Затем он вновь набрал скорость, и Айзенменгер был вынужден снова вцепиться в спинку переднего сиденья. А когда Грошонг резко свернул в лес, Джону стало еще хуже. Папоротники и ветки хлестали уже не только по бокам машины, но и по ветровому стеклу. Езда становилась все более экстремальной.
– Этой дорогой редко пользуются, – спокойно заметил Грошонг.
Елена расслышала сзади слабый стон Айзенменгера.
Однако минут через пять дорога расчистилась, и теперь Елена по крайней мере не сомневалась в том, что память ее не подвела и они не были первопроходцами.
– А куда мы едем? – спросила она.
Грошонг напоминал наездника, объезжающего на родео дикого жеребца.
– К Стариковской Печали.
– Прошу прощения? – Айзенменгер вскинул голову, несмотря на свои страдания.
– К Стариковской Печали, – чуть громче повторил Грошонг.
У Айзенменгера уже не было сил продолжать расспросы, но Елена добавила:
– Это небольшая пустошь на самой границе поместья.
Дорога вновь пошла вверх, делаясь все круче. И сквозь переплетения ветвей над головой стали заметны первые признаки сгущавшегося сумрака. Лес постепенно редел, образуя то рощи, то прогалины. У Айзенменгера заложило уши, и он начал делать глотательные движения.
А потом они оказались на открытой местности, где возникло ощущение опасной незащищенности. Дорога доходила до середины пустоши и там обрывалась. Грошонг сбросил скорость и затормозил на самом краю обрыва.
– О да, – прошептала Елена с восхищенным и в то же время печальным видом. – Конечно. Теперь я вспомнила.
И даже Айзенменгер понял, что она чувствует. Они стояли на склоне гряды холмов, окружавших поместье с севера, и перед ними расстилалась вся его территория. Озеро у подножия холма казалось серебряным зеркалом, обрамленным коричнево-зеленым зимним лесом. Вдали вздымался замок, освещаемый лучами желтого солнца, а от него тянулись длинные серые щупальца теней. Солнечный свет подчеркивал и дополнял все оттенки цвета, заставляя мерцать камни, оживляя дремлющий лес и заставляя блестеть поверхность озера.
Грошонг, не говоря ни слова, вышел из машины и остановился возле капота. Елена и Айзенменгер встали рядом с ним, и на долгое время между ними воцарилось молчание.
– Ваша мать очень любила это место, – промолвил наконец Грошонг, и Елена бросила на него быстрый взгляд.
– Я не знала этого, – ответила она. – Я помню, что мы часто приходили сюда во время прогулок, но я никогда не думала…
Внезапно она вздрогнула, и Айзенменгер, который постоянно следил за состоянием Елены, обнял ее за плечи. Грошонг опустил голову – он стоял у самой кроличьей норы, однако она, судя по всему, не представляла особого интереса.
– А почему это место называется Стариковской Печалью? – спросил Айзенменгер.
Грошонг вновь принял свой обычный невозмутимый вид.
– Видите тот холм? – осведомился он, указывая налево, где посреди пологой ложбины виднелось небольшое возвышение. – Говорят, там находится его могила.
Грошонг двинулся по направлению к ней, и Елена с Айзенменгером последовали за ним. На краю ложбины он остановился.
– Его звали Эбенизер Барлоу. Он жил здесь, а в то время это было не просто. Немного овощей, несколько овец. А потом он женился на девушке, которая была гораздо младше его, – а такие вещи к добру не приводят. – Его тон недвусмысленно свидетельствовал о том, что он не одобряет фривольности и абсолютно уверен, что ее последствия неизменно оказываются плачевны. – Она забеременела от другого мужчины и бросила его, забрав все, что у него было. А старик повесился вот на этом дереве. – И он указал на мертвый остов дерева, который высился над ложбиной и могильным холмом.
Все это звучало довольно грустно, но Грошонг продолжил с какой-то мрачной веселостью:
– Говорят, он повесился на колючей проволоке.
– Ну…
– Так говорят, – пожал плечами Грошонг. Однако если он и пытался разрядить атмосферу, ему это не удалось – при всей своей красоте это место теперь казалось проклятым.
– Может, поедем? – спросила Елена. – Я что-то замерзла.
– Привет, Нелл!
Нелл не ответила. Глаза у нее расширились, рот открылся, и она сделала глубокий вдох, – вид у нее стал абсолютно ошарашенный. Потом она вскрикнула, лицо ее просияло, и она бросилась навстречу брату.
– Хьюго!
Он обхватил ее руками.
