А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ух!– Может быть, вы и правы, – медленно возразила Селина. – Но я люблю эти старые дома.Они мне кажутся такими простыми и солидными, как костюмы старого Юга. Может быть, они и безобразны; но смешного в них ничего нет, Дирк. В них какое-то величие. Это – Чикаго. А те французские и итальянские игрушки… ну, представь себе Авраама Линкольна в шелковых розовых панталонах, и туфлях с бантами, и рукавах с кружевами. Дирк засмеялся. Но пытался возражать.– Но у нас нет собственно никакой отечественной архитектуры. Ведь не эти же закоптелые старые камни ее представляют, а?– Нет, этого я не говорю. Но виллы и шато, которыми вы увлекаетесь, в предместьях Чикаго, будут так же неуместны; как вечерний кружевной туалет в пустынях Аризоны. Эти виллы не дадут вам прохладной тени днем и не согреют вас в сырые ночи. Мне думается, то, что ты называешь отечественной архитектурой, должно учитывать климат и все другие особенности страны. А башни и выступы и прочее так же мало нужны Америке, как и рвы, и подъемные мосты. Весь этот стиль, естественно, сохраняется как наследие прошлого в странах, где не совсем отжил еще феодализм.Дирк был увлечен. Он любил беседовать со своей матерью. Они вдвоем принялись обдумывать, каким должен быть типовой чикагский дом. И, обсудив его во всех подробностях, продолжали болтать о других вещах, обмениваясь улыбками, вдвоем у огня как хорошие товарищи.Следующее утро, однако, застало их снова серьезными. Вопрос о колледже на Востоке, где Дирк будет изучать архитектуру, был, по-видимому, решен окончательно. Селина была довольна. Дирк – озабочен. Он заговорил о расходах, с этим связанных, когда они сидели за утренним завтраком. Это был, собственно, завтрак Дирка, так как мать его вставала на много часов раньше и теперь подсаживалась к столу лишь за тем, чтобы присмотреть, все ли в порядке, и составить сыну компанию. В это утро она только что вернулась с поля, где пересаживали из парников в грунт молодую рассаду помидоров.На ней была старенькая серая жакетка, наглухо застегнутая, потому что утро было холодное, на голове – старая шляпа Дирка из мягкого фетра, щеки ее порозовели от долгого пребывания на воздухе.– Как хорошо пахнет кофе. – Она налила полчашки с видом человека, которому хочется целой, но он не решается на это.– Знаешь, – начал он, – я думал о деньгах на колледж.– На свиньях выручим, – спокойно отвечала мать.– На свиньях! – Он поглядел вопросительно. – Какие свиньи?– Я буду разводить их, – объяснила Селина уверенно. – Это идея Огаста Гемпеля. Он давно мне советовал. Породистые свиньи – очень выгодное дело. Я сразу энергично возьмусь за него. И сделаю архитектора из мистера Дирка де Ионга.Затем, увидя выражение его лица, продолжала:– Не огорчайся, сынок. Ничего тут нет ужасного. Если хлев держать в абсолютной чистоте и кормить свиней хлебом… они – красивые и понятливые животные, право, Дирк.Он выглядел убитым.– Я лучше не поеду в колледж, если для этого необходимо возиться со свиньями.Она сняла шляпу и бросила ее на окно. В темных волосах заметно блестела седина.– Видишь ли, Слоненок, это будет доходная ферма. У нас выплачены все долги, земля в хорошем состоянии. Можно ожидать хорошего урожая, если только весна не будет такая холодная и дождливая, как в прошлом году. Но никакие огороды не могут в наше время обогатить фермера при таких высоких ценах на рабочие руки и все остальное и при таких условиях сбыта. Каждый огородник рад, если он просто кое-как сводит концы с концами.– Я знаю, – бросил Дирк печально.– Так вот. Я не жалуюсь, сынок. Просто объясняю тебе. Мы все же многого достигли. Когда я смотрю на свой доходный участок спаржи, который я засадила в первый раз десять лет назад, я так счастлива и довольна, словно наткнулась на золотые россыпи. Как твой отец сердился на меня за эту затею! А я вот теперь горжусь тем, что вся эта прекрасная пышная зелень идет на базар и затем в пищу, лучший вид пищи, который делает человека крепким и бодрым, гибким и легким… Я люблю представлять себе, как кормят ребят моим шпинатом или морковкой и говорят им: «Ешь же, тогда будут блестеть глазки и щечки будут розовые. Доедай свой картофель и станешь большим и сильным. Ешь, иначе не получишь сладкого».