.. Аллах велит вам уйти с пути и не мешать проявлению гнева господня…
Амурат-бей посмотрел на него долгим взглядом. Лицо его побледнело. Рука медленно потянулась к кобуре, вынула пистолет. Подняв его, Амурат-бей выстрелил шейху в лоб. Сухощавая фигурка покачнулась и упала бездыханной на землю.
Толпа замерла. Потом отпрянула. На пустом пространстве перед мостом остался лежать лишь труп шейха. Рваные башмаки на босу ногу сиротливо торчали в пыли. Кто-то крикнул было что-то, но осекся.
Амурат-бей раздельно произнес:
– Командирам рот и взводов отвести людей в биваки!.. Прекратить всякую стрельбу!..
Голос у него был хриплым, но спокойным. Он отошел к мосту, медленно застегивая кобуру. Повсюду стали раздаваться отрывистые команды. И хотя на улицах Каршияка стрельба продолжалась, толпа молча отступала назад, рассеивалась.
Амурат-бей дал знак подвести ему коня. Вскочив на него, он оглядел освободившееся пространство и распорядился пропустить на мост экипажи.
Первым двинулся один из фаэтонов с иностранцами. Один из путников – маленький плешивый мужчина – почтительно поклонился Амурат-бею, сняв, с головы серый фетровый цилиндр. Турок медленно поднес два пальца к феске.
Последним был фаэтон Аргиряди. Амурат-бей все так же молча приветствовал и их.
София посмотрела на него. Сейчас, вблизи, его глаза показались ей такими же усталыми и пустыми, как у отца.
21
Ветер выл, не переставая. Он поднимал белесую пыль до самых облаков, и рассвет от этого казался серым и мрачным.
Грозев лежал на прибрежном песке возле Марицы со вчерашнего вечера. Уже два дня во рту у него не было ни крошки. Голова кружилась, от ветра закладывало уши. Положив голову на руку, он перебирал в памяти недавние события. Перед ним вновь вставали вокзал в Тырново-Сеймене, лагерь Сулейман-паши, бегство.
… Маршал со свитой был от них уже шагах в двадцати. Он медленно шел вдоль строя солдат.
– Это сейчас главный козырь турок, – тихо прошептал Рабухин.
Грозев кивнул. Он следил за каждым движением маршала, стараясь проникнуть в сущность этой шумной и самолюбивой личности.
И вдруг слева от маршала Грозев увидел Амурат-бея.
Тот шел совсем близко от солдат, придирчиво оглядывая их форму, оружие. Его взгляд останавливался на каждом.
Грозев быстро оглянулся. Рядом с невозмутимым видом стоял ничего не подозревавший Рабухин. Возле него словно нарочно встал капитан, их ночной спутник.
Борис хотел было отступить назад, но стоявшие плечом к плечу солдаты представляли собой непреодолимую преграду. В сущности, и для этого уже было поздно.
Рабухин почувствовал его смятение и спросил:
– Что случилось?
– Нет, ничего… – ответил Борис, инстинктивно нащупывая в кармане пистолет.
Что делать? В кого стрелять? В Сулейман-пашу? В Амурат-бея?
А как же Рабухин? Как миссия, с которой он прибыл? А их единомышленники в Пловдиве?
Амурат-бей сделал еще несколько шагов. Ряды солдат, построенных в огромное каре, с головокружительной быстротой пронеслись перед взором Грозева, и вдруг прямо перед собой он увидел грудь маршала – выпуклую, с покатыми плечами, с бриллиантовой звездой ордена «Меджидие» там, где находится сердце. Грозев сжал пистолет.
Неожиданно кто-то пробежал перед ним.
– Ваше превосходительство, – произнес чей-то голос, – срочная депеша из Филибе…
Перед Амурат-беем стоял полный адъютант в тесно облегающей его куртке.
– Где? – спросил Амурат-бей.
– В штабе, ваше Превосходительство. На телеграфной ленте. Необходимо разрешение, чтобы ее расшифровать…
– Ваше превосходительство… – обратился к маршалу Амурат-бей. Сулейман-паша кивнул. Амурат-бей повернулся и направился своей знер1ичной походкой обратно к штабу.
Рука Грозева, сжимавшая пистолет, разжалась.
– Французские журналисты, ваше превосходительство, – указал на них высокий полковник, шедший справа от Сулейман-паши. Маршал остановил свой внимательный взгляд на обоих. Они слегка поклонились. Сулейман-паша ответил едва заметным кивком. Затем прошел дальше. За ним, медленно ступая и равнодушно глядя перед собой, двинулись штабные офицеры.
