Огастин говорил не о Кьюбе. Его преследовал призрак Анди. Уже много часов он лежал, прижавшись к ее телу, терзаясь мрачными раздумьями, убеждая себя, что ветер разговаривает ее голосом. И потому бежать отсюда нужно было как можно скорее.
– Прочистите мозги! – крикнул Хью. – Ее больше нет.
– Она здесь. Неужели вы не слышите ее?
– Послушайте меня. – Хью крепче вцепился в веревку. – Погибших уже не вернешь. Оставьте ее позади и идите вперед, не оглядываясь.
Огастин все так же лежал в своей паутине.
– Посмотрите вон туда, на Льюиса! – потребовал Хью. – Он рискует своей жизнью, чтобы спасти нас. Вставайте! Сделайте для себя хоть что-нибудь.
Огастин не пошевелился. Хью толкнул его коленом.
– Вы же спасатель. Вот и спасайте себя.
– Ничего не получится.
– Вы уже убили двоих, – сказал Хью. – Так не убивайте еще и нас.
Огастин вздрогнул. Хью нанес запрещенный удар.
– Возвращайтесь к живым, – продолжал убеждать Хью. – Нам необходима ваша помощь. Помогите нам.
Огастин наконец-то вступил в борьбу с веревками. Хью помог ему вынуть ноги из баула. Привалившись задом к скале, Огастин повернулся лицом к ветру.
Хью спустился еще ниже и в сторону. Чтобы сподручнее было ловить, он снял перчатки. Это место было гораздо удобнее. Отсюда он мог смотреть на носилки снизу вверх, и его не ослеплял луч прожектора.
Огастин наклонялся навстречу ветру, как аутфилдер, готовящийся совершить рывок в пустоте. Тревога Хью немного ослабела. В четыре руки они, конечно же, поймают груз. Можно считать, что они уже дома. Не бойтесь, я кайзер. Он ощутил почти эйфорический подъем. Больные разбегаются из психушки.
Льюис раскрутил мешок на конце каната и снова бросил. Груз, как ракета, устремился… в темноту. Льюис снова смотал канат, снова бросил и снова промахнулся. И снова терпеливо смотал веревку. И совершил еще одну попытку, и еще одну…
Хью почувствовал нечто, похожее на укус насекомого, потом еще и еще. В луче прожектора внезапно засверкала серебряная мишура. Начался дождь.
Еще когда буря только начиналась, он готов был молиться, чтобы она сразу разразилась снегопадом. Снег можно стряхнуть с одежды, с волос. Во время снегопада можно как-то выиграть время и спастись. При дожде все не так. В такую ночь, как эта, да еще если приморозит, дождь может убить.
Хью вытер глаза. Восхитительный сумасшедший кайзер так и не появился. Наступило время эпоса.
Льюис бросил канат. Вытянул и бросил опять. Каждый промах съедал по несколько минут.
Серебряные брызги разом, словно косяк рыбок, меняли направление, они летели то вниз, то вбок, то вверх. Крыша Глаза хоть как-то укрывала от дождя. Зато Льюис был беззащитен перед бурей, но оставался неукротимым. Он снова метнул бросательный конец.
Над Долиной сухо треснул и раскатился гром.
Хью словно парализовало. В воздухе сильно запахло озоном. Похоже, буре предстояло оказаться одной из тех, о которых вспоминают годами. Альпинисты – и потерпевшие бедствие, и спасатели – попали в лес из электрических деревьев, среди которых извивались смертоносные высоковольтные змеи. Он попытался найти глазами хоть одну молнию, но в сравнении с прожектором все прочие источники света казались жалкими.
Льюис между тем продолжал свое дело – бесстрашный, решительный, непокорный. Его, должно быть, вызвали по радио: он опустил груз, взял рацию, поднес к краю шлема, послушал и бросил устройство обратно в носилки. Его вызвали снова. Он опять взял рацию. Хью не нужно было слышать для того, чтобы точно знать, что говорил руководитель. Прежде всего помните о собственной безопасности. Их лагерь на вершине притягивал к себе молнии. Они хотели убраться оттуда. Спасательная операция завершилась.
Но Льюису удалось выторговать еще немного времени. Страхующие могли вытащить его лебедкой наверх, и он был бы бессилен этому помешать. Но носилки остались на месте. Льюис снова принялся сворачивать канат.
Хью решил было попытаться самому бросить веревку, прицепив к ней в качестве груза связку карабинов. Но, находясь возле самой стены, он не имел возможности раскрутить груз, а веревка была слишком тяжела, а ветер слишком силен.
