Узрел, что они двое - одно целое. Что она - его. Навеки.
- Я люблю тебя, ты же знаешь, - произнесла Мими. - Ты сводишь меня с ума, но, видит бог, Джек, я тебя люблю.
Джек склонил голову и уткнулся лицом в волосы Мими. От них пахло жимолостью и жасмином, и он глубоко вдохнул этот запах.
- Я тоже тебя люблю, - отозвался он.
- О господи! - ахнула Тринити.
Мими и Джек медленно разомкнули объятия и посмотрели на мать, стоящую в дверном проеме.
- Мими, тебе всего шестнадцать! И это платье не для шестнадцатилетней девушки! - возмутилась Тринити.
Голос ее дрожал.
- «Мама», ты, часом, не забыла, что я на столетия старше тебя? - фыркнула Мими.
Она вступила в возраст воспоминаний, память возвращалась к ней, и она больше не желала разыгрывать из себя Красную кровь с их типичными семейными отношениями между поколениями.
- Чарльз! - позвала Тринити. - Призови своих детей к порядку!
- Мими, ты выглядишь великолепно, - произнес Чарльз, поцеловав дочь в лоб. - Пойдемте.
Тринити нахмурилась.
- Пойдем, дорогая, время танцевать, - успокаивающе произнес Чарльз.
Он взял жену под руку и вывел из комнаты.
- Пойдем? - спросил Джек, протягивая руку.
- Пойдем, - улыбнулась Мими.
И двойняшки Форс рука об руку отправились на празднество года.
ГЛАВА 12
В нескольких кварталах от них, в другом пентхаусе, в трехэтажном жилище Ллевеллинов, прозванном «Пентхаус des Reves» («Пентхаус грез») за его устрашающую, почти сюрреалистическую экстравагантность, Форсайт Ллевеллин стоял перед потайным сейфом, спрятанным за шкафом для обуви. Он быстро повернул ручку сейфа два раза влево, потом три раза вправо - каждый поворот сопровождался щелчками - и отступил назад, когда стальная дверь толщиной в пять дюймов отворилась.
- Па-а-а, ну скоро? - воззвала стоявшая за ним Блисс. - Мы с Джейми встречаемся в вестибюле в восемь.
Девушка держала на руках Мисс Элли, ее чи-хуа-хуа. Мисс Элли была собакой-фамильяром Блисс, названной в честь ее любимого персонажа - из «Далласа», конечно же.
Мими, как и обещала, помогла Блисс добыть в кавалеры Джейми Кипа. Но это был сугубо дружеский союз. Джейми ни капли не интересовался Блисс, равно как и она им. На самом деле именно Джейми предложил встретиться в вестибюле «Сент-Региса», поскольку они оба должны были прибыть вместе с семьями. Блисс подозревала, что Джейми согласился быть ее кавалером ради того чтобы избавиться от Мими. Та умела быть исключительно напористой, когда ей того хотелось.
Блисс скрестила руки на груди и оглядела огромную гардеробную мачехи. Во время ритуальной экскурсии по пентхаусу эта гардеробная неизменно производила огромное впечатление на гостей. Этот, с позволения сказать, «шкаф» занимал площадь в две тысячи квадратных футов. В нем имелась купальня, сделанная на древнеримский манер, облицованная белым итальянским известняком и оборудованная со всех сторон вращающимися душевыми головками, так что можно было купаться в центре фонтана. Здесь был бесконечный коридор, полный зеркал, что маскировали череду шкафов; в шкафах этих размещались пять тысяч наименований одежды работы известных дизайнеров. Личный ассистент Боби Энн вел их реестр. К сожалению, большая их часть, по мнению Блисс, была вульгарной и безвкусной. Еще не появилось на свет такое пончо леопардовой расцветки с отделкой «марабу», которое не понравилось бы Боби Энн.
Сейчас Боби Энн была поглощена собственным туалетом, и Блисс слышен был несущийся из комнаты для одевания скрипучий смех мачехи, переговаривающейся с двумя своими стилистами.
