Потом придвинул к Мишнеру конверт.
– Здесь мой ответ на вопросы Климента.
Мишнер не сразу взял письмо.
– Я весь день думал об этом, – сказал Тибор, – и, чтобы ничего не упустить, все записал.
Официантка поставила на стол два высоких запотевших бокала темного пива. Мишнер припал губами к бокалу, сделал жадный глоток горьковатого пенистого напитка. Катерина отпила тоже. Тибор пил уже вторую порцию, первый бокал, уже пустой, стоял на столике рядом с ним.
– Я долго не вспоминал о Фатиме, – тихо сказал Тибор.
Заговорила Катерина:
– Вы долго работали в Ватикане?
– Восемь лет, при Иоанне Двадцать третьем и Павле Шестом. Потом вернулся к миссионерской деятельности.
– Иоанн Двадцать третий при вас читал третье откровение? – осторожно спросил Мишнер, стараясь не показать, не выдать того, что он знает о содержимом письма Климента.
Тибор долго смотрел в окно.
– Да, я был там.
Мишнер знал, о чем просил Климент Тибора, поэтому продолжил:
– Отец, Папу что-то беспокоит. Объясните, что это?
– Я понимаю его тревогу.
Мишнер пытался скрыть свою заинтересованность:
– Вы о чем-то догадываетесь?
Старик покачал головой:
– Прошло сорок лет, а я сам не все понимаю.
Он говорил, глядя в сторону, как будто не был уверен в своих словах.
– Сестра Люсия была святой женщиной. Церковь дурно обошлась с ней.
– Почему? – спросила Катерина.
– Рим заточил ее в монастырь. Не забудьте, что в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году о третьем откровении знали только она и Иоанн Двадцать третий. Тогда Ватикан разрешил ей видеться только с ближайшими родственниками и запретил рассказывать о явлениях Девы кому бы то ни было.
– Но когда Иоанн Павел раскрыл секрет в двухтысячном году, она участвовала в церемонии, – возразил Мишнер.
– Когда в Фатиме торжественно оглашали текст откровения, она сидела рядом на трибуне.
– Тогда ей было уже за девяносто. Говорили, что она уже плохо слышит и видит. И не забудьте, что ей запретили говорить об откровениях. Она и тогда ничего не сказала. Ни слова.
Мишнер сделал еще глоток пива.
– А что плохого сделал Ватикан сестре Люсии? Разве не надо было защитить ее от всяких психов, которые стали бы лезть к ней с расспросами?
Тибор скрестил руки на груди.
– Я знал, что вы не поймете. Вы сами чиновник Курии.
Мишнера задело это замечание, он как раз не чувствовал себя чиновником.
– Мой наставник не сторонник Курии.
– Ватикан требует полного повиновения. Иначе ты получаешь письмо из Апостольского пенитенциария и тебя вызывают в Рим для отчета. Мы должны делать, что нам говорят. Сестра Люсия была предана церкви. Она исполняла все, что ей говорили. Поверьте, Риму было совершенно не нужно, чтобы она оказалась на виду у прессы. Иоанн велел ей молчать, поскольку у него не было выбора, и после него все остальные папы повторяли его запрет по этой же причине.
– Насколько я помню, и Павел Шестой, и Иоанн Павел Второй приезжали к ней. Иоанн Павел даже совещался с ней перед опубликованием третьего откровения. Я говорил с епископами и кардиналами, участвовавшими в обнародовании текста откровения. Она подтвердила подлинность записей.
– Каких записей? – спросил Тибор.
Странный вопрос.
– Вы хотите сказать, что церковь лжет о Фатиме? – прямо спросила Катерина.
Тибор снова взял бокал с пивом.
– Мы никогда этого не узнаем. Почтенных Иоанна Двадцать третьего и Иоанна Павла Второго уже нет с нами. Остался только я.
Мишнер решил сменить тему.
– Расскажите, что вы знаете. Что произошло, когда Иоанн Двадцать третий прочел откровение?
Старик откинулся на спинку шаткого стула, какое-то время обдумывал свой ответ. Наконец сказал:
– Ладно, я расскажу вам, как все было.
* * *
«„Вы знаете португальский?“ – спросил монсеньор Каповилла.
Тибор поднял глаза. Он уже десять месяцев прослужил в Ватикане, и никогда еще к нему не обращался никто из служащих на четвертом этаже Апостольского дворца, тем более личный секретарь Иоанна XXIII.
„Да, отец“.
„Святому Отцу нужна ваша помощь. Возьмите блокнот и ручку и следуйте за мной“.