Льюис снова промахнулся, теперь уже на целую милю. Прославленная Большая Обезьяна начала выбиваться из сил. Это было самое настоящее сумасшествие. Риск уже перешел все возможные пределы.
Волосы Хью промокли. Вода стекала на шею. Пальцы двигались с трудом. Зачем он сам себе дурит голову? Даже если им удастся поймать бросательный конец… они находятся на расстоянии высоты пятидесятиэтажного дома от вершины, в эпицентре бури. Нужно дать понять Льюису, чтобы он убирался, иначе он будет сражаться со стихией до Судного дня. Все должны разойтись по убежищам.
Хью проревел короткие слова:
– Луи! Уходи! Стоп! – Но ветер заткнул ему рот, и наружу вырвались не слова, а нечленораздельный вой.
Налетающие шквалы теперь уже затеняли прожектор. Яркий луч начал мигать. Глаз то появлялся во всех деталях, то погружался в полумрак. День – ночь – день – ночь.
Хью снова поднес ладонь ребром к горлу. Потом сделал характерный жест, как будто крутил диск телефона. Поднес к уху воображаемую трубку и указал наверх: звони туда, пускай вытаскивают.
Льюис помотал головой – нет. Он тщательно прицелился, опять промахнулся.
Резкий сладковатый запах озона между тем усиливался. Хью чувствовал покалывание во всем теле. По коже побежали мурашки. Он ощутил движение электрического тока в своих волосах, в позвоночнике. Боже! Он принялся поспешно выбрасывать все металлические вещи – запасные карабины, несколько пенни, случайно завалявшихся в кармане куртки.
Ему доводилось встречать людей, оставшихся в живых после удара молнии. Он видел страшные следы ожогов, слышал их невнятную речь. Только бы не стать вторым Джошуа, подумал он, с силой стиснув зубы.
Молния развернулась наверху, как огромный кусок бархата, окрасив край крыши сине-зеленым цветом.
Ни в одном из своих походов, ни в одних горах ему еще не случалось видеть в натуре огни святого Эльма. Он знал их лишь по известной главе «Моби Дика» и гравюрам, изображавшим альпинистов, стоящих на коленях перед пылающими крестами на вершинах гор. Не видел, а теперь довелось.
Электричество растекалось, словно огонь, медленно распространяющийся в парах рома. Широкая лента не спеша сомкнулась в кольцо, а затем поползла по камню вниз, уходя под крышу. Зрелище было удивительным. Светящееся пятно растекалось среди выступов и неровностей, никуда не торопясь, искало пути для своего расширения.
Хью поперхнулся дождевой водой, закашлялся и закрыл рот. Он не мог оторвать глаз от этого зрелища.
Из палатки появилась Кьюба. То ли действие транквилизатора постепенно проходило, то ли ее разбудил гром. Было видно, что силы вернулись к ней. Девушка стояла, непривязанная, на краю сотрясающейся платформы.
Огастин что-то пробормотал насчет того, что следует делать с ведьмами.
Призрачный огонь спускался все ниже по стене. Он дотянулся до одной из веревок устроенного Кьюбой якоря, и сразу вся паутина зажглась холодным синим светом. Девушка, как ребенок, протянула к нему руку.
Было поздно предупреждать ее. Колдунья оказалась околдована. Зачарована. Хью молча смотрел, страшась того, что могло последовать. Сейчас тело девушки вспыхнет. Или взорвется. Или ее швырнет в пропасть.
Холодный свет перескочил на ее ладонь, и она подняла руку, словно держала факел над бездной. Прометей в спортивном топе.
Возможно, этот огонь обжигал. Ее рот открылся в крике. Хью не мог ее услышать, потому что небо орало намного громче. Огастин не лгал. В ветре звучало множество голосов. Фурии. Или духи мертвецов. Она присоединила свой голос к ним.
Хью устремился к ней вверх по веревке. Они слишком далеко забрались для того, чтобы позволить себе потерять ее. Она сделалась их музой.
Синий огонь угас. Девушка без сил опустилась на край самодельной палатки. Еще минута, и она соскользнет в бездну.
Хью буквально взлетел наверх мимо стоявшего в остолбенении Огастина. Из-под жумаров брызгала вода.
Ее рука перевесилась через край. Платформа дергалась под ветром, каждый раз сдвигая упавшую женщину на несколько дюймов – каждый раз освобождая себя от нескольких фунтов ее веса. Вот над краем появилась ее голова с развевающимися по ветру волосами.