– Сюрприз! – прошептал он ей на ухо и отстранился, продолжая держать сестру за плечи. – Как ты, Нелл? Я уже видел Тома. Он стал таким капризным мальчуганом!
– О, Хьюго! Как я рада тебя видеть! Рождество было ужасно скучным.
– Ну, тогда надо попробовать сделать Новый год повеселее.
– Ты надолго?
– На пять дней, – улыбнулся он.
– Всего на пять?
Он рассмеялся.
– Нелл, у меня пациенты. Они ждут меня.
– А мы? – с грустью улыбнулась она. – А я?
Он снова рассмеялся. Левой рукой он продолжал держать сестру за плечо, а указательным пальцем правой провел по ее щеке.
– У тебя есть мама и папа.
– А если этого недостаточно? – чуть ли ни со слезами на глазах спросила она.
– Ну же, ну же. Вполне достаточно.
Она прильнула к его груди, и ее последующие слова были приглушены слезами:
– Я скучаю по тебе, Хьюго.
Он осторожно отстранился и заглянул в ее мокрое от слез лицо.
– И я скучаю по тебе, Нелл. Поэтому давай возьмем лучшее от тех пяти дней, которые у нас есть.
Она улыбнулась и затем кивнула.
Фетр въехала на широкий, покрытый гравием двор перед центральным входом в замок. В машине вместе с ней находился Орам. Время приближалось к семи вечера, на улице было темно и холодно. Возвышавшийся над ними замок был частично освещен прожекторами, свет которых заставлял светло-коричневый камень мерцать, придавая изогнутым линиям башен и прямоугольным амбразурам странные неевклидовы формы, словно уходившие в иные измерения. Замок и при дневном свете выглядел эффектно, а морозным вечером, с искаженными сумраком очертаниями, он производил ошеломляющее впечатление.
– Я согласился бы жить здесь, – заметил Орам.
– Боюсь, ты не осилил бы счета за отопление.
Смерзшийся гравий под ногами казался ровным покрытием. Датчик на приборной доске машины показывал, что снаружи минус шесть градусов, однако, когда они вышли, Фетр подумала, что приборы недооценили степень холода.
Их взорам предстал длинный каменный портик с крытой галереей. Свод аркады уходил настолько далеко ввысь, что, когда Фетр запрокинула голову, ей показалось, что он теряется в бесконечности, и лишь ряд слабых желтоватых лампочек немного разгонял густую тьму. Фетр заметила даже несколько мотыльков, вероятно, облаченных в морозоустойчивое нижнее белье, которые вились вокруг этих далеких огней.
Почтовый ящик на массивных двойных дверях отсутствовал.
– Интересно, и где почтальон оставляет почту? – осведомился Орам, любивший лично приносить официальные повестки.
– Наверное, стучит в дверь.
Кнопка звонка была выкрашена ярью-медянкой, Когда Фетр нажала на нее, изнутри не донеслось ни единого звука. Казалось, они ждали целую вечность, так как восприятие времени нарушилось под влиянием холода и сомнений в том, что их кто-нибудь услышал. Стопы у Фетр совсем окоченели, и она принялась переминаться с ноги на ногу.
– Наверное, им далеко идти.
Ожидание затягивалось. И когда дверь внезапно и без всяких предупреждений распахнулась, они были удивлены. На пороге возникла миловидная женщина лет двадцати.
– Да? – осведомилась она.
Фетр и Орам предъявили свои удостоверения.
– Констебли Фетр и Орам, – пояснила Фетр. – Мы хотели бы поговорить с Тристаном Хикманом, если это возможно.
Вышедшая особа забрала удостоверения и принялась их изучать, прищурив глаза.
– Не знаю, – переведя взгляд на Фетр, ответила она. – Он только что приехал…
– Это важно.
Ее собеседница продолжала колебаться, однако властная интонация, документы и настойчивый вид Фетр были достаточно убедительны. И девушка уступила.
– Проходите, пожалуйста.
Она сделала шаг в сторону, и они вошли под своды замка, оказавшись в просторном зале, убранном в средневековом стиле: он был заставлен доспехами, старинной, но изящной мебелью, на стенах висели портреты маслом, а в центре располагался огромный камин.
– Следуйте за мной, пожалуйста, – промолвила женщина.
Петляя между многочисленными украшениями, роялем и чучелом медведя, которому явно надоело стоять на задних лапах, взирая на исключительно изысканный образчик мейсенского фарфора, они прошли через зал к лестнице и, поднявшись по ней, свернули направо, в галерею, а затем налево, в коридор, уходивший в глубь замка. И наконец они оказались в той самой комнате, в которой Елена и Айзенменгер накануне пили шампанское.
