«Славная баба, жену вот такую бы, а не любовницу». Она интересоза. лась всеми его делами, болела за неудачи, радовалась успехам. Она мирилась со всеми его похождениями. Правда, он тоже не стеснял ее. А Татьяна Андреевна?.. За последнее время эта ее отчужденность от общества,
пренебрежительное отношение к его делам сильно раздражали Волкова. Они давно жили как чужие, на разных половинах...
Кучар разбудил хозяина у крыльца дома. Волков прошел в кабинет и тотчас же сел за письменный стол.
Волков развернул большую работу по авансированию посевов хлопка. В его кабинете целыми днями толпились комиссионеры, чиновники хакима, деревенские лавочники и ростовщики. Через этих людей, крепко держащих кишлак в своих руках, он выдавал задатки дехканам...
Не раз дехкане целыми обществами просили его выдавать деньги без посредников. Но Волков отказывался.
— На каждый рубль должен быть поручитель,— говорил он.— Я вас никого не знаю, может, у каждого из вас долгов больше, чем вшей в старой шапке.
Но и поручителям, и посредникам Волков верил осторожно. Его приказчики строго проверяли их кредитоспособность через хакима и аксакалов.
Недостатка в клиентах не было. Дехкан не смущали оговорки Волкова на казихатах о сдаче хлопка по ценам на двадцать пять процентов ниже рыночных. Слишком велика была нужда в деньгах.
Приказчики сообщили, что Абдурахманбай выдает задатки под пшеницу, хочет монопольно выступить на рынке осенью и влиять на цены хлопка.
Волков смеялся.
— Скажите Абдурахманбаю: «не рой —попадешься, не зажигай — обожжешься».— Это ихняя же поговорка.
Большой размах работы Волкова вызывал в колонии слухи один нелепее другого. Старые солидные коммерсанты недоверчиво качали головами и предсказывали крах всей затеи.
Больше миллиона рублей уже выдал Волков комиссионерам. Базары, обычно замиравшие в предвесенний период, теперь оживились. С каждым днем росли цены на пшеницу, скот и рис.
Большие кредиты, выданные Волкову, вызывали запрос правления банка. Клингель писал: «Арсений Ефимович Волков — один из энергичных коммерсантов в
оазисе. Он имеет собственного капитала двести тысяч рублей, дом в Новом Ургенче и обширные земли в низовьях ханства. Он пользуется особым покровительством хивинского хана и генерала Гнилицкого, начальника Аму-Дарьинского отдела»...
Несмотря на большое доверие к Волкову, он время от времени посылал Григория проверить казихаты, которые Волков заключал с комиссионерами.
Волков не обижался на эти внезапные ревизии.
— Денежное дело, как его не проверять,— говорил он Клингелю.— Этак и просчитаться можно. А обманывать банк мне не рука. Мы с банком теперь крепко одной веревочкой связаны, скоро-то не развяжешь.
Кисляков радовался успехам кредитования.
— Вот что значит дешевый банковский кредит,— говорил он Григорию.— Теперь ростовщик умрет, чудовищные проценты отойдут в область предания. Все дехкане хотят получить кредиты, все готовы запродать свои посевы Арсению Ефимовичу, лишь бы избавиться от ростовщиков.
Григорий пробовал возразить:
— Но Арсений Ефимович дает деньги через тех же ростовщиков и аксакалов. Как это понять?
— О, наивный юноша,— смеясь воскликнул Кисляков.— Не сам же он будет раздавать деньги дехканам, ведь он их даже не знает. Вы лучше посмотрите, что делается на базарах. Никогда еще не было, чтобы дехканин мог тратить весной деньги.
Григорий не мог понять, верит ли сам Кисляков в то, что он говорит, но против последнего аргумента нельзя было возражать. Толпы дехкан, действительно, наполняли базары, покупали муку, масло, мануфактуру.
Клингель вместе с Григорием несколько раз присутствовал при приеме Волковым своих клиентов.
Вот посредник из отдаленного кишлака. Григорий уже не раз видел этого худого ростовщика в опрятном халате, в добротной чугурме. Его приход всегда означал крупную сделку... Он сидит на ковре против Волкова и с чувством собственного достоинства медленно пьет чай. Приказчик читает хозяину список дехкан, которых законтрактовал для Волкова этот ростовщик. Ростовщик, глотая чай, дает короткие характеристики дехкан: сообщает об их имуществе, о задолженности,
о площади посева. Он тут же называет сумму, на которую может поручиться.
