Он не успел опереться о стену, как они уже оказались у него за спиной. Из зала ожидания, кляня отсутствующих носильщиков, шла дама, волоча тяжеленный чемодан. Коренастый мужчина, в наглухо застегнутом плаще и шляпе, грубо оттолкнул ее. В руке он держал пистолет. Эркин сунул руку в карман, но то было единственное движение, которое он успел сделать. Его сильно толкнули. Он полетел к барьерчику и повис на нем. Двое эсэсовцев прижали турка к барьеру, а мелкий чиновник нанес страшный удар резиновой дубинкой. Сознания Эркин не потерял, но чувствовал себя парализованным. Он увидел, как неторопливо шедший коренастый мужчина, в тесноватом плаще, широко улыбаясь, успокаивает железнодорожного охранника, демонстрируя ему раскрытое полицейское удостоверение. Служащий с резиновой дубинкой, явно разочарованный не слишком удачными результатами своего первого удара, закусив губу, размахнулся еще раз.
Оппельн, среда 14 ноября 1934 года, час ночи
Сквозь щели в дверях гаража задувал ветер. От холода Эркин пришел в сознание. Он находился в неестественном полусидячем положении. Обе его руки были пристегнуты наручниками к торчащим из стены железным кольцам. Турок дрожал от холода. Он был голый. На глазах запеклась кровь. Сквозь красноватую мглу он увидел того самого коренастого человека. Мок подошел к нему и тихо промолвил:
– Наконец настал этот день, Эркин. Кто отомстит за несчастную Мариетту фон дер Мальтен? Я. Ты ведь это прекрасно понимаешь: у вас месть – священный долг. Так что если говорить о мести, ваши обычаи мне весьма по душе. – Мок принялся шарить у себя по карманам, но через некоторое время прекратил с деланно разочарованным видом. – Нет у меня при себе ни шершней, ни скорпионов. Совершенно забыл о них. Но знаешь, хотя бы в одном твоя смерть будет напоминать смерть Мариетты. Перед смертью ты потеряешь невинность.
Мок глянул в сторону. Из темноты возник мужчина. На покрытом гнойными прыщами лице горели маленькие глазки. Турок содрогнулся. И еще раз содрогнулся, услышав, как этот мужчина расстегивает брючный ремень и спускает брюки.
«Шлезише тагесцайтунг» от 22 июля 1934 года, страница 1:
ЖАЛКАЯ СМЕРТЬ МАСОНА
«Вчера под утро в Бреслау, в собственном особняке на Айхен-аллее, 13, был убит барон фон дер Мальтен, один из основателей и членов масонской ложи «Гор». Убийцей является его внебрачный сын Герберт Анвальдт из Берлина. По показаниям свидетеля, Маттиаса Дёринга, камердинера барона, Анвальдт ночью явился в особняк фон дер Мальтенов, чтобы сообщить нечто важное. По словам нашего информатора, в этот день Анвальдт узнал, что является незаконным сыном барона, и именно потому решил поговорить с ним в столь необычное время. Отчаяние отвергнутого ребенка, сильные эмоции всеми презираемого подкидыша взяли верх над доводами рассудка, и Анвальдт после резкой перебранки заколол отказавшегося от него отца стилетом, после чего был обезврежен Г. Вуттке, шофером барона, который едва не убил преступника подсвечником. Обвиняемого в чрезвычайно тяжелом состоянии доставили в университетскую клинику, где он находится под надзором полиции.
Из этой печальной истории можно сделать единственный вывод о моральной испорченности масонов. Их необходимо изолировать от общества».
«Тыгодник илюстрованы» от 7 декабря 1934 года, страница 3 (фрагмент статьи «Бездна глупости»):
«…наши западные соседи в своей пропагандистской травле евреев и масонов используют все, не гнушаясь даже самыми омерзительными уголовными преступлениями. Вот пример. В прошлом месяце психически больной полицейский убил во Вроцлаве всеми уважаемого аристократа, члена масонской ложи „Гор", которого он считал своим отцом. Газеты-брехуньи вроде „Фёлькишер беобахтер" прямо-таки захлебываются от антимасонской истерики. Предполагаемого отца (о матери не пишут ни слова) представляют извращенцем, который выбросил в клоаку собственного ребенка, а этого несчастного все согласным хором объявляют праведником, отомстившим за несправедливость и обиду. Результат же такое: сумасшедший убийца после судебного фарса приговорен к двум годам лишения свободы».