Блисс взглянула на себя в череду зеркал. Она все-таки решила надеть то диоровское платье. Отец с мачехой прямо ахнули, увидев ее.
- Дорогая, какая же ты красавица! - прошептала Боби Энн и заключила падчерицу в объятия; руки ее сделались жилистыми от избытка занятий пилатесом.
Это было все равно что обниматься со скелетом.
Боби Энн всегда превозносила красоту Блисс до небес и поносила простенькую внешность своей родной дочери. Джордан, которой исполнилось всего одиннадцать и которая была еще слишком мала, чтобы ехать на бал, подсматривала за одевающейся сестрой и потом вынесла свое суждение, заявив, что у той вид как у потаскухи.
Блисс запустила в отступающую сестру подушкой.
После того как она показала родителям платье, отец отозвал ее в сторонку и повел к сейфу. Он вытащил несколько обитых замшей ящиков, сделанных на заказ по требованиям Боби Энн. Блисс видела сверкание многочисленных бриллиантовых тиар, ожерелий, колец и браслетов, принадлежавших ее мачехе. Это было все равно, что очутиться у прилавка магазина Гарри Уинстона. На самом деле ходил слух, будто, когда техасцы переехали на Манхэттен, жена сенатора очистила хранилища всех основных торговцев бриллиантами, чтобы отпраздновать свое вхождение в высший свет Нью-Йорка.
Из нижнего ящика Форсайт достал длинную черную шкатулку, обтянутую бархатом.
- Это принадлежит твоей матери, - сказал сенатор, продемонстрировав дочери массивный изумруд с огранкой «принцесса», вставленный в платиновое ожерелье. Изумруд был размером с кулак. - В смысле, твоей настоящей матери, не Боби Энн.
Блисс онемела.
- Я хочу, чтобы ты надела его на бал. Это важный момент для нас, для всей нашей семьи. Надев эту драгоценность, ты почтишь память матери, - сказал Форсайт, застегнув ожерелье на шее дочери.
Блисс мало знала о матери - только то, что она по неизвестным причинам рано ушла из этого цикла. Отец никогда не говорил о ней, и Блисс уже в раннем детстве понимала, что ее мать - болезненная тема. Она мало что могла вспомнить, а несколько сохранившихся фотографий были такими выцветшими, что черты матери сделались почти неразличимы. Когда Блисс спросила о ней, отец ответил лишь, что ей следует «направить воспоминания в должное русло» и что она снова встретится с матерью, если время дозволит.
Собачка на руках у Блисс внезапно принялась лаять и рычать на камень как бешеная.
- Мисс Элли! Прекрати!
- Тихо! - приказал Форсайт, и собачка, соскочив с рук Блисс, молнией вылетела за дверь.
- Па, ты ее напугал.
Блисс взглянула на изумруд, улегшийся в ложбинке у нее на груди. Он был тяжелым. Девушка не могла понять, нравится он ей или нет. Такой огромный! Неужели мать действительно носила его?
- Этот камень называется «Роза Люцифера» или «Проклятие Люцифера», - улыбнувшись, объяснил сенатор. - Ты слыхала эту историю?
Блисс покачала головой.
- Говорят, будто, когда Люцифер упал с небес, изумруд выпал из его короны. Назывался этот изумруд «Роза Люцифера», утренняя звезда. В некоторых историях его даже именуют Святым Граалем.
Блисс молча выслушала это, не зная, что и думать. Ее мать владела драгоценностью, связанной с Серебряной кровью?
- Конечно, - добавил Форсайт, покачав головой, - это всего лишь вымысел.
Тут в комнату вошла Боби Энн в безобразном платье от Версаче; больше всего это походило на то, будто ее просто выкрасили металлической виниловой краской.
- Как я выгляжу? - медовым голосом спросила она у супруга.
Блисс с отцом переглянулись.
- Очень мило, дорогая, - с застывшей улыбкой произнес Форсайт. - Ну что, идем? Машина ждет.
Перед гостиницей выстроилась фаланга фотографов и толпа любопытствующих зевак, но их удерживали на расстоянии ограждение и множество полицейских. Как только ко входу подкатывал очередной лимузин, тут же начиналось лихорадочное мигание вспышек.