– Пожалуйста, подождите здесь, а я посмотрю, освободился ли мистер Хикман.
И она вышла, оставив их наслаждаться великолепием обстановки.
– Черт побери! – заметил Орам. – Я не отказался бы с ней поразвлечься.
– Да что ты говоришь? – вздохнула Фетр.
– Интересно, у нее есть кто-нибудь?
– Интересно, она считает тебя таким же отвратительным, как и я?
– Она – иностранка.
– Да?
– Ты что, не слышала? Никто из них не умеет правильно произносить слово «мистер». Наверное, француженка.
– Я и не знала, что ты такой знаток.
Он передернул плечами, давая понять, что она еще многого о нем не знает, и, довольный тем, что поставил ее на место, принялся осматривать комнату. На столике, где Тристан накануне разливал шампанское, он обнаружил нефритовую китайскую головоломку. И несомненно, уделил бы ей больше внимания, если бы догадывался о ее цене, вернее, о том, что она бесценна.
Фетр в это время изучала портрет какого-то джентльмена XIX века со столь заросшей физиономией, что лицо его едва виднелось из-под усов, бороды и бакенбардов.
– Интересно, кто это?
– Какой-нибудь предок, – подняв глаза, предположил Орам.
Фетр решила, что настало время восстановить субординацию.
– Это я и без тебя знаю. Меня интересует, кто именно.
Орам подошел к Фетр, и оба уставились на портрет с таким видом, словно сосредоточенность взгляда могла компенсировать отсутствие информации.
– Не знаю, – пожал он наконец плечами.
– Кем бы он ни был, он наверняка до сих пор бродит ночами по коридорам и пристает к призракам горничных.
Дверь отворилась, и в комнату вошел аристократического вида мужчина средних лет в голубом свитере, надетом поверх рубашки и галстука.
– Прошу прощения, что заставил вас ждать, – гостеприимно улыбнулся он. – Тристан Хикман. Вы хотели меня видеть?
Фетр предъявила удостоверение.
– Я – констебль-детектив Фетр, это констебль Орам.
– Фетр? Какая забавная фамилия.
– Только когда она принадлежит кому-нибудь другому.
– Прошу прощения. – Хикман опустил голову. – Я не хотел вас обидеть. Садитесь, пожалуйста. – И он указал на кресла вокруг большого кофейного столика. – Чем я могу вам помочь?
– Мы здесь по поводу сгоревшей машины.
– Да, конечно. Какая ужасная история! Я так понял, кто-то погиб?
– Это произошло на границе вашего поместья, – невозмутимо продолжила Фетр.
– Да, Малькольм сказал мне.
Фетр знала, что Сорвин интересуется Грошонгом, но в ее задачу входило лишь побеседовать с Хикманом.
– Можно узнать, где вы были вчера в шесть часов вечера?
– Ехал сюда из Лондона, – ответил Хикман, явно удивленный вопросом. – Прибыл около четверти восьмого.
– А когда вы выехали из Лондона?
– В пять.
– Кто-нибудь может подтвердить это?
Лицо Хикмана становилось все более испуганным.
– А что, в этом есть необходимость?
– Мы должны выяснить, где находились все связанные с этим делом лица в момент возгорания.
Возможно, Фетр это объяснение и казалось разумным, но Хикман поспешил возразить:
– Связанные с делом? А почему вы считаете, что я с ним как-то связан?
– Пожар произошел на вашей земле…
– Ради бога! Мне принадлежит тысяча акров. Неужели я должен отвечать за все, что на них происходит?
– Нет…
– Тогда я не понимаю, почему вас интересует мое местонахождение. Я не имею никакого отношения к этой смерти.
– Откуда вы про нее знаете?
Этот простой вопрос поставил Хикмана в тупик. Он открыл рот и принялся безмолвно переводить взгляд с одного полицейского на другого.
– Ну, я уверен…
Однако Фетр, захватив инициативу, продолжила наступление:
– Мы полагаем, что погибшего звали Уильям Мойниган. Это имя что-нибудь говорит вам?
– Нет.
– Вы уверены? Несколько лет тому назад он у вас работал.
Хикман улыбнулся и покачал головой.
– У нас иногда работает до сотни человек, и, как правило, это временные рабочие. Боюсь, я мало кого из них знаю по имени.
– Мойниган не был временным рабочим. Он работал у вас на постоянной основе и был егерем.
