А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я встречала полудемонов и полудролери, и волшебных существ, не принадлежащих ни Полночи, ни Сумеркам, ни серединному миру… и других существ, принадлежащих всем мирам сразу. Но таких как ты, милая моя, я не встречала. Таких как ты больше нет. Ты – дочь сумеречного волшебника, и он заточил тебя как свой собственный клинок. Ты рассекаешь связь человека и демона, и отправляешь последнего в Полночь против воли первого. Андаланские кальсабериты тебя бы с руками оторвали, чтобы ты экзорцизмы проводила. Настоящее чудо – одним прикосновением одержимый излечивается…
Вздох, пауза. Мораг смотрела на мать, забыв руку на горле. Каланда улыбнулась через силу.
– Вот так, милая. Ты дочь сумеречного волшебника и сама волшебница. Необученная, неинициированная, но силы в тебе… Контролировать ты ее не умеешь, свою силу. Ты не замечала, что многие твои мечты исполняются? Не кратковременные желания, а мечты выстраданные, сокровенные?
Принцесса решительно помотала головой:
– Вот уж нет!
– Может, криво, косо, не вовремя, но сбываются.
– Ни одна не исполнилась. Если бы они исполнялись, я бы тут с вами не сидела.
– Да? О чем же ты мечтала? Только честно, как на исповеди – о чем?
Мораг усмехнулась.
– Я на исповеди о таком не говорю. Но если хочешь, скажу, тебя это вряд ли смутит. Я люблю своего брата. То есть, он мне не брат, как выяснилось. Но в глазах людей – брат, так что все в мечтах и остается.
– Что остается в мечтах?
– Ну, мать, спрашиваешь… трахнуть его хочу.
– Один раз? – Каланда изобразила непонимание.
– Ясно, не один. Что б мне провалиться, я люблю его. Хочу всегда быть с ним. Хочу быть ему нужной, незаменимой. Единственной, каррахна.
– Защищать? Оберегать?
– Ты его видела, мать? Он хрупкий как… как стеклянный цветок. У него запястья как лучинки, для него даже кинжал тяжел, что уж про меч говорить… И голова все время болит… Малявка уверяла, его кто-то губит, в могилу сводит. Мы думали – тот колдун, которого нет… Ведь не Вита твоя?
– Нет, – Каланда покачала головой. – Но я знаю, кто это делает.
– Кто?
– Не догадалась еще? Твое желание исполняется – он слаб и хрупок, и ты можешь защищать его.
Мораг вскочила. Никогда не видела у нее такого лица. Даже не представляла, что у Мораг может быть такое лицо.
– Нет. Нет! – Она умоляюще посмотрела на меня. – Малявка!
– Похоже на правду, – сказала я.
Принцесса закрылась ладонями и рухнула на стул. Матери нельзя было подходить к ней, а я не решилась. Да и как бы я могла ее утешить?
– Больше всего меня пугали твои приступы, – продолжала Каланда. – Я поняла: ты сама себя наказываешь за грехи, существующие и не существующие. Достаточно, что ты считаешь себя виноватой в них.
Мораг отлепила руки от лица и вцепилась себе в горло.
– Так он… он был таким ласковым, чтобы я не бесилась?
Вспомнилось, как Найгерт страдальчески закатил глаза, стоило Мораг отвернуться.
– Он боится тебя, – буркнула я неохотно.
– Боится? Меня? Меня?! Я не нужна ему, я ему не нужна…
Дыхание у нее пресеклось, она неловко дернулась, ударившись о стол. Тарелки поехали, лужица резво перелилась через край и закапала на пол.
– Вот сейчас! – крикнула Каланда. – Сейчас! Следи за собой! У тебя начинается приступ! – Она чуть сбавила тон. – Посмотри на меня. Я люблю тебя просто за то, что ты есть. Мореле, ты мне нужна. Я буду стараться, я избавлю тебя от этой напасти.
