Какой-то юркий человечек с пачкой бумаг семенил рядом с орущей толпой и совал прохожим листовки. Подскочив к Лауре, он начал:
— Мы требуем...— и попытался вручить листок серой бумаги.
Лаура отступила, скрывшись за стоявшими на тротуаре женщинами. Из-за их голов она вдруг увидела Марко. Да, это, несомненно, был он — высохший, с блуждающим взглядом. Зажатым в руках стальным прутом Марко ожесточенно колотил в помятую бочку из-под горючего, установленную на какой-то допотопной колымаге,
Как он, Марко, оказался здесь, в Генуе? Хоть бы ее не заметил, а то сболтнет кому-либо в Риме об этой встрече. Хорошо, что Джованни дома, не смешался с этой ватагой. Ведь докеров, рабочих что-то не видно в толпе, а их не. спутаешь с долгогривыми немытыми юнцами и личностями вроде Марко.
Лаура бросилась в переулок. Скорей, скорей домой! Значит, этот тип якшается теперь с террористами. Впрочем, ему, видно, уже все равно, с кем быть. Конечно, Джованни ни слова об этой встрече. К чему лишние волнения?! Марко ее не видел, не мог видеть — на тротуарах стояло столько людей... Но она-то его хорошо разглядела...
— На тебе лица нет,— сказал Джованни, когда она возвратилась.— Кто-нибудь обидел? Где же овощи, за которыми ты ходила?
— Я вовсе не за овощами... Там какой-то ужас, на улице, и эти... «красные бригады»,— Лаура прижала руки к груди,—О святая мадонна, какое счастье, что
ты никуда не пошел.— И она торопливо, сбивчиво рассказала все, умолчав лишь о Марко.
Джованни стал молча убирать все то, что понадобилось для ремонта крана.
— Принимай работу,— рассеянно проговорил он, потом быстро подошел к транзистору, резко бросил: — Надо послушать, вероятно, что-либо сообщат.
Но по одному каналу шла литературная передача, по другому грохотала музыка, по третьему комментировали спортивные соревнования.
Лаура занялась хозяйством, изредка поглядывая на Джованни, который, нахмурившись и упорно глядя в пол, ходил из угла в угол.
— А ведь я кое-что слышал.— Он остановился перед женой, будто вслух продолжал свою мысль.— Один паренек — поговаривают, что он коммунист,— убеждал нас не выходить на улицу. Я еще подумал: хорош коммунист, если отговаривает от борьбы... Быть может, он что-то знал или... просто догадывался, как все это будет выглядеть. Нет, я должен пойти посмотреть.— Джованни решительно направился к дверям.
Однако выйти из дому Лаура не дала ему и на этот раз. В конце концов убедила его выйти в город после обеда, надеясь, что к тому времени уже все разойдутся.
Она нарочно тянула и тянула с обедом, и вдруг, когда они уже собирались сесть за стол, музыка оборвалась. Передавали экстренное сообщение. Коммунисты снова бесчинствуют... Организовали демонстрацию... Полиции, пытавшейся навести на улицах порядок, оказали сопротивление. Двое полицейских отправлены в больницу...
Дальше сообщалось, что в Милане в здание муниципалитета брошена бомба, которая, к счастью, не взорвалась... Бесчинства, зачинщиками которых, по утверждению задержанных, являются левые и коммунисты, наконец прекращены, порядок восстановлен. Ведется
расследование...
— Ты чуть не попал из огня да в полымя,— испуганно заметила Лаура.
Джованни ничего не ответил. Набросив куртку, он хмуро сказал:
— Порядок восстановлен. Я скоро вернусь.
Лаура занялась уборкой, но все валилось из рук. Если б был дома дед, то пошел бы с Джованни, а она, Лаура, не посмела даже сказать об этом. Все равно он поступит по-своему.
Больше она не могла находиться дома. В Колбасном переулке, где и в воскресенье торговали с рук сигаретами, сластями, открытками, было людно. Возле киосков с напитками мужчины горячо обсуждали события сегодняшнего дня, и, так как тихо здесь говорить не привыкли,— полицейские сюда заглядывали редко,— до нее доносились отдельные фразы.
Увидев Мариаграцию, знакомую зеленщицу, которая что-то возбужденно говорила женщинам, Лаура подошла и поздоровалась. Мариаграциа в ответ кивнула и, не прерывая своего повествования, взяла Лауру за руку.
