выбежала на улицу.
Ция понурившись сидела у стола, прислушиваясь к их торопливым шагам.
...Васо Брегвадзе без передышки работал на экскаваторе лишь Гудуйа, принесший из столовки суп, оторвал его от рычагов. Расстелив газету прямо на земле, Васо с Гудуйа сели обедать.
Оба были настолько усталыми, что без всякой охоты хлебали жидкий суп из фасоли;
— Как мы привыкли к безвкусной пище,— нарушил молчание Васо.
— А я вот никак не привыкну,— ответил Гудуйа.— Я сам стряпаю.
— И что же ты готовишь, если не секрет? — полюбопытствовал Васо.
— Да все, что нужно. Лобио, рыбу жареную и вареную, хачапури, сулугуни и мацони из молока буйволицы...
— Э-э-э, да ты, оказывается, настоящий кулинар.
— Кто, кто?
— Ну, повар. А я даже с яичницей и то с трудом управляюсь. Все никак не удосужусь жениться.— Васо намеренно не сказал Гудуйе, что был вдовцом.— Вот осушим болото, тогда и найдем время для себя. Ну что, по рукам? Ведь неплохо я придумал: сначала ты свадьбу сыграешь, а там, глядишь, и я тут как тут.
— Для вас и сейчас не поздно.
— А для тебя?
— Для меня?.. Я никогда не думал жениться.
Брегвадзе не стал спрашивать почему. Он тоже не собирался жениться: куда, мол, человеку моих лет. Васо понятия не имел, почему не было жены у Гудуйа, да и Гудуйа, в свою очередь, не пытался выяснить, был ли когда-нибудь женат Васо. Так и промолчали они все оставшееся время.
Пообедав, Васо вздохнул, поблагодарил Гудуйа, вытер руки и направился к экскаватору. Работал он медленно, скрупулезно соблюдая все правила.
Даже опытные драгеры частенько возвращались к уже сделанному, подправляя стены и днище канала,— ведь даже малая неточность могла привести к оползням и замедлению водного потока,
Выдержать две смены Васо не смог: давали себя знать старые раны. Экскаватор Антона Бачило работал бесперебойно, а вот Учин «Комсомолец» простаивал. Заволновался Брегвадзе — нехорошо, если Уча отстанет от товарища. Что было делать старому инженеру? Ведь он уже давненько но прикасался к рычагам экскаватора — с той самой ночи. Силы стали не те, да и глаз не тот
Васо поспешил в барак, чтобы заменить Учу у постели друга. Застав в бараке незнакомую девушку вместо ожидаемого Учи, инженер удивился. Цисана сбивчиво объяснила ему, что Уча на совещании в управлении, а она дежурит за него.
Инженера обрадовало такое внимание Учи к другу. Васо стал расспрашивать Цисану о цели совещания. Обычно о совещании всех предупреждали заблаговременно. «Наверное, что- то случилось, иначе зачем такая спешка»,— подумал Васо и совсем было собрался ехать в Иоти, но мысль об экскаваторе не давала ему покоя. На ходу перекусив и едва переведя дух, Васо двинулся в обратный путь. Заметив удивление Гудуйа, Васо сказал:
— Останавливать экскаватор никак нельзя. Надо взять себя в руки, старина.
Надо так надо,— согласился Гудуйа, хотя, честно говоря, ему было неясно, почему так уж приспичило этому пожми лому, намотавшемуся за день человеку работать вторую смену
С совещания Уча вернулся в Кулеви за полночь. Парторг подбросил его на своей машине.
Прощаясь с Учей, парторг еще раз поздравил его с успешным начинанием.
Антон спал без задних ног. Боясь разбудить друга, Уча скинул сапоги на крыльце и .босиком на цыпочках вошел в комнату. Но стоило ему лишь приоткрыть дверь, как Антон тут же проснулся. Отсутствие друга встревожило Антона* ведь завтра Уче предстояло работать в утреннюю смену, Антон сел на кровати, стараясь разглядеть в темноте Учино лицо.
— Где ты шатался до сих пор? — тихо спросил Антон, чтобы не разбудить стариков, спавших в соседней комнате
— Я в управлении был.
— Что еще за управление посреди ночи?
— Там совещание было,— и Уча кратко рассказал другу обо всем, что увидел и услышал в управлении.
Бачило сосредоточенно слушал друга. Раза два он хотел было задать вопрос, но сдерживал нетерпение.
— Вот это новость! — воскликнул он, когда Уча закончил свой рассказ.-— Это же... это же... как тебе сказать... ну потрясающе! Кому пришла в голову такая великолепная идея? — потирал руки от возбуждения Антон.
Вконец сморенный событиями сегодняшнего дня, полного радости и волнений, Уча медленно раздевался. Он постеснялся сказать другу, что эта «великолепная идея» принадлежала ему, Уче.
— Да никому вроде бы... На совещании все высказались... Да, чуть не забыл, Бондо заболел, «Комсомолец» не будет работать ночью.
— Что стряслось с Бондо?
— Лихорадка трясет беднягу.
— Неприятная штука, черт...
— Я тебе должен одну вещь сказать, Антон...
— Так скажи, что там еще? — встревожился Антон.
— У Бондо высокая температура. Я не смог оставить его без присмотра.
— Еще бы! Ну и что?
— Ты знаешь, кто за ним присматривает?
— Кто же?
— Твоя Цисана...
— Вот и прекрасно. Болотная лихорадка — чертовски противная вещь. Одному с ней не справиться. Помнишь, что со мною творилось. Если бы не ты и старики наши, не жить мне на белом свете.
— Скажи честно, ты не подумал, почему вдруг Цисана, а не Ция?
— Нечего греха таить, подумал,— улыбнулся Антон, чтобы подбодрить друга.
— Знаешь...— стянул через голову рубаху Уча. — Знаешь, мне никак не удалось ее уговорить.
— Ну, есть причина, наверное?
— Еще какая причина,— зажмурился Уча.
— Значит, правильно сделала, что не пошла.
— Дело в том... Ну, как тебе сказать... Бондо тоже любит Цию.
— Ты что, шутишь?
— Не до шуток,— сказал Уча и без сил растянулся на кровати.
— Потому он сюда и приехал?
— Наверное.
— Нехорошо он поступил.
— Ты так думаешь?
Как же, ведь ему известно, что Ция любит тебя... Не должен был он сюда приезжать.
Об этом и я не раз думал, но, что поделаешь, не гнать же его силой, сказал Уча, откинувшись на подушку
Знаешь, он при мне даже словечком о* Ции не обмолвился.
— Вот это выдержка. А Ция его видела?
— Нет, ни разу.
— Ты первый предложил ей пойти к нему?
— Да,— засыпая, пробормотал Уча.
— Вот это ты правильно сделал, молодчина!
— Это Цисана молодчина. Не успел я слово сказать, она тут же вызвалась идти. Спокойной ночи, Антон.
Когда Цисана вошла в комнату, Бондо спал. Керосиновая лампа едва коптила у изголовья кровати. Цисане бросилось в глаза пышущее жаром лицо Бондо с полотенцем на лбу. Спал он неспокойно, что-то бормотал и задыхался. Поверх одеяла лежало еще одеяло Гудуйа. Видно, озноб уже прошел, и второе одеяло было лишним. Но больной от слабости не мог сбросить его.
Цисана осторожно взяла лишнее одеяло и переложила его на кровать Гудуйа. Но даже этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы больной проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42