Вслед за священником он прошел к лифту, они молча поднялись на четвертый этаж, после чего их провели в апартаменты Папы. Иоанн XXIII сидел за письменным столом. На нем лежал маленький деревянный футляр со сломанной восковой печатью. В руках у Папы было два исписанных листа бумаги.
„Вы можете прочесть это, отец Тибор?“ – спросил Иоанн.
Тибор взял бумагу и бегло просмотрел написанное, не вникая в значение текста, а лишь затем, чтобы убедиться, что содержание текста ему понятно.
„Да, Святой Отец“.
На круглом лице Папы появилась улыбка. Эта улыбка оказывала магическое воздействие на католиков во всем мире. Журналисты называли его Папа Джон – и он уже смирился с этим прозвищем. Долгое время, пока из-за тяжелого недуга Пий XII не мог встать с постели, папский дворец был погружен во тьму, поскольку его окна были занавешены темными шторами в знак траура. Но сейчас шторы были раздвинуты, в окна лился свет итальянского солнца, и любой, кто заходил на площадь Святого Петра, видел, что этот кардинал из Венеции намерен снова вдохнуть в папскую резиденцию жизнь.
„Сядьте, пожалуйста, вот сюда, к окну, и сделайте перевод на итальянский, – попросил Джон. – На двух отдельных страницах, как в оригинале“.
Тибор проработал без малого час, тщательно сверяя текст обоих переводов с подлинником. Текст был написан ясным женским почерком, язык изобиловал архаизмами, употреблявшимися в конце прошлого века. Языки меняются со временем, как люди и их культура, но он достаточно хорошо знал португальский, и задача не представляла для него особой сложности.
Пока он работал, Иоанн почти не обращал на него внимания и вполголоса разговаривал со своим секретарем. Закончив писать, Тибор передал Папе свой перевод. Пока тот читал первую страницу, он стоял чуть в стороне и внимательно следил за реакцией Папы. Реакции не последовало. Затем Иоанн прочел вторую страницу. На мгновение повисла тишина.
„Это не относится к моему правлению“, – тихо произнес Иоанн.
Учитывая, что именно было в бумагах, замечание прозвучало странно. Тибор промолчал. Иоанн сложил вдвое каждый перевод вместе с его оригиналом и разложил отдельно. Некоторое время он сидел молча, и Тибор не двигался с места.
Этот Папа, Иоанн XXIII, который сидел на престоле святого Петра всего девять месяцев, уже успел сильно изменить весь католический мир. Тибор и оказался в Риме, чтобы участвовать в происходящем. Верующие ждали перемен, Господь дал им надежду.
Иоанн сложил пухлые пальцы у лица и молча повернулся в кресле.
„Отец Тибор, дайте слово Папе и Господу, что вы сохраните в тайне то, что только что прочли“.
Тибор понимал всю важность этого обязательства.
„Даю слово, Святой Отец“.
Иоанн вперился в него взглядом воспаленных глаз, проникающих в самую душу. У Тибора по спине побежали мурашки. Он с трудом удержался, чтобы не сделать шаг назад.
Папа как будто прочел его мысли.
„Не волнуйтесь, – произнес Иоанн почти шепотом. – Я сделаю все возможное, чтобы исполнить волю Девы“».
* * *
– Больше я не разговаривал с Иоанном Двадцать третьим, – сказал Тибор.
На лбу у него выступила испарина.
– А другие папы не обращались к вам? – спросила Катерина.
Тибор покачал головой.
– До сих пор нет. Я дал Иоанну слово и сдержал его. Только три месяца назад все это началось.
– А что за письмо вы послали Папе?
– Разве вы не знаете?
– Только в общих чертах.
– Возможно, Климент не хочет, чтобы вы знали.
– Тогда он не прислал бы меня сюда.
Тибор кивнул в сторону Катерины:
– А он хочет, чтобы и она знала?
– Я хочу, – сказал Мишнер.
Тибор смерил его твердым взглядом:
– Боюсь, это невозможно. Об этом письме знают только Климент и я.
– Вы сказали, что Иоанн Двадцать третий больше не говорил с вами. А вы сами не пытались связаться с ним? – спросил Мишнер.
Тибор снова покачал головой:
– Буквально через несколько дней Иоанн созвал Второй Ватиканский собор. Я хорошо помню, как он объявил о нем. Я подумал, что это его ответ на откровения.
– Можете объяснить подробнее?
Старик помолчал.
– Думаю, нет.
