На Кеннеди-Чаддеси (набережной) рыбу можно покупать прямо с рыбацких баркасов; покупатели стоят на набережной, а снизу рыбаки криками подзывают их. Если покупка обговорена, то рыбак протягивает им сачок, чтобы в него можно было положить деньги, а получив их, сует рыбу в пластиковый мешок и швыряет наверх; если мешок большой, то ловить приходится обеими руками, летят брызги, и одежда потом неистребимо благоухает рыбой.
Обед в «Барателье» в Санкт-Галлене: домашние тальятелли альи спиначи, полумягкий сыр, чье название я позабыл, жадно съеденный карамельный пудинг, к этому – неплохое вино из хозяйского погребка. Сам ресторан – старое доброе швейцарское заведение, редкая смесь старины и современности, какую можно отыскать только в Швейцарии. Словно все подобные швейцарские заведения произошли от одного-единственного почкованием и потому похожи как две капли воды. Электронная кассовая машина там была запрятана так, что о ее присутствии можно было догадаться только по легкому стрекотанию, с каким она печатала чеки.
Обедали бараньей ляжкой с овощами; ужинали телячьими почками со сморчками, – была Троица, и мы роскошествовали так весь день, хотя, признаться, мы роскошествовали бы в тот день точно так же, если бы Троицы не было. В Амазонии одно индейское племя, известное весьма тщательным изготовлением одежды, в последнее время вдруг стало одеваться сплошь и рядом в лохмотья – индейцы пришли к заключению, что конец света совсем близко, вот-вот наступит, и потому едва ли уже стоит возиться с одеждой.
Выражение «упиться до чертиков» по сути своей тавтологично: чтоб видеть чертей, надо выпить очень много. По-моему, чтобы в самом деле заслужить такое определение, нужно пить, как те крестьяне из фильма Золтана Фабри «Встреча Балинта Фабиана с Богом», хлеставшие бражку целыми бочками, – это самая яркая сцена пьянства во всей кинематографии.
Воскресная прогулка в Кайзерштуль на праздник вина в Обществе виноградарей Ахкаррена: любителя швейцарских белых вин немецкой виновсячиной не соблазнишь. Однако во Фрайбурге я снова неплохо поел в «Виноградной грозди».
Гала умерла. И даже птичка овсянка после ее смерти для старого Дали уже не была такой вкусной, как раньше, – когда Дали после ее смерти все-таки отваживался есть овсянок.
Посетив арт-ярмарку в Базеле, мы обнаружили в этом городе массу закрывающихся по воскресеньям ресторанов; в конце концов нам удалось неплохо поесть в итальянском местечке на Францисканской площади. На самой ярмарке не было практически ничего, что можно было бы отнести к «food-art», однако галерея Тредуэлла продавала каталог своей «Выставки сальной фигуративности» и представила несколько экспонатов, к примеру «Жиряк» Дэвида Рофтса и «Детское чудо» Питера Корлетта.
В «Спектре науки», немецком издании «Scientific American», я дважды тщательно перечитал статью Ричарда Дж. Вуртмана «Пища активизирует нервную систему», пытаясь отыскать там, что нужно есть для активизации работы мозга, – так ничего и не нашел. Единственной сколько-нибудь полезной информацией оказалось сообщение о том, что лецитин, продающийся в диетмагазинах, не стоит затрачиваемых на него денег. А я-то ждал от статьи что-нибудь разъясняющее странное утверждение Ницше о «кухонной глупости» в книге «По ту сторону добра и зла» (VII, § 243). Там Ницше обвиняет женщин в том, что из-за их глупости секреты настоящей гастрософии утрачены. Это замечание всегда казалось мне несколько сексистским. К сожалению, ничего похожего на пророческий дух Заратустры я у Вуртмана не нашел.
Все мои привычные представления о достоинствах разной пищи, то, над чем я и не задумывался, снова оказываются совершенно неверными. Когда я по утрам вместо жирной колбасы ел булочки с миндалем, то считал, что не перегружаю печень, и вообще, что это полезно, а недавно прочитал, что один из самых опасных алкалоидов, вызывающих рак, афлатоксин, как раз и содержится главным образом в орехах и миндале. Дальше – больше: за обедом я пью вино, закусываю сыром бри и сморчками, а подумать только, сколько в вине может быть свинца и ртути, сколько пуринов и тяжелых металлов в сыре бри и сколько уж совершенно невообразимой гадости в грибах. Я всегда считал шпинат здоровым продуктом (зарабатывая тем временем с его помощью подагру, и это не говоря о его способности накапливать нитраты), редьку, которую ем почти каждый день (а она, оказывается, провоцирует базедову болезнь), и так далее, и так далее. Кроме того, гадости, которые пишут о продуктах, постоянно друг другу противоречат, так что и не знаешь, кому верить и что есть. В общем, лучше закрыть покрепче уши и глаза и есть все подряд – до рака печени!