— ...самая настоящая драка. Видела, как один выхватил пистолет. Но полицейский скрутил ему руку, и он выронил оружие. Тогда все другие набросились на этого полицейского. О пресвятая дева! И досталось же ему! — Женщина взглянула на Лауру, руки которой все не выпускала: — Твой муж был с ними? Ведь он докер?
Женщины тоже обернулись к Лауре. У кого в глазах тревога, у кого любопытство, но ни одна не смотрела на нее равнодушно.
— Он... он не мог...— смущенно бормотала Лаура.— Утром, еще утром...— Она не знала, что сказать, что придумать, и наконец, неизвестно почему, вдруг негромко добавила: — Готовилось что-то... не то...— И, так как женщины с еще большим интересом ждали объяснения, она, вспомнив орущую толпу и понимая, что уж этого говорить и вовсе не следует, совсем тихо заключила: — Бывает... кому-то еще это... выгодно.
На какие-то секунды воцарилось молчание, потом зеленщица воскликнула:
— А девочка, пожалуй, права?..— и оглянулась на женщин.
Но они, словно потеряв интерес к разговору, отходили, сразу вспомнив о своих неотложных делах.
— Боюсь, ты попала в самую точку,—Мариаграциа выпустила руку Лауры и оглянулась.— Мой сын тоже так сказал, хоть ему и ни к чему было выходить на улицу.
Лаура знала, что сын зеленщицы безработный.
Возвращалась домой она с неприятным чувством. К чему было намекать на чью-то выгоду? Ничего такого она не думала, а вот вырвалось... Нет, нет, только так ка-
жется, будто не думала — не выходит из головы заманчивое предложение Агостино. Тогда ей казалось, будто Джованни очень повезло, а на самом деле — ловушка. А Марко... Джованни рассказал, как его попутали. Быть может, и здесь кого-то или что-то запутывают. Никому и ничему она, Лаура, теперь не верит.
Когда Джованни пришел домой, от него пахло вином. Не глядя на жену, он сбросил ботинки, лег на диван и уснул. Лаура села за шитье, но на глаза набегали слезы, и она ничего не видела. Первый раз за все время Джованни явился в таком виде. Улегся, даже не сказав, где был. Будто она в чем-то провинилась. А если он и дальше будет себя так вести, если начнет скандалить? Пока он где-то спокойно пил вино, она места себе не находила, волновалась: а вдруг встретит Марко, вдруг там, в центре города, кто-либо из «прежних» его узнает?..
Она не слышала, как распахнулась дверь.
— Ты почему сидишь без света?! — весело спросил Антонио и щелкнул выключателем.— О, оказывается, ты умеешь шить в темноте?!
— Тише! — Лаура прижала палец к губам и взглядом указала на спящего Джованни.
Старик понимающе кивнул и направился в кухню. Лаура последовала за ним.
— Садись, девочка, и слушай, что я тебе расскажу,— с заговорщическим видом произнес Антонио, поставив на стол корзину с яблоками.— Это тебе подарок от моих новых друзей.— И он стал подробно рссказывать о своей поездке, о людях, прекрасных людях, с которыми познакомился.
— Они знали моего сына и твоего отца,— с гордостью продолжал Антонио.— А недели через две-три из Комизо вернется физик, профессор Энрико, который с ним. дружил. Говорят, будто он уже из Америки получал от него письма.
Джованни вошел в кухню и, поздоровавшись со стариком, тоже сел за стол.
— Мы с Лаурой и не надеялись, что вам что-либо удастся узнать!
— Меня Джузеппе даже возил к памятнику! — воскликнул синьор Антонио.— К памятнику русскому герою и к святой стене, где на мраморе имена всех погибших... Мы непременно должны туда все вместе съездить.
Старик еще долго говорил о встречах в Канталупо. Потом Лаура, поставив на стол ужин, сказала о демонстрации, которую видела. В разговор вступил Джованни. Он тоже кое-что узнал: шуму было много, правда, до стрельбы и бомб, как в Милане, не дошло. Но полицейским досталось. По радио передали, будто это устроили коммунисты. На самом же деле люди говорят, что ко всему этому приложили руку неофашисты.
— Всякое болтают. Завтра почитаем в газете,— заключил Джованни.
— Так тебе всю правду и выложат,— усмехнулся Антонио.— Ракетные установки надо привезти из-за океана и у нас понатыкать — вот в чем все дело.
Джованни и Лаура удивленно уставились на старика. Антонио никогда о политике не распространялся и вдруг сегодня... Видно, они там, в селенье, вспоминали не только прошлое.