Мишнер допил пиво и хотел заказать еще бокал, но передумал. Он огляделся, пытаясь определить, наблюдают ли за ним. Никто не обращал на него внимания.
– А потом, когда Иоанн Павел Второй опубликовал третье откровение?
Лицо Тибора напряглось.
– Что потом?
Его резкость и нежелание говорить начинали раздражать Мишнера.
– Теперь миру известны слова Девы.
– Церковь умеет приукрашивать правду.
– Вы хотите сказать, что Святой Отец обманывает верующих? – резковато спросил Мишнер.
Тибор ответил не сразу:
– Я ничего не хочу сказать. Святая Дева много раз сходила на землю. Можно было уже понять, что Она хочет поведать нам.
– Поведать нам? В последние месяцы я перекопал все, что связано с явлениями Девы Марии на протяжении двух тысяч лет. Между ними нет ничего общего.
– Значит, вы невнимательно читали, – сказал Тибор.
Он пытался оставаться невозмутимым.
– Я тоже несколько лет изучал эти явления. Каждый раз она передавала людям волю Господа. Она божественная посланница. Она несет мудрость и указывает путь, а мы, глупцы, не слушаем Ее. В наше время люди впервые совершили эту ошибку в Ля-Саллет.
Мишнер знал все подробности о явлении Девы Марии у горной деревушки Ля-Саллет во французских Альпах. В 1846 году двум пастушкам, мальчику Максиму и девочке Мелани, было видение. Событие напоминало явление в Фатиме – отдаленная сельская местность, свет, засиявший с небес, и образ женщины, говорящей с ними.
– Насколько я помню, – сказал Мишнер, – тогда детям были поведаны откровения, которые потом были записаны на бумаге и переданы Пию Девятому. Впоследствии дети опубликовали свои воспоминания. Затем их обвинили в приукрашивании событий. Разгорелся скандал, бросивший тень на всю историю.
– Вы считаете, что между Ля-Саллет и Фатимой есть связь? – спросила Катерина.
Тибор с трудом сдержал раздражение:
– Я ничего не считаю. У отца Мишнера есть доступ в архивы. Он смог обнаружить какую-то связь?
– Я изучал события в Ля-Саллет, – дружелюбно ответил Мишнер. – Прочитав те откровения, Пий Девятый ничего не сказал, но и обнародовать их не велел. И хотя те записи были зарегистрированы в числе прочих бумаг Пия Девятого, сейчас в архивах их нет.
– В тысяча девятьсот шестидесятом году я тоже пытался найти текст откровений из Ля-Саллет, но не смог. Правда, есть подсказки, по которым можно догадаться об их содержании.
Мишнер знал, о чем говорит Тибор.
– Я читал свидетельства людей, видевших, как Мелани записывает откровения. Если не ошибаюсь, она спрашивала, как пишутся слова «непогрешимо», «оскверненный» и «Антихрист».
Тибор кивнул:
– Даже сам Пий Девятый оставил подсказки. Прочитав записи Максима, он сказал: «Вот детская искренность и простота». Но когда прочел, что написала Мелани, закричал: «Меня не столько пугает открытое неповиновение, сколько безразличие. Церковь не случайно называют воинствующей, и перед тобой ее полководец!»
– У вас хорошая память, – заметил Тибор.
– Мелани разозлилась, узнав о реакции Папы. «Откровение должно было ему понравиться, – сказала она. – Папа ведь должен уметь с радостью переносить страдания».
Мишнер припомнил изданное тогда же церковное постановление, предписывающее всем верующим воздержаться от любого обсуждения событий в Ля-Саллет под страхом наказания.
– Отец Тибор, к явлению в Ля-Саллет никогда не было такого доверия, как в Фатиме.
– Потому что не сохранились подлинные записи детей, видевших Деву! – воскликнул Тибор. – Остались только пересказы. Об этом не говорили, поскольку это запретила церковь. Сразу после видения Максим сказал, что известия, сообщенные им Девой Марией, будут для одних радостными, а для других печальными. Спустя семьдесят лет в Фатиме Люсия повторила эти же слова.
«Для некоторых хорошая. Для других – плохая».
Священник допил пиво. Похоже, он любит выпить. И Максим, и Люсия были правы. Для кого-то хорошая, а для кого-то плохая. Пора уже прислушаться к словам Мадонны.
– О чем это вы? – спросил недоумевающий Мишнер.
– В Фатиме воля Всевышнего была изложена совершенно понятно. Я не читал откровения Ля-Саллет, но могу себе представить, что в них говорилось.