Ростовщик внезапно наливается злобой, прерывает приказчика, прочитавшего очередную фамилию дехканина.
— Этот не хочет контрактоваться. Он никому не должен.
— Тогда зачем ты внес его в список?— удивляется Волков.
Синие губы ростовщика раздвигаются в ехидной улыбке.
— Он хочет сына женить, а на это нужны деньги. Меня он не минует, ко мне придет, а тогда и задаток под хлопок возьмет. Ты денег для него давай...
Клингель, смущенный огромным размахом работы Волкова, попробовал остановить его. Тот рассердился:
— Ты мне все испортить хочешь, Самуил Федорович. Такой случай в жизни один раз бывает, а пропустишь — локти будешь кусать. Когда толстосумы спохватятся — работать много труднее станет. Да и дехканин пойдет туда, где выгоднее. А теперь я один...
В одно из таких деловых посещений Татьяна Андреевна вызвала Григория к себе. Она предупредила его, чтобы он осторожнее говорил с Натой о делах банка.
— Операция с пшеницей, которую банк закупает совместно с Арсением Ефимовичем в Оренбурге, держится ими в большом секрете. Вся переписка зашифрована, документы пересылаются через особых курьеров. А кто-то сообщил об этом Мешкову. Клингель подозревает вас, из банковских служащих вы один бываете у Мешковых. Арсений Ефимович уверил его в вашей честности. Мешкова же пришлось посвятить в эту операцию. Клингель открыл ему специально кредит на закупку пшеницы и обязался по договору приобрести ее
в Оренбурге.
Григорий не скрыл от Татьяны Андреевны, что это он рассказал Нате об операциях с пшеницей.
Вся семья Мешковых с большой предупредительностью и любезностью принимала Григория. Даже мало разговорчивый, угрюмый Сыщеров, принятый в доме на правах члена семьи, снисходительно интересовался его успехами на службе. С неделю назад отец Андрея небрежно спросил Григория верны ли слухи, что банк
начинает интересоваться рынками пшеницы. Григорий замялся, сказал, что не знает секретных дел банка. Но перед расспросами Наты устоять не мог.
Деловитость, которую Ната, как ему казалось, напускала на себя, интересуясь банковскими делами, часто смешила Григория. Эта милая чудесная девушка, этот чуть легкомысленный голубой будуар и вдруг такой прозаический разговор! И однажды он рассказал ей о большом плане вывоза пшеницы в Хиву, подготовлявшемся Волковым совместно с банком.
Ната крепко поцеловала Григория.
— Гришенька, милый, как вы все это хорошо знаете. А дядя Арсюша? Ах, лукавец. Он так хорошо относится к маме, так интересуется папиными делами и хотя бы слово. А ведь он сам намекнул маме о пшеничных операциях. Гришенька, я так люблю ваше чистосердечие... хотите на «ты» наедине...
Возвращавшийся в Петро-Александровск генерал Гнилицкий заехал в Новый Ургенч и остановился у Волкова...
— Про тебя, станишник, чудеса рассказывают. Ты все базары растревожил, миллионы выбрасываешь?..
— Какие там миллионы, Владимир Павлович. Врут все.
— Ты вот, все так «врут», а сам и почту взял, и гужевую контору открыл. А теперь казихаты Кноппа купил.
— Так точно, купил, надеясь на помощь. Вы ее мне обещали Влидимир Павлович, хотите в долю сто на сто?
У генерала Гнилицкого зашевелились усы.
— Какие у офицера могут быть деньги? Мы живем на то, что жалует нам государь император...
После некоторого молчания генерал сказал:
— Впрочем, я, в самом деле, смог бы, пожалуй, выделить на это ну, положим, тысяч десять...
— А я вам, Владимир Павлович,— через двенадцать месяцев двадцать верну. Сто на сто. Ну,— поможете мне советом или чем там...
Генерал отстегнул пуговицу мундира, вынул из внутреннего кармана пачку кредиток.
— Пишите срочный вексель, на девять месяцев на двадцать тысяч.
Волков, улыбаясь, достал из стола вексельный бланк в быстро заполнил его.
Генерал не принял векселя.
— Со мной надо по-честному делать,—сухо сказал он.— Это вексельный бланк на тысячу рублей. Ни один нотариус не опротестует этого векселя, хотя бы вы написали на нем сто тысяч...
Волков извинился.
— Прошу простить, Владимир Павлович, ей богу, нечаянно. Сейчас напишу на другом бланке...