Селина засмеялась и немного покраснела.– Да, но как же насчет свиней? Ты уверена, что дело пойдет на лад, мать?– Разумеется, – сказала Селина отрывисто и пододвинула к нему тарелку с ветчиной. – Съешь еще кусочек, Дирк.– Я наелся, мама. – Он встал из-за стола.Осень застала Дирка уже студентом в Корнелле.Он много занимался, работал даже во время каникул. Лето, сырое и жаркое, какое обычно бывает в прерии Иллинойса, Дирк провел дома, он по многу часов не выходил из своей комнаты, где стояли большой рабочий стол и чертежная доска. Селина заглядывала сюда иной раз и, стоя за спиной сына, наблюдала, как он работает. Он теперь утвердился окончательно в своем нелестном мнении о местной архитектуре.Дирк любил, как многие из нас в юности, говорить авторитетно и с пафосом об изящных искусствах. Но Селина не смеялась над этим. «Посмотрим, – думала она. – Кто знает! Если он проявит большие способности, то после года-двух работы здесь отчего бы ему и не отправиться на годик в Париж, если понадобится».Как ни была занята Селина на ферме, она поехала в Корнелль в 1913 году, когда Дирк, окончив институт, должен был защищать дипломный проект. Она была твердо уверена в том, что он самый способный и самый красивый в своем выпуске. Нельзя было отрицать, что наружность у него была приятная: высокий, прекрасно сложенный, как его отец, и такой же белокурый, но глаза были материнские – темные, с мягким взглядом. Что-то было в этом взгляде, заставляющее женщин приписывать ему чувства, в которых он был неповинен, как младенец. Они не знали, что этот томный блеск был просто природной особенностью его глаз.Точно так же импонировала людям его молчаливость. Молчаливые люди всегда производят впечатление более выгодное, чем разговорчивые.Селина в своем черном платье и скромной черной шляпке терялась на фоне шумных и нарядных матушек в вуалях и лентах. Но было столько достоинства и утонченности в этой маленькой женщине, что Дирку нечего было стыдиться за свою мать.Она оглядывала всех этих тучных, благополучных, корректных и важных отцов и думала о том, насколько красивее выглядел бы Первус, если бы он дожил до этого дня и был здесь, с ней в толпе родителей. Потом невольно ей пришла в голову мысль, что вряд ли он наступил бы, этот день, если бы Первус был жив. И упрекнула себя за эту мысль.Возвратясь в Чикаго, Дирк поступил на службу в контору «Голлис и Спраг, архитекторы». Он считал лестным для себя работать в этой фирме. Дирк значил пока здесь немногим больше, чем простой чертежник, и вряд ли можно было назвать жалованьем его еженедельную получку. Но идеи молодого человека и планы в области архитектуры были весьма грандиозны, и он отводил душу, излагая их матери в те дни, когда бывал на ферме.«Барокко» называл он новый северный Бичсайд-Отель. Он критиковал новый Линкольн-парк, говорил, что городскому управлению следовало бы реставрировать полуразрушенный Палмер-Отель, который портит общий вид города, и заняться зданием Публичной библиотеки в нижней части города.– Ничего, – утешала его счастливая и гордая сыном Селина. – Все это строилось так поспешно, не забудь, что чуть ли не вчера еще Чикаго представлял из себя форт. На все эти улучшения нужно время. Может быть, мы ждали все эти годы, чтобы пришли такие юнцы, как ты, и все изменили… И, может быть, придет день, когда я проеду по Мичиганскому бульвару с каким-нибудь почтенным гостем Чикаго – Ральфом Пулем, например. Ральфом Пулем, знаменитым скульптором. И он скажет: «Кто автор проекта этого здания, такого солидного и вместе с тем легкого и изящного?» И я отвечу: «О, это! Здесь использован один из ранних набросков моего сына, Дирка де Ионга».Но Дирк, покуривая трубку, медленно качал головой:– О, ты не знаешь, мать, как ужасно медленно все это делается. Ведь мне скоро будет тридцать лет. А что я такое? Конторщик или что-то в этом роде у Голлиса.