— Что вы на меня так смотрите? — чуть выпятив губу, спросил старик.— Знаю, о чем думаете. Да, говорили! Обо всем и открыто. Они там не шепчутся по углам.
Какой ты стал воинственный! — рассмеялась Лаура.
— Его сделали коммунистом,— подхватил Джованни.
— Во всяком случае, они так и говорят: не позволим, чтобы на земле, политой партизанской кровью нашей и наших русских компаньо, стояли ракетные установки, нацеленные на жену — они ее знают — и сына героя Федора Поэтана, По-ле-та-ева,— старик постарался по слогам, но правильно произнести трудную фамилию. Да, если б он, Антонио, был помоложе, то перебрался бы жить поближе к этим людям. Это уж точно!
Хорошее настроение старика передалось и молодым. Лаура подумала: не такой уж вокруг мрак — есть люди, которым можно верить, которых не купить и которые не продадут, А может, она не права в отношении Марко? Может, он — как Джованни... Нет, вовсе он не как Джованни! Ее мужу нужна работа. Это для него самое главное.
Ну, а для Марко... Вероятно, всё — его красивые слова и всякие там «общества молодежи» — сводится к одному: пусть кто-то трудится, кто-то на него работает.
Она однажды сказала об этом Джованни, а он, смеясь, ответил: не для женщин такие рассуждения. Полезней спросить у соседок рецепты вкусных недорогих блюд и всяких там соусов или попросить узоры для вязания...
Она обиделась, но старалась, чтобы муж этого не заметил. Когда они были школьниками, Джованни, хоть и был старше, не стыдился переписать задачу, которую она — на класс младше! — для него решила. А как стала женой, так «рецепты для соуса» и «не для женщин такие рассуждения»... Странно, что так все устроено, и Джованни не понимает или не хочет понять, как это странно. Но она когда-нибудь постарается объяснить. Разве то, что они муж и жена, изменило ее, изменило его?..
— Приходится удивляться, синьор Антонио,— с едва уловимой снисходительностью в голосе сказал Джованни,— что вы в ваши годы так легко меняете убеждения.
— Я их вовсе не менял, эти убеждения,—сделав вид, будто не заметил снисходительного тона, проговорил старик и после небольшой паузы добавил: — Много я повидал за свою жизнь...— И, снова помолчав, заключил: — И, вероятно, услышав твои признания там, в Риме, при других убеждениях, не смог и не захотел бы тебя понять...
Лаура испугалась: а вдруг сейчас последует вспышка гнева? Но Джованни негромко и проникновенно произнес:
— Простите.
И, словно не было щекотливого разговора, Антонио непринужденно заметил:
— Ну, что, дети, пора на отдых1 Завтра рано вставать.
От этих вроде бы очень будничных слов Лаура повеселела. Все опять было хорошо. И счастью их маленькой семьи, казалось, ничто не угрожало.
ГЛАВА 10
Увольнение Джованни было как гром среди ясного неба. Почему? За что? Он ведь даже в демонстрации не участвовал. Но ничего нельзя было поделать. Выбросили на улицу не его одного. К зиме, мол, работы I порту все меньше. Так оно было или не так, кто в этом разберется, тем более теперь, после неприятностей, которые произошли по вине докеров, подстрекаемых «левыми коммунистами»,— как писалось в газете.
Правда, в «Унита» говорилось совершенно иное: неофашизм снова поднимает голову, провоцирует террористические акты, хочет доказать, что Италии нужна «твердая рука», и если всерьез поинтересоваться тем, что произошло, то среди организаторов всплывут имена отнюдь не коммунистов, а тех, кто был в самых добрых •отношениях с Чиано, Муссолини, а теперь с теми, кого не обходят своим вниманием друзья из-за океана.
Буржуазные газеты отметали эти «намеки» как явную клевету, как желание оправдать некоторые горячие головы из руководства профсоюзов.
Но, что бы ни писали, от этого людям, оставшимся без куска хлеба, было не легче!
Какое-то время Джованни рано утром уходил «на работу» и к вечеру возвращался. Он не смел признаться, что стал безработным. Каждый месяц надо платить сто шестьдесят тысяч лир за квартиру, а где их взять? Он пытался оказывать какие-то услуги на вокзале, в порту прибывающим пассажирам, но конкурентов у него было столько, что когда все же удавалось что-то заработать, это почти ничего не меняло.