Мишнеру уже надоели недоговоренности, но он решил не перебивать старика.
– Я знаю, что говорилось во втором Фатимском откровении об обращении России и о том, что ждет мир, если этого не произойдет. Действительно, это достаточно прямое указание… И ни один Папа до Иоанна Павла Второго, – говорил Тибор, – не делал ничего с Россией. До тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года ни один епископ в мире даже не пытался совершить ее обращение. А посмотрите, что там творилось с тысяча девятьсот семнадцатого до тысяча девятьсот восемьдесят четвертого! Господствовал коммунизм. Гибли миллионы людей. Над страной просто надругались, ее разграбили нелюди. Как сказала Дева?
«Добродетель будет преследоваться, Святому Отцу придется много страдать, и целые народы будут уничтожены».
И все это потому, что папы предпочли действовать по-своему, а не исполнять волю небес.
Тибор потер лоб. Бокал его давно был пуст.
– Рим ни разу официально не признал явление Девы Марии. Самое большее, на что они идут, – это объявляют их достойными доверия. Церковь отказывается признать, что видевшие Деву могут сообщить нечто важное.
– По-моему, это благоразумно, – заметил Мишнер.
– С какой стати? Церковь признает, что людям явилась Дева, внушает всем верующим, что это подлинное сошествие, и тут же отметает все, о чем рассказывают видевшие Ее. Вы не видите здесь противоречия?
Мишнер не ответил.
– Подумайте, – настойчиво сказал Тибор, – с Первого Ватиканского собора в тысяча восемьсот семидесятом году суждения Папы о догматах веры считаются непогрешимыми. Что бы стало с этим постулатом, если бы оказалось, что слова простого деревенского ребенка важнее, чем суждение Папы?
Мишнер никогда не задумывался об этом.
– Авторитет церкви был бы подорван, – продолжал Тибор, – верующие стали бы искать других лидеров. Рим утратил бы свое значение. А такого допустить нельзя. Курия должна сохранить свое влияние во что бы то ни стало. И так было всегда.
– Но, отец Тибор, – сказала Катерина, – в Фатимских откровениях приводятся точные места и даты. Там говорится о России и называются имена пап. Предсказывается покушение на Папу. Может, церковь просто проявляет осмотрительность? Эти так называемые откровения настолько непохожи на Священное Писание, что вполне могут казаться подозрительными.
– Верно. Нам, людям, свойственно не замечать того, с чем мы не согласны. Но Всевышний мог решить, что людям нужны более конкретные указания. Те самые подробности, о которых вы говорите.
Тибор разнервничался и взволнованно сжимал в жилистых руках пустой пивной бокал. На минуту повисла напряженная тишина, затем старик, подавшись вперед, указал на лежащий на столе конверт.
– Скажите Святому Отцу, чтобы поступил, как велела Мадонна. Пусть не возражает и не игнорирует Ее слова, пусть просто сделает, как Она велела.
Голос Тибора звучал ровно и бесстрастно.
– Если он откажется, напомните ему, что и он, и я скоро предстанем перед Создателем, но вся вина ляжет на него.
Глава XX
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
22.00
Мишнер и Катерина вышли из метро в морозную ночь. Перед ними возвышался бывший дворец румынских королей, фасад которого со следами артиллерийских обстрелов заливал желтый свет натриевых фонарей. Над площадью Революции со всех сторон носился пронизывающий ветер, по мокрому булыжнику изредка плелись люди, закутанные в теплые шерстяные пальто. По прилегающим улицам проезжали машины. Морозный воздух вызывал у Мишнера привкус угля в горле.
Он смотрел на Катерину, пока та оглядывала площадь. Она не могла оторвать взгляд от балкона бывшего коммунистического административного здания грандиозной сталинской постройки.
– Здесь в тот день выступал Чаушеску.
Она указала на север, глаза ее блестели.
– А я стояла вон там. Это было незабываемо. Этот напыщенный осел стоял в свете прожекторов и расписывал, как его любит народ.
Сейчас силуэт здания лишь смутно угадывался в темноте, видимо, теперь, когда оно утратило былую значимость, его можно было не освещать.
– Телевидение транслировало его речь на всю страну. Он прямо пыжился от гордости, пока мы не начали скандировать «Тимишоара, Тимишоара».
Мишнер знал о событиях в Тимишоаре, городке на западе Румынии, где один священник отважился наконец открыто выступить против Чаушеску. Когда реформированная Православная церковь, полностью подконтрольная властям, лишила его сана, по всей стране начались волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Здесь мой ответ на вопросы Климента.