«Бреслауэр нойсте нахрихтер» от 29 ноября 1934 года, страница 1:
ОТЦЕУБИЙЦА ПРИГОВОРЕН К ДВУМ ГОДАМ ТЮРЬМЫ
«После прогресса, продолжавшегося почти четыре месяца, криминальассистент Герберт Анвальдт, которого в народе называют бастардом-мстителем, приговорен за убийство собственного отца барона фон дер Мальтена к тюремному заключению на два года, а после выхода из тюрьмы к принудительному психиатрическому лечению. При обосновании приговора суд отметил жестокую несправедливость, которую совершил по отношению к своему ребенку, воспитывавшемуся в сиротском приюте, известный аристократ и либерал, пропагандировавший благотворительную деятельность. Это несовпадение между словами и делами барона, вопиющая постыдная аморальность его поступка были сочтены судом обстоятельствами, частично смягчающими преступление, которое совершил в состоянии аффекта Анвальдт, страдающий нервным расстройством…»
«Бреслауэр цайтунг» от 17 декабря 1934 года:
ПРОЩАНИЕ С ШЕФОМ КРИМИНАЛЬНОГО ОТДЕЛА БРЕСЛАВЛЬСКОГО ПОЛИЦАЙПРЕЗИДИУМА ЭБЕРХАРДОМ МОКОМ.
ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПЕРЕХОДИТ НА ДРУГУЮ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДОЛЖНОСТЬ
«Сегодня в бреславльском полицайпрезидиуме под звуки маршей в исполнении гарнизонного оркестра торжественно прощались с советником Эберхардом Моком, который получает новый государственный пост. Мок растроганно прощался с учреждением, с которым был связан с молодости. В частном порядке мы узнали, что он не покидает город, который стольким обязан ему…»
«Шлезише тагесцайтунг» от 18 сентября 1936 года, страница 1:
СЕГОДНЯ МСТИТЕЛЬ ВЫХОДИТ ИЗ ТЮРЬМЫ
«Большая группа бреславльцев ожидала сегодня у тюрьмы на Клетчкауштрассе Герберта Анвальдта, отомстившего масону Оливеру фон дер Мальтену, своему незаконному отцу. Некоторые из участников встречи держали транспаранты с антимасонскими лозунгами. Похвально, что население нашего города так живо реагирует на явную несправедливость, совершенную судьей, тайным масоном, который приговорил этого благородного человека к целым двум годам тюремного заключения.
Анвальдт вышел в двенадцать часов и тотчас же уехал в ожидавшем автомобиле – как нам стало известно – в клинику, где в соответствии с приговором суда его ждет принудительная госпитализация. Этот приговор нужно отменить! Человек, пытавшийся очистить город от масонов, заслуживает медали, а не лечения в психиатрической больнице. Своим поступком он как раз доказал ясность своего рассудка. Евреи и масоны, не смейте представлять этого благородного германца сумасшедшим!»
XVII
Бреслау, пятница 12 октября 1934 года, десять утра
Огромное модернистское здание на углу Блюхер-плац, в котором находились конторы многих местных фирм, а также банк, было снабжено необычным лифтом. Он состоял из множества небольших одноместных кабин, находящихся одна над другой и как бы нанизанных на трос. Они пребывали в непрерывном движении, так что люди входили в открытые кабинки и выходили из них на ходу. Если кто-то зазевался и не успевал выйти, то проезжал, не подвергая себя опасности, через чердак либо подвал. При этом пассажира подстерегали незабываемые ощущения. Внезапно он оказывался в полной темноте, и кабина, трясясь, некоторое время перемещалась с помощью цепей горизонтально, после чего вновь переходила в вертикальное положение. Лифт этот сразу после возведения железобетонного чудища стал пользоваться огромным успехом, особенно у многочисленной детворы, проживающей на окрестных грязных улочках и в замусоренных дворах. Так что у вахтеров тут работы было выше головы, а в головах местных сорванцов роились бесчисленные планы, как перехитрить бдительных сторожей.