Когда каре начало перестраиваться, Грозев тронул Рабухина за локоть, и они. пробравшись сквозь ряды солдат, направились незамеченными вдоль обозов к выходу из лагеря.
По дороге Грозев рассказал Рабухину, какой опасности они подвергались, если б не случайность, спасшая обоих; затем они нагнали вереницу повозок, возвращавшихся в Тырново-Сеймен, уселись в одну из них и покинули Карабунар.
В Тырново-Сеймене они провели целый день. Вечером Рабухин нашел поставщиков продовольствия из Хасково и договорился ехать туда с их обозом. Перед отъездом Грозев условился с Рабухиным, что связь в Пловдиве они будут держать через постоялый двор Христо Тырнева. Потом они простились, и Рабухин уехал.
Грозев остался один. Обошел пыльную вокзальную площадь, обдумывая дальнейшие действия. Поднялся теплый ветер, не несущий с собой прохлады. Было все так же душно. Возле двух колодцев за вокзалом горели фонари, люди и животные, толкая друг друга, утоляли жажду застоялой водой, которую два анатолийца доставали из колодца и наливали в колоды.
Непрерывное прибытие новых частей превратило Тырново-Сеймен в огромный бивак. Питание предназначалось только войскам, лавки уже в течение нескольких дней были закрыты. Грозев решил найти чиновника компании. Не следовало оставаться здесь на ночь.
Днем они с Рабухиным видели первых иностранцев, уезжавших на север. Вероятно, это были корреспонденты. Использование журналистских удостоверений становилось опасным.
Он подошел к зданию вокзала. У задних дверей стоял офицер с фонарем в руке, давая указания двум людям, суетившимся возле какой-то повозки.
– Пусть Саид-ага всюду проверит, – говорил возбужденно офицер, поднимая фонарь, – надо их подстеречь… Они здесь, в Тырново-Сеймене… Час назад их видели на вокзале…
Один из людей что-то спросил.
– Те самые, – кивнул офицер. – Никакие они не французы… Русские… Мы тут уже всех расспрашивали… Теперь вы там глядите в оба!..
Борис отступил в темноту. Притаился возле старых тополей на краю площади. Их расконспирировали! Ветер усиливался. Он раскачивал фонари, сгибал ветви деревьев, закручивал пыль столбом.
Грозев огляделся. Нужно было как можно скорее выбраться отсюда. Телеги с распряженными лошадьми стояли возле самых тополей. В них спали солдаты.
Времени для раздумий не было. Любая попытка сесть в поезд была бессмысленна и опасна. Наверняка их уже повсюду разыскивают. Перед входом в вокзал горели фонари, входили и выходили солдаты.
Борис приблизился к ближайшей телеге. В ней спал спиной к нему только один человек. Шинель была отброшена в сторону, босые ноги свисали к траве, словно ища там прохладу. Лошади были худые, неказистые, но более удобный случай ему вряд ли представится! Грозев подошел к лошади, что была покрупней, перерезал ножом ремень, взялся за недоуздок. Животное покорно пошло за ним. Немного отойдя, он вскочил на него и направился к железнодорожной линии.
У переезда он увидел людей и решил объехать их стороной.
Но его заметили. Сначала кто-то закричал. Потом раздались выстрелы. Он сжал ногами бока лошади и поскакал через поле.
Сперва он ехал прямо, но вскоре повернул на юг по направлению к реке. Поднявшись на холм, оглянулся и убедился, что его преследуют. Он ехал против ветра и не мог слышать топота коней преследователей, но их силуэты четко выделялись на сером фоне поля.
Грозев натянул повод, но лошадь уже окончательно выдохлась. Пытаясь перескочить канавку, она споткнулась и упала на передние ноги. Грозев перелетел через ее голову и ударился лицом о жесткую стерню. Глаза засыпало землей, по лбу поползли тонкие струйки крови. Он поднялся, беспомощно озираясь. На вершине холма, откуда должна была появиться погоня, ветер вздымал облака пыли.
Борис ударил лошадь по крупу и побежал в сторону. В сотне шагов виднелась темная полоска кустарника. Он бросился в кусты и лег ничком. И только сейчас заметил, что находится почти у самого берега реки. На вершине холма появились всадники. Немного постояв, они поскакали на восток: наверное, заметили одинокую лошадь, удалявшуюся в сторону Тырново-Сеймена.
Грозев, притаившись, смотрел им вслед до тех пор, пока их тени не исчезли в поле. Тогда он заполз еще глубже в кустарник. Суховей шумел в ветвях, нагнетая тревогу.