Мишнер не сразу взял письмо.
– Я весь день думал об этом, – сказал Тибор, – и, чтобы ничего не упустить, все записал.
Официантка поставила на стол два высоких запотевших бокала темного пива. Мишнер припал губами к бокалу, сделал жадный глоток горьковатого пенистого напитка. Катерина отпила тоже. Тибор пил уже вторую порцию, первый бокал, уже пустой, стоял на столике рядом с ним.
– Я долго не вспоминал о Фатиме, – тихо сказал Тибор.
Заговорила Катерина:
– Вы долго работали в Ватикане?
– Восемь лет, при Иоанне Двадцать третьем и Павле Шестом. Потом вернулся к миссионерской деятельности.
– Иоанн Двадцать третий при вас читал третье откровение? – осторожно спросил Мишнер, стараясь не показать, не выдать того, что он знает о содержимом письма Климента.
Тибор долго смотрел в окно.
– Да, я был там.
Мишнер знал, о чем просил Климент Тибора, поэтому продолжил:
– Отец, Папу что-то беспокоит. Объясните, что это?
– Я понимаю его тревогу.
Мишнер пытался скрыть свою заинтересованность:
– Вы о чем-то догадываетесь?
Старик покачал головой:
– Прошло сорок лет, а я сам не все понимаю.
Он говорил, глядя в сторону, как будто не был уверен в своих словах.
– Сестра Люсия была святой женщиной. Церковь дурно обошлась с ней.
– Почему? – спросила Катерина.
– Рим заточил ее в монастырь. Не забудьте, что в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году о третьем откровении знали только она и Иоанн Двадцать третий. Тогда Ватикан разрешил ей видеться только с ближайшими родственниками и запретил рассказывать о явлениях Девы кому бы то ни было.
– Но когда Иоанн Павел раскрыл секрет в двухтысячном году, она участвовала в церемонии, – возразил Мишнер.
– Когда в Фатиме торжественно оглашали текст откровения, она сидела рядом на трибуне.
– Тогда ей было уже за девяносто. Говорили, что она уже плохо слышит и видит. И не забудьте, что ей запретили говорить об откровениях. Она и тогда ничего не сказала. Ни слова.
Мишнер сделал еще глоток пива.
– А что плохого сделал Ватикан сестре Люсии? Разве не надо было защитить ее от всяких психов, которые стали бы лезть к ней с расспросами?
Тибор скрестил руки на груди.
– Я знал, что вы не поймете. Вы сами чиновник Курии.
Мишнера задело это замечание, он как раз не чувствовал себя чиновником.
– Мой наставник не сторонник Курии.
– Ватикан требует полного повиновения. Иначе ты получаешь письмо из Апостольского пенитенциария и тебя вызывают в Рим для отчета. Мы должны делать, что нам говорят. Сестра Люсия была предана церкви. Она исполняла все, что ей говорили. Поверьте, Риму было совершенно не нужно, чтобы она оказалась на виду у прессы. Иоанн велел ей молчать, поскольку у него не было выбора, и после него все остальные папы повторяли его запрет по этой же причине.
– Насколько я помню, и Павел Шестой, и Иоанн Павел Второй приезжали к ней. Иоанн Павел даже совещался с ней перед опубликованием третьего откровения. Я говорил с епископами и кардиналами, участвовавшими в обнародовании текста откровения. Она подтвердила подлинность записей.
– Каких записей? – спросил Тибор.
Странный вопрос.
– Вы хотите сказать, что церковь лжет о Фатиме? – прямо спросила Катерина.
Тибор снова взял бокал с пивом.
– Мы никогда этого не узнаем. Почтенных Иоанна Двадцать третьего и Иоанна Павла Второго уже нет с нами. Остался только я.
Мишнер решил сменить тему.
– Расскажите, что вы знаете. Что произошло, когда Иоанн Двадцать третий прочел откровение?
Старик откинулся на спинку шаткого стула, какое-то время обдумывал свой ответ. Наконец сказал:
– Ладно, я расскажу вам, как все было.
* * *
«„Вы знаете португальский?“ – спросил монсеньор Каповилла.
Тибор поднял глаза. Он уже десять месяцев прослужил в Ватикане, и никогда еще к нему не обращался никто из служащих на четвертом этаже Апостольского дворца, тем более личный секретарь Иоанна XXIII.
„Да, отец“.
„Святому Отцу нужна ваша помощь. Возьмите блокнот и ручку и следуйте за мной“.