Так что гастрософ в большей степени камикадзе, чем самурай.
Все же я извлек из «Спектра науки» полезную информацию, из статьи по соседству. Там говорилось, что мясо гигантского спрута пахнет дерьмом и на вкус напоминает дерьмо, но все же вполне съедобно. Гигантский спрут – это штуковина метров до восемнадцати в длину. Превосходный материал для бедняцкого банкета или для тех, кто панически боится проголодаться.
В «Плейбое» писали, что в эякуляте всего полторы калории, так что глотать его можно без всяких опасений.
В «Шпигеле», в главном материале 30-го номера за 1982 год, было совершенно поразительное откровение: оказывается, главная проблема нынешнего питания отнюдь не в загрязненности, не в добавках, токсинах и химикатах, а в том, что «едят слишком много, слишком жирно и слишком быстро». Эксперт по продуктам питания из Мюнхенского университета, некто Людвиг Коттер, заявил буквально следующее (цитирую): «Никогда до сих пор не были наши продукты столь безопасными для здоровья, как сегодня».
Ну-ну. Впрочем, это ведь отличительное качество хорошего журнала – всегда радовать читателей сенсационными новостями.
Менахему Бегину на праздновании его 69-летия преподнесли миниатюрный танк «Меркава» из бисквита и сахарной глазури – в то время как его армия обрушила на Бейрут полторы сотни тысяч гранат и снарядов. Чего еще ожидать от мелкого польского адвокатишки (как сказал однажды Крайский). А то, представьте, он вместе со своим правительством в образцовой сюрреалистической манере мог бы скушать, к примеру, марципанового Арафата. Это было бы в том же вкусе.
С другой стороны, у Джойса на 57-летии был торт, на котором возвышались все семь джойсовских книг, изваянных из марципана. Без комментариев.
На этой стадии каникул я чувствовал себя как щенок Нимрод в «Чепухе под завязку»: «Доминантой нашего настроения была смутная, но глубокая скорбь, ощущение брошенности, осиротелости, беспомощности – и полная неспособность хоть чем-то заполнить жизнь, невыносимо нудную в промежутках между приступами голода и его утолением».
Четырнадцать дней в Бретани, в департаменте Морбийян. Бретань – это побережье, и для любителя даров моря прекрасная возможность усовершенствовать вкус: морепродукты здесь изобильны и дешевы. Я проедал свой путь сквозь меню: от морского черта через скатов до омаров, от крабов до лангустов с лангустенами, а к этому всегда еще морские гребешки, мидии и устрицы, правда, «палурд» и «американских» я не хотел, но были раковины «сен-жак».
Здесь – чего никогда нет, например, в Италии – в меню для тургрупп есть мидии и устрицы, а однажды официант, принимая заказ, предупредил меня, что мелкая рыбешка у них всегда с глазками.
За соседним столиком тем временем некий провинциальный остряк внушал жене, что фукус, которым были украшены столы, с майонезом вполне съедобен, и бедняжка в конце концов набралась храбрости и стала жевать.
Несомненно, вот это и был настоящий подвиг гастрострасти, торжество крестьянской простоты среди деликатесной изысканности.
«Кинкхорны», мои маленькие любимчики, здесь зовутся «бигорно». Впрочем, я все больше убеждаюсь в справедливости своего мнения: во Франции прилично поесть можно только в дорогих ресторанах. В пивном ресторанчике в Сомюре мне подали снедь хуже, чем бывает в забегаловках у автотрасс.
Последнюю неделю провел в Италии, главным образом в Пескаре, – итальянская кухня после Бретани снова стала мне нравиться. В Венеции я ел гранчевола и тартюфи ди маре, хотя и то и другое оказалось не слишком хорошим. Мороженое чаще разочаровывало, особенно в Вероне, хотя пицца там превосходнейшая. В Пескаре нам пришлось пару раз перекусывать в закусочной – никакого сравнения с Сомюром, где за «бретонский салат» пытались выдать смесь из рубленой зелени и жареных хлебных крошек.