Борис почувствовал боль от ран на лице. Губы потрескались и тоже болели. За полосой песка была река. Он скользнул к берегу, вошел в воду. Зачерпывая воду полными пригоршнями, он смывал с лица кровь, ощущая во рту ее соленый привкус. Потом опустился на колени и напился прямо из реки. Он пил долго и жадно. Когда выпрямился, вдруг закружилась голова. Он лег на песок и пролежал так всю ночь без сна, слушая вой ветра.
Подняв голову, Грозев оглядел туманный горизонт. Докуда хватало глаз, расстилалась долина Марицы. Река делала здесь крутой поворот, затем текла прямо на юг. По другую ее сторону простиралась пустынная равнина. Села там были, но далеко отсюда.
Борис посмотрел на другую сторону. На западе к Пловдиву тянулась такая же безлюдная Фракийская низменность. Он встал. Руки и ноги у него затекли. Из-за поднимаемой ветром пыли даль казалась серой и бесконечной.
На вершине холма показался всадник. Вслед за ним еще трое. Грозев пригнулся. Это был патруль. Первый всадник стоял неподвижно: явно, осматривал берег в бинокль. Трое других уставились на восток. Грозев тоже посмотрел туда.
Его глазам открылась невероятная картина: по крутому берегу спускались к реке вереницы людей – целые села. Люди шли вразброд, поднимая тучи пыли. Некоторые вели за собой скотину. Сзади ехали телеги. Их тащили в большинстве своем люди. Словно из-под земли доносилось мычание коров, вой собак.
В клубах пыли, поднимаемой суховеем, это шествие казалось призрачным видением.
Грозев понял, что это означает: выселяли жителей сел из района, где Гурко осуществил прорыв. Он посмотрел назад. По краям равнины, там, где были хлебные нивы, поднимался бурый дым. Жгли посевы.
Целый день до самого вечера к берегу Марицы тянулись вереницы людей. Конные стражники и черкесы скакали взад-вперед: спешили побыстрее собрать на берегу усталые стада людей и скотины.
Хотя солнце светило неярко, зной, усиливаемый суховеем, был невыносимым. Грозев дважды пробирался к реке, жадно пил мутную воду. Но это лишь усиливало чувство голода. Распластавшись на песке, он ждал наступления ночи.
На берегу Марицы горели костры – большинство из сухих веток, но были и из поленьев, их жар светился издалека.
Грозев крался в темноте к людям. Глаза его различили первые группы, расположившиеся на краю наспех сооруженного лагеря. Шагах в десяти от него угасал костер – сверкали горящие угли. Он остановился, прислушался. Говорили по-болгарски. Плакал ребенок.
Он опустился на землю и пополз – это было старое кукурузное поле, с которого сняли урожай еще в прошлом году. Теперь ему были хорошо видны люди у костра. Спиной к нему сидела женщина, она ворочала жар. Напротив нее полулежал, прислонившись спиной к корзине, худой, сморщенный старик. Он был одноногим. Свою единственную ногу, покрытую пылью, он протянул к самому огню. К культе другой была привязана деревяшка. Ближе всех к костру был мужчина с узким лицом и глазами-щелочками. Сидя на корточках, он вынимал картошку из дерюжного мешка. Рядом с ним присели на корточки двое старших детей. Младший лежал на коленях у матери.
Грозев прополз несколько шагов, потом встал: не хотел пугать людей. Невдалеке горели еще костры. Заметят ли его оттуда?
Он кашлянул и подошел совсем близко.
Первым увидел его мужчина с глазами-щелочками.
– Добрый вечер! – тихо произнес Грозев.
Женщина, вздрогнув, обернулась. Никто ему не ответил. Дети прижались к отцу. Старик поднял мутный взгляд и уставился на пришельца.
Грозев немного постоял. Молчание становилось тягостным, к тому же его могли увидеть сидевшие у других костров. Он присел на корточки. Ребенок, лежавший на коленях у матери, уронил картофелину, которую ел. Женщина, не сводя глаз с пришельца, подняла ее и спрятала, словно этот чужой человек пришел, чтобы отнять у них еду.
– Не бойтесь, – тихо сказал Грозев. – Я не плохой человек… Я не сделаю вам зла… Заглянул на огонек… Скоро уйду…
Тут вдруг из кучи хвороста показалась голова собаки. Это был худой черный пес с грязной шерстью и гноящимися глазами. Он лишь сейчас почуял пришельца и, верный своему собачьему инстинкту, вскочил и пронзительно залаял. Тотчас же ему начали вторить другие собаки. Мужчина ударил пса по спине. Пес взвизгнул и залаял еще громче. Тогда мужчина затолкал его под циновку, чтобы он замолчал, тревожно оглянулся вокруг. Кое-где собаки еще лаяли. Посмотрев на Грозева, мужчина глухо спросил:
– Ты голоден?