В этот день вахтер Ганс Барвик был особенно бдителен, так как уже рано утром компания малолетних хулиганов попыталась совершить волнующую поездку через чердак и подвал. Поэтому он внимательно следил за всеми, кто входил в здание. Вот только что в лифт сел человек в кожаном пальто и надвинутой на лоб шляпе. Барвик хотел было спросить у него документы, но быстро спохватился: контакт с подобными типами чреват неизбежными неприятностями. А еще через несколько минут мимо вахтера прошел хорошо знакомый ему полицейский Макс Форстнер. С ним Барвик познакомился в прошлом году, когда давал показания по делу о неудавшейся попытке ограбления банка, и с тех пор кланялся ему с величайшим почтением. Делал он это каждую пятницу, так как именно в этот день Форстнер посещал банк с неизвестной Барвику целью.
Форстнер сел в лифт, не обращая внимания на униженно поклонившегося вахтера. Кабина медленно поднималась. Она миновала второй этаж и оказалась в междуэтажном пространстве. В эти секунды Форстнер чувствовал себя весьма неуверенно. Он испытывал облегчение, когда пол кабинки оказывался наравне с полом на этаже, и пружинисто выпрыгивал с улыбкой человека, которому все нипочем. Когда лифт дошел до третьего этажа, Форстнер сперва удивился, а затем взбесился. Перед выходом из лифта стоял человек в кожаном пальто, явно не собирающийся сдвинуться в сторону, чтобы позволить Форстнеру сойти.
– С дороги! – крикнул Форстнер и бросился на негодяя, загораживающего выход.
Однако его порыв оказался слабей и беспомощней, нежели стремительность, с какой облаченный в кожу наглец вскочил в кабинку, припечатав полицейского к стенке. Лифт подъезжал к четвертому этажу. Форстнер попытался выхватить пистолет и вдруг ощутил болезненный укол в шею. Кабина достигла девятого этажа, однако Форстнер уже не услышал постукивания механизма, не ощутил раскачивания кабины. В полнейшей темноте кабинка проехала чердак и вновь оказалось на девятом этаже. Мужчина в кожаном пальто вышел из нее и стал спускаться по лестнице.
Ганс Барвик услыхал вой механизма и пронзительный визг цепей. Звук был настолько громким, что Барвик уныло подумал: «Черт, опять кому-то размозжило ногу». Он остановил лифт и, преодолевая пролет за пролетом, принялся подниматься по лестнице, но только на самом верху убедился, что его предположение было слишком оптимистическим. Зажатое между потолком кабинки и порогом девятого этажа подергивалось неестественно выгнутое тело Макса Форстнера.
Дрезден, понедельник 17 июля 1950 года, половина седьмого вечера
В сквере около Японского дворца неподалеку от Карл-Маркс-плац было полным-полно людей, собак и колясок с голосящими младенцами. Те, кому удалось занять скамейку в тени, могли считать, что им крупно посчастливилось. К таким счастливцам принадлежали директор психиатрической клиники Эрнст Беннерт и пожилой мужчина, углубившийся в чтение газеты. Сидели они на противоположных концах скамейки. Пожилой не выказал ни малейшего удивления, когда Беннерт вполголоса принялся что-то говорить самому себе. Однако когда к ним подошла молодая женщина, ведущая за руку малыша, и спросила, может ли она сесть здесь, оба мужчины взглянули друг на друга и почти что согласным дуэтом объявили ей, что нет. Она отошла, возмущенно бормоча что-то о вредности стариков, а Беннерт моментально продолжил свой монолог. Пожилой мужчина до конца выслушал его, после чего опустил газету, которую читал, открыв изуродованное шрамами лицо, и тихо поблагодарил врача.
* * *
Фрагмент секретного донесения агента М-234 разведки США в Дрездене, 7 мая 1945 года:
«…во время бомбардировки Дрездена погиб также… бывший глава криминального отдела полиции в Бреслау, а впоследствии заместитель начальника внутреннего отдела абвера Эберхард Мок. Им занимался агент GS-142, из донесений которого следует, что Мок в 1936–1945 годах каждые два месяца приезжал в Дрезден и навещал своего родственника Герберта Анвальдта, который лечился в разных больницах. В соответствии с информацией, полученной агентом GS-142, Анвальдт с 1936 года находился в психиатрической лечебнице на Мариен-аллее. При ликвидации лечебницы, которую в феврале 1940 года произвело СС, Анвальдт не разделил судьбу остальных пациентов, расстрелянных где-то в лесу в окрестностях деревни Розендорф, но был переведен в госпиталь для ветеранов войны на Фридрихштрассе. В официальной больничной карте имеется фиктивная запись об участии Анвальдта в кампании против Польши. Псевдоветеран пережил бомбардировку Дрездена в госпитале. С марта этого года он снова находится в лечебнице на Мариен-аллее. Агенту GS-142 не удалось установить степень родства Анвальдта и Мока, поскольку сведения, сообщенные больничным персоналом, носят скандальный характер на уровне домыслов и сплетен: по причине частых посещений одни утверждали, что Анвальдт является незаконным, сыном Мока, другие – что его любовником».