Он написал новый вексель на бланке двадцатитысячного достоинства, передал его генералу и взял у него деньги.
Разглядывая деньги, Волков внезапно улыбнулся и показал генералу надпись на кредитке.
— Самого хана рука-то! Ишь, кредитку испортил. Генерал поперхнулся, густо покраснел и крякнул. Внимательно посмотрев на свет водяные знаки векселя, генерал спрятал его в карман. Выпрямился.
— Ну, станишник, дай тебе бог. За работой не забывай и нас. Будешь в Петро-Александровске — заезжай прямо ко мне. Я теперь навел здесь порядок, скоро не жди.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Весна в этом году наступила необычно рано. В середине февраля подули сухие южные ветры, грязь на дорогах затвердела, на межах появились первые робкие бледно-зеленые лепестки. Над городом тянулись караваны пусей, стаи уток, тяжелых дроф.
Теплая весенная погода и большой перелет дичи соблазнили Григория, он собирался в ближайший праздничный день поехать на охоту.
Волков предложил ему вчрховую лошадь и ружье.
— Обижусь, если не возьмешь, Гриша. Другому не дал бы, а ты, я знаю, и коня сбережешь и ружья не сломаешь... Только уговор — дичь ко мне на стол, вместе есть будем.
Григорию не хотелось быть чем-то обязанным своему бывшему хозяину, и он не спешил воспользоваться его любезностью. Кисляков заметил его колебание и упрекнул:
— Арсений Ефимович вас так любит, постоянно везде расхваливает, а вы хотите обидеть его своим отказом. Нехорошо...
В пятницу рано утром Григорий взял лошадь из конюшни Волкова и выехал на озеро. Знакомая лохматан лошадка весело бежала по дороге. Григорий и не заметил, как она свернула с большой дороги на проселочную и примчала его на базарчик, где группировались кустари.
Из растворов большой мастерской чей-то громкий голос окликнул Григория. Он сдержал лошадь. К нему подошел арбасоз, которому Волков в прошлом году заказывал арбы.
— Едешь и не видишь своих знакомых,—укоризненно сказал он, беря лошадь под уздцы.— Слезай, чаю напьешься.
Худенький подросток расстелил под старым талом ковер, поставил на него поднос с чайником, пиалами и свежими лепешками.
Григорий с любопытством оглядел базарчик. Здесь произошли большие изменения. От десятка дуканов— мастерских плотников, арбасозов, кузнецов, шорников осталось всего три. Там, где были цветники и возвы-шенья из глины, на которых обычно отдыхали кустари, теперь лежал штабелями лес и стояло много новеньких арб. С веток старых раскидистых талов, с дверей мастерских исчезли клетки с перепелами и щеглами.
В мастерских шла торопливая работа. Десятки кустарей хлопотливо стучали, пилили, шаркали рубанками.
Григорий внимательно посмотрел на сидящего рядом с ним кустаря. Тот тоже изменился. Одетый в новый лощеный халат, перетянутый в пруди широким кушаком из тяжелого шелка, он стал похожим на городского торговца. Лицо его пополнело, побелело, небольшая бородка была тщательно подстрижена и расчесана.
Арбасоз с довольной улыбкой следил за взглядом гостя.
— Спасибо твоему хозяину, научил разуму,— сказал он, оглаживая бородку.— Я теперь арбы делаю и скорее всех и дешевле всех; в запасе имею немало. Посмотри, все соседи помогают мне. Я им плачу по совести.
Григорий вспомнил прошлогодний мирный вид ба зарчика. Тогда кустари работали спокойно, чинно, с уважением прислушиваясь к наставительным речам
белобородых стариков. Те поучали их искусству и мудрости древних мастеров. Ни этих стариков, ни старика резчика не было видно. Григорий спросил о нем...
— А где тот старик резчик?
— Он в город ушел. Кому нужна его резьба. Теперь нужно, чтобы дешево было, скоро было. Я арбы продаю в Гурлян, в Ханки, даже в Хиву продал большую партию.—Арбасоз подробно рассказал гостю о планах своей работы. Он мечтал купить небольшой мотор, развернуть широкую работу по деревянным изделиям, потребным дехканам.
Григорий не заинтересовался делами кустаря и молча простился с ним.
— Хозяину привет передай,— сказал арбасоз, помогая ему сесть в седло.— Скажи: я добро помню.