Вслед за священником он прошел к лифту, они молча поднялись на четвертый этаж, после чего их провели в апартаменты Папы. Иоанн XXIII сидел за письменным столом. На нем лежал маленький деревянный футляр со сломанной восковой печатью. В руках у Папы было два исписанных листа бумаги.
„Вы можете прочесть это, отец Тибор?“ – спросил Иоанн.
Тибор взял бумагу и бегло просмотрел написанное, не вникая в значение текста, а лишь затем, чтобы убедиться, что содержание текста ему понятно.
„Да, Святой Отец“.
На круглом лице Папы появилась улыбка. Эта улыбка оказывала магическое воздействие на католиков во всем мире. Журналисты называли его Папа Джон – и он уже смирился с этим прозвищем. Долгое время, пока из-за тяжелого недуга Пий XII не мог встать с постели, папский дворец был погружен во тьму, поскольку его окна были занавешены темными шторами в знак траура. Но сейчас шторы были раздвинуты, в окна лился свет итальянского солнца, и любой, кто заходил на площадь Святого Петра, видел, что этот кардинал из Венеции намерен снова вдохнуть в папскую резиденцию жизнь.
„Сядьте, пожалуйста, вот сюда, к окну, и сделайте перевод на итальянский, – попросил Джон. – На двух отдельных страницах, как в оригинале“.
Тибор проработал без малого час, тщательно сверяя текст обоих переводов с подлинником. Текст был написан ясным женским почерком, язык изобиловал архаизмами, употреблявшимися в конце прошлого века. Языки меняются со временем, как люди и их культура, но он достаточно хорошо знал португальский, и задача не представляла для него особой сложности.
Пока он работал, Иоанн почти не обращал на него внимания и вполголоса разговаривал со своим секретарем. Закончив писать, Тибор передал Папе свой перевод. Пока тот читал первую страницу, он стоял чуть в стороне и внимательно следил за реакцией Папы. Реакции не последовало. Затем Иоанн прочел вторую страницу. На мгновение повисла тишина.
„Это не относится к моему правлению“, – тихо произнес Иоанн.
Учитывая, что именно было в бумагах, замечание прозвучало странно. Тибор промолчал. Иоанн сложил вдвое каждый перевод вместе с его оригиналом и разложил отдельно. Некоторое время он сидел молча, и Тибор не двигался с места.
Этот Папа, Иоанн XXIII, который сидел на престоле святого Петра всего девять месяцев, уже успел сильно изменить весь католический мир. Тибор и оказался в Риме, чтобы участвовать в происходящем. Верующие ждали перемен, Господь дал им надежду.
Иоанн сложил пухлые пальцы у лица и молча повернулся в кресле.
„Отец Тибор, дайте слово Папе и Господу, что вы сохраните в тайне то, что только что прочли“.
Тибор понимал всю важность этого обязательства.
„Даю слово, Святой Отец“.
Иоанн вперился в него взглядом воспаленных глаз, проникающих в самую душу. У Тибора по спине побежали мурашки. Он с трудом удержался, чтобы не сделать шаг назад.
Папа как будто прочел его мысли.
„Не волнуйтесь, – произнес Иоанн почти шепотом. – Я сделаю все возможное, чтобы исполнить волю Девы“».
* * *
– Больше я не разговаривал с Иоанном Двадцать третьим, – сказал Тибор.
На лбу у него выступила испарина.
– А другие папы не обращались к вам? – спросила Катерина.
Тибор покачал головой.
– До сих пор нет. Я дал Иоанну слово и сдержал его. Только три месяца назад все это началось.
– А что за письмо вы послали Папе?
– Разве вы не знаете?
– Только в общих чертах.
– Возможно, Климент не хочет, чтобы вы знали.
– Тогда он не прислал бы меня сюда.
Тибор кивнул в сторону Катерины:
– А он хочет, чтобы и она знала?
– Я хочу, – сказал Мишнер.
Тибор смерил его твердым взглядом:
– Боюсь, это невозможно. Об этом письме знают только Климент и я.
– Вы сказали, что Иоанн Двадцать третий больше не говорил с вами. А вы сами не пытались связаться с ним? – спросил Мишнер.
Тибор снова покачал головой:
– Буквально через несколько дней Иоанн созвал Второй Ватиканский собор. Я хорошо помню, как он объявил о нем. Я подумал, что это его ответ на откровения.
– Можете объяснить подробнее?
Старик помолчал.
– Думаю, нет.
