– Как ты думаешь, мы сможем все это пережить?
– Не знаю, дорогой, – отвечает она, не отрывая взгляда от телевизора. – Я не знаю.
И я говорю:
– Спасибо тебе за сегодняшний день.
Я, наверное, уснул, потому что, когда я открыл глаза, ее уже не было. Я сижу на тахте один, «Я начинаю считать» подходит к концу, я выключаю телевизор, иду наверх, раздеваюсь и ложусь в кровать. Бобби и Луиза спят рядом со мной.
Мне приснилось, что я сидел на диване в розовой комнате. На грязном, гниющем трехместном диване, воняющем все омерзительнее, но я никак не мог с него встать. Потом оказалось, что я сижу на диване на детской площадке. На кошмарном диване с тремя ржавыми пружинами, врезавшимися мне в задницу и в ляжки, но я не мог встать, не мог подняться с места. Потом оказалось, что я сижу на диване на помойке. На ужасном диване, пропитанном кровью, которая попала мне на руки и под ногти, но все еще не мог встать, я не мог подняться с места, не мог уйти.
* * *
Слушатель: Эта маленькая девочка в Лутоне, четырехлетняя девочка, которую изнасиловали и убили? Вы знаете, что они двенадцатилетнего пацана за это арестовали? Двенадцать лет, а!
Джон Шарк: Невероятно.
Слушатель: А газеты только и знают, что писать о королевской флотилии и Йоркширском Потрошителе.
Джон Шарк: Похоже, этому не будет ни конца ни края.
Слушатель: Нет, будет. Когда конец света наступит, вот тогда все это и кончится. Конец света, мать его.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Суббота, 11 июня 1977 года
Глава четырнадцатая
Я свесил ноги с кровати и начал натягивать штаны.
Серый и сырой рассвет субботы, 11 июня 1977 года.
Сновидение висело как привидение в ее мрачной комнате, сновидение о мебели в кровавых пятнах, о блондинах-полицейских, о преступлении и наказании, о головах и дырках.
В очередной раз просыпаюсь разбитым.
Дождь стучал по стеклам, мой желудок давал о себе знать.
Я сидел на постели проститутки и чувствовал себя стариком.
Ее рука коснулась моего бедра.
– Ты можешь остаться, – сказала она.
Я обернулся к кровати, к худому лицу на подушке, я наклонился, чтобы поцеловать ее, и снова снял штаны.
Она натянула простыню на нас обоих и раздвинула ноги.
Я поставил между ними колено, чувствуя ее влажность своей кожей, и провел рукой по ее волосам, в очередной раз нащупывая оставленный им след.
Я ехал обратно в Лидс по утренним, забитым машинами улицам, под непрекращающимся дождем. Радио отвлекало меня от мыслей о ней:
– Ожидаются обширные наводнения, лидер Национального фронта Джон Тиндал пострадал в драке, 3275 полицейских остались без пенсии и выходного пособия, забастовка журналистов расширяется.
Добравшись до темных арок, я заглушил мотор и остался сидеть в машине, думая о всем том, что я хотел бы с ней сделать. Сигарета догорела до кожи под моим ногтем.
Нехорошие мысли, которые раньше никогда не приходили мне в голову.
Я затушил окурок.
В редакции никого.
Я взял газету и от нечего делать прочитал свою статью на внутренней полосе:
ЖЕРТВЫ ЖГУЧЕЙ НЕНАВИСТИ?
По материалам
соб. корр. Джека Уайтхеда
Передвижной полицейский штаб, возвышающаяся радиоантенна, шумный генератор, перекрытые улицы, следователи с блокнотами на пороге дома, дети, глядящие из окна на бесконечное мелькание голубых маячков, – все это постепенно становится привычной картиной для несчастных жителей Чапелтауна, так называемого «района красных фонарей» города Лидса. Уже пятая женщина была зверски убита здесь среди ночи. Полиция сразу же отнесла этот инцидент на счет преступника, известного как Йоркширский Джек-Потрошитель. Четыре из пяти его жертв проживали в радиусе двух миль друг от друга. Все они были убиты за последние два года.
Шестнадцатилетняя Рейчел Джонсон, как и все остальные женщины, подверглась жестокому нападению. Ее тело, так же, как и тела двух предыдущих жертв, было найдено на детской площадке, в месте, предназначенном для игр и развлечений. Рейчел находилась лишь в нескольких сотнях метров от своего дома.
Рейчел, закончившая школу в прошлую Пасху, отличалась от остальных жертв главным образом тем, что все они были известны как проститутки, работавшие в районе Чапелтауна. Однако Рейчел, возможно, совершила ту же ошибку, что и они. Возвращаясь из бара, она села в машину к незнакомому человеку, предложившему подвезти ее до дома, несмотря на то что полиция многократно предупреждала граждан об опасности с тех пор, как в 1975 году было совершено первое из пяти преступлений.