Грозев не ответил. Мельком взглянув на картофелину в руке женщины, он в свою очередь поинтересовался:
– Из какого вы села?
– Из Пиринчлия… – махнул рукой назад мужчина.
– Село все выселили?
– Все села… И хлеба жгут…
Мужчина замолк.
– При вас есть стражники? – спросил Грозев, внимательно следя за выражением его лица.
– А как же без них! – зло произнес мужчина. – Вон там, разбрелись среди людей.
Глаза старика перебегали с одного на другого.
– Горе… – он поднял палец, даже не зная, о чем они говорят. – Это бог посылает…
Мужчина положил четыре картофелины в жар и зарыл их. Потом внимательно посмотрел на Грозева.
– Ты из русских? – спросил он, разглядывая его одежду.
– Я болгарин, – ответил Грозев после короткого молчания.
Мужчина немного подумал.
– Это за тобой была сегодня погоня? – он покосился в сторону, словно боясь, что его услышат.
– За кем была погоня?
– За двумя русскими… Они убежали…
– Кто это тебе сказал?
– Да с утра все их ищут…
Оба умолкли. Мужчина наклонился к углям, выкатил обгоревшим сучком две картофелины, взял в ладони, сдул с них золу и положил перед Грозевым.
– Возьми… – сказал он. Потом спросил: – Тебя били?
– Нет, – ответил Грозев, – я упал… – Протянув руку, он взял картофелину и начал очищать кожуру.
Пронесся порыв ветра, угли засветились ярче.
Грозев медленно съел картофелину. Другую положил в карман пиджака. Потом сказал:
– Пора идти… Ты знаешь самый короткий путь до Хаджи-Элеса?
Мужчина покачал головой.
– Дорога туда далеко отсюда… По ту сторону реки… И повсюду полно стражников. Привезли из Карабунара и охотников с собаками. Которые недавно лаяли, белые, – это ихние… – Он посмотрел на жену.
Потом наклонился к костру и выкатил из золы все картофелины. Дал детям и старику по одной, несколько положил в мешок, а три самых крупных протянул Грозеву.
– Зачем тебе сейчас идти, – сказал он. – Ложись на циновку, поспи… Завтра пойдешь…
Грозев взглянул на женщину. В глазах ее застыл страх.
– За рекой есть села? – спросил он.
– Нет, – ответил мужчина, затем добавил: – Там тоже полно солдат… Сегодня весь день рыскали по дорогам.
Мужчина встал, постелил циновку.
– Ложись, – повторил он. – Зачем идти сейчас… – И вернулся к костру.
Грозев взвесил все «за» и «против». Если он попытается уйти сейчас, невольно может причинить зло этим людям. Лучше остаться переночевать здесь, а на рассвете тронуться вверх по течению реки.
– Положи на циновку детей, – сказал он. – Мне и так хорошо…
Он просунул ноги под сухие стебли кукурузы и, подперев голову рукой, стал смотреть на догорающий огонь.
До какого-то момента он видел тени людей, темное небо, но потом усталость взяла свое. Он почувствовал, что глаза его слипаются. Нащупав пистолет в кармане, опустил голову на землю и забылся беспокойным сном, который то и дело прерывали то вой ветра, то лай собак, то неясные голоса людей. И, может, поэтому сразу ощутил тревожное прикосновение к плечу.
– Вставай!.. Стражники!..
Грозев вскочил. Над ним склонился мужчина. Костер погас, небо на востоке посветлело. Женщина напряженно вглядывалась в серый полумрак.
И тогда Грозев увидел всадников, объезжавших костры с горящими факелами в руках. Слышались тревожные голоса, плакали дети.
Грозев оглянулся. Шагах в двадцати от него находился береговой обрыв, за ним начинались заросли камыша.
Он нагнулся и, преодолев в несколько прыжков это расстояние, скрылся в камыше.
Стражники доехали до конца крестьянского лагеря, остановились, затем поскакали к костру.
– Тут они были? – спросил по-турецки грубый голос. Это был крупный сержант в расстегнутом кафтане со злым лицом, которое в полумраке казалось еще более мрачным.
– Тут, тут… – ответил кто-то угоднически. – Один из них был. Но прошло много времени, пока Палангоз меня нашел, чтоб сказать.