Я повернулась к ней:
– Почему ты не обратишься к Врану?
– Он откажется. – Каланда покачала головой. – Он не откликнется и не поможет, покуда во мне сидит демон. Я хорошо знаю этого гордеца, а ты не знаешь. У Мораг способности, а он не хочет ее обучать. Вдруг она найдет способ избавить себя от отцовского заклятья? Вдруг окажется что ей не по нраву быть безмозглым орудием?
– А другого учителя ты не пыталась найти?
– Девочки… поймите, я много лет разгадывала эту загадку. У меня не было Амаргина, араньика, у меня была эхисера старой закваски, дурацкая книга и негодующий Вран. То, что Мораг можно и нужно обучить без всякого гения, мне пришло в голову совсем недавно. С этой целью я ездила в Тинту, в Маргендорадо, в Ирею, в Карагон… Найти мага без гения, найти сильного мага без гения, найти сильного мага без гения, согласного ехать на край света, в Амалеру, обучать принцессу-полукровку вопреки воле ее могущественного отца…
– Я сама обращусь к отцу, – заявила вдруг принцесса. -Я давно хочу познакомиться с папой. Пусть он МНЕ откажет. Малявка, отведи меня к нему!
– Я… я пока не умею. Постой! Я знаю только одно – надо идти вниз.
– Вниз?
– Спускайся все время вниз, пока не станет жарко. Чернокрылый гнездится у о г ненных жил земли, там его и найдешь . Спускайся вниз. Ножками. Или ползком на пузе. Или к а тясь на попе. Или как угодно. Вниз. Не вверх. Не прямо. Ни налево, ни н а право. Вниз.
– А откуда начинается это «вниз»? – Мораг повторила мои слова, произнесенные в другой жизни.
– Откуда начнешь, оттуда и начнется. – А я повторяла объяснения Амаргина. Слово в слово.
– Значит, начну отсюда.
Мораг встала. Сунула в ножны меч, пристегнула кинжал. Одернула изорванную котту.
– Мам. – Каланда не шелохнулась, только глаза у нее опять намокли. – Мам, я вернусь, когда смогу обнять тебя.
– С Богом, маленькая. Отпускаю с тобой свою удачу.
Я проводила Мораг до двери. Тронула ее за плечо:
– А как же Ратер?
Меня дернули за кончик слипшейся пряди, а затем неожиданно крепко обняли.
– Я вернусь, передай ему. Он горько пожалеет, что пошел в монахи.
Мораг еще раз встряхнула меня и вышла. Шаги ее затихли в коридоре.
Дом спал.
Я прислонилась спиной к косяку и сказала женщине, одиноко сидящей за столом:
– Найди мага без гения для Корвиты. Если хочешь, я попрошу Амаргина взглянуть на нее. Может, он согласится помочь или посоветует что.
– Попроси… – Каланда слабо улыбнулась. – Ты стала волшебницей, хоть и своим путем. Я помню, ты была просто одержима. Я рада, что у тебя сложилось.
– Спасибо. Не сложилось, а складывается. У вас тоже все сложится, только не опускайте руки. Вы куда теперь?
– В Амалеру. Мы не можем развернуться и ехать обратно. Свадьба – в первую очередь политика, она выгодна и для Галабры, и для Амалеры. Я уверена, Вите было достаточно намекнуть Никару, и тот решил, что это его великая идея, и отправил Найгерту ее портрет. Моранам действительно нужна эта свадьба, через Клестов они породнятся с Леутой. А ты куда сейчас?
– В гостиницу. Не помню, как она называется. Да она, вроде, единственная здесь.
– Я провожу тебя. – Моя бывшая королева поднялась. – До ворот.
Глава 37
Рохар Лискиец
Я промокла сразу же и насквозь. Лил дождь, не ливень, а просто сильный дождь, который и к утру не кончится. Тонкое платье отяжелело и облепило ноги, стесняя шаг. Я быстро начала мерзнуть, ведь лунный шелк – невеликая защита, когда ты один на один с осенью.