Дрезден, того же 17 июля 1950 года, полночь
Директор Беннерт в полной тишине спускался по боковой лестнице; ею пользовались только при учебных эвакуациях, которые стали устраивать в последнее время, но, к счастью, не слишком часто. Луч фонарика прорезал густую тьму. Эта узкая лестница со времени бомбардировки города наполняла его пронизывающим страхом. В тот незабываемый тринадцатый день февраля 1945 года, когда раздался взрыв первой бомбы, Беннерт бежал по этим ступеням в подвал, превращенный в бомбоубежище. Он выкрикивал имя дочки, тщетно ища ее взглядом среди тех, кто толпился на лестнице. Его крик тонул в грохоте разрывов и воплях больных.
Беннерт отогнал страшные воспоминания и открыл дверь, выходящую в больничный парк. За ней стоял майор Махмадов. Он жизнерадостно хлопнул Беннерта по плечу и пошел наверх. Через минуту шаги его стихли. Беннерт не запер дверь на ключ. Он потихоньку плелся вверх по лестнице. На площадке он выглянул в окно. Через залитый лунным светом газон шел пожилой мужчина в мундире. Беннерт до самой смерти не забудет эту походку. Он как будто вновь услышал взрывы бомб, завывания больных и как будто вновь увидел в это окно пожилого мужчину с искрами в волосах и обожженным лицом, который нес его потерявшую сознание дочку.
Санитар Юрген Копп устроился за столом с двумя коллегами, Франком и Фогелем, и быстренько сдал карты. Весь младший персонал больницы с неподдельной страстью резался в скат. Копп объявил вини и зашел с крестового валета, чтобы выбрать масть. Но не успел он даже собрать взятку, как раздался нечеловеческий вой, доносящийся с другой стороны темного двора.
– Кто это так дерет глотку? – полюбопытствовал Фогель.
– Анвальдт. У него только что загорелся свет, – рассмеялся Копп. – Видать, опять обнаружил таракана.
Копп был прав, но только отчасти. Кричал действительно Анвальдт, но вовсе не из-за таракана: у него в палате по полу шествовали, смешно подрагивая длинными хвостами, четыре крупных черных пустынных скорпиона.
Спустя пять минут
Скорпионы ползали по форменным галифе и по обильно заросшим, мохнатым рукам. Один скорпион задрал брюшко и взобрался на подбородок. Он покачнулся на полуоткрытых губах и остановился на пологом склоне пухлой щеки. Другой, исследовав ушную раковину, пробирался сквозь заросли густых черных волос. Еще один быстро бежал по полу, словно спасаясь от лужи крови, вытекшей из перерезанного горла майора Махмадова.