Подъехали еще всадники. Пламя факелов казалось лимонно-желтым на фоне светлеющего неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Амурат-бей посмотрел на него долгим взглядом. Лицо его побледнело. Рука медленно потянулась к кобуре, вынула пистолет. Подняв его, Амурат-бей выстрелил шейху в лоб. Сухощавая фигурка покачнулась и упала бездыханной на землю.
Толпа замерла. Потом отпрянула. На пустом пространстве перед мостом остался лежать лишь труп шейха. Рваные башмаки на босу ногу сиротливо торчали в пыли. Кто-то крикнул было что-то, но осекся.
Амурат-бей раздельно произнес:
– Командирам рот и взводов отвести людей в биваки!.. Прекратить всякую стрельбу!..
Голос у него был хриплым, но спокойным. Он отошел к мосту, медленно застегивая кобуру. Повсюду стали раздаваться отрывистые команды. И хотя на улицах Каршияка стрельба продолжалась, толпа молча отступала назад, рассеивалась.
Амурат-бей дал знак подвести ему коня. Вскочив на него, он оглядел освободившееся пространство и распорядился пропустить на мост экипажи.
Первым двинулся один из фаэтонов с иностранцами. Один из путников – маленький плешивый мужчина – почтительно поклонился Амурат-бею, сняв, с головы серый фетровый цилиндр. Турок медленно поднес два пальца к феске.
Последним был фаэтон Аргиряди. Амурат-бей все так же молча приветствовал и их.
София посмотрела на него. Сейчас, вблизи, его глаза показались ей такими же усталыми и пустыми, как у отца.
21
Ветер выл, не переставая. Он поднимал белесую пыль до самых облаков, и рассвет от этого казался серым и мрачным.
Грозев лежал на прибрежном песке возле Марицы со вчерашнего вечера. Уже два дня во рту у него не было ни крошки. Голова кружилась, от ветра закладывало уши. Положив голову на руку, он перебирал в памяти недавние события. Перед ним вновь вставали вокзал в Тырново-Сеймене, лагерь Сулейман-паши, бегство.
… Маршал со свитой был от них уже шагах в двадцати. Он медленно шел вдоль строя солдат.
– Это сейчас главный козырь турок, – тихо прошептал Рабухин.
Грозев кивнул. Он следил за каждым движением маршала, стараясь проникнуть в сущность этой шумной и самолюбивой личности.
И вдруг слева от маршала Грозев увидел Амурат-бея.
Тот шел совсем близко от солдат, придирчиво оглядывая их форму, оружие. Его взгляд останавливался на каждом.
Грозев быстро оглянулся. Рядом с невозмутимым видом стоял ничего не подозревавший Рабухин. Возле него словно нарочно встал капитан, их ночной спутник.
Борис хотел было отступить назад, но стоявшие плечом к плечу солдаты представляли собой непреодолимую преграду. В сущности, и для этого уже было поздно.
Рабухин почувствовал его смятение и спросил:
– Что случилось?
– Нет, ничего… – ответил Борис, инстинктивно нащупывая в кармане пистолет.
Что делать? В кого стрелять? В Сулейман-пашу? В Амурат-бея?
А как же Рабухин? Как миссия, с которой он прибыл? А их единомышленники в Пловдиве?
Амурат-бей сделал еще несколько шагов. Ряды солдат, построенных в огромное каре, с головокружительной быстротой пронеслись перед взором Грозева, и вдруг прямо перед собой он увидел грудь маршала – выпуклую, с покатыми плечами, с бриллиантовой звездой ордена «Меджидие» там, где находится сердце. Грозев сжал пистолет.
Неожиданно кто-то пробежал перед ним.
– Ваше превосходительство, – произнес чей-то голос, – срочная депеша из Филибе…
Перед Амурат-беем стоял полный адъютант в тесно облегающей его куртке.
– Где? – спросил Амурат-бей.
– В штабе, ваше Превосходительство. На телеграфной ленте. Необходимо разрешение, чтобы ее расшифровать…
– Ваше превосходительство… – обратился к маршалу Амурат-бей. Сулейман-паша кивнул. Амурат-бей повернулся и направился своей знер1ичной походкой обратно к штабу.
Рука Грозева, сжимавшая пистолет, разжалась.
– Французские журналисты, ваше превосходительство, – указал на них высокий полковник, шедший справа от Сулейман-паши. Маршал остановил свой внимательный взгляд на обоих. Они слегка поклонились. Сулейман-паша ответил едва заметным кивком. Затем прошел дальше. За ним, медленно ступая и равнодушно глядя перед собой, двинулись штабные офицеры.