- А вот и мы! - радостно воскликнула Боби Энн, выйдя из автомобиля и опершись на руку мужа.
Но папарацци интересовала только Блисс.
- Блисс! Сюда! Блисс! Взгляните на меня! Блисс, пожалуйста!
- Что это на вас такое?
- Кто шил это платье?
У некоторых фотографов и репортеров хватило вежливости поинтересоваться у сенатора и его супруги, что они думают насчет бала, но было очевидно, что главным объектом их внимания является Блисс.
От края тротуара до входа в гостиницу было всего десять ступеней, но Блисс понадобилось добрых полчаса, чтобы преодолеть их.
- Сумасшедший дом какой-то, - с довольным видом заметила она, когда, наконец-то добравшись до розово-золотого вестибюля, обнаружила кавалера, с нетерпением ожидавшего ее у главной регистрационной стойки.
Бальный зал «Сент-Региса» превратился в мерцающую зимнюю страну чудес: хрустальные люстры висели на струнах, унизанных горным хрусталем, и повсюду красовались великолепные розы «Американская красавица», от шестифутовых ваз, таких тяжелых, что столы пришлось дополнительно укреплять, и до гирлянд над каждым входом. Из главной гостиной в сам бальный зал вела белоснежная ковровая дорожка.
- Сенатор и миссис Форсайт Ллевеллин, - объявил герольд, когда политик с женой появились на верхней площадке лестницы.
Их тут же осветил луч прожектора, и барабанщик выбил напряженную дробь.
- Мистер Джеймс Эндрюс Кир. Мисс Блисс Ллевеллин.
И их четверка медленно вступила в бальный зал.
Два оркестра по пятьдесят музыкантов в каждом, расположенные в противоположных концах бального зала, играли медленные вальсы, пока представители Голубой крови демонстрировали пышные наряды: мужчины, эффектные и обходительные в своих фраках, женщины, сверхъестественно стройные и невероятно элегантные в роскошных бальных платьях. Это было волшебное зрелище. На этот раз Комитет и вправду превзошел сам себя. Бальный зал был залит ослепительным белым сиянием: старинные хрустальные люстры искрились, а мозаичные полы блестели.
Джейми провел Блисс к ее столу, отсалютовал ей и тут же исчез до конца бала. Ну и ладно. Блисс обнаружила Мими, стоящую вместе с родителями в первом ряду встречающих.
- Ого! - воскликнула Мими, тут же заметившая ожерелье подруги. - Вот это камень!
- Это моей матери, - объяснила Блисс.
Она пересказала Мими легенду про «Проклятие Люцифера».
Мими потрогала изумруд, погладила его ледяные грани. Стоило ей коснуться камня, как ее тут же перенесло к последней битве: мгновения черного дня, далекое пение труб, Михаил с пылающим мечом, изгнание - и холод. Холод... пробуждение бессмертных на земле и смертельная жажда, вынуждающая питаться.
Мими охнула. Глаза ее остекленели; она все еще продолжала сжимать камень в руке. А потом выронила, словно он обжег ее.
Блисс испугалась. Она поняла, что с Мими, когда та коснулась камня, что-то произошло, некая вспышка озарения, укол памяти. Но когда камень трогала сама Блисс, с ней не происходило ничего. Это был просто драгоценный камень, и ничего более. «Проклятие Люцифера». Блисс пробрала дрожь.
- Это просто какое-то «Сердце океана», - прерывающимся голосом произнесла Мими. - Обещай мне, что не швырнешь его с палубы «Титаника».
Блисс попыталась засмеяться. Но камень величиной в пятьдесят пять карат тяжело лежал у нее на груди.
«Роза Люцифера». «Проклятие Люцифера». Князь Серебряной крови. Его самое драгоценное имущество висело у нее на шее, словно удавка. Блисс содрогнулась. В глубине души ей захотелось сорвать ожерелье и зашвырнуть как можно дальше, насколько хватит сил.