Встреча с арбасозом оставила у Григория неприятный осадок. Она напомнила ему про пужевую контору. Волков только мимоходом коснулся этой небольшой кустарной мастерской, а какие глубокие последствия вызвал здесь его случайный интерес к арбам. Ловкий арбасоз умно воспользовался советом русского коммерсанта и заставил работать на себя всех кустарей...
Григорий издали увидел Саура. Он возил на поле черный озерной ил. Его небольшой участок, поделенный на мелкие пашни, был весь усеян кучами удобрительного ила.
Григорий остановился у межи.
— Хорманг — не уставай, Саур,— крикнул он. Саур с улыбкой поблагодарил его и пригласил в свою курганчу.
— Пойдем к дому и поговорим. Давно ведь не виделись.
Он взобрался на арбу, и они медленно поехали к видневшейся неподалеку курганче.
— Я слышал, ты от хозяина ушел, обиделся за нас, друг,— сказал Саур.— Мне Лазарев рассказывал... Да, это все Волков и Шарифбай сделали. Теперь это все наши дехкане знают и жалеют, что меня не послушались.
Приезд Григория заметили соседи Саура. Один за другим они потянулись с полей к его курганче.
Жена Саура, худенькая женщина, вынесла старую кошму, поставила на нее чайник, положила лепешку.
Григорий достал из хурджуна — переметной сумы— сладости и печенье, завернутые в большой ситцевый платок и протянул жене Саура.
— Это твоим детям, сестра...
Она покраснела от удовольствия и, схватив узелок, убежала в курганчу. Саур улыбнулся:
— Обрадовалась подарку и забыла поблагодарить... Он пригласил подошедших соседей присесть и подал
русскому гостю первую пиалу чая.
— Ты, кажется, собираешься сеять хлопок, Саур?— спросил Григорий.— Хлопок для дехканина самое выгодное растение.
Саур покачал головой:
— Был бы ты, друг дехканам, по-другому сказал бы. Верно, сосед?
Дехкане хором поддержали Саура.
— Он нашей работы не знает.
— И жизни дехканской не изведал. Сутулый старик рукой тронул колено Григория.
— Я тебе одну дедовскую сказку расскажу, друг Саура, а ты над ней подумай.
— Мой сосед первый мастер по хлопку,— пояснил Саур Григорию.— Он его всю жизнь сеет. Раньше хозяином был, землю имел, а теперь у Абдурахманбая чайрикером работает.
Саур, привстав с кошмы, уважительно поднес старику пиалу чая.
Григорий вынул из кармана книжку, чтобы записать рассказ, но, заметив настороженный взгляд дехкан, спрятал ее обратно.
Старик рассказывал неторопливо, монотонно:
— В старину, далеко отсюда был кишлак Кят. Хорошо жилось в этом кишлаке дехканам. С песнями,выходили они на работу, с песнями возвращались домой. Жили подолгу и, когда приходила смерть, они горько сожалели о своем кишлаке. Напрасно мулла хвалил им рай аллаха. С гневом отвечали ему старики, что их жены лучше гурий рая, их дети стройнее ангелов, что лучше трудиться на земле, чем бездельничать на небе.
Позавидовал дьявол счастливой жизни дехкан Кята.
Поднялся проклятый на небо, пришел к ногам бога и сказал ему:
— О, аллах! Дехкане Кята плохие мусульмане, они любят свой кишлак больше, чем твой рай. Повели мне научить их ценить твои милости, твой красивый рай.
Долго бормотал дьявол у престола бога и навел на него своим гнусавым голосом великую дремоту. И сказал бог благодушно:
— О, проклятый, разве можно верить тебе?
— Я же ничего не прошу!— возразил дьявол,—ты и сам знаешь, что дехкане Кята не любят твоего рая. Я хочу, чтобы они стали истинными мусульманами.
Бог промолчал.
Тогда дьявол выпрямился во весь рост и сказал ангелам:
— Не мешайте же мне выполнять его волю...— И полетел с неба на землю.
Однажды вечером в Кят пришел опрятно одетый человек с хурджуном на плече. Вид у него был степенный, шел он неторопливо, шаги делал средней величины.
Поселился пришелец на краю кишлака, в старой заброшенной курганче. Он каждый день ходил в мечеть, почитал белобородых стариков, умел разъяснять коран.
Все дехкане скоро привыкли к новому человеку и стали звать его «наш пришелец».
Однажды в темную весеннюю ночь прорвалась вода из большого арыка и смыла посевы кишлака.