Берлин, 19 июля 1950 года, восемь вечера
Анвальдт проснулся в темной комнате и уперся взглядом в белый потолок, на котором плясали отблески воды. Он поднялся и нетвердым шагом подошел к окну. Внизу текла река. На парапете набережной сидела нежно обнявшаяся парочка. Вдали были видны огни большого города. Откуда-то Анвальдт знал этот город, но память отказывалась подчиняться. Успокаивающие средства снизили до нуля скорость ассоциаций. Он огляделся. На сером полу лежала желтая полоса света из приоткрытой двери. Анвальдт настежь распахнул ее и вошел в Почти пустую комнату. Ее суровую аскетическую обстановку составляли стол, два стула и плюшевый диван. На полу и на диване валялись предметы туалета. Анвальдт заинтересовался ими и мысленно разделил их на принадлежащие лицам разного пола. Из его анализа следовало, что мужчина, разбросавший свою одежду, должен быть в кальсонах и одном носке, а женщина – в одних чулках. Он перевел взгляд, увидел пару, сидящую за столом, и порадовался точности своего анализа. Ошибся он ненамного: на пухленькой блондинке действительно были только чулки, а на старике с багровым изуродованным лицом в шрамах – кальсоны. Анвальдт всматривался в него и в очередной раз проклял слабую свою память. Он перевел взгляд на середину стола и припомнил частый мотив древнегреческой литературы – anagnorismos, мотив узнавания. Запах, локон, какой-нибудь предмет давали толчок целой цепи ассоциаций, возвращали чертам стертое сходство, восстанавливали давние ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Оппельн, среда 14 ноября 1934 года, час ночи
Сквозь щели в дверях гаража задувал ветер. От холода Эркин пришел в сознание. Он находился в неестественном полусидячем положении. Обе его руки были пристегнуты наручниками к торчащим из стены железным кольцам. Турок дрожал от холода. Он был голый. На глазах запеклась кровь. Сквозь красноватую мглу он увидел того самого коренастого человека. Мок подошел к нему и тихо промолвил:
– Наконец настал этот день, Эркин. Кто отомстит за несчастную Мариетту фон дер Мальтен? Я. Ты ведь это прекрасно понимаешь: у вас месть – священный долг. Так что если говорить о мести, ваши обычаи мне весьма по душе. – Мок принялся шарить у себя по карманам, но через некоторое время прекратил с деланно разочарованным видом. – Нет у меня при себе ни шершней, ни скорпионов. Совершенно забыл о них. Но знаешь, хотя бы в одном твоя смерть будет напоминать смерть Мариетты. Перед смертью ты потеряешь невинность.
Мок глянул в сторону. Из темноты возник мужчина. На покрытом гнойными прыщами лице горели маленькие глазки. Турок содрогнулся. И еще раз содрогнулся, услышав, как этот мужчина расстегивает брючный ремень и спускает брюки.
«Шлезише тагесцайтунг» от 22 июля 1934 года, страница 1:
ЖАЛКАЯ СМЕРТЬ МАСОНА
«Вчера под утро в Бреслау, в собственном особняке на Айхен-аллее, 13, был убит барон фон дер Мальтен, один из основателей и членов масонской ложи «Гор». Убийцей является его внебрачный сын Герберт Анвальдт из Берлина. По показаниям свидетеля, Маттиаса Дёринга, камердинера барона, Анвальдт ночью явился в особняк фон дер Мальтенов, чтобы сообщить нечто важное. По словам нашего информатора, в этот день Анвальдт узнал, что является незаконным сыном барона, и именно потому решил поговорить с ним в столь необычное время. Отчаяние отвергнутого ребенка, сильные эмоции всеми презираемого подкидыша взяли верх над доводами рассудка, и Анвальдт после резкой перебранки заколол отказавшегося от него отца стилетом, после чего был обезврежен Г. Вуттке, шофером барона, который едва не убил преступника подсвечником. Обвиняемого в чрезвычайно тяжелом состоянии доставили в университетскую клинику, где он находится под надзором полиции.
Из этой печальной истории можно сделать единственный вывод о моральной испорченности масонов. Их необходимо изолировать от общества».
«Тыгодник илюстрованы» от 7 декабря 1934 года, страница 3 (фрагмент статьи «Бездна глупости»):
«…наши западные соседи в своей пропагандистской травле евреев и масонов используют все, не гнушаясь даже самыми омерзительными уголовными преступлениями. Вот пример. В прошлом месяце психически больной полицейский убил во Вроцлаве всеми уважаемого аристократа, члена масонской ложи „Гор", которого он считал своим отцом. Газеты-брехуньи вроде „Фёлькишер беобахтер" прямо-таки захлебываются от антимасонской истерики. Предполагаемого отца (о матери не пишут ни слова) представляют извращенцем, который выбросил в клоаку собственного ребенка, а этого несчастного все согласным хором объявляют праведником, отомстившим за несправедливость и обиду. Результат же такое: сумасшедший убийца после судебного фарса приговорен к двум годам лишения свободы».