ГЛАВА 13
Некогда особняк ван Аленов на углу Сто первой улицы и Риверсайда был одним из самых больших и великолепных домов во всем Нью-Йорке. Бесчисленные поколения семьи принимали здесь президентов, губернаторов штатов, иностранных сановников, нобелевских лауреатов, а в придачу - королей и королев Голливуда и калифов на час, представителей богемы, художников, писателей и прочих творческих личностей. Ныне же дом являл собою лишь тень былого величия: у карнизов выщербились края, половину дома изрисовали граффити, крыша протекала, а по стенам змеились трещины, поскольку семейство уже много лет не могло поддерживать здание в должном состоянии.
Шайлер затащила дорожную сумку на крыльцо и позвонила в дверь.
Хэтти, бабушкина верная горничная, впустила ее в дом.
В гостиной было так же темно, как и при отъезде Шайлер; мебель стояла в чехлах. Много лет Шайлер с Корделией пользовались лишь четвертью комнат большого дома - кухней, столовой и двумя спальнями. Все прочие были заперты. Шайлер приписывала это обстоятельство бедности Корделии. Ее бабушка держала почти всю мебель в доме под чехлами; окна были завешаны шторами, и целые крылья дома закрыты для входа.
В результате дом смахивал на старый, затхлый музей, заполненный древними экспонатами и дорогими произведениями искусства, запрятанными под замок.
Шайлер прошла в свою комнату. Бьюти встретила ее громким радостным лаем, и лишь тут девушка почувствовала, что она и вправду дома.
Теперь перед ней стояла единственная проблема: что надеть? В приглашении было указано: мужчинам быть во фраках, женщинам - в вечерних туалетах. Шайлер смутно припоминала, что Корделия готовилась к ежегодному балу Четырех сотен и примеряла несколько бальных платьев от Оскара де ла Рента с длинными, выше локтя, перчатками. Может, ей удастся отыскать что-нибудь подходящее в шкафу у Корделии?
Шайлер прошла в бабушкину спальню. Она не заходила туда с того рокового вечера, когда на Корделию напали. Ей страшно было находиться в этой комнате и вспоминать, как она обнаружила бабушку в луже крови. Утешало лишь сознание того, что Корделия сумела пережить нападение и что удалось доставить достаточно крови Корделии в медицинский центр. Теперь она будет отдыхать до следующего цикла. Когда-нибудь Корделия вернется. Она не умерла. Серебряная кровь не сумела забрать ее.
- Вы что-то ищете, мисс Шайлер? - спросила Хэтти, заглянув в комнату и обнаружив, что Шайлер стоит, подбоченившись, перед бабушкиным одежным шкафом.
- Мне нужно платье, Хэтти. Для сегодняшнего бала.
- У миссис Корделии было много платьев.
- Ну да.
Девушка задумчиво передвинула несколько вешалок, оценивающе разглядывая висящие на них платья. Они были очень старомодными, с огромными рукавами буф или с длинными басками. Некоторые вообще относились к временам президентства Рейгана и были сшиты по моде восьмидесятых - широкие плечи с подплечниками, соперничающие с нарядами, которые Нолан Миллер шил для «Династии».
- Но, боюсь, они не подходят.
- Еще есть платья мисс Аллегры, - сообщила Хэтти.
- Чьи - мамины? Платья моей матери по-прежнему здесь?
- Да, в ее комнате, на третьем этаже.
Ее мать выросла в этом же доме, и Шайлер не в первый раз пожалела, что Аллегры нет рядом, чтобы помочь ей справиться с нынешними проблемами. Хэтти провела девушку наверх, на следующий этаж, и по коридору до задней угловой комнаты.
Сердце Шайлер взволнованно забилось.
- Очень жаль мисс Аллегру, - произнесла Хэтти, отворив дверь. - В комнате все оставлено так, как было, когда ей исполнилось восемнадцать. До того, как она сбежала из дома и вышла замуж за вашего отца.
В комнате было безукоризненно чисто. К удивлению Шайлер не видно было ни паутины в углах, ни слоя пыли на вещах. Она думала, что увидит гробницу, мавзолей, а вместо этого очутилась в светлой, жизнерадостной комнате со свежими итальянскими простынями на кровати и легкими белыми занавесками на окнах.