Мишнер допил пиво и хотел заказать еще бокал, но передумал. Он огляделся, пытаясь определить, наблюдают ли за ним. Никто не обращал на него внимания.
– А потом, когда Иоанн Павел Второй опубликовал третье откровение?
Лицо Тибора напряглось.
– Что потом?
Его резкость и нежелание говорить начинали раздражать Мишнера.
– Теперь миру известны слова Девы.
– Церковь умеет приукрашивать правду.
– Вы хотите сказать, что Святой Отец обманывает верующих? – резковато спросил Мишнер.
Тибор ответил не сразу:
– Я ничего не хочу сказать. Святая Дева много раз сходила на землю. Можно было уже понять, что Она хочет поведать нам.
– Поведать нам? В последние месяцы я перекопал все, что связано с явлениями Девы Марии на протяжении двух тысяч лет. Между ними нет ничего общего.
– Значит, вы невнимательно читали, – сказал Тибор.
Он пытался оставаться невозмутимым.
– Я тоже несколько лет изучал эти явления. Каждый раз она передавала людям волю Господа. Она божественная посланница. Она несет мудрость и указывает путь, а мы, глупцы, не слушаем Ее. В наше время люди впервые совершили эту ошибку в Ля-Саллет.
Мишнер знал все подробности о явлении Девы Марии у горной деревушки Ля-Саллет во французских Альпах. В 1846 году двум пастушкам, мальчику Максиму и девочке Мелани, было видение. Событие напоминало явление в Фатиме – отдаленная сельская местность, свет, засиявший с небес, и образ женщины, говорящей с ними.
– Насколько я помню, – сказал Мишнер, – тогда детям были поведаны откровения, которые потом были записаны на бумаге и переданы Пию Девятому. Впоследствии дети опубликовали свои воспоминания. Затем их обвинили в приукрашивании событий. Разгорелся скандал, бросивший тень на всю историю.
– Вы считаете, что между Ля-Саллет и Фатимой есть связь? – спросила Катерина.
Тибор с трудом сдержал раздражение:
– Я ничего не считаю. У отца Мишнера есть доступ в архивы. Он смог обнаружить какую-то связь?
– Я изучал события в Ля-Саллет, – дружелюбно ответил Мишнер. – Прочитав те откровения, Пий Девятый ничего не сказал, но и обнародовать их не велел. И хотя те записи были зарегистрированы в числе прочих бумаг Пия Девятого, сейчас в архивах их нет.
– В тысяча девятьсот шестидесятом году я тоже пытался найти текст откровений из Ля-Саллет, но не смог. Правда, есть подсказки, по которым можно догадаться об их содержании.
Мишнер знал, о чем говорит Тибор.
– Я читал свидетельства людей, видевших, как Мелани записывает откровения. Если не ошибаюсь, она спрашивала, как пишутся слова «непогрешимо», «оскверненный» и «Антихрист».
Тибор кивнул:
– Даже сам Пий Девятый оставил подсказки. Прочитав записи Максима, он сказал: «Вот детская искренность и простота». Но когда прочел, что написала Мелани, закричал: «Меня не столько пугает открытое неповиновение, сколько безразличие. Церковь не случайно называют воинствующей, и перед тобой ее полководец!»
– У вас хорошая память, – заметил Тибор.
– Мелани разозлилась, узнав о реакции Папы. «Откровение должно было ему понравиться, – сказала она. – Папа ведь должен уметь с радостью переносить страдания».
Мишнер припомнил изданное тогда же церковное постановление, предписывающее всем верующим воздержаться от любого обсуждения событий в Ля-Саллет под страхом наказания.
– Отец Тибор, к явлению в Ля-Саллет никогда не было такого доверия, как в Фатиме.
– Потому что не сохранились подлинные записи детей, видевших Деву! – воскликнул Тибор. – Остались только пересказы. Об этом не говорили, поскольку это запретила церковь. Сразу после видения Максим сказал, что известия, сообщенные им Девой Марией, будут для одних радостными, а для других печальными. Спустя семьдесят лет в Фатиме Люсия повторила эти же слова.
«Для некоторых хорошая. Для других – плохая».
Священник допил пиво. Похоже, он любит выпить. И Максим, и Люсия были правы. Для кого-то хорошая, а для кого-то плохая. Пора уже прислушаться к словам Мадонны.
– О чем это вы? – спросил недоумевающий Мишнер.
– В Фатиме воля Всевышнего была изложена совершенно понятно. Я не читал откровения Ля-Саллет, но могу себе представить, что в них говорилось.