Улицы были черны, пустынны и незнакомы, а по ногам мчался водяной поток, полный песка и какой-то ветоши… а может, просто палых листьев. Я брела наугад, не очень-то стараясь отыскать гостинницу. Зачем ее искать, если там меня никто не ждет? Дождь смывал кровь и грязь, и наполнял холодом мое пустое сердце.
Такая иллюзия полноты.
А еще ты не хочешь идти к людям, Леста Омела, потому что постыдно ревешь, а под дождем и в темноте очень удобно обманываться и делать вид, что ты не упиваешься жалостью к себе, а просто промокла. Скате, между прочим, сейчас гораздо хуже. Представить страшно, как ее порубили… крыло чуть не целиком оттяпали.
– Эй, сестричка! – Хриплый голос откуда-то снизу. – Пода-ай…
Нищий. Вот неуемный, ночь же на дворе, полз бы в свою нору!
– Нет у меня денег.
Я перешагнула вытянутые поперек улицы ноги.
– Руку подай! Встать помоги…
Есть просьбы, в которых нельзя отказывать. Нельзя, и баста.
Я повернулась, ухватила протянутую руку. Скользкую от воды, неожиданно горячую. У человека был жар.
Даже держась за меня, встать он не смог. Пришлось подставить плечо.
– Сестренка… спаси тебя Господь… – Он с трудом глотал воздух, навалившись на меня. Дыхание его пахло не вином, а свежей кровью. – Помоги старине Рохару… крылышки подрезали старине… Озолочу. И боженька тебя не забудет.
– Крылышки? – у меня сердце ёкнуло.
– Крылышки, сестренка. Правое чуть не целиком оттяпали.
Без слов я подлезла под левую его руку и обняла за пояс. У него даже плаща не было, только суконная безрукавка на голое тело и промокшие, сбившиеся бинты в размытых темных пятнах.
– Куда идти?
– К себе веди, сестренка. Замели мое гнездышко.
К себе? В гостиницу? Ага, пустят меня в гостиницу в обнимку с бандюком порезанным!
– Не боись, сестренка. – Здоровая рука стиснула мне плечи. – Озолочу, головой клянусь! А боишься – просто отведи куда подальше… под крышу куда-нибудь. Чтоб не посередь улицы Рохару Лискийцу помирать.
– Я не знаю города. Сам говори, куда идти. Какой-нибудь дом заколоченный, но не заброшенный. Откуда хозяева съехали или отсутствуют временно. Я открою дверь, только покажи такой дом.
– Сестренка… ты ж и впрямь сестренка, своих нельзя бросать, да? Знаю такую хату, недалеко совсем… Дай Бог удачи тому кто тебя верному закону обучил, ты мне поможешь, я – тебе, когда нужда придет…
– Силы не трать на болтовню, а? Я тебя и так еле тащу.
– Да я молчу, молчу… Вот туточки сворачиваем… а там совсем рукой подать…
– Черт! Держись на ногах!
– Из-з-зни… Башка крутится…
– Язык у тебя крутится. Свернули. Куда теперь?
Он огляделся, тяжело дыша. Здоровенный кабан, хотя немолодой уже, башка вся седая… или светлая, не поймешь. Если грохнется, я его не удержу. И не подниму потом.
– Вон туда. Это дом Камо Барсука, он бобылем жил и деньги в рост пускал, а неделю назад помер. А родственнички его тридесятые из-под Ютта шут знает когда приедут.
– Не трещи. Положу тебя на койку, тогда хоть песни пой.
– Да я молчу, молчу…
В струях дождя нарисовалась стена в разводах, ряд закрытых ставен и черная мокрая дверь, обитая железом и запертая аж на три огромных замка.