В свои университетские годы Дирк часто виделся с Арнольдами, Юджином и Паулой, но Селине иногда казалось, что он стал избегать визитов к ним и участия в различных развлечениях. Она догадывалась, что его стесняет отсутствие лишних денег, и была довольна, что он сам отдает себе отчет в разнице положения его и этой золотой молодежи. Юджин имеет свой собственный автомобиль – их было пять в гараже Арнольдов. Паула – тоже. Она была одной из первых девушек в Чикаго, научившихся управлять автомобилем, и носилась в нем по бульварам еще тогда, когда была подростком в коротких платьях. Паула была смела до безумия и обожала быструю езду. Одно время она сильно увлекалась Дирком. Селина знала это. А последние год-два он очень мало говорил о Пауле, и это показывало, что он чем-то сильно задет.Изредка Юджин и Паула приезжали на ферму из своего нового дома на Северном берегу. Юджин одевался во все английское и носил свой костюм с нарочитой изящной небрежностью. Паула же не любила спортивной одежды. Это не в ее стиле, заявляла она. Тоненькая, смуглая, живая Паула всегда одевалась в легкие мягкие ткани – креп, шифон. Глаза у нее были томные, красивые. Она обожала роскошь и всегда твердила об этом.– Мне надо выйти за богатого, – заявляла она. – Теперь бедного дедушку перестали уже звать «мясным бароном» и отняли у него Бог знает сколько миллионов. И мы скоро окажемся буквально на улице.– Вы преувеличиваете, Паула. – Под легкостью тона Дирка угадывалась горечь.– Нет, неправда. Все эти кризисы за последние годы… Бедный отец! Конечно, дедушка попросту делал глупости, скажу вам прямо. Ясно, что дорогой старый Ог попросту стал филантропом. Я думаю, в его возрасте начинаешь бояться наказания на том свете и носиться с разными сомнениями и страхами. Но это не к лицу такому великому старому пирату, как дедушка. Ему подобает накапливать богатства и жечь и грабить до той минуты, когда он пойдет ко дну вместе со своим кораблем. А мне кажется, старое судно может еще очень хорошо держаться!– Пустые разговоры, – проворчал Юджин.Все четверо – Паула, Дирк, Юджин и Селина – сидели на широкой крытой террасе, недавно пристроенной с юго-западной стороны дома. Паула, конечно, сидела в качалке.Селина поднялась и принялась ходить взад и вперед по террасе. Она вглядывалась вдаль, в поля, приставив козырьком руку к глазам.– Вот идет Адам с сегодняшним сбором. Он сейчас отправится в город. Корнелий уехал уже час тому назад.Ферма де Ионг отправляла теперь на рынок по две большие партии товара. Селина собиралась приобрести большой грузовой автомобиль, который мог бы вместить весь товар и сэкономил бы много времени. Она сошла вниз, чтобы присмотреть за укладкой овощей. Спускаясь со ступенек, Селина повернула голову и сказала молодым людям:– Отчего бы вам обоим не остаться ужинать? Вы отлично можете поспорить во время еды и поехать домой вечерком, когда станет прохладно.– Я останусь, – сказала Паула. – Спасибо. У вас, надеюсь, будут на ужин всякие овощи, и вареные и сырые, со сметаной и сливками! И позвольте мне самой собрать их в поле, как Мод Мюллер или Мария-Антуанетта, или кто-то еще из этих жеманниц.В туфельках на французских каблуках и прозрачных шелковых чулках она отправилась в путешествие по рыхлой черной земле в поле, а Дирк понес за ней корзину.– Спаржи! – приказала она прежде всего. Затем: – Но где же она? Неужели это?– Надо ее выкопать, глупая, – сказал Дирк, доставая из корзины острый нож.– О, дай мне самой. – Она живо встала на колени прямо на землю в своих шелках, искромсала ножом порядочное количество нежных корешков спаржи, потом бросила и села, наблюдая за манипуляциями, которые производил рядом своим ножом Дирк.– Давайте нарвем редиса, и помидоров, и латука и гороха, и артишоков и…– Артишоки растут в Калифорнии, не в Иллинойсе.Он был более обыкновенного неразговорчив и даже заметно мрачен. Паула обратила на это внимание.– Зачем так хмуриться, ты что – Отелло?– Ты ведь несерьезно говорила это? Относительно брака с богачом?– Разумеется, серьезно. А за кого же, по-твоему мне выходить?Он молча глядел на нее, Паула усмехнулась.– Не думаете ли вы, сударь, что я была бы идеальной невестой для фермера?– Я не фермер.– Ну, архитектор. Твоя должность чертежника у Голлиса и Спрага может дать тебе самое большее двадцать пять в неделю.– Тридцать пять, – сказал Дирк угрюмо.Она выставила одну из своих ножек.– Эти туфли стоят тридцать!