Он бросился на нее, придавил к платформе. Или его бросило. Удар грома, как ему показалось, пришелся прямо по спине. Больше всего это походило на то, что кости начали плавиться. Он скрючился от сотрясения.
Ветер стих. Он не прекратился. Просто Хью оглох. Вероятно, от шока. Но тут же открыл глаза, вспомнил, где находится, и посмотрел вперед.
Льюис находился на прежнем месте, неподалеку от гирлянды бьющихся на ветру молитвенных флажков.
Его все еще трясло от удара электротока. Далеко запрокинув голову, оскалив зубы, он изо всех своих огромных сил вцепился в металлические носилки. Даже сквозь одежду было видно, как вздулись мышцы. Этим отчаянным напряжением он заставил мир еще секунду пробыть в неподвижности.
А затем ночь втянула его в себя и скрыла из вида. Еще через минуту он вернулся, неспешно пролетев по широкой дуге.
Тот, кто только что был сильным человеком, превратился в безвольную марионетку. Все, кто мог тянуть сверху эту куклу за ниточки, разбежались. Его руки и ноги болтались. Спина выгнулась. Голова свесилась набок. Он крутился в воздухе, неуклюже растопырившись, как будто никогда не выказывал чудеса ловкости на скальной стене, не читал стихов, не встречал восход солнца.
– Льюис… – пробормотал Хью.
Такого просто не могло случиться. Этот парень умер. Благородный дурак. Его самый дорогой друг.
Кьюба пошевелилась. Хью так и лежал, согнувшись, придавив ее к полу. Она заговорила. Он уловил голос, хотя в ушах стоял могучий звон.
– Что? – спросил он, отодвинувшись от женщины.
– Не бросай меня, Хью.
– Что мы наделали! – Возможно, он заорал на нее. Ему было трудно сообразить, что он делает.
Она подняла руки и обняла его.
– Не плачь, – сказала она ему в самое ухо. – Теперь ты со мной.
28
Почти сразу же после смерти Льюиса рейнджеры выключили большой прожектор. Команда спасателей, несомненно, драпанула с вершины – тут не до помощи погибающим, как бы уцелеть самим. Эль-Кэп опять погрузился в ночь.
Хью, все еще плохо соображавший после перенесенного потрясения, вслед за Кьюбой залез в палатку. Оказалось, что женщина, может быть, в поисках съестного или же просто в помутнении рассудка от действия наркотика вывалила все содержимое его рюкзака на пол. Хаос, подумал Хью, всюду хаос.
Край стенки его импровизированной палатки болтался на ветру и громко хлопал, словно палили из ружья. Развязанные шнурки все больше распускались. Их укрытие готово было развалиться.
Раскат грома целиком заполнил глубокий каньон. Каменная громада задрожала. Нужно отгородиться от бури, сказал себе Хью. Навести порядок. Начать все сначала. Прежде чем вновь зашнуровать палатку, он высунулся наружу, держа свой налобный фонарик в руке.
– Залезайте сюда! – крикнул он Огастину. На платформе было тесновато и вдвоем, но и трое все же уместились бы. – Оставьте ее и залезайте.
Но Огастин уже сноровисто прикручивал себя веревками около Анди. Засунув ноги в мешок из-под снаряжения, натянув на голову капюшон парки, повернувшись ногами навстречу ветру, он готов был вновь отправиться в плавание по потустороннему миру под парусами из двух гамаков.
Хью решил больше не приставать к нему. Огастин принял решение. Раз его возлюбленная не может присоединиться к нему, значит, он присоединится к ней. Их свадьба могла свершиться еще до рассвета.
Всматриваясь в темноту, Хью искал взглядом своего старого друга. Его оставили висеть вместе с носилками. Его удалось отыскать на самом пределе досягаемости луча фонарика. Льюис находился там, облаченный в блестевшие от дождевой воды шлем, куртку и белый непромокаемый жилет.
– Христос… – прошептал Хью, пытаясь уместить случившееся в рассудке.
Рэйчел, конечно же, находилась на лугу, среди рейнджеров, управлявших прожектором, занимая там почетное место как жена героя-добровольца. Ей, вероятно, дали бинокль, чтобы она могла все видеть, и большую теплую куртку с эмблемой спасательной службы для защиты от дождя, и стакан горячего кофе из термоса. Они приняли ее как свою. И она не могла не видеть удара молнии.