Вспомнили дехкане, что пришелец скупил всю их пшеницу осенью, и обратились к нему за помощью. Тот не отказал:
— Я приготовил ее к продаже в городе,— сказал пришелец.— Возьмите, но осенью уплатите мне деньги по цене этого дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
пренебрежительное отношение к его делам сильно раздражали Волкова. Они давно жили как чужие, на разных половинах...
Кучар разбудил хозяина у крыльца дома. Волков прошел в кабинет и тотчас же сел за письменный стол.
Волков развернул большую работу по авансированию посевов хлопка. В его кабинете целыми днями толпились комиссионеры, чиновники хакима, деревенские лавочники и ростовщики. Через этих людей, крепко держащих кишлак в своих руках, он выдавал задатки дехканам...
Не раз дехкане целыми обществами просили его выдавать деньги без посредников. Но Волков отказывался.
— На каждый рубль должен быть поручитель,— говорил он.— Я вас никого не знаю, может, у каждого из вас долгов больше, чем вшей в старой шапке.
Но и поручителям, и посредникам Волков верил осторожно. Его приказчики строго проверяли их кредитоспособность через хакима и аксакалов.
Недостатка в клиентах не было. Дехкан не смущали оговорки Волкова на казихатах о сдаче хлопка по ценам на двадцать пять процентов ниже рыночных. Слишком велика была нужда в деньгах.
Приказчики сообщили, что Абдурахманбай выдает задатки под пшеницу, хочет монопольно выступить на рынке осенью и влиять на цены хлопка.
Волков смеялся.
— Скажите Абдурахманбаю: «не рой —попадешься, не зажигай — обожжешься».— Это ихняя же поговорка.
Большой размах работы Волкова вызывал в колонии слухи один нелепее другого. Старые солидные коммерсанты недоверчиво качали головами и предсказывали крах всей затеи.
Больше миллиона рублей уже выдал Волков комиссионерам. Базары, обычно замиравшие в предвесенний период, теперь оживились. С каждым днем росли цены на пшеницу, скот и рис.
Большие кредиты, выданные Волкову, вызывали запрос правления банка. Клингель писал: «Арсений Ефимович Волков — один из энергичных коммерсантов в
оазисе. Он имеет собственного капитала двести тысяч рублей, дом в Новом Ургенче и обширные земли в низовьях ханства. Он пользуется особым покровительством хивинского хана и генерала Гнилицкого, начальника Аму-Дарьинского отдела»...
Несмотря на большое доверие к Волкову, он время от времени посылал Григория проверить казихаты, которые Волков заключал с комиссионерами.
Волков не обижался на эти внезапные ревизии.
— Денежное дело, как его не проверять,— говорил он Клингелю.— Этак и просчитаться можно. А обманывать банк мне не рука. Мы с банком теперь крепко одной веревочкой связаны, скоро-то не развяжешь.
Кисляков радовался успехам кредитования.
— Вот что значит дешевый банковский кредит,— говорил он Григорию.— Теперь ростовщик умрет, чудовищные проценты отойдут в область предания. Все дехкане хотят получить кредиты, все готовы запродать свои посевы Арсению Ефимовичу, лишь бы избавиться от ростовщиков.
Григорий пробовал возразить:
— Но Арсений Ефимович дает деньги через тех же ростовщиков и аксакалов. Как это понять?
— О, наивный юноша,— смеясь воскликнул Кисляков.— Не сам же он будет раздавать деньги дехканам, ведь он их даже не знает. Вы лучше посмотрите, что делается на базарах. Никогда еще не было, чтобы дехканин мог тратить весной деньги.
Григорий не мог понять, верит ли сам Кисляков в то, что он говорит, но против последнего аргумента нельзя было возражать. Толпы дехкан, действительно, наполняли базары, покупали муку, масло, мануфактуру.
Клингель вместе с Григорием несколько раз присутствовал при приеме Волковым своих клиентов.
Вот посредник из отдаленного кишлака. Григорий уже не раз видел этого худого ростовщика в опрятном халате, в добротной чугурме. Его приход всегда означал крупную сделку... Он сидит на ковре против Волкова и с чувством собственного достоинства медленно пьет чай. Приказчик читает хозяину список дехкан, которых законтрактовал для Волкова этот ростовщик. Ростовщик, глотая чай, дает короткие характеристики дехкан: сообщает об их имуществе, о задолженности,
о площади посева. Он тут же называет сумму, на которую может поручиться.
Ростовщик внезапно наливается злобой, прерывает приказчика, прочитавшего очередную фамилию дехканина.
— Этот не хочет контрактоваться. Он никому не должен.