Первой жертвой человека, которого полиция считает психопатом, страдающим ярко выраженной ненавистью к женщинам, стала двадцатишестилетняя проститутка, мать троих детей, миссис Тереза Кэмпбелл, проживавшая в Чапелтауне, на Скотт Холл-авеню.
Молочник, совершавший утреннюю доставку, нашел ее частично обнаженное окровавленное тело на спортивной площадке комплекса Принца Филиппа, в ста пятидесяти метрах от ее дома, где трое маленьких детей с нетерпением ждали возвращения мамы с «работы». Она была зверски зарезана.
Спустя пять месяцев по ту сторону Пеннинских гор была жестоко избита до смерти двадцатишестилетняя Клер Стрэчен, мать двоих детей. В настоящий момент полиция считает, что это преступление совершил тот же самый психопат. Всего через три месяца, в феврале 1976 года, миссис Джоан Ричардс, сорокапятилетнюю мать двоих детей, настигла жестокая смерть в одном из тихих переулков Чапелтауна. Миссис Ричарде, проживавшая в Нью Фарнли, получила пару мощных ударов по голове и несколько ножевых ранений. Затем, менее двух недель назад, тридцатидвухлетняя Мари Уоттс, проживавшая в Чапелтауне, на Фрэнсис-стрит, была найдена мертвой в парке Раундхей на площадке Солджерс Филд с перерезанным горлом и ножевыми ранениями в области живота. В период непосредственно перед гибелью она находилась в состоянии депрессии и скрывалась от своего сожителя.
Миссис Кэмпбелл в последний раз видели в Лидсе во втором часу ночи, когда она пыталась поймать машину на Минвуд-роуд. Известно, что перед этим она появлялась в «Ton-клубе» на Шипскар-стрит. Миссис Ричарде в день своей смерти была в пабе «Радость» вместе со своим мужем. Она ушла оттуда одна ранним вечером. Живой он ее больше никогда не видел. Мари Уоттс также посещала «Радость» незадолго до своей смерти.
Вчера полиция вновь обратилась к гражданам, обладающим какой-либо информацией, с просьбой дать о себе знать. С Отделом расследования убийств Милгартского полицейского отделения в Лидсе можно связаться по следующим номерам: 461 212 и 461 213.
– Доволен?
Я обернулся. Билл Хадден, одетый в спортивную куртку, заглядывал мне через плечо.
– Это самое настоящее надругательство над текстом. По-моему, я не использовал слова «зверский» и «жестокий» так много раз.
– Ты использовал их куда чаще.
Я достал из кармана свернутый лист бумаги и протянул ему.
– Может, ты и это слегка подредактируешь?
Милгарт, 10:30.
На вахте сержант Уилсон.
– Не было печали.
– Здравствуй, Сэмюэл, – кивнул я.
– И что же я могу с тобой сделать в это недоброе июньское утро?
– Пит Ноубл на месте?
Он заглянул в журнал.
– Нет, только что ушел.
– Черт. А Морис?
– Давно не появлялся. А в чем дело?
– Джордж Олдман обещал показать мне кое-какие протоколы. По делу Клер Стрэчен.
Уилсон снова посмотрел в журнал.
– Можешь поговорить с Джоном Радкиным или с Фрейзером.
– А они здесь?
– Погоди, – сказал он и снял трубку.
Он спустился по лестнице мне навстречу. Молодой, светловолосый, лицо из прошлой жизни.
Он остановился.
– Джек Уайтхед, – сказал я.
Он пожал мне руку.
– Боб Фрейзер. Мы с вами уже знакомы.
– Барри Гэннон, – сказал я.
– Вы помните?
– Такое разве забудешь?
– Это точно, – кивнул он.
Сержант Фрейзер был не выспавшись, не знал, что сказать, какой-то рано постаревший, но, в общем, просто-напросто растерянный.
– А вы, я смотрю, времени даром не теряли, – сказал я.
Он удивленно нахмурился:
– В смысле?
– Уголовный розыск. Отдел расследования убийств.
– Да, наверное, – сказал он и взглянул на часы.
– Я бы хотел поговорить с вами о Клер Стрэчен, если у вас есть время.
Фрейзер снова посмотрел на часы и повторил:
– Клер Стрэчен?
– Видите ли, пару дней назад я беседовал с Джорджем Олдманом, и мы договорились, что начальник уголовного розыска Ноубл покажет мне протоколы, но…
– Они все в Брэдфорде.
– Да, и поэтому мне сказали, что если Джон Радкин или вы сами не против…
– Хорошо. Пойдемте наверх.
Я поднялся за ним по лестнице.
– У нас тут небольшой беспорядок, – сказал он, открывая мне дверь в помещение, заставленное металлическими архивными ящиками.