Начать жизнь снова. Но она однажды уже сделала это: выкинула Льюиса из своего сердца, бросив его на столь дорогих ему стенах. По какой-то причине – может быть, разомлев у камина или вдохновившись непоколебимой преданностью Огастина, – она решила вернуться и подобрать мужа. После чего сразу швырнула его в пасть бури в память о женщине, которая потеряла себя. Миром правит любовь – вот каким правилом они руководствовались. Хью почувствовал комок, подступивший к горлу. После случившегося на нее всей тяжестью обрушится чувство вины. Ее изумительная красота быстро увянет. Насколько лучше было бы, если бы она умела жить, не оглядываясь назад.
Ветер вновь унес Льюиса из поля зрения. В луче фонаря замелькали снежинки. Последним, что Хью увидел снаружи, было яростное биение молитвенных флагов. Истерика на веревке. Он поспешил зашнуровать стенку палатки.
Кьюба опять изменилась. Она сидела у каменной стены, вцепившись в страховочную петлю. Жрица или обезумевшая фурия, державшая в ладони огонь святого Эльма, теперь была охвачена ужасом. Несколько мгновений она побыла королевой мертвых, после чего превратилась в насмерть перепуганную, измученную жертву несчастного случая, чудом оставшуюся в живых.
– Я больше не могу, – проговорила она.
– Мы справимся, – заверил ее Хью.
– Она знает, что мы здесь. Слушай.
– Это всего лишь гром.
Стоит поддаться такому настроению, и будешь воспринимать каждый шторм как действие, направленное против тебя лично. Но эта буря казалась Хью настроенной особенно решительно. Ветер обшаривал Глаз с таким старанием, что было слышно, как погромыхивают сдвигаемые с места камни, словно куски гальки, перекатываемые течением по дну реки. Свободный конец веревки, как пастушеский кнут, хлестал по скале и по их палатке, а когда не попадал никуда, щелкал в воздухе. Внешний край платформы подскакивал. Если бы не крюки, которые он заколотил, чтобы держать углы, их уже разбило бы.
– Не бросай меня. Она голодна. Как зверь. – Это вернулся призрак Анди. Хью не знал, каким образом его можно изгнать.
– Ты не одна, Кьюба. Я с тобой. Скоро все пройдет.
– Не пускай ее. Умоляю.
Она находилась на грани полной потери самообладания. «Вкатить галоперидол? – подумал Хью. – Или морфий? Неважно что, лишь бы утихомирить ее. Еще одну истерику нельзя было допустить ни в коем случае, а не то их хрупкое убежище разорвется в клочки. Но содержимое аптечки валяется разбросанное на полу, а шприцов вообще не видно».
Собирая (наполовину на ощупь) разбросанные вещи и складывая их в рюкзак, Хью обнаружил несколько оберток от пищевых концентратов и пустые водные бутылки. Проснувшись, Кьюба почувствовала сильный голод. Это она в данном случае оказалась зверем. Теперь от их запасов пищи остался лишь галлон воды и два белковых брикета. Действительно, скудный рацион, но при экономном расходовании его можно было бы растянуть на три, а то и на четыре дня.
Не хватало и еще некоторых вещей, хотя Хью был слишком ошеломлен для того, чтобы вспомнить все. Самое главное – исчезла его «библия». Он кинулся ее искать. Исчезло несколько десятилетий жизни, все его путешествия. На несколько мгновений эта потеря затмила даже утрату Льюиса; Хью отлично понимал, что это чистейший эгоизм. Но эта записная книжка являлась его сердцем не только в переносном, но и почти в буквальном смысле.
Футболка лежала сложенная в дальнем углу – последний предмет из его одежды, оставшийся сухим. А Кьюба промокла, дрожала, была вся покрыта гусиной кожей.
– Надень вот это.
Платформа звонко стукнулась о камень.
Кьюба как будто не услышала предложения. Она сидела скорчившись и испуганно глядела на Хью широко раскрытыми глазами.
Хью развернул на полу спальный мешок. Он не мог в полной мере заменить смирительную рубашка, но если бы женщину удалось уговорить забраться туда, можно было бы считать, что они наполовину в безопасности. Он похлопал по мешку.
– Кьюба, пошел снег. – Пока он произносил эту короткую фразу, характер бури вновь изменился. По стенке палатки, как картечь, загрохотал град. – Залезай туда. Согрейся.
Он прикоснулся к ее голому плечу и с удивлением обнаружил, что девушка, невзирая на то что ее трясло от холода, тверда как камень. Жилы на предплечьях были вздуты, как стальные тросы. Странная татуировка казалась вырезанной на кости.