- Миссис Корделия всегда требовала, чтобы мы поддерживали здесь порядок. На тот случай, если ваша мать придет в себя.
Шайлер подошла к большому гардеробу и отворила одну из дверок.
Девушка вытащила наугад вешалку. На ней обнаружилась рубашка. Валентино, фасон примерно 1989 года.
- А у нее точно были бальные платья?
- Она выезжала на свой первый бал. Она была представлена на балу Четырех сотен, когда ей исполнилось шестнадцать. Платье шила Шанель. Оно должно быть тут, в шкафу.
Шайлер терпеливо просмотрела все вешалки. Наконец в дальнем углу гардероба она обнаружила черный чехол для платьев с вышитой эмблемой - сдвоенной буквой «С».
Девушка положила чехол на материнскую кровать и медленно расстегнула его.
И восторженно ахнула. В чехле находилось безупречно сохранившееся платье. Шайлер поднесла его к окну, чтоб получше рассмотреть. Платье было золотым, с открытым лифом и пышной юбкой со множеством складок.
Девушка приложила платье к себе. Оно подойдет ей. Она точно знала, что оно подойдет.
Когда Шайлер вошла в бальный зал «Сент-Региса», все присутствующие застыли. Она остановилась на входе, освещенная прожектором, плохо понимая, что ей следует делать дальше, а гости уставились на нее. Слышно было, как кто-то охнул. Джек Форс, например, не мог отвести от нее глаз.
Подобно почти всем присутствовавшим в зале, на краткий миг он поверил, что к ним вернулась Габриэлла, Аллегра ван Ален.
ГЛАВА 14
Бал Четырех сотен, известный также как Патрицианский бал, никогда не отходил от традиций, установленных его создателями в конце девятнадцатого века, когда Голубая кровь впервые заняла видное положение в обществе. Трапеза из десяти перемен блюд, с перерывами для танцев; на стол для такого случая ставился золотой сервиз стоимостью в семьдесят пять тысяч долларов за прибор - тарелки из чистого золота, золотые столовые приборы, инкрустированные золотом хрустальные бокалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- Я люблю тебя, ты же знаешь, - произнесла Мими. - Ты сводишь меня с ума, но, видит бог, Джек, я тебя люблю.
Джек склонил голову и уткнулся лицом в волосы Мими. От них пахло жимолостью и жасмином, и он глубоко вдохнул этот запах.
- Я тоже тебя люблю, - отозвался он.
- О господи! - ахнула Тринити.
Мими и Джек медленно разомкнули объятия и посмотрели на мать, стоящую в дверном проеме.
- Мими, тебе всего шестнадцать! И это платье не для шестнадцатилетней девушки! - возмутилась Тринити.
Голос ее дрожал.
- «Мама», ты, часом, не забыла, что я на столетия старше тебя? - фыркнула Мими.
Она вступила в возраст воспоминаний, память возвращалась к ней, и она больше не желала разыгрывать из себя Красную кровь с их типичными семейными отношениями между поколениями.
- Чарльз! - позвала Тринити. - Призови своих детей к порядку!
- Мими, ты выглядишь великолепно, - произнес Чарльз, поцеловав дочь в лоб. - Пойдемте.
Тринити нахмурилась.
- Пойдем, дорогая, время танцевать, - успокаивающе произнес Чарльз.
Он взял жену под руку и вывел из комнаты.
- Пойдем? - спросил Джек, протягивая руку.
- Пойдем, - улыбнулась Мими.
И двойняшки Форс рука об руку отправились на празднество года.
ГЛАВА 12
В нескольких кварталах от них, в другом пентхаусе, в трехэтажном жилище Ллевеллинов, прозванном «Пентхаус des Reves» («Пентхаус грез») за его устрашающую, почти сюрреалистическую экстравагантность, Форсайт Ллевеллин стоял перед потайным сейфом, спрятанным за шкафом для обуви. Он быстро повернул ручку сейфа два раза влево, потом три раза вправо - каждый поворот сопровождался щелчками - и отступил назад, когда стальная дверь толщиной в пять дюймов отворилась.