Когда каре начало перестраиваться, Грозев тронул Рабухина за локоть, и они. пробравшись сквозь ряды солдат, направились незамеченными вдоль обозов к выходу из лагеря.
По дороге Грозев рассказал Рабухину, какой опасности они подвергались, если б не случайность, спасшая обоих; затем они нагнали вереницу повозок, возвращавшихся в Тырново-Сеймен, уселись в одну из них и покинули Карабунар.
В Тырново-Сеймене они провели целый день. Вечером Рабухин нашел поставщиков продовольствия из Хасково и договорился ехать туда с их обозом. Перед отъездом Грозев условился с Рабухиным, что связь в Пловдиве они будут держать через постоялый двор Христо Тырнева. Потом они простились, и Рабухин уехал.
Грозев остался один. Обошел пыльную вокзальную площадь, обдумывая дальнейшие действия. Поднялся теплый ветер, не несущий с собой прохлады. Было все так же душно. Возле двух колодцев за вокзалом горели фонари, люди и животные, толкая друг друга, утоляли жажду застоялой водой, которую два анатолийца доставали из колодца и наливали в колоды.
Непрерывное прибытие новых частей превратило Тырново-Сеймен в огромный бивак. Питание предназначалось только войскам, лавки уже в течение нескольких дней были закрыты. Грозев решил найти чиновника компании. Не следовало оставаться здесь на ночь.
Днем они с Рабухиным видели первых иностранцев, уезжавших на север. Вероятно, это были корреспонденты. Использование журналистских удостоверений становилось опасным.
Он подошел к зданию вокзала. У задних дверей стоял офицер с фонарем в руке, давая указания двум людям, суетившимся возле какой-то повозки.
– Пусть Саид-ага всюду проверит, – говорил возбужденно офицер, поднимая фонарь, – надо их подстеречь… Они здесь, в Тырново-Сеймене… Час назад их видели на вокзале…
Один из людей что-то спросил.
– Те самые, – кивнул офицер. – Никакие они не французы… Русские… Мы тут уже всех расспрашивали… Теперь вы там глядите в оба!..
Борис отступил в темноту. Притаился возле старых тополей на краю площади. Их расконспирировали! Ветер усиливался. Он раскачивал фонари, сгибал ветви деревьев, закручивал пыль столбом.
Грозев огляделся. Нужно было как можно скорее выбраться отсюда. Телеги с распряженными лошадьми стояли возле самых тополей. В них спали солдаты.
Времени для раздумий не было. Любая попытка сесть в поезд была бессмысленна и опасна. Наверняка их уже повсюду разыскивают. Перед входом в вокзал горели фонари, входили и выходили солдаты.
Борис приблизился к ближайшей телеге. В ней спал спиной к нему только один человек. Шинель была отброшена в сторону, босые ноги свисали к траве, словно ища там прохладу. Лошади были худые, неказистые, но более удобный случай ему вряд ли представится! Грозев подошел к лошади, что была покрупней, перерезал ножом ремень, взялся за недоуздок. Животное покорно пошло за ним. Немного отойдя, он вскочил на него и направился к железнодорожной линии.
У переезда он увидел людей и решил объехать их стороной.
Но его заметили. Сначала кто-то закричал. Потом раздались выстрелы. Он сжал ногами бока лошади и поскакал через поле.
Сперва он ехал прямо, но вскоре повернул на юг по направлению к реке. Поднявшись на холм, оглянулся и убедился, что его преследуют. Он ехал против ветра и не мог слышать топота коней преследователей, но их силуэты четко выделялись на сером фоне поля.
Грозев натянул повод, но лошадь уже окончательно выдохлась. Пытаясь перескочить канавку, она споткнулась и упала на передние ноги. Грозев перелетел через ее голову и ударился лицом о жесткую стерню. Глаза засыпало землей, по лбу поползли тонкие струйки крови. Он поднялся, беспомощно озираясь. На вершине холма, откуда должна была появиться погоня, ветер вздымал облака пыли.
Борис ударил лошадь по крупу и побежал в сторону. В сотне шагов виднелась темная полоска кустарника. Он бросился в кусты и лег ничком. И только сейчас заметил, что находится почти у самого берега реки. На вершине холма появились всадники. Немного постояв, они поскакали на восток: наверное, заметили одинокую лошадь, удалявшуюся в сторону Тырново-Сеймена.
Грозев, притаившись, смотрел им вслед до тех пор, пока их тени не исчезли в поле. Тогда он заполз еще глубже в кустарник. Суховей шумел в ветвях, нагнетая тревогу.