– Если ты бросишь меня, я умру. Она убьет меня, как и всех остальных, – прохныкала Кьюба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Прочистите мозги! – крикнул Хью. – Ее больше нет.
– Она здесь. Неужели вы не слышите ее?
– Послушайте меня. – Хью крепче вцепился в веревку. – Погибших уже не вернешь. Оставьте ее позади и идите вперед, не оглядываясь.
Огастин все так же лежал в своей паутине.
– Посмотрите вон туда, на Льюиса! – потребовал Хью. – Он рискует своей жизнью, чтобы спасти нас. Вставайте! Сделайте для себя хоть что-нибудь.
Огастин не пошевелился. Хью толкнул его коленом.
– Вы же спасатель. Вот и спасайте себя.
– Ничего не получится.
– Вы уже убили двоих, – сказал Хью. – Так не убивайте еще и нас.
Огастин вздрогнул. Хью нанес запрещенный удар.
– Возвращайтесь к живым, – продолжал убеждать Хью. – Нам необходима ваша помощь. Помогите нам.
Огастин наконец-то вступил в борьбу с веревками. Хью помог ему вынуть ноги из баула. Привалившись задом к скале, Огастин повернулся лицом к ветру.
Хью спустился еще ниже и в сторону. Чтобы сподручнее было ловить, он снял перчатки. Это место было гораздо удобнее. Отсюда он мог смотреть на носилки снизу вверх, и его не ослеплял луч прожектора.
Огастин наклонялся навстречу ветру, как аутфилдер, готовящийся совершить рывок в пустоте. Тревога Хью немного ослабела. В четыре руки они, конечно же, поймают груз. Можно считать, что они уже дома. Не бойтесь, я кайзер. Он ощутил почти эйфорический подъем. Больные разбегаются из психушки.
Льюис раскрутил мешок на конце каната и снова бросил. Груз, как ракета, устремился… в темноту. Льюис снова смотал канат, снова бросил и снова промахнулся. И снова терпеливо смотал веревку. И совершил еще одну попытку, и еще одну…
Хью почувствовал нечто, похожее на укус насекомого, потом еще и еще. В луче прожектора внезапно засверкала серебряная мишура. Начался дождь.
Еще когда буря только начиналась, он готов был молиться, чтобы она сразу разразилась снегопадом. Снег можно стряхнуть с одежды, с волос. Во время снегопада можно как-то выиграть время и спастись. При дожде все не так. В такую ночь, как эта, да еще если приморозит, дождь может убить.
Хью вытер глаза. Восхитительный сумасшедший кайзер так и не появился. Наступило время эпоса.
Льюис бросил канат. Вытянул и бросил опять. Каждый промах съедал по несколько минут.
Серебряные брызги разом, словно косяк рыбок, меняли направление, они летели то вниз, то вбок, то вверх. Крыша Глаза хоть как-то укрывала от дождя. Зато Льюис был беззащитен перед бурей, но оставался неукротимым. Он снова метнул бросательный конец.
Над Долиной сухо треснул и раскатился гром.
Хью словно парализовало. В воздухе сильно запахло озоном. Похоже, буре предстояло оказаться одной из тех, о которых вспоминают годами. Альпинисты – и потерпевшие бедствие, и спасатели – попали в лес из электрических деревьев, среди которых извивались смертоносные высоковольтные змеи. Он попытался найти глазами хоть одну молнию, но в сравнении с прожектором все прочие источники света казались жалкими.
Льюис между тем продолжал свое дело – бесстрашный, решительный, непокорный. Его, должно быть, вызвали по радио: он опустил груз, взял рацию, поднес к краю шлема, послушал и бросил устройство обратно в носилки. Его вызвали снова. Он опять взял рацию. Хью не нужно было слышать для того, чтобы точно знать, что говорил руководитель. Прежде всего помните о собственной безопасности. Их лагерь на вершине притягивал к себе молнии. Они хотели убраться оттуда. Спасательная операция завершилась.
Но Льюису удалось выторговать еще немного времени. Страхующие могли вытащить его лебедкой наверх, и он был бы бессилен этому помешать. Но носилки остались на месте. Льюис снова принялся сворачивать канат.
Хью решил было попытаться самому бросить веревку, прицепив к ней в качестве груза связку карабинов. Но, находясь возле самой стены, он не имел возможности раскрутить груз, а веревка была слишком тяжела, а ветер слишком силен.