Мишнеру уже надоели недоговоренности, но он решил не перебивать старика.
– Я знаю, что говорилось во втором Фатимском откровении об обращении России и о том, что ждет мир, если этого не произойдет. Действительно, это достаточно прямое указание… И ни один Папа до Иоанна Павла Второго, – говорил Тибор, – не делал ничего с Россией. До тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года ни один епископ в мире даже не пытался совершить ее обращение. А посмотрите, что там творилось с тысяча девятьсот семнадцатого до тысяча девятьсот восемьдесят четвертого! Господствовал коммунизм. Гибли миллионы людей. Над страной просто надругались, ее разграбили нелюди. Как сказала Дева?
«Добродетель будет преследоваться, Святому Отцу придется много страдать, и целые народы будут уничтожены».
И все это потому, что папы предпочли действовать по-своему, а не исполнять волю небес.
Тибор потер лоб. Бокал его давно был пуст.
– Рим ни разу официально не признал явление Девы Марии. Самое большее, на что они идут, – это объявляют их достойными доверия. Церковь отказывается признать, что видевшие Деву могут сообщить нечто важное.
– По-моему, это благоразумно, – заметил Мишнер.
– С какой стати? Церковь признает, что людям явилась Дева, внушает всем верующим, что это подлинное сошествие, и тут же отметает все, о чем рассказывают видевшие Ее. Вы не видите здесь противоречия?
Мишнер не ответил.
– Подумайте, – настойчиво сказал Тибор, – с Первого Ватиканского собора в тысяча восемьсот семидесятом году суждения Папы о догматах веры считаются непогрешимыми. Что бы стало с этим постулатом, если бы оказалось, что слова простого деревенского ребенка важнее, чем суждение Папы?
Мишнер никогда не задумывался об этом.
– Авторитет церкви был бы подорван, – продолжал Тибор, – верующие стали бы искать других лидеров. Рим утратил бы свое значение. А такого допустить нельзя. Курия должна сохранить свое влияние во что бы то ни стало. И так было всегда.
– Но, отец Тибор, – сказала Катерина, – в Фатимских откровениях приводятся точные места и даты. Там говорится о России и называются имена пап. Предсказывается покушение на Папу. Может, церковь просто проявляет осмотрительность? Эти так называемые откровения настолько непохожи на Священное Писание, что вполне могут казаться подозрительными.
– Верно. Нам, людям, свойственно не замечать того, с чем мы не согласны. Но Всевышний мог решить, что людям нужны более конкретные указания. Те самые подробности, о которых вы говорите.
Тибор разнервничался и взволнованно сжимал в жилистых руках пустой пивной бокал. На минуту повисла напряженная тишина, затем старик, подавшись вперед, указал на лежащий на столе конверт.
– Скажите Святому Отцу, чтобы поступил, как велела Мадонна. Пусть не возражает и не игнорирует Ее слова, пусть просто сделает, как Она велела.
Голос Тибора звучал ровно и бесстрастно.
– Если он откажется, напомните ему, что и он, и я скоро предстанем перед Создателем, но вся вина ляжет на него.
Глава XX
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
22.00
Мишнер и Катерина вышли из метро в морозную ночь. Перед ними возвышался бывший дворец румынских королей, фасад которого со следами артиллерийских обстрелов заливал желтый свет натриевых фонарей. Над площадью Революции со всех сторон носился пронизывающий ветер, по мокрому булыжнику изредка плелись люди, закутанные в теплые шерстяные пальто. По прилегающим улицам проезжали машины. Морозный воздух вызывал у Мишнера привкус угля в горле.
Он смотрел на Катерину, пока та оглядывала площадь. Она не могла оторвать взгляд от балкона бывшего коммунистического административного здания грандиозной сталинской постройки.
– Здесь в тот день выступал Чаушеску.
Она указала на север, глаза ее блестели.
– А я стояла вон там. Это было незабываемо. Этот напыщенный осел стоял в свете прожекторов и расписывал, как его любит народ.
Сейчас силуэт здания лишь смутно угадывался в темноте, видимо, теперь, когда оно утратило былую значимость, его можно было не освещать.
– Телевидение транслировало его речь на всю страну. Он прямо пыжился от гордости, пока мы не начали скандировать «Тимишоара, Тимишоара».
Мишнер знал о событиях в Тимишоаре, городке на западе Румынии, где один священник отважился наконец открыто выступить против Чаушеску. Когда реформированная Православная церковь, полностью подконтрольная властям, лишила его сана, по всей стране начались волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39