— Тогда зачем ты внес его в список?— удивляется Волков.
Синие губы ростовщика раздвигаются в ехидной улыбке.
— Он хочет сына женить, а на это нужны деньги. Меня он не минует, ко мне придет, а тогда и задаток под хлопок возьмет. Ты денег для него давай...
Клингель, смущенный огромным размахом работы Волкова, попробовал остановить его. Тот рассердился:
— Ты мне все испортить хочешь, Самуил Федорович. Такой случай в жизни один раз бывает, а пропустишь — локти будешь кусать. Когда толстосумы спохватятся — работать много труднее станет. Да и дехканин пойдет туда, где выгоднее. А теперь я один...
В одно из таких деловых посещений Татьяна Андреевна вызвала Григория к себе. Она предупредила его, чтобы он осторожнее говорил с Натой о делах банка.
— Операция с пшеницей, которую банк закупает совместно с Арсением Ефимовичем в Оренбурге, держится ими в большом секрете. Вся переписка зашифрована, документы пересылаются через особых курьеров. А кто-то сообщил об этом Мешкову. Клингель подозревает вас, из банковских служащих вы один бываете у Мешковых. Арсений Ефимович уверил его в вашей честности. Мешкова же пришлось посвятить в эту операцию. Клингель открыл ему специально кредит на закупку пшеницы и обязался по договору приобрести ее
в Оренбурге.
Григорий не скрыл от Татьяны Андреевны, что это он рассказал Нате об операциях с пшеницей.
Вся семья Мешковых с большой предупредительностью и любезностью принимала Григория. Даже мало разговорчивый, угрюмый Сыщеров, принятый в доме на правах члена семьи, снисходительно интересовался его успехами на службе. С неделю назад отец Андрея небрежно спросил Григория верны ли слухи, что банк
начинает интересоваться рынками пшеницы. Григорий замялся, сказал, что не знает секретных дел банка. Но перед расспросами Наты устоять не мог.
Деловитость, которую Ната, как ему казалось, напускала на себя, интересуясь банковскими делами, часто смешила Григория. Эта милая чудесная девушка, этот чуть легкомысленный голубой будуар и вдруг такой прозаический разговор! И однажды он рассказал ей о большом плане вывоза пшеницы в Хиву, подготовлявшемся Волковым совместно с банком.
Ната крепко поцеловала Григория.
— Гришенька, милый, как вы все это хорошо знаете. А дядя Арсюша? Ах, лукавец. Он так хорошо относится к маме, так интересуется папиными делами и хотя бы слово. А ведь он сам намекнул маме о пшеничных операциях. Гришенька, я так люблю ваше чистосердечие... хотите на «ты» наедине...
Возвращавшийся в Петро-Александровск генерал Гнилицкий заехал в Новый Ургенч и остановился у Волкова...
— Про тебя, станишник, чудеса рассказывают. Ты все базары растревожил, миллионы выбрасываешь?..
— Какие там миллионы, Владимир Павлович. Врут все.
— Ты вот, все так «врут», а сам и почту взял, и гужевую контору открыл. А теперь казихаты Кноппа купил.
— Так точно, купил, надеясь на помощь. Вы ее мне обещали Влидимир Павлович, хотите в долю сто на сто?
У генерала Гнилицкого зашевелились усы.
— Какие у офицера могут быть деньги? Мы живем на то, что жалует нам государь император...
После некоторого молчания генерал сказал:
— Впрочем, я, в самом деле, смог бы, пожалуй, выделить на это ну, положим, тысяч десять...
— А я вам, Владимир Павлович,— через двенадцать месяцев двадцать верну. Сто на сто. Ну,— поможете мне советом или чем там...
Генерал отстегнул пуговицу мундира, вынул из внутреннего кармана пачку кредиток.
— Пишите срочный вексель, на девять месяцев на двадцать тысяч.
Волков, улыбаясь, достал из стола вексельный бланк в быстро заполнил его.
Генерал не принял векселя.
— Со мной надо по-честному делать,—сухо сказал он.— Это вексельный бланк на тысячу рублей. Ни один нотариус не опротестует этого векселя, хотя бы вы написали на нем сто тысяч...
Волков извинился.
— Прошу простить, Владимир Павлович, ей богу, нечаянно. Сейчас напишу на другом бланке...
Он написал новый вексель на бланке двадцатитысячного достоинства, передал его генералу и взял у него деньги.
Разглядывая деньги, Волков внезапно улыбнулся и показал генералу надпись на кредитке.