– Слышь, сестренка, может, с черного хода лучшее зайти? Так и так его открывать, замки обратно вешать…
Я пошарила запазухой и достала золотую свирель на шнурочке. Спутник мой качнулся вперед и чуть на сверзился наземь вместе со мной.
– Держись!
– Экое у тебя орудие, сестренка…
– Орудие у меня что надо.
Одной рукой я приставила свирель к губам и заиграла.
Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа.
Капли ползли по черному дереву и полосам металла. Верхние углы, где дождь не доставал, затягивала испарина, белесая, словно налет на сливах. Я играла, зная что доски двери постепенно становятся тонкими как пергамент, а железо хрупким как лед. Бумага и тонкие льдинки, такие бывают на осенних лужах, когда вся вода превращается в ледяную вафельку, накрывшую углубление в земле.
Руки у меня были заняты, поэтому я пнула дверь ногой. Доски треснули, проломились внутрь и осыпались, открывая непроглядный, похожий на пещеру, проем.
– А-аххх, – выдохнул мой спутник, надавливая всей тяжестью на онемевшее плечо. – Сейчас розовые черти полезут. Лискийцу больше не наливать.
Я спрятала свирель.
– Ну-ка, шагай вперед! Давай, раз, два… Вот молодец. Холера, ни зги не видно…
– Дырка-то… так и будет?
– Зарастет. Уже заросла. Рохар, не было никакой дырки. Мы сквозь дверь прошли.
– Была дырка!
– Ну, была так была. Уй! Что это, лестница?
Лестница, ага. Наверх. И лавка у стены. И дверь в боковую комнату. Глаза мои попривыкли к темноте, и она не казалась уже такой кромешной.
– Посиди здесь, я добуду огня и осмотрюсь.
Я сгрузила Лискийца на лавку и полезла наверх, в ту часть дома, где должны быть спальни. Обнаружила несколько забитых пыльной рухлядью комнат, где черт ногу сломит, особенно в темнотище. Пришлось спуститься на поиски кухни, в кухне отыскать кресало и бутылку с маслом, запалить огонь и вернуться наверх. Все это время раненый бандит терпеливо ждал, только иногда покашливал со своей лавки.
Высокое Небо, какой тут оказался хламовник! Похоже, покойный Камо Барсук не выбрасывал ничего и никогда. В комнатах воняло гнилью и мышами. Чтобы добраться до сундуков, мне пришлось свалить на пол груды плесневелого тряпья, из которого побежали тараканы. Полотняные простыни в сундуках были совершенно новые, но бурые пятна указывали на их почтенный возраст, кроме того, они отсырели и кое-где зацвели. Все надо просушивать, а дом протапливать, но пока спасибо и на этом. Я приготовила больному постель и спустилась вниз.
– Рохар, последний рывок. Заберешься по лестнице?
– Райена, – сказал он мне. – Раюшка. Что ты тут делаешь? Ты же умерла.
И я отчетливо поняла, что морока только начинается.
Втащить это чучело наверх. Уложить, раздеть, осмотреть его дырки.
Добыть и согреть воды. До этого растопить печь… нет, с печью разберемся завтра, пока хватит и жаровни… конечно, если найдется торф или уголь. Но в доме все-таки слишком сыро и холодно, без печки мы тут окочуримся в два счета.
Во дворе поставить ведро под водосток – пока идет дождь, без походов к колодцу можно обойтись.
Полечить болящего. Напоить его горячим, если удастся.
Обшарить дом, может, в здешних завалах притаилась бутылка вина?
– Раюшка… Ты за мной пришла?
– Не за тобой, а к тебе. Я помогу. Слышишь? Я пришла помочь.
– Не заберешь меня?
– Тебе еще жить и жить. Держись за меня крепче. Надо доползти до постели.
Доползли кое-как. Больной горел, бредил, нес чушь, куда-то рвался и норовил упасть. Однако отчалил в беспамятство, только рухнув на постель, не раньше. Молодец.