Льюис снова промахнулся, теперь уже на целую милю. Прославленная Большая Обезьяна начала выбиваться из сил. Это было самое настоящее сумасшествие. Риск уже перешел все возможные пределы.
Волосы Хью промокли. Вода стекала на шею. Пальцы двигались с трудом. Зачем он сам себе дурит голову? Даже если им удастся поймать бросательный конец… они находятся на расстоянии высоты пятидесятиэтажного дома от вершины, в эпицентре бури. Нужно дать понять Льюису, чтобы он убирался, иначе он будет сражаться со стихией до Судного дня. Все должны разойтись по убежищам.
Хью проревел короткие слова:
– Луи! Уходи! Стоп! – Но ветер заткнул ему рот, и наружу вырвались не слова, а нечленораздельный вой.
Налетающие шквалы теперь уже затеняли прожектор. Яркий луч начал мигать. Глаз то появлялся во всех деталях, то погружался в полумрак. День – ночь – день – ночь.
Хью снова поднес ладонь ребром к горлу. Потом сделал характерный жест, как будто крутил диск телефона. Поднес к уху воображаемую трубку и указал наверх: звони туда, пускай вытаскивают.
Льюис помотал головой – нет. Он тщательно прицелился, опять промахнулся.
Резкий сладковатый запах озона между тем усиливался. Хью чувствовал покалывание во всем теле. По коже побежали мурашки. Он ощутил движение электрического тока в своих волосах, в позвоночнике. Боже! Он принялся поспешно выбрасывать все металлические вещи – запасные карабины, несколько пенни, случайно завалявшихся в кармане куртки.
Ему доводилось встречать людей, оставшихся в живых после удара молнии. Он видел страшные следы ожогов, слышал их невнятную речь. Только бы не стать вторым Джошуа, подумал он, с силой стиснув зубы.
Молния развернулась наверху, как огромный кусок бархата, окрасив край крыши сине-зеленым цветом.
Ни в одном из своих походов, ни в одних горах ему еще не случалось видеть в натуре огни святого Эльма. Он знал их лишь по известной главе «Моби Дика» и гравюрам, изображавшим альпинистов, стоящих на коленях перед пылающими крестами на вершинах гор. Не видел, а теперь довелось.
Электричество растекалось, словно огонь, медленно распространяющийся в парах рома. Широкая лента не спеша сомкнулась в кольцо, а затем поползла по камню вниз, уходя под крышу. Зрелище было удивительным. Светящееся пятно растекалось среди выступов и неровностей, никуда не торопясь, искало пути для своего расширения.
Хью поперхнулся дождевой водой, закашлялся и закрыл рот. Он не мог оторвать глаз от этого зрелища.
Из палатки появилась Кьюба. То ли действие транквилизатора постепенно проходило, то ли ее разбудил гром. Было видно, что силы вернулись к ней. Девушка стояла, непривязанная, на краю сотрясающейся платформы.
Огастин что-то пробормотал насчет того, что следует делать с ведьмами.
Призрачный огонь спускался все ниже по стене. Он дотянулся до одной из веревок устроенного Кьюбой якоря, и сразу вся паутина зажглась холодным синим светом. Девушка, как ребенок, протянула к нему руку.
Было поздно предупреждать ее. Колдунья оказалась околдована. Зачарована. Хью молча смотрел, страшась того, что могло последовать. Сейчас тело девушки вспыхнет. Или взорвется. Или ее швырнет в пропасть.
Холодный свет перескочил на ее ладонь, и она подняла руку, словно держала факел над бездной. Прометей в спортивном топе.
Возможно, этот огонь обжигал. Ее рот открылся в крике. Хью не мог ее услышать, потому что небо орало намного громче. Огастин не лгал. В ветре звучало множество голосов. Фурии. Или духи мертвецов. Она присоединила свой голос к ним.
Хью устремился к ней вверх по веревке. Они слишком далеко забрались для того, чтобы позволить себе потерять ее. Она сделалась их музой.
Синий огонь угас. Девушка без сил опустилась на край самодельной палатки. Еще минута, и она соскользнет в бездну.
Хью буквально взлетел наверх мимо стоявшего в остолбенении Огастина. Из-под жумаров брызгала вода.
Ее рука перевесилась через край. Платформа дергалась под ветром, каждый раз сдвигая упавшую женщину на несколько дюймов – каждый раз освобождая себя от нескольких фунтов ее веса. Вот над краем появилась ее голова с развевающимися по ветру волосами.