Хикман снова умолк. А Фетр ощутила прилив удовольствия. Она уже видела, как подобных результатов достигал Сорвин, но даже не рассчитывала когда-либо добиться их сама. Конечно, Сорвин многому ее научил, но теперь она чувствовала, что и ей стало кое-что удаваться.
– О… – слабо воскликнул Хикман.
– Наверное, теперь вы понимаете, почему я несколько удивилась, когда вы начали столь решительно отрицать свое знакомство с ним.
– Да, но…
– И именно поэтому меня интересует, где вы находились вчера вечером. Я не предъявляю вам никаких обвинений, но, поскольку погибший имел отношение к поместью, мы обязаны выяснить, где находились обитатели Вестерхэма в момент его смерти.
И она подняла взгляд на Хикмана. До этой минуты она сознательно не давала ему вставить ни единого слова.
– Даже если этот Мойниган и выполнял здесь обязанности егеря, это еще не означает, что я должен знать его имя, – медленно произнес Хикман. – Я и имя нынешнего егеря едва ли смогу вспомнить.
– Но ведь вы ему платите?…
– Расчетами занимается Малькольм.
– Понятно, – кивнула Фетр и тут же продолжила: – И все же вам придется сообщить мне имя и адрес человека, который мог бы подтвердить ваш рассказ.
Хикману не оставалось ничего, как признать собственное поражение.
– Я весь день провел в гостинице Линкольна на заседании Королевской коллегии хирургов. Председательствовал на внеочередном заседании совета, которое закончилось в пять часов. Могу назвать по меньшей мере двадцать человек, которые подтвердят вам это, среди них несколько знаменитых хирургов. Надеюсь, вас удовлетворят их показания.
– Да, двух-трех свидетелей будет вполне достаточно.
– Значит, там были профессора Робин Фитц, Гревилл Хью и Мартин Кертис.
Фетр заметила, что Орам записывает имена.
– Спасибо, – учтиво поблагодарила она, оглядываясь по сторонам. – Вы живете здесь с женой и детьми?
– С дочерью. Сын постоянно проживает в Ноттингеме, хотя сегодня он приехал на Новый год, – осторожно ответил Хикман, словно опасаясь сказать больше, чем требовалось.
– Сегодня?
Хикман кивнул.
– Кажется, несколько часов тому назад.
– Не могли бы вы назвать имена членов вашей семьи?
Хикман исполнил ее просьбу.
– Кто еще находится в доме? Кто открыл нам дверь?
– Доминик. Это няня… Кроме того, здесь живут моя мать Элеонора и мой восьмилетний внук Том.
– Кто-нибудь еще?
– В восточной пристройке живет Малькольм Грошонг.
– Там отдельный вход?
– Да. Пристройка сообщается с замком, но у нее есть отдельный вход.
– И все, кроме вас и мистера Грошонга, вчера в шесть вечера были здесь?
– Да. У нас гости.
– Гости? И сколько их?
– Двое. Они приехали на Новый год.
– Когда именно?
– Вчера.
– В котором часу?
Хикман нахмурился.
– Меня в это время здесь не было, но, кажется, жена сказала, что это было в начале седьмого.
Фетр не была уверена в том, что эти сведения имеют отношение к делу, но она знала, что за сбор дополнительной информации ее никто не осудит. Ей неоднократно доводилось видеть, как отчитывают младших офицеров полиции за то, что им не удалось собрать необходимого количества сведений.
– Как их зовут? Возможно, нам придется побеседовать с ними.
Однако Хикман вновь занял оборонительную позицию.
– А что, это необходимо? Мне бы не хотелось, чтобы тревожили моих гостей.
Фетр с трудом сдержалась, чтобы не вспылить.
– Мистер Хикман, вчера вечером заживо сгорел человек. Мы еще не знаем, была ли его смерть насильственной, но пока исходим из того, что это могло быть убийство. Посему меня мало волнует, хотите вы, чтобы тревожили ваших гостей, или нет, мистер Хикман.
Хикман глубоко вздохнул, и это помогло ему принять решение.
– Конечно-конечно, – широко улыбнулся он, выпуская из легких воздух. – Я совершенно не хочу, чтобы меня обвинили в противодействии полиции.
– Так как их зовут? – помолчав, повторила свой вопрос Фетр.
– Мисс Елена Флеминг и доктор Джон Айзенменгер.
Орам делал записи в блокноте, но в этот момент, поскольку Фетр умолкла, он поднял голову и спросил:
– А когда они уезжают?
Фетр с трудом сдержала раздражение – насколько ей было известно, в обязанности Орама не входило открывать рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38