Борис почувствовал боль от ран на лице. Губы потрескались и тоже болели. За полосой песка была река. Он скользнул к берегу, вошел в воду. Зачерпывая воду полными пригоршнями, он смывал с лица кровь, ощущая во рту ее соленый привкус. Потом опустился на колени и напился прямо из реки. Он пил долго и жадно. Когда выпрямился, вдруг закружилась голова. Он лег на песок и пролежал так всю ночь без сна, слушая вой ветра.
Подняв голову, Грозев оглядел туманный горизонт. Докуда хватало глаз, расстилалась долина Марицы. Река делала здесь крутой поворот, затем текла прямо на юг. По другую ее сторону простиралась пустынная равнина. Села там были, но далеко отсюда.
Борис посмотрел на другую сторону. На западе к Пловдиву тянулась такая же безлюдная Фракийская низменность. Он встал. Руки и ноги у него затекли. Из-за поднимаемой ветром пыли даль казалась серой и бесконечной.
На вершине холма показался всадник. Вслед за ним еще трое. Грозев пригнулся. Это был патруль. Первый всадник стоял неподвижно: явно, осматривал берег в бинокль. Трое других уставились на восток. Грозев тоже посмотрел туда.
Его глазам открылась невероятная картина: по крутому берегу спускались к реке вереницы людей – целые села. Люди шли вразброд, поднимая тучи пыли. Некоторые вели за собой скотину. Сзади ехали телеги. Их тащили в большинстве своем люди. Словно из-под земли доносилось мычание коров, вой собак.
В клубах пыли, поднимаемой суховеем, это шествие казалось призрачным видением.
Грозев понял, что это означает: выселяли жителей сел из района, где Гурко осуществил прорыв. Он посмотрел назад. По краям равнины, там, где были хлебные нивы, поднимался бурый дым. Жгли посевы.
Целый день до самого вечера к берегу Марицы тянулись вереницы людей. Конные стражники и черкесы скакали взад-вперед: спешили побыстрее собрать на берегу усталые стада людей и скотины.
Хотя солнце светило неярко, зной, усиливаемый суховеем, был невыносимым. Грозев дважды пробирался к реке, жадно пил мутную воду. Но это лишь усиливало чувство голода. Распластавшись на песке, он ждал наступления ночи.
На берегу Марицы горели костры – большинство из сухих веток, но были и из поленьев, их жар светился издалека.
Грозев крался в темноте к людям. Глаза его различили первые группы, расположившиеся на краю наспех сооруженного лагеря. Шагах в десяти от него угасал костер – сверкали горящие угли. Он остановился, прислушался. Говорили по-болгарски. Плакал ребенок.
Он опустился на землю и пополз – это было старое кукурузное поле, с которого сняли урожай еще в прошлом году. Теперь ему были хорошо видны люди у костра. Спиной к нему сидела женщина, она ворочала жар. Напротив нее полулежал, прислонившись спиной к корзине, худой, сморщенный старик. Он был одноногим. Свою единственную ногу, покрытую пылью, он протянул к самому огню. К культе другой была привязана деревяшка. Ближе всех к костру был мужчина с узким лицом и глазами-щелочками. Сидя на корточках, он вынимал картошку из дерюжного мешка. Рядом с ним присели на корточки двое старших детей. Младший лежал на коленях у матери.
Грозев прополз несколько шагов, потом встал: не хотел пугать людей. Невдалеке горели еще костры. Заметят ли его оттуда?
Он кашлянул и подошел совсем близко.
Первым увидел его мужчина с глазами-щелочками.
– Добрый вечер! – тихо произнес Грозев.
Женщина, вздрогнув, обернулась. Никто ему не ответил. Дети прижались к отцу. Старик поднял мутный взгляд и уставился на пришельца.
Грозев немного постоял. Молчание становилось тягостным, к тому же его могли увидеть сидевшие у других костров. Он присел на корточки. Ребенок, лежавший на коленях у матери, уронил картофелину, которую ел. Женщина, не сводя глаз с пришельца, подняла ее и спрятала, словно этот чужой человек пришел, чтобы отнять у них еду.
– Не бойтесь, – тихо сказал Грозев. – Я не плохой человек… Я не сделаю вам зла… Заглянул на огонек… Скоро уйду…
Тут вдруг из кучи хвороста показалась голова собаки. Это был худой черный пес с грязной шерстью и гноящимися глазами. Он лишь сейчас почуял пришельца и, верный своему собачьему инстинкту, вскочил и пронзительно залаял. Тотчас же ему начали вторить другие собаки. Мужчина ударил пса по спине. Пес взвизгнул и залаял еще громче. Тогда мужчина затолкал его под циновку, чтобы он замолчал, тревожно оглянулся вокруг. Кое-где собаки еще лаяли. Посмотрев на Грозева, мужчина глухо спросил:
– Ты голоден?