«Бреслауэр нойсте нахрихтер» от 29 ноября 1934 года, страница 1:
ОТЦЕУБИЙЦА ПРИГОВОРЕН К ДВУМ ГОДАМ ТЮРЬМЫ
«После прогресса, продолжавшегося почти четыре месяца, криминальассистент Герберт Анвальдт, которого в народе называют бастардом-мстителем, приговорен за убийство собственного отца барона фон дер Мальтена к тюремному заключению на два года, а после выхода из тюрьмы к принудительному психиатрическому лечению. При обосновании приговора суд отметил жестокую несправедливость, которую совершил по отношению к своему ребенку, воспитывавшемуся в сиротском приюте, известный аристократ и либерал, пропагандировавший благотворительную деятельность. Это несовпадение между словами и делами барона, вопиющая постыдная аморальность его поступка были сочтены судом обстоятельствами, частично смягчающими преступление, которое совершил в состоянии аффекта Анвальдт, страдающий нервным расстройством…»
«Бреслауэр цайтунг» от 17 декабря 1934 года:
ПРОЩАНИЕ С ШЕФОМ КРИМИНАЛЬНОГО ОТДЕЛА БРЕСЛАВЛЬСКОГО ПОЛИЦАЙПРЕЗИДИУМА ЭБЕРХАРДОМ МОКОМ.
ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПЕРЕХОДИТ НА ДРУГУЮ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДОЛЖНОСТЬ
«Сегодня в бреславльском полицайпрезидиуме под звуки маршей в исполнении гарнизонного оркестра торжественно прощались с советником Эберхардом Моком, который получает новый государственный пост. Мок растроганно прощался с учреждением, с которым был связан с молодости. В частном порядке мы узнали, что он не покидает город, который стольким обязан ему…»
«Шлезише тагесцайтунг» от 18 сентября 1936 года, страница 1:
СЕГОДНЯ МСТИТЕЛЬ ВЫХОДИТ ИЗ ТЮРЬМЫ
«Большая группа бреславльцев ожидала сегодня у тюрьмы на Клетчкауштрассе Герберта Анвальдта, отомстившего масону Оливеру фон дер Мальтену, своему незаконному отцу. Некоторые из участников встречи держали транспаранты с антимасонскими лозунгами. Похвально, что население нашего города так живо реагирует на явную несправедливость, совершенную судьей, тайным масоном, который приговорил этого благородного человека к целым двум годам тюремного заключения.
Анвальдт вышел в двенадцать часов и тотчас же уехал в ожидавшем автомобиле – как нам стало известно – в клинику, где в соответствии с приговором суда его ждет принудительная госпитализация. Этот приговор нужно отменить! Человек, пытавшийся очистить город от масонов, заслуживает медали, а не лечения в психиатрической больнице. Своим поступком он как раз доказал ясность своего рассудка. Евреи и масоны, не смейте представлять этого благородного германца сумасшедшим!»
XVII
Бреслау, пятница 12 октября 1934 года, десять утра
Огромное модернистское здание на углу Блюхер-плац, в котором находились конторы многих местных фирм, а также банк, было снабжено необычным лифтом. Он состоял из множества небольших одноместных кабин, находящихся одна над другой и как бы нанизанных на трос. Они пребывали в непрерывном движении, так что люди входили в открытые кабинки и выходили из них на ходу. Если кто-то зазевался и не успевал выйти, то проезжал, не подвергая себя опасности, через чердак либо подвал. При этом пассажира подстерегали незабываемые ощущения. Внезапно он оказывался в полной темноте, и кабина, трясясь, некоторое время перемещалась с помощью цепей горизонтально, после чего вновь переходила в вертикальное положение. Лифт этот сразу после возведения железобетонного чудища стал пользоваться огромным успехом, особенно у многочисленной детворы, проживающей на окрестных грязных улочках и в замусоренных дворах. Так что у вахтеров тут работы было выше головы, а в головах местных сорванцов роились бесчисленные планы, как перехитрить бдительных сторожей.
В этот день вахтер Ганс Барвик был особенно бдителен, так как уже рано утром компания малолетних хулиганов попыталась совершить волнующую поездку через чердак и подвал. Поэтому он внимательно следил за всеми, кто входил в здание. Вот только что в лифт сел человек в кожаном пальто и надвинутой на лоб шляпе. Барвик хотел было спросить у него документы, но быстро спохватился: контакт с подобными типами чреват неизбежными неприятностями. А еще через несколько минут мимо вахтера прошел хорошо знакомый ему полицейский Макс Форстнер. С ним Барвик познакомился в прошлом году, когда давал показания по делу о неудавшейся попытке ограбления банка, и с тех пор кланялся ему с величайшим почтением. Делал он это каждую пятницу, так как именно в этот день Форстнер посещал банк с неизвестной Барвику целью.