Я содрала с него одежду и бинты. Ножевая рана, довольно свежая, от правой подмышки до ключицы. Похоже, глубокая, но легкие не задеты – иначе не так бы он дышал. Зашита неумело. Воспалена так, что аж светится, но пока еще не загнила. В целом – не опасная, вся беда в потерянной крови, неловком врачевании и пробежке под дождем.
Итак, Леста Омела, вот тебе первостепенная задача. Выживет бандит – выживет твоя фюльгья. Хозяйство, страдания и прочие заботы – потом.
Ну, поехали, с Богом!
Из дверей в двери, из ворот воротами, из полудня к полночи, пойду я к темну морю полуночному. У темна моря полуночного стоит дерево карколист, под тем деревом сидят семеро сестер. Как первая из них – Трясина, вторая – Ломина, третья – Огнея, четвертая – Гладея, пятая – Маетуха, шестая – Знобуха, седьмая – Окорукша…

* * *
На нос упала капля, за ней – вторая, а следом холодная струйка пролилась на лоб, потекла между бровей, по щеке к краю губ, и, когда Эрайн слизнул ее, она оказалась соленой, как слезы. По промокшей парусине барабанил дождь. Эрайн встряхнул головой – лезвия гривы глухо тренькнули о прутья.
– Слышь, братец Лемель, змей чего-то ворошится…
– Сыро ему, вот и ворошится. Дождь-то какой…
– Слышь, а клетка, как по-твоему, прочная? Сдержит, если вырываться начнет?
– Клетка целиком из железа скроена, под заказ. Ее брат Фальверен у одного южанина на спор выиграл. Лучшего в этой дыре нам все равно не найти, к тому же отец Викор ее чин чином святой водой окропил, на все четыре угла «Отца Небесного» прочитал, а на замок еще и «Длань крепка» добавил.
– Братцы сказывают, чудище это сэна Гавора винтом завернуло, вместе со всей его броней…
– Чего-то у тебя, Тихоня, зубы стучат, или мне мерещится?
– Холодно тут, братец Лемель…
Сквозь прореху в парусине Эрайн видел красноватое пятно жаровни под навесом и двух стражей, зябко топчущихся над огнем. Время от времени то один то другой оглядывались на клетку, и тогда Эрайн мог рассмотреть их бледные лица под кольчужными капюшонами. Рыцари в собачьих ошейниках, взявшие своим символом собачью голову, не доверяли железной решетке. Правильно, кстати, не доверяли. Но вот интересно, что эти два человечка будут делать, если я вылезу наружу?
– Слышь, братец Лемель, а чего Фальверен с Хаскольдом решили, что змей этот Найгерту Амалерскому ко двору придется?
– Не ко двору, балда, а в зверятник, перед другими высокими лордами кичиться. Вон и леди молодой невесте дракон приглянулся, выкупить хотела. Не, Тихоня, неправильно ты смотришь! Ты на него как на зверя смотришь, а надо как на сундук с золотом. Он и стоит не меньше, верно тебе говорю. А лорд Ракитский за него и два сундука отвалил бы, в Раките, сказывают, зверятник особо знатный!
– Так, брат Лемель, это ж тварь адская! Ее ж обратно в пекло загнать надобно, чтоб землю благословенную не топтала, добрых людей не жрала.
– Ты каким местом смотрел, когда отец Викор над ним экзорцизмы читал и святой водой кропил? Какая ж адская тварь такое выдержит? Зверь это просто редкий, с северов сюда забрел, из Найгона, Бог знает, какие еще чуда у найлов в лесах водятся…
– У зверей, братец Лемель, ни рук, ни лица не бывает. У зверей – морда и лапы.
– А вот не болтай, коли не знаешь! Я раз видал на базаре у циркачей – вот такой малый, в одежки разодет, то ли ребенок, то ли карла, а сам весь в шерсти, и хвост у него, и ручки, и мордашка детячья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80