– Могу себе представить.
– Если хотите, можете вот тут подождать минутку, – он показал на два стула и стол. – А я пока схожу за протоколами.
– Спасибо.
Я сел лицом к ящикам, к буквам и цифрам. Интересно, сколько процентов их содержимого я уже успел описать в своих статьях? Сколько историй я спрятал в свой собственный архив? Сколько видел во сне?
Фрейзер вернулся, открыв дверь ногой. В руках у него была большая картонная коробка.
Он поставил ее на стол.
Престон, ноябрь 1975 года.
– Здесь все? – спросил я.
– С нашей стороны, да. Остальное – в Ланкашире.
– Я говорил с Альфом Хиллом. Мне показалось, он был настроен скептически.
– Насчет связи между преступлениями? Да, по-моему, мы все были так настроены.
– Были?
– Да, были, – сказал он, намекая на письма.
– А теперь, значит, вы в этом твердо убеждены?
– Ага.
– Ясно, – сказал я.
Он кивнул в сторону коробки:
– Я так понимаю, вам не нужно, чтобы я все это прокомментировал?
– Нет, но я надеялся, что вы сможете объяснить мне, что вот это значит, – ответил я, подавая ему бумажку с индексом протоколов из Престона:
23.08.74 – УКФДМОРРИСОН-К.ПРДПРС1А.
22.12.74– УКФД.МОРРИСОН-К. УБГРД-П. СПК327С.
Он уставился на буквы и цифры и, побледнев, спросил:
– Откуда у вас это?
– Из Престона, из дела Клер Стрэчен.
– Правда?
– Да. Правда.
– Я никогда этого раньше не видел.
– Но вы ведь знаете, к чему это относится?
– Нет, точно не знаю. Я вижу только, что это индексы протоколов из Уэйкфилда, относящихся к некоему К. Моррисону.
– Значит, вы не знаете, кто такой К. Моррисон?
– Нет, так, на вскидку, нет. А что, должен знать?
– Да нет, просто Клер Стрэчен иногда пользовалась фамилией Моррисон.
Он стоял и смотрел на меня. Его холодные голубые глаза тонули в уязвленном самолюбии.
– Простите, – сказал я, видя, как между нами вырастают стены, как в замках поворачиваются ключи. – Я не хотел…
– Ладно, неважно, – пробормотал он с таким видом, как будто это было очень важно.
– Я знаю, что прошу слишком многого, но, может быть, вы могли бы проверить эти протоколы?
Он вытащил стул из-под стола, сел и взял в руки черную телефонную трубку.
– Сэм, это Боб Фрейзер. Можешь соединить нас с Вуд-стрит?
Он положил трубку. Мы сидели и ждали, не говоря ни слова.
Телефон зазвонил, Фрейзер снял трубку.
– Спасибо. Говорит следователь Фрейзер из Милгарта. Я хотел бы проверить два протокола.
Пауза.
– Да. Следователь Фрейзер из Милгарта. Фамилия – Моррисон, инициал – К. Первый протокол от 23 августа 1974 года, предупреждение за проституцию, 1А.
Снова пауза.
– Ага. А второй – снова Моррисон К., от 22 декабря 1974 года, убийство ГРД-П, свидетельские показания, 27 С.
Пауза.
– Спасибо, – сказал он и положил трубку.
Я поднял глаза и натолкнулся на его ледяной взгляд.
– Они перезвонят через десять минут, – сказал он.
– Спасибо вам большое.
– Значит, вы нашли это в Престоне? – спросил он, теребя лист бумаги.
– Да, Альф Хилл показывал мне ее дело. Он сказал, что она была проституткой, и я спросил, были ли у нее судимости. Он дал мне листок бумаги. На нем были напечатаны только эти две строчки. А вы тоже туда ездили?
– На прошлой неделе. Значит, это он сказал вам, что она пользовалась фамилией Моррисон?
– Нет, я видел эту фамилию только один раз, в «Манчестер ивнинг ньюс». Там было написано, что она родом из Шотландии и что ее вторая фамилия – Моррисон.
– «Манчестер ивнинг ньюс»?
– Да, – сказал я, протягивая ему газетную вырезку. Телефон зазвонил, мы оба вздрогнули.
Фрейзер положил вырезку на стол и стал читать, одновременно снимая трубку.
– Спасибо.
Пауза.
– У аппарата.
Снова пауза, на этот раз – длиннее.
– Оба? А кто?
Пауза.
– Да, да. Сами ни хрена не знаем. Спасибо.
Он снова положил трубку, по-прежнему не отрываясь от статьи.
– Не получилось? – спросил я.
– Они здесь, – сказал он, глядя на коробку. – Или, по крайней мере, должны быть здесь. Можно я это заберу? – спросил он, показывая на газетную вырезку.