Уикенд в Южном Тироле: в «Бознере» в меню стояло нечто под названием «Пустая чашка», в «Холодном море», вопреки названию, никакого прохода к морю не было, однако в «Ремихоффе» у меня был прекрасный завтрак, лучший за долгое время, – конечно же, со свежевыжатым виноградным соком.
В Мерано мы как-то зашли в гостиничный ресторанчик, где официантка была так занята, что носилась как угорелая между столиками, хозяин был не слишком трезв и, кушая, запивал еду попеременно то вином, то пивом – последнее, видимо, в знак любезности к своим немецким гостям, обращавшимся к нему с насмешливой фамильярностью. Немецкие гости самозабвенно трепались, старая дюссельдорфка, с ярко-красными ногтями, седой шевелюрой и кучей украшений, украдкой хихикала, сидящий совершенно один за соседним столиком старый пердун развлекал себя сам, изображая, как чинно и благовоспитанно пьет за чье-то здоровье, – он был в стельку пьян.
Большая часть попробованных нами вин – в том числе местного производства – особенной изысканностью не отличалась.
К полудню четверга я закончил писать о своем «хождении за трюфелями», а в пятницу отправился в новое. Намеченный маршрут: Саронно – Асти – Альба – Генуя – Камольи – Pan алло – Тортона – Касале-Монферрато – Новара. Лучше всего мы кушали на двух пикниках: вяленый окорок, салями, оливки, артишоки, сыр и «Дольчетто». С ресторанами же нам не повезло. Хотя в таких городках, как Саронно и Тортона, для местных готовят неплохо, изготовленное для приезжих зачастую просто отвратительно. В Тортоне, например, почки, которые повар нам подал собственноручно, смердели так, будто их только что выловили из писсуара.
Из Аосты я привез белых трюфелей (по 50 тысяч лир за сто граммов), конечно же, «Арне» и «Бароло», а также нечто под названием «Блан де Морже» – оно стоило 25 тысяч, но на этикетке значилось «столовое вино». Качеством оно оказалось действительно как обычное дешевое столовое вино.
После выяснил, почему свиньи так усердно ищут трюфеля: в них содержится свиной половой гормон «андрост-16-ен-3-альфа-01». Осталось выяснить, что именно в трюфелях привлекает людей и собак.
Снова в Южном Тироле. В гостинице «Шлуфф» уже, к сожалению, перешли на зимний режим (летом ее можно смело рекомендовать как превосходное место), так что меню там сейчас не слишком разнообразно и качество не ахти, хотя персонал по-прежнему любезен и обходителен. «Черный орел» в Боцене был, как обычно, закрыт, «Гриф» был просто ужасен. Вчера обедали в «Андреа» в Мерано – разномастной интернациональной помесью новомодных блюд. Так, там был винный суп «терланер», ризотто с черным рисом, которое мне чуть-чуть посыпали белыми трюфелями (что стоило мне дополнительных 5 тысяч лир), фаршированные артишоки (великолепно, местное фирменное блюдо) и, поскольку я еще толком не насытился, домашнего приготовления спагетти с розмарином и томатами. Моя спутница пообедала на 15 500 лир парой крохотных кусочков форели в луковом соусе и сыром. При этом, как ни странно, красное вино там продавали в розлив.
Если б мне нужно было оценить изысканность кухни с первого взгляда, то я бы прежде всего подсчитал, сколько там различных сортов масла и уксуса.
Чай с ромом
Неочищенный тростниковый сахар, ароматный ром, настоящий, с Ямайки, не успевший еще выдохнуться в своем графинчике на кухонной полке, легкий парок над чашкой поднимается, словно бровь мулатки, восхитительный черный чай, в единое мгновение язык и нёбо немеют, цепенеют. Никогда перед Рождеством не обходятся без чая с ромом. Рождество кажется таким длинным в детстве и таким коротким потом, запах чая с ромом, вкус пряников возвращают прямиком туда. Пряники такие же, их и раньше точно так же покупали в магазине. Конечно же, мама пекла и свое печенье, но, если предпочесть правду сентиментальности, магазинное все же было вкуснее.