- Па-а-а, ну скоро? - воззвала стоявшая за ним Блисс. - Мы с Джейми встречаемся в вестибюле в восемь.
Девушка держала на руках Мисс Элли, ее чи-хуа-хуа. Мисс Элли была собакой-фамильяром Блисс, названной в честь ее любимого персонажа - из «Далласа», конечно же.
Мими, как и обещала, помогла Блисс добыть в кавалеры Джейми Кипа. Но это был сугубо дружеский союз. Джейми ни капли не интересовался Блисс, равно как и она им. На самом деле именно Джейми предложил встретиться в вестибюле «Сент-Региса», поскольку они оба должны были прибыть вместе с семьями. Блисс подозревала, что Джейми согласился быть ее кавалером ради того чтобы избавиться от Мими. Та умела быть исключительно напористой, когда ей того хотелось.
Блисс скрестила руки на груди и оглядела огромную гардеробную мачехи. Во время ритуальной экскурсии по пентхаусу эта гардеробная неизменно производила огромное впечатление на гостей. Этот, с позволения сказать, «шкаф» занимал площадь в две тысячи квадратных футов. В нем имелась купальня, сделанная на древнеримский манер, облицованная белым итальянским известняком и оборудованная со всех сторон вращающимися душевыми головками, так что можно было купаться в центре фонтана. Здесь был бесконечный коридор, полный зеркал, что маскировали череду шкафов; в шкафах этих размещались пять тысяч наименований одежды работы известных дизайнеров. Личный ассистент Боби Энн вел их реестр. К сожалению, большая их часть, по мнению Блисс, была вульгарной и безвкусной. Еще не появилось на свет такое пончо леопардовой расцветки с отделкой «марабу», которое не понравилось бы Боби Энн.
Сейчас Боби Энн была поглощена собственным туалетом, и Блисс слышен был несущийся из комнаты для одевания скрипучий смех мачехи, переговаривающейся с двумя своими стилистами.
Блисс взглянула на себя в череду зеркал. Она все-таки решила надеть то диоровское платье. Отец с мачехой прямо ахнули, увидев ее.
- Дорогая, какая же ты красавица! - прошептала Боби Энн и заключила падчерицу в объятия; руки ее сделались жилистыми от избытка занятий пилатесом.
Это было все равно что обниматься со скелетом.
Боби Энн всегда превозносила красоту Блисс до небес и поносила простенькую внешность своей родной дочери. Джордан, которой исполнилось всего одиннадцать и которая была еще слишком мала, чтобы ехать на бал, подсматривала за одевающейся сестрой и потом вынесла свое суждение, заявив, что у той вид как у потаскухи.
Блисс запустила в отступающую сестру подушкой.
После того как она показала родителям платье, отец отозвал ее в сторонку и повел к сейфу. Он вытащил несколько обитых замшей ящиков, сделанных на заказ по требованиям Боби Энн. Блисс видела сверкание многочисленных бриллиантовых тиар, ожерелий, колец и браслетов, принадлежавших ее мачехе. Это было все равно, что очутиться у прилавка магазина Гарри Уинстона. На самом деле ходил слух, будто, когда техасцы переехали на Манхэттен, жена сенатора очистила хранилища всех основных торговцев бриллиантами, чтобы отпраздновать свое вхождение в высший свет Нью-Йорка.
Из нижнего ящика Форсайт достал длинную черную шкатулку, обтянутую бархатом.
- Это принадлежит твоей матери, - сказал сенатор, продемонстрировав дочери массивный изумруд с огранкой «принцесса», вставленный в платиновое ожерелье. Изумруд был размером с кулак. - В смысле, твоей настоящей матери, не Боби Энн.
Блисс онемела.
- Я хочу, чтобы ты надела его на бал. Это важный момент для нас, для всей нашей семьи. Надев эту драгоценность, ты почтишь память матери, - сказал Форсайт, застегнув ожерелье на шее дочери.