– Если хотите.
– Спасибо, – кивнул он и перевернул коробку, вываливая папки на стол.
– Мне лучше уйти? – спросил я.
– Да нет, оставайтесь ради бога, – ответил он и добавил: – Знаете, когда-нибудь это все будет в общегосударственной полицейской электронной системе.
– Вот только будет ли от этого хоть какой-то толк?
– Ой, надеюсь, – засмеялся он и снял пиджак.
Мы стали перебирать папки. Через десять безмолвных минут все они снова перекочевали в коробку, и стол остался пустым.
– Черт.
Потом:
– Извините.
– Ничего страшного, – ответил я.
– Если что-то выяснится, я вам позвоню, – сказал он, вставая.
– Мне это было нужно просто как дополнительный материал для статьи, не более.
Мы вместе спустились по лестнице. Внизу он снова сказал:
– Я вам позвоню.
В дверях мы пожали друг другу руки, он улыбнулся, а я вдруг спросил:
– Вы, кажется, хорошо знали Эдди?
Он отпустил мою руку и покачал головой:
– Нет, я его почти не знал.
Обратно, через проклятый город, на каждом углу – призраки, выпивающие в компаниях работяг, утро давно закончилось, день ускользает.
Я стоял перед «Гриффином», смотрел снизу вверх на ее лицо в строительных лесах, на темные окна серых этажей, пытаясь угадать, какая из этих черных дыр – его нора.
Я вошел внутрь, в фойе, заставленное пустыми стульями с высокими спинками, освещенное тусклыми лампами. Я подошел к стойке портье, нажал на кнопку звонка и стал ждать с тяжело и быстро колотящимся сердцем.
В зеркало над стойкой я наблюдал за маленьким мальчиком, ведущим через фойе старуху с клюкой.
Я их уже раньше где-то видел.
Они сели на те же стулья, на которых мы с Лоузом сидели семь дней тому назад.
Я подошел к ним и пододвинул третий стул.
Не говоря ни слова, они одновременно встали и пересели за другой стол.
Я посидел немного один в своей тишине, потом снова подошел к стойке и еще раз позвонил в звонок.
В зеркало мне было видно, как мальчик прошептал что-то на ухо старухе. Они оба не сводили с меня глаз.
– Чем могу быть полезен?
Я повернулся к стойке, к мужчине в темном костюме.
– Я хотел бы узнать, у себя ли мистер Лоуз? Мартин Лоуз?
Мужчина обернулся на деревянные ящики, на висящие в них ключи, и сказал:
– Боюсь, отец Лоуз в настоящий момент отсутствует. Не хотите ли оставить для него сообщение?
– Нет, я лучше зайду попозже.
– Очень хорошо, сэр.
– Я с ним раньше уже где-то встречался.
– Когда? – спросил Хадден.
– Он приезжал сюда по делу Барри.
– Понятно, – вздохнул Хадден, возвращаясь туда. – Кошмарное было время.
– Да, не то, что сейчас, – сказал я, и мы погрузились в молчание.
Потом он протянул мне лист бумаги.
– Я думаю, тебе этот текст покажется слишком мягким, – улыбнулся он.
Я сел за стол напротив него и начал читать:
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПОТРОШИТЕЛЮ
Уважаемый Потрошитель,
Ты совершил уже пять убийств. Меньше чем за два года ты погубил четырех женщин в Лидсе и одну в Престоне. Считается, что твой мотив – страшная ненависть к проституткам, ненависть, которая заставляет тебя вспарывать животы и пробивать головы своим жертвам. Но однажды произошло то, чего следовало ожидать: одержимый порочной страстью, ты совершил ужасную ошибку. Это случилось во вторник ночью, когда тебе перешла дорогу невинная шестнадцатилетняя девочка, веселая, порядочная, трудолюбивая дочка из хорошей лидской семьи. Каково тебе было, когда ты понял, что твоя кровавая миссия обернулась такими страшными последствиями? Что твой карающий нож наткнулся на абсолютно невинную жертву? Пытаясь смыть с себя кровь Рейчел, ты должен был почувствовать хоть каплю раскаяния, несмотря на свою несомненно извращенную натуру.
Не повторяй таких ошибок, не превращай жизнь еще одной невинной семьи в ад.
Прекрати убивать.
Сдайся, пока не поздно. Ты можешь быть уверен, что тебя ожидает лечение, а не петля или электрический стул.
Пожалуйста, ради Рейчел, сдайся полиции и прекрати эти ужасные, кошмарные убийства.
От жителей Лидса.
– Ну как?
– Джордж это видел?
– Мы говорили по телефону.
– И что?
– Он сказал, что стоит попробовать.
– Но он не передумал насчет публикации второй половины этой «переписки»?
Хадден пожал плечами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28