Он бросился на нее, придавил к платформе. Или его бросило. Удар грома, как ему показалось, пришелся прямо по спине. Больше всего это походило на то, что кости начали плавиться. Он скрючился от сотрясения.
Ветер стих. Он не прекратился. Просто Хью оглох. Вероятно, от шока. Но тут же открыл глаза, вспомнил, где находится, и посмотрел вперед.
Льюис находился на прежнем месте, неподалеку от гирлянды бьющихся на ветру молитвенных флажков.
Его все еще трясло от удара электротока. Далеко запрокинув голову, оскалив зубы, он изо всех своих огромных сил вцепился в металлические носилки. Даже сквозь одежду было видно, как вздулись мышцы. Этим отчаянным напряжением он заставил мир еще секунду пробыть в неподвижности.
А затем ночь втянула его в себя и скрыла из вида. Еще через минуту он вернулся, неспешно пролетев по широкой дуге.
Тот, кто только что был сильным человеком, превратился в безвольную марионетку. Все, кто мог тянуть сверху эту куклу за ниточки, разбежались. Его руки и ноги болтались. Спина выгнулась. Голова свесилась набок. Он крутился в воздухе, неуклюже растопырившись, как будто никогда не выказывал чудеса ловкости на скальной стене, не читал стихов, не встречал восход солнца.
– Льюис… – пробормотал Хью.
Такого просто не могло случиться. Этот парень умер. Благородный дурак. Его самый дорогой друг.
Кьюба пошевелилась. Хью так и лежал, согнувшись, придавив ее к полу. Она заговорила. Он уловил голос, хотя в ушах стоял могучий звон.
– Что? – спросил он, отодвинувшись от женщины.
– Не бросай меня, Хью.
– Что мы наделали! – Возможно, он заорал на нее. Ему было трудно сообразить, что он делает.
Она подняла руки и обняла его.
– Не плачь, – сказала она ему в самое ухо. – Теперь ты со мной.
28
Почти сразу же после смерти Льюиса рейнджеры выключили большой прожектор. Команда спасателей, несомненно, драпанула с вершины – тут не до помощи погибающим, как бы уцелеть самим. Эль-Кэп опять погрузился в ночь.
Хью, все еще плохо соображавший после перенесенного потрясения, вслед за Кьюбой залез в палатку. Оказалось, что женщина, может быть, в поисках съестного или же просто в помутнении рассудка от действия наркотика вывалила все содержимое его рюкзака на пол. Хаос, подумал Хью, всюду хаос.
Край стенки его импровизированной палатки болтался на ветру и громко хлопал, словно палили из ружья. Развязанные шнурки все больше распускались. Их укрытие готово было развалиться.
Раскат грома целиком заполнил глубокий каньон. Каменная громада задрожала. Нужно отгородиться от бури, сказал себе Хью. Навести порядок. Начать все сначала. Прежде чем вновь зашнуровать палатку, он высунулся наружу, держа свой налобный фонарик в руке.
– Залезайте сюда! – крикнул он Огастину. На платформе было тесновато и вдвоем, но и трое все же уместились бы. – Оставьте ее и залезайте.
Но Огастин уже сноровисто прикручивал себя веревками около Анди. Засунув ноги в мешок из-под снаряжения, натянув на голову капюшон парки, повернувшись ногами навстречу ветру, он готов был вновь отправиться в плавание по потустороннему миру под парусами из двух гамаков.
Хью решил больше не приставать к нему. Огастин принял решение. Раз его возлюбленная не может присоединиться к нему, значит, он присоединится к ней. Их свадьба могла свершиться еще до рассвета.
Всматриваясь в темноту, Хью искал взглядом своего старого друга. Его оставили висеть вместе с носилками. Его удалось отыскать на самом пределе досягаемости луча фонарика. Льюис находился там, облаченный в блестевшие от дождевой воды шлем, куртку и белый непромокаемый жилет.
– Христос… – прошептал Хью, пытаясь уместить случившееся в рассудке.
Рэйчел, конечно же, находилась на лугу, среди рейнджеров, управлявших прожектором, занимая там почетное место как жена героя-добровольца. Ей, вероятно, дали бинокль, чтобы она могла все видеть, и большую теплую куртку с эмблемой спасательной службы для защиты от дождя, и стакан горячего кофе из термоса. Они приняли ее как свою. И она не могла не видеть удара молнии.