Позднее – вялое ощущение тяжести в желудке и неприятное напоминание о себе одного небольшого, постоянно дергающегося мускула в левой стороне груди. Впрочем, когда ничем не разбавляешь 73-градусное пойло, перед тем как налить его в свою чашку, это не удивительно – однако что такое эти мелкие неприятности по сравнению с блаженством предрождественских часов?
«Фернет-Бранка»
Орел, терзающий мою печень, глядит на меня с бутылки, но сам я далек, далек, я погружен в иное, я плыву в полупрозрачном, ласковом море, унесшем прочь мои горести и печали, меня царапает о кораллы или переворачивает вниз головой, мои выпученные глаза, сосуды моего мозга, они едва не разрываются. Куда ни глянешь, взгляд упирается в черно-коричневую муть с иголочными проблесками. Горечь остолбеневает проткнувшим тело штырем, но это – фикция, пустяк, слоновья нога давит на жирную массу мозга, либо – без всякого преувеличения – простая тоска, постепенное выгорание, истребление пьющих крепкое по поводу и без повода. Осенняя смерть в пье-монтском писсуаре.
Австрийское ведомство, ведающее культурой, учредило при Министерстве образования особый отдел, «писательскую мастерскую» для детей и юношества. И что же пишут любимые малютки? Вот примерчик: «Я сижу и спокойно кушаю целую коробку печенья. Внезапно ко мне приходит мысль, что в этот самый момент в мире голодает множество людей. И тогда мне на это печенье становится совершенно наплевать».
Я как-то в цикле передач для школьников «Изучаем английский» перед Рождеством запустил шутки ради видеоролик об «американской еде», списанный с обычной американской вечерней телепрограммы. Лента показывала США в виде эдемского сада, где сами по себе растут всякие американские овощи, ухоженные и опрысканные, пасутся тучные стада коров и веселые креолы кушают гомбо. На улицах – праздник, музыканты-марьячи, в палисадниках – ликующие обыватели с полотен Нормана Рокуэлла за грилем, барбекю и индейками. После такой программы, конечно, стоит ожидать, что в тебя кинут камень-другой, и, конечно, это будет вполне заслуженный камень. Но с другой стороны, этот ролик был попросту моей реакцией на все те нелепости, которые пишут об Америке наши провинциальные газетенки. Постоянно талдычат о том, например, что в Детройте половина населения недоедает и что в штате Мичиган массовая безработица и катастрофический голод.
Магритт хотел нарисовать собаку собачьим калом. Это была бы настоящая антисобака, ведь собака состоит из того, что переварилось и усвоилось в пище, следовательно, непереваренное и неусвоенное – это как раз противоположное тому, из чего состоит собака.
Перечитал «В царстве символов» Р. Барта – главным образом для проверки того, что структуралистский подход к гастрономическому тексту может позволить себе лишь достаточно интеллектуальный и непринужденный фельетонист. Иначе просто не уберечься от смехотворности. («Переживание сыроедения обрушилось на них как апокалипсис…») Барт же, мягко говоря, совсем не фельетонист и потому смешон.
Эмаль привнесла в приготовление пищи осознание ценности прогресса: раньше, увидев, как смесь соли с уксусом разъедает стенки кастрюли, невольно начинали относиться к салату с подозрением.
Уикенд в Вене. Погода – так называемая зимняя. Это значит, что на пешеходной торговой улочке у банка нужно сидеть в куртке, чтобы не замерзнуть. Я ел в «Золотом воробье» рулетики, начиненные томатами, «меландзани» и чесноком, а также шпинатом с глазуньей. Ходил в «Сиддхартху» за паровым шницелем и биовином. Пустил слюнки, проходя мимо киоска, продающего «буренвюрст», но из снобизма ничего не купил. Потом попереживал немного по поводу такой своей душевной импотенции и, решив бороться с декадентом в себе, отправился в плебейскую забегаловку на Раушерштрассе (у народа, там жующего, уж точно ничего декадентского). Я частенько бывал в подобных трактирах по соседству, там пол засыпан опилками, там порции таких исполинских размеров, что, осилив их, даже моя тетушка почувствовала бы себя сытой. Мне, конечно же, пришлось оставить кое-что на тарелке. Этого «кое-что» мне с лихвой хватило бы наесться даже спьяну или в депрессии.
«Королевские радости» в Дорнбирне соединяет превосходное качество с порядочным размером порций и разумными ценами.
У Бриа-Саварена, несмотря на всю его рациональность и склонность придерживаться просветительских принципов, все же немало гастромифологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13