— Самого хана рука-то! Ишь, кредитку испортил. Генерал поперхнулся, густо покраснел и крякнул. Внимательно посмотрев на свет водяные знаки векселя, генерал спрятал его в карман. Выпрямился.
— Ну, станишник, дай тебе бог. За работой не забывай и нас. Будешь в Петро-Александровске — заезжай прямо ко мне. Я теперь навел здесь порядок, скоро не жди.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Весна в этом году наступила необычно рано. В середине февраля подули сухие южные ветры, грязь на дорогах затвердела, на межах появились первые робкие бледно-зеленые лепестки. Над городом тянулись караваны пусей, стаи уток, тяжелых дроф.
Теплая весенная погода и большой перелет дичи соблазнили Григория, он собирался в ближайший праздничный день поехать на охоту.
Волков предложил ему вчрховую лошадь и ружье.
— Обижусь, если не возьмешь, Гриша. Другому не дал бы, а ты, я знаю, и коня сбережешь и ружья не сломаешь... Только уговор — дичь ко мне на стол, вместе есть будем.
Григорию не хотелось быть чем-то обязанным своему бывшему хозяину, и он не спешил воспользоваться его любезностью. Кисляков заметил его колебание и упрекнул:
— Арсений Ефимович вас так любит, постоянно везде расхваливает, а вы хотите обидеть его своим отказом. Нехорошо...
В пятницу рано утром Григорий взял лошадь из конюшни Волкова и выехал на озеро. Знакомая лохматан лошадка весело бежала по дороге. Григорий и не заметил, как она свернула с большой дороги на проселочную и примчала его на базарчик, где группировались кустари.
Из растворов большой мастерской чей-то громкий голос окликнул Григория. Он сдержал лошадь. К нему подошел арбасоз, которому Волков в прошлом году заказывал арбы.
— Едешь и не видишь своих знакомых,—укоризненно сказал он, беря лошадь под уздцы.— Слезай, чаю напьешься.
Худенький подросток расстелил под старым талом ковер, поставил на него поднос с чайником, пиалами и свежими лепешками.
Григорий с любопытством оглядел базарчик. Здесь произошли большие изменения. От десятка дуканов— мастерских плотников, арбасозов, кузнецов, шорников осталось всего три. Там, где были цветники и возвы-шенья из глины, на которых обычно отдыхали кустари, теперь лежал штабелями лес и стояло много новеньких арб. С веток старых раскидистых талов, с дверей мастерских исчезли клетки с перепелами и щеглами.
В мастерских шла торопливая работа. Десятки кустарей хлопотливо стучали, пилили, шаркали рубанками.
Григорий внимательно посмотрел на сидящего рядом с ним кустаря. Тот тоже изменился. Одетый в новый лощеный халат, перетянутый в пруди широким кушаком из тяжелого шелка, он стал похожим на городского торговца. Лицо его пополнело, побелело, небольшая бородка была тщательно подстрижена и расчесана.
Арбасоз с довольной улыбкой следил за взглядом гостя.
— Спасибо твоему хозяину, научил разуму,— сказал он, оглаживая бородку.— Я теперь арбы делаю и скорее всех и дешевле всех; в запасе имею немало. Посмотри, все соседи помогают мне. Я им плачу по совести.
Григорий вспомнил прошлогодний мирный вид ба зарчика. Тогда кустари работали спокойно, чинно, с уважением прислушиваясь к наставительным речам
белобородых стариков. Те поучали их искусству и мудрости древних мастеров. Ни этих стариков, ни старика резчика не было видно. Григорий спросил о нем...
— А где тот старик резчик?
— Он в город ушел. Кому нужна его резьба. Теперь нужно, чтобы дешево было, скоро было. Я арбы продаю в Гурлян, в Ханки, даже в Хиву продал большую партию.—Арбасоз подробно рассказал гостю о планах своей работы. Он мечтал купить небольшой мотор, развернуть широкую работу по деревянным изделиям, потребным дехканам.
Григорий не заинтересовался делами кустаря и молча простился с ним.
— Хозяину привет передай,— сказал арбасоз, помогая ему сесть в седло.— Скажи: я добро помню.
Встреча с арбасозом оставила у Григория неприятный осадок. Она напомнила ему про пужевую контору. Волков только мимоходом коснулся этой небольшой кустарной мастерской, а какие глубокие последствия вызвал здесь его случайный интерес к арбам. Ловкий арбасоз умно воспользовался советом русского коммерсанта и заставил работать на себя всех кустарей...