Блисс мало знала о матери - только то, что она по неизвестным причинам рано ушла из этого цикла. Отец никогда не говорил о ней, и Блисс уже в раннем детстве понимала, что ее мать - болезненная тема. Она мало что могла вспомнить, а несколько сохранившихся фотографий были такими выцветшими, что черты матери сделались почти неразличимы. Когда Блисс спросила о ней, отец ответил лишь, что ей следует «направить воспоминания в должное русло» и что она снова встретится с матерью, если время дозволит.
Собачка на руках у Блисс внезапно принялась лаять и рычать на камень как бешеная.
- Мисс Элли! Прекрати!
- Тихо! - приказал Форсайт, и собачка, соскочив с рук Блисс, молнией вылетела за дверь.
- Па, ты ее напугал.
Блисс взглянула на изумруд, улегшийся в ложбинке у нее на груди. Он был тяжелым. Девушка не могла понять, нравится он ей или нет. Такой огромный! Неужели мать действительно носила его?
- Этот камень называется «Роза Люцифера» или «Проклятие Люцифера», - улыбнувшись, объяснил сенатор. - Ты слыхала эту историю?
Блисс покачала головой.
- Говорят, будто, когда Люцифер упал с небес, изумруд выпал из его короны. Назывался этот изумруд «Роза Люцифера», утренняя звезда. В некоторых историях его даже именуют Святым Граалем.
Блисс молча выслушала это, не зная, что и думать. Ее мать владела драгоценностью, связанной с Серебряной кровью?
- Конечно, - добавил Форсайт, покачав головой, - это всего лишь вымысел.
Тут в комнату вошла Боби Энн в безобразном платье от Версаче; больше всего это походило на то, будто ее просто выкрасили металлической виниловой краской.
- Как я выгляжу? - медовым голосом спросила она у супруга.
Блисс с отцом переглянулись.
- Очень мило, дорогая, - с застывшей улыбкой произнес Форсайт. - Ну что, идем? Машина ждет.
Перед гостиницей выстроилась фаланга фотографов и толпа любопытствующих зевак, но их удерживали на расстоянии ограждение и множество полицейских. Как только ко входу подкатывал очередной лимузин, тут же начиналось лихорадочное мигание вспышек.
- А вот и мы! - радостно воскликнула Боби Энн, выйдя из автомобиля и опершись на руку мужа.
Но папарацци интересовала только Блисс.
- Блисс! Сюда! Блисс! Взгляните на меня! Блисс, пожалуйста!
- Что это на вас такое?
- Кто шил это платье?
У некоторых фотографов и репортеров хватило вежливости поинтересоваться у сенатора и его супруги, что они думают насчет бала, но было очевидно, что главным объектом их внимания является Блисс.
От края тротуара до входа в гостиницу было всего десять ступеней, но Блисс понадобилось добрых полчаса, чтобы преодолеть их.
- Сумасшедший дом какой-то, - с довольным видом заметила она, когда, наконец-то добравшись до розово-золотого вестибюля, обнаружила кавалера, с нетерпением ожидавшего ее у главной регистрационной стойки.
Бальный зал «Сент-Региса» превратился в мерцающую зимнюю страну чудес: хрустальные люстры висели на струнах, унизанных горным хрусталем, и повсюду красовались великолепные розы «Американская красавица», от шестифутовых ваз, таких тяжелых, что столы пришлось дополнительно укреплять, и до гирлянд над каждым входом. Из главной гостиной в сам бальный зал вела белоснежная ковровая дорожка.
- Сенатор и миссис Форсайт Ллевеллин, - объявил герольд, когда политик с женой появились на верхней площадке лестницы.
Их тут же осветил луч прожектора, и барабанщик выбил напряженную дробь.
- Мистер Джеймс Эндрюс Кир. Мисс Блисс Ллевеллин.
И их четверка медленно вступила в бальный зал.