Форстнер сел в лифт, не обращая внимания на униженно поклонившегося вахтера. Кабина медленно поднималась. Она миновала второй этаж и оказалась в междуэтажном пространстве. В эти секунды Форстнер чувствовал себя весьма неуверенно. Он испытывал облегчение, когда пол кабинки оказывался наравне с полом на этаже, и пружинисто выпрыгивал с улыбкой человека, которому все нипочем. Когда лифт дошел до третьего этажа, Форстнер сперва удивился, а затем взбесился. Перед выходом из лифта стоял человек в кожаном пальто, явно не собирающийся сдвинуться в сторону, чтобы позволить Форстнеру сойти.
– С дороги! – крикнул Форстнер и бросился на негодяя, загораживающего выход.
Однако его порыв оказался слабей и беспомощней, нежели стремительность, с какой облаченный в кожу наглец вскочил в кабинку, припечатав полицейского к стенке. Лифт подъезжал к четвертому этажу. Форстнер попытался выхватить пистолет и вдруг ощутил болезненный укол в шею. Кабина достигла девятого этажа, однако Форстнер уже не услышал постукивания механизма, не ощутил раскачивания кабины. В полнейшей темноте кабинка проехала чердак и вновь оказалось на девятом этаже. Мужчина в кожаном пальто вышел из нее и стал спускаться по лестнице.
Ганс Барвик услыхал вой механизма и пронзительный визг цепей. Звук был настолько громким, что Барвик уныло подумал: «Черт, опять кому-то размозжило ногу». Он остановил лифт и, преодолевая пролет за пролетом, принялся подниматься по лестнице, но только на самом верху убедился, что его предположение было слишком оптимистическим. Зажатое между потолком кабинки и порогом девятого этажа подергивалось неестественно выгнутое тело Макса Форстнера.
Дрезден, понедельник 17 июля 1950 года, половина седьмого вечера
В сквере около Японского дворца неподалеку от Карл-Маркс-плац было полным-полно людей, собак и колясок с голосящими младенцами. Те, кому удалось занять скамейку в тени, могли считать, что им крупно посчастливилось. К таким счастливцам принадлежали директор психиатрической клиники Эрнст Беннерт и пожилой мужчина, углубившийся в чтение газеты. Сидели они на противоположных концах скамейки. Пожилой не выказал ни малейшего удивления, когда Беннерт вполголоса принялся что-то говорить самому себе. Однако когда к ним подошла молодая женщина, ведущая за руку малыша, и спросила, может ли она сесть здесь, оба мужчины взглянули друг на друга и почти что согласным дуэтом объявили ей, что нет. Она отошла, возмущенно бормоча что-то о вредности стариков, а Беннерт моментально продолжил свой монолог. Пожилой мужчина до конца выслушал его, после чего опустил газету, которую читал, открыв изуродованное шрамами лицо, и тихо поблагодарил врача.
* * *
Фрагмент секретного донесения агента М-234 разведки США в Дрездене, 7 мая 1945 года:
«…во время бомбардировки Дрездена погиб также… бывший глава криминального отдела полиции в Бреслау, а впоследствии заместитель начальника внутреннего отдела абвера Эберхард Мок. Им занимался агент GS-142, из донесений которого следует, что Мок в 1936–1945 годах каждые два месяца приезжал в Дрезден и навещал своего родственника Герберта Анвальдта, который лечился в разных больницах. В соответствии с информацией, полученной агентом GS-142, Анвальдт с 1936 года находился в психиатрической лечебнице на Мариен-аллее. При ликвидации лечебницы, которую в феврале 1940 года произвело СС, Анвальдт не разделил судьбу остальных пациентов, расстрелянных где-то в лесу в окрестностях деревни Розендорф, но был переведен в госпиталь для ветеранов войны на Фридрихштрассе. В официальной больничной карте имеется фиктивная запись об участии Анвальдта в кампании против Польши. Псевдоветеран пережил бомбардировку Дрездена в госпитале. С марта этого года он снова находится в лечебнице на Мариен-аллее. Агенту GS-142 не удалось установить степень родства Анвальдта и Мока, поскольку сведения, сообщенные больничным персоналом, носят скандальный характер на уровне домыслов и сплетен: по причине частых посещений одни утверждали, что Анвальдт является незаконным, сыном Мока, другие – что его любовником».