Начать жизнь снова. Но она однажды уже сделала это: выкинула Льюиса из своего сердца, бросив его на столь дорогих ему стенах. По какой-то причине – может быть, разомлев у камина или вдохновившись непоколебимой преданностью Огастина, – она решила вернуться и подобрать мужа. После чего сразу швырнула его в пасть бури в память о женщине, которая потеряла себя. Миром правит любовь – вот каким правилом они руководствовались. Хью почувствовал комок, подступивший к горлу. После случившегося на нее всей тяжестью обрушится чувство вины. Ее изумительная красота быстро увянет. Насколько лучше было бы, если бы она умела жить, не оглядываясь назад.
Ветер вновь унес Льюиса из поля зрения. В луче фонаря замелькали снежинки. Последним, что Хью увидел снаружи, было яростное биение молитвенных флагов. Истерика на веревке. Он поспешил зашнуровать стенку палатки.
Кьюба опять изменилась. Она сидела у каменной стены, вцепившись в страховочную петлю. Жрица или обезумевшая фурия, державшая в ладони огонь святого Эльма, теперь была охвачена ужасом. Несколько мгновений она побыла королевой мертвых, после чего превратилась в насмерть перепуганную, измученную жертву несчастного случая, чудом оставшуюся в живых.
– Я больше не могу, – проговорила она.
– Мы справимся, – заверил ее Хью.
– Она знает, что мы здесь. Слушай.
– Это всего лишь гром.
Стоит поддаться такому настроению, и будешь воспринимать каждый шторм как действие, направленное против тебя лично. Но эта буря казалась Хью настроенной особенно решительно. Ветер обшаривал Глаз с таким старанием, что было слышно, как погромыхивают сдвигаемые с места камни, словно куски гальки, перекатываемые течением по дну реки. Свободный конец веревки, как пастушеский кнут, хлестал по скале и по их палатке, а когда не попадал никуда, щелкал в воздухе. Внешний край платформы подскакивал. Если бы не крюки, которые он заколотил, чтобы держать углы, их уже разбило бы.
– Не бросай меня. Она голодна. Как зверь. – Это вернулся призрак Анди. Хью не знал, каким образом его можно изгнать.
– Ты не одна, Кьюба. Я с тобой. Скоро все пройдет.
– Не пускай ее. Умоляю.
Она находилась на грани полной потери самообладания. «Вкатить галоперидол? – подумал Хью. – Или морфий? Неважно что, лишь бы утихомирить ее. Еще одну истерику нельзя было допустить ни в коем случае, а не то их хрупкое убежище разорвется в клочки. Но содержимое аптечки валяется разбросанное на полу, а шприцов вообще не видно».
Собирая (наполовину на ощупь) разбросанные вещи и складывая их в рюкзак, Хью обнаружил несколько оберток от пищевых концентратов и пустые водные бутылки. Проснувшись, Кьюба почувствовала сильный голод. Это она в данном случае оказалась зверем. Теперь от их запасов пищи остался лишь галлон воды и два белковых брикета. Действительно, скудный рацион, но при экономном расходовании его можно было бы растянуть на три, а то и на четыре дня.
Не хватало и еще некоторых вещей, хотя Хью был слишком ошеломлен для того, чтобы вспомнить все. Самое главное – исчезла его «библия». Он кинулся ее искать. Исчезло несколько десятилетий жизни, все его путешествия. На несколько мгновений эта потеря затмила даже утрату Льюиса; Хью отлично понимал, что это чистейший эгоизм. Но эта записная книжка являлась его сердцем не только в переносном, но и почти в буквальном смысле.
Футболка лежала сложенная в дальнем углу – последний предмет из его одежды, оставшийся сухим. А Кьюба промокла, дрожала, была вся покрыта гусиной кожей.
– Надень вот это.
Платформа звонко стукнулась о камень.
Кьюба как будто не услышала предложения. Она сидела скорчившись и испуганно глядела на Хью широко раскрытыми глазами.
Хью развернул на полу спальный мешок. Он не мог в полной мере заменить смирительную рубашка, но если бы женщину удалось уговорить забраться туда, можно было бы считать, что они наполовину в безопасности. Он похлопал по мешку.
– Кьюба, пошел снег. – Пока он произносил эту короткую фразу, характер бури вновь изменился. По стенке палатки, как картечь, загрохотал град. – Залезай туда. Согрейся.
Он прикоснулся к ее голому плечу и с удивлением обнаружил, что девушка, невзирая на то что ее трясло от холода, тверда как камень. Жилы на предплечьях были вздуты, как стальные тросы. Странная татуировка казалась вырезанной на кости.
– Если ты бросишь меня, я умру. Она убьет меня, как и всех остальных, – прохныкала Кьюба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33