Григорий издали увидел Саура. Он возил на поле черный озерной ил. Его небольшой участок, поделенный на мелкие пашни, был весь усеян кучами удобрительного ила.
Григорий остановился у межи.
— Хорманг — не уставай, Саур,— крикнул он. Саур с улыбкой поблагодарил его и пригласил в свою курганчу.
— Пойдем к дому и поговорим. Давно ведь не виделись.
Он взобрался на арбу, и они медленно поехали к видневшейся неподалеку курганче.
— Я слышал, ты от хозяина ушел, обиделся за нас, друг,— сказал Саур.— Мне Лазарев рассказывал... Да, это все Волков и Шарифбай сделали. Теперь это все наши дехкане знают и жалеют, что меня не послушались.
Приезд Григория заметили соседи Саура. Один за другим они потянулись с полей к его курганче.
Жена Саура, худенькая женщина, вынесла старую кошму, поставила на нее чайник, положила лепешку.
Григорий достал из хурджуна — переметной сумы— сладости и печенье, завернутые в большой ситцевый платок и протянул жене Саура.
— Это твоим детям, сестра...
Она покраснела от удовольствия и, схватив узелок, убежала в курганчу. Саур улыбнулся:
— Обрадовалась подарку и забыла поблагодарить... Он пригласил подошедших соседей присесть и подал
русскому гостю первую пиалу чая.
— Ты, кажется, собираешься сеять хлопок, Саур?— спросил Григорий.— Хлопок для дехканина самое выгодное растение.
Саур покачал головой:
— Был бы ты, друг дехканам, по-другому сказал бы. Верно, сосед?
Дехкане хором поддержали Саура.
— Он нашей работы не знает.
— И жизни дехканской не изведал. Сутулый старик рукой тронул колено Григория.
— Я тебе одну дедовскую сказку расскажу, друг Саура, а ты над ней подумай.
— Мой сосед первый мастер по хлопку,— пояснил Саур Григорию.— Он его всю жизнь сеет. Раньше хозяином был, землю имел, а теперь у Абдурахманбая чайрикером работает.
Саур, привстав с кошмы, уважительно поднес старику пиалу чая.
Григорий вынул из кармана книжку, чтобы записать рассказ, но, заметив настороженный взгляд дехкан, спрятал ее обратно.
Старик рассказывал неторопливо, монотонно:
— В старину, далеко отсюда был кишлак Кят. Хорошо жилось в этом кишлаке дехканам. С песнями,выходили они на работу, с песнями возвращались домой. Жили подолгу и, когда приходила смерть, они горько сожалели о своем кишлаке. Напрасно мулла хвалил им рай аллаха. С гневом отвечали ему старики, что их жены лучше гурий рая, их дети стройнее ангелов, что лучше трудиться на земле, чем бездельничать на небе.
Позавидовал дьявол счастливой жизни дехкан Кята.
Поднялся проклятый на небо, пришел к ногам бога и сказал ему:
— О, аллах! Дехкане Кята плохие мусульмане, они любят свой кишлак больше, чем твой рай. Повели мне научить их ценить твои милости, твой красивый рай.
Долго бормотал дьявол у престола бога и навел на него своим гнусавым голосом великую дремоту. И сказал бог благодушно:
— О, проклятый, разве можно верить тебе?
— Я же ничего не прошу!— возразил дьявол,—ты и сам знаешь, что дехкане Кята не любят твоего рая. Я хочу, чтобы они стали истинными мусульманами.
Бог промолчал.
Тогда дьявол выпрямился во весь рост и сказал ангелам:
— Не мешайте же мне выполнять его волю...— И полетел с неба на землю.
Однажды вечером в Кят пришел опрятно одетый человек с хурджуном на плече. Вид у него был степенный, шел он неторопливо, шаги делал средней величины.
Поселился пришелец на краю кишлака, в старой заброшенной курганче. Он каждый день ходил в мечеть, почитал белобородых стариков, умел разъяснять коран.
Все дехкане скоро привыкли к новому человеку и стали звать его «наш пришелец».
Однажды в темную весеннюю ночь прорвалась вода из большого арыка и смыла посевы кишлака.
Вспомнили дехкане, что пришелец скупил всю их пшеницу осенью, и обратились к нему за помощью. Тот не отказал:
— Я приготовил ее к продаже в городе,— сказал пришелец.— Возьмите, но осенью уплатите мне деньги по цене этого дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33