Дрезден, того же 17 июля 1950 года, полночь
Директор Беннерт в полной тишине спускался по боковой лестнице; ею пользовались только при учебных эвакуациях, которые стали устраивать в последнее время, но, к счастью, не слишком часто. Луч фонарика прорезал густую тьму. Эта узкая лестница со времени бомбардировки города наполняла его пронизывающим страхом. В тот незабываемый тринадцатый день февраля 1945 года, когда раздался взрыв первой бомбы, Беннерт бежал по этим ступеням в подвал, превращенный в бомбоубежище. Он выкрикивал имя дочки, тщетно ища ее взглядом среди тех, кто толпился на лестнице. Его крик тонул в грохоте разрывов и воплях больных.
Беннерт отогнал страшные воспоминания и открыл дверь, выходящую в больничный парк. За ней стоял майор Махмадов. Он жизнерадостно хлопнул Беннерта по плечу и пошел наверх. Через минуту шаги его стихли. Беннерт не запер дверь на ключ. Он потихоньку плелся вверх по лестнице. На площадке он выглянул в окно. Через залитый лунным светом газон шел пожилой мужчина в мундире. Беннерт до самой смерти не забудет эту походку. Он как будто вновь услышал взрывы бомб, завывания больных и как будто вновь увидел в это окно пожилого мужчину с искрами в волосах и обожженным лицом, который нес его потерявшую сознание дочку.
Санитар Юрген Копп устроился за столом с двумя коллегами, Франком и Фогелем, и быстренько сдал карты. Весь младший персонал больницы с неподдельной страстью резался в скат. Копп объявил вини и зашел с крестового валета, чтобы выбрать масть. Но не успел он даже собрать взятку, как раздался нечеловеческий вой, доносящийся с другой стороны темного двора.
– Кто это так дерет глотку? – полюбопытствовал Фогель.
– Анвальдт. У него только что загорелся свет, – рассмеялся Копп. – Видать, опять обнаружил таракана.
Копп был прав, но только отчасти. Кричал действительно Анвальдт, но вовсе не из-за таракана: у него в палате по полу шествовали, смешно подрагивая длинными хвостами, четыре крупных черных пустынных скорпиона.
Спустя пять минут
Скорпионы ползали по форменным галифе и по обильно заросшим, мохнатым рукам. Один скорпион задрал брюшко и взобрался на подбородок. Он покачнулся на полуоткрытых губах и остановился на пологом склоне пухлой щеки. Другой, исследовав ушную раковину, пробирался сквозь заросли густых черных волос. Еще один быстро бежал по полу, словно спасаясь от лужи крови, вытекшей из перерезанного горла майора Махмадова.
Берлин, 19 июля 1950 года, восемь вечера
Анвальдт проснулся в темной комнате и уперся взглядом в белый потолок, на котором плясали отблески воды. Он поднялся и нетвердым шагом подошел к окну. Внизу текла река. На парапете набережной сидела нежно обнявшаяся парочка. Вдали были видны огни большого города. Откуда-то Анвальдт знал этот город, но память отказывалась подчиняться. Успокаивающие средства снизили до нуля скорость ассоциаций. Он огляделся. На сером полу лежала желтая полоса света из приоткрытой двери. Анвальдт настежь распахнул ее и вошел в Почти пустую комнату. Ее суровую аскетическую обстановку составляли стол, два стула и плюшевый диван. На полу и на диване валялись предметы туалета. Анвальдт заинтересовался ими и мысленно разделил их на принадлежащие лицам разного пола. Из его анализа следовало, что мужчина, разбросавший свою одежду, должен быть в кальсонах и одном носке, а женщина – в одних чулках. Он перевел взгляд, увидел пару, сидящую за столом, и порадовался точности своего анализа. Ошибся он ненамного: на пухленькой блондинке действительно были только чулки, а на старике с багровым изуродованным лицом в шрамах – кальсоны. Анвальдт всматривался в него и в очередной раз проклял слабую свою память. Он перевел взгляд на середину стола и припомнил частый мотив древнегреческой литературы – anagnorismos, мотив узнавания. Запах, локон, какой-нибудь предмет давали толчок целой цепи ассоциаций, возвращали чертам стертое сходство, восстанавливали давние ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25