Грозев не ответил. Мельком взглянув на картофелину в руке женщины, он в свою очередь поинтересовался:
– Из какого вы села?
– Из Пиринчлия… – махнул рукой назад мужчина.
– Село все выселили?
– Все села… И хлеба жгут…
Мужчина замолк.
– При вас есть стражники? – спросил Грозев, внимательно следя за выражением его лица.
– А как же без них! – зло произнес мужчина. – Вон там, разбрелись среди людей.
Глаза старика перебегали с одного на другого.
– Горе… – он поднял палец, даже не зная, о чем они говорят. – Это бог посылает…
Мужчина положил четыре картофелины в жар и зарыл их. Потом внимательно посмотрел на Грозева.
– Ты из русских? – спросил он, разглядывая его одежду.
– Я болгарин, – ответил Грозев после короткого молчания.
Мужчина немного подумал.
– Это за тобой была сегодня погоня? – он покосился в сторону, словно боясь, что его услышат.
– За кем была погоня?
– За двумя русскими… Они убежали…
– Кто это тебе сказал?
– Да с утра все их ищут…
Оба умолкли. Мужчина наклонился к углям, выкатил обгоревшим сучком две картофелины, взял в ладони, сдул с них золу и положил перед Грозевым.
– Возьми… – сказал он. Потом спросил: – Тебя били?
– Нет, – ответил Грозев, – я упал… – Протянув руку, он взял картофелину и начал очищать кожуру.
Пронесся порыв ветра, угли засветились ярче.
Грозев медленно съел картофелину. Другую положил в карман пиджака. Потом сказал:
– Пора идти… Ты знаешь самый короткий путь до Хаджи-Элеса?
Мужчина покачал головой.
– Дорога туда далеко отсюда… По ту сторону реки… И повсюду полно стражников. Привезли из Карабунара и охотников с собаками. Которые недавно лаяли, белые, – это ихние… – Он посмотрел на жену.
Потом наклонился к костру и выкатил из золы все картофелины. Дал детям и старику по одной, несколько положил в мешок, а три самых крупных протянул Грозеву.
– Зачем тебе сейчас идти, – сказал он. – Ложись на циновку, поспи… Завтра пойдешь…
Грозев взглянул на женщину. В глазах ее застыл страх.
– За рекой есть села? – спросил он.
– Нет, – ответил мужчина, затем добавил: – Там тоже полно солдат… Сегодня весь день рыскали по дорогам.
Мужчина встал, постелил циновку.
– Ложись, – повторил он. – Зачем идти сейчас… – И вернулся к костру.
Грозев взвесил все «за» и «против». Если он попытается уйти сейчас, невольно может причинить зло этим людям. Лучше остаться переночевать здесь, а на рассвете тронуться вверх по течению реки.
– Положи на циновку детей, – сказал он. – Мне и так хорошо…
Он просунул ноги под сухие стебли кукурузы и, подперев голову рукой, стал смотреть на догорающий огонь.
До какого-то момента он видел тени людей, темное небо, но потом усталость взяла свое. Он почувствовал, что глаза его слипаются. Нащупав пистолет в кармане, опустил голову на землю и забылся беспокойным сном, который то и дело прерывали то вой ветра, то лай собак, то неясные голоса людей. И, может, поэтому сразу ощутил тревожное прикосновение к плечу.
– Вставай!.. Стражники!..
Грозев вскочил. Над ним склонился мужчина. Костер погас, небо на востоке посветлело. Женщина напряженно вглядывалась в серый полумрак.
И тогда Грозев увидел всадников, объезжавших костры с горящими факелами в руках. Слышались тревожные голоса, плакали дети.
Грозев оглянулся. Шагах в двадцати от него находился береговой обрыв, за ним начинались заросли камыша.
Он нагнулся и, преодолев в несколько прыжков это расстояние, скрылся в камыше.
Стражники доехали до конца крестьянского лагеря, остановились, затем поскакали к костру.
– Тут они были? – спросил по-турецки грубый голос. Это был крупный сержант в расстегнутом кафтане со злым лицом, которое в полумраке казалось еще более мрачным.
– Тут, тут… – ответил кто-то угоднически. – Один из них был. Но прошло много времени, пока Палангоз меня нашел, чтоб сказать.
Подъехали еще всадники. Пламя факелов казалось лимонно-желтым на фоне светлеющего неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44