Каждый вечер,ложась спать, он давал себе слово утром сказать обо всем Лауре. По наступало утро, и Джованни не в состоянии был произнести роковые слова, после которых все-все изменится и семья его превратится в нищих, которым уготовано голодное существование. Где найти ночлег, где искать крышу? Особенно сейчас, когда наступила осень и сырые холодные туманы наползали с моря, затопляя город белесой, пронизывающей мглой. Тайком от Лауры он продал свои часы, куртку, смену белья, какие-то еще мелочи, чтоб хоть за две недели уплатить хозяину за квартиру. Лаура удивлялась, что он принес в получку так мало денег, но Джованни, пряча глаза, Долго и путанно объяснял: у него попросили взаймы.
Ему казалось, что Лаура о чем-то догадывается, и он держался обособленно, угрюмо молчал, надеясь, что она, видя, в каком он скверном настроении, не посмеет подступиться с расспросами.
Однако без конца все это продолжаться не могло. Джованни слышал, как она плакала в подушку. Очевидно, не могла понять, что происходит, и уж совсем невмоготу
было выдерживать ее укоризненный взгляд, когда Он, возвратившись домой, чтобы избежать объяснений, придирался по пустякам, зная, что жена обидится и с ним уже не заговорит.
Антонио так старательно делал вид, будто ничего не замечает, что Джованни порой казалось — старик обо всем догадывается.
В тот день шел мелкий въедливый дождь, и Джованни долго стоял в нише высокого дома, чтобы одежда и ботинки сразу не промокли, а то совсем замерзнешь. Деваться некуда. Будь в кармане хоть какая-то мелочь, зашел бы в бистро и посидел там за чашечкой кофе. Но в карманах пусто. Последнюю мелочь выгреб еще позавчера, а взять у Лауры на сигареты он никак не мог.
Дождь стал стихать, и Джованни вышел из своего укрытия, намереваясь пойти па вокзал. Он не торопился, потому что в это время там нечего делать. Прохожих было мало, и вдруг ему показалось, будто за ним кто-то идет. Оглядываться не стал. Вчера, когда возвращался домой, такое же померещилось. Он непроизвольно ускорил шаг. Нет, теперь уже никаких сомнений — кто-то его догоняет.
Джованни резко обернулся и вскрикнул от неожиданности: к нему приближался Агостино.
— Ты?! Здесь?!
— Как видишь! — весело сказал Агостино и крепко стиснул ему руку.— Желающих в это время нырять в Лазурной бухте не находится, и я приехал в Геную по делам отца.
— Рад тебя видеть! — искренне произнес Джованни, совсем позабыв о том, как старательно скрыл от друга свой отъезд.
Но Агостино тут же ему об этом напомнил.
— Ты не представляешь, как мы тогда спешили,— с некоторым смущением ответил Джованни.— Помнишь ту обстановку: смерть Корины и... все такое. Хотелось поскорей увезти Лауру.
Казалось, Агостино этому поверил, безразлично кивнул и предложил выпить по чашечке кофе. В бистро он заказал по рюмке, потом по другой коньяку, и Джованни, разомлев от тепла и спиртного, рассказал ему о своих бедах. Да и таиться не имело уже никакого смысла, раз они здесь встретились. . .
— А знаешь, вчера вечером мне показалось, будто я тебя видел,— как бы между прочим сказал Агостино.— Но потом ты исчез. Вот я и решил сегодня снова пройтись по этой улице, и, как видишь, повезло, встретились.
— Мне-то уж определенно повезло,— подхватил Джо-ванни. Он был убежден, что, если попросит у Агостино взаймы, тот не откажет. Думать о том, как потом вернуть долг, не хотелось. Может, отыщется какая-либо работа.
— Значит, Лаура и синьор Антонио не знают, что ты безработный? — уточнил Агостино.
Джованни отрицательно качнул головой, все еще не решаясь высказать своей просьбы.
— Что и говорить, таким, как мы с тобой, вредно спешить с женитьбой. Лаура, конечно, красивая девушка, но...
— Что об этом говорить? — вспыхнув, прервал его Джованни.— Я люблю Лауру.
— Так о чем я толкую. В твоем сегодняшнем положении, скажем так, не очень-то приятно видеть, как семья нуждается в самом необходимом.
Джованни решил, что сейчас самое подходящее время попросить денег, чтобы уплатить хоть часть за квартиру. И, запинаясь, он высказал свою просьбу.
— О чем речь! — Агостино как будто даже обрадовался представившейся возможности помочь другу. Сразу же достал из внутреннего кармана пачку денег. И тут Джованни вдруг подумал, каким путем они заработаны. Но отступать было некуда. Да и не хотел он отказываться от такого исключительного случая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20