– Но не буду же я получать всю жизнь тридцать пять? У тебя достаточно ума, чтобы понять это Юджин не зарабатывал бы так много, не будь он сыном богатого отца.– Внуком своего деда, – поправила Паула – но я вовсе не уверена, что это так. Юдж – прирожденный механик, но они не дают ему хода. Он обожает машины и все такое. Но как же! «Сын миллионера-упаковщика» должен непременно войти в дело его отца и деда. Вдруг бы в газетах появился портрет Юджа в шапочке и штанах рабочего? Он отправляется в десять в контору на Мичиган и уходит оттуда в четыре – и в результате он не отличит быка от коровы, уверяю тебя.– Какое мне дело до Юджина! Я говорю о тебе. Ты шутила, не правда ли?– Ничуть! Я не хочу быть бедной или даже только состоятельной. Я привыкла к деньгам – к куче денег. Мне двадцать четыре года. И я знаю, что мне надо.Дирк отшвырнул кончиком башмака ни в чем не повинную свеклу.– Ты нравишься мне больше всех, кого я знаю.– О, конечно, особенно моя карьера тебе по душе.– Ну-с, что дальше?– Дальше давай соберем редис и будем есть его со сметаной, как полагается.Паула сделала вид, будто хочет поднять тяжелую корзинку. Дирк так резко вырвал корзинку из ее рук, что она даже слегка вскрикнула, и он с раскаянием посмотрел вниз на красный след на ее ладони. Он взял девушку за плечо, даже тряхнул слегка.– Посмотри на меня, Паула. Неужели ты можешь мне повторить, что выйдешь замуж за человека только потому, что у него водится много денег?– Может быть, не только из-за одного этого. Но, конечно, это будет одной из причин. Разумеется, я предпочту такого человека субъекту, который тащит меня по полю, словно я мешок с картофелем.– О, прости, пожалуйста. Но слушай, Паула, тебе известно, что я – о, проклятье! – что я застрял в этой конторе и пройдут годы, пока я…– Да, но, вероятно, пройдут годы, пока я найду миллионы, которые мне требуются. Так зачем же дуться? А затем, даже если я их найду, мы оба – ты и я – можем остаться хорошими друзьями.– О, перестань. Не упражняйся в красноречии при мне, будь добра! Вспомни, я знаю тебя с десяти лет!– И поэтому знаешь отлично, какая черная у меня душа, не так ли? На самом деле тебе нужна какая-нибудь милая сердечная девушка, которая сумеет отличить спаржу от гороха и хорошо ориентируется на кухне. – Боже упаси!Шесть месяцев спустя Паула Арнольд вышла замуж за Теодора А. Шторма, человека лет пятидесяти, друга ее отца, главу такого множества обществ, директора стольких предприятий и акционера стольких банков, что даже старый Ог Гемпель не мог тягаться с ним. Она никогда не называла мужа уменьшительным именем, и никто никогда не называл его так. Теодор Шторм был высокий человек с крупным, бледным, серьезным лицом и седеющими на висках волосами. Одевался он безукоризненно, если не считать склонности к чересчур модным галстукам. Шторм приобрел для Паулы городской дом на берегу озера в местности, которая называлась Золотым Берегом.Это была большая усадьба с великолепным парком, с рощей, спускавшейся к озеру, с множеством служб, мостиков, оранжерей, конюшен, с цветниками, фонтанами, боскетами, с коттеджами для сторожей, вдвое большими, чем ферма Селины.В течение трех лет Паула родила двоих детей, мальчика и девочку. «Что ж! Это дело конченое!» – говорила она себе. Ее брак был большой ошибкой, и она это сознавала. С началом войны 1914 года, через несколько месяцев после ее свадьбы, дела Арнольда Гемпеля баснословно пошли в гору. Миллионы фунтов свинины и воловьего мяса отправлялись в Европу. В два года состояние Гемпеля стало таким огромным, каким не было никогда. Паула с головой ушла в работу по оказанию помощи истекающей кровью Бельгии. Весь Золотой Берег был этим занят. Очаровательная миссис Теодор Шторм руководила работой по организации помощи погибающей Бельгии!Дирк целыми месяцами не видел ее. Однажды, в пятницу днем, она неожиданно позвонила в контору, где он служил.– Приезжай к нам на субботу и воскресенье, хорошо? Мы сегодня уезжаем за город, к себе на озеро. Я так измучена организацией помощи Бельгии, ты не можешь себе представить. Я отослала детей еще утром, а сама не могу уехать рано. Я заеду к тебе сегодня в четыре и увезу с собой.– Но я собираюсь провести выходные дни с матерью. Она ждет меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27