Два оркестра по пятьдесят музыкантов в каждом, расположенные в противоположных концах бального зала, играли медленные вальсы, пока представители Голубой крови демонстрировали пышные наряды: мужчины, эффектные и обходительные в своих фраках, женщины, сверхъестественно стройные и невероятно элегантные в роскошных бальных платьях. Это было волшебное зрелище. На этот раз Комитет и вправду превзошел сам себя. Бальный зал был залит ослепительным белым сиянием: старинные хрустальные люстры искрились, а мозаичные полы блестели.
Джейми провел Блисс к ее столу, отсалютовал ей и тут же исчез до конца бала. Ну и ладно. Блисс обнаружила Мими, стоящую вместе с родителями в первом ряду встречающих.
- Ого! - воскликнула Мими, тут же заметившая ожерелье подруги. - Вот это камень!
- Это моей матери, - объяснила Блисс.
Она пересказала Мими легенду про «Проклятие Люцифера».
Мими потрогала изумруд, погладила его ледяные грани. Стоило ей коснуться камня, как ее тут же перенесло к последней битве: мгновения черного дня, далекое пение труб, Михаил с пылающим мечом, изгнание - и холод. Холод... пробуждение бессмертных на земле и смертельная жажда, вынуждающая питаться.
Мими охнула. Глаза ее остекленели; она все еще продолжала сжимать камень в руке. А потом выронила, словно он обжег ее.
Блисс испугалась. Она поняла, что с Мими, когда та коснулась камня, что-то произошло, некая вспышка озарения, укол памяти. Но когда камень трогала сама Блисс, с ней не происходило ничего. Это был просто драгоценный камень, и ничего более. «Проклятие Люцифера». Блисс пробрала дрожь.
- Это просто какое-то «Сердце океана», - прерывающимся голосом произнесла Мими. - Обещай мне, что не швырнешь его с палубы «Титаника».
Блисс попыталась засмеяться. Но камень величиной в пятьдесят пять карат тяжело лежал у нее на груди.
«Роза Люцифера». «Проклятие Люцифера». Князь Серебряной крови. Его самое драгоценное имущество висело у нее на шее, словно удавка. Блисс содрогнулась. В глубине души ей захотелось сорвать ожерелье и зашвырнуть как можно дальше, насколько хватит сил.
ГЛАВА 13
Некогда особняк ван Аленов на углу Сто первой улицы и Риверсайда был одним из самых больших и великолепных домов во всем Нью-Йорке. Бесчисленные поколения семьи принимали здесь президентов, губернаторов штатов, иностранных сановников, нобелевских лауреатов, а в придачу - королей и королев Голливуда и калифов на час, представителей богемы, художников, писателей и прочих творческих личностей. Ныне же дом являл собою лишь тень былого величия: у карнизов выщербились края, половину дома изрисовали граффити, крыша протекала, а по стенам змеились трещины, поскольку семейство уже много лет не могло поддерживать здание в должном состоянии.
Шайлер затащила дорожную сумку на крыльцо и позвонила в дверь.
Хэтти, бабушкина верная горничная, впустила ее в дом.
В гостиной было так же темно, как и при отъезде Шайлер; мебель стояла в чехлах. Много лет Шайлер с Корделией пользовались лишь четвертью комнат большого дома - кухней, столовой и двумя спальнями. Все прочие были заперты. Шайлер приписывала это обстоятельство бедности Корделии. Ее бабушка держала почти всю мебель в доме под чехлами; окна были завешаны шторами, и целые крылья дома закрыты для входа.
В результате дом смахивал на старый, затхлый музей, заполненный древними экспонатами и дорогими произведениями искусства, запрятанными под замок.
Шайлер прошла в свою комнату. Бьюти встретила ее громким радостным лаем, и лишь тут девушка почувствовала, что она и вправду дома.
Теперь перед ней стояла единственная проблема: что надеть? В приглашении было указано: мужчинам быть во фраках, женщинам - в вечерних туалетах. Шайлер смутно припоминала, что Корделия готовилась к ежегодному балу Четырех сотен и примеряла несколько бальных платьев от Оскара де ла Рента с длинными, выше локтя, перчатками. Может, ей удастся отыскать что-нибудь подходящее в шкафу у Корделии?
Шайлер прошла в бабушкину спальню. Она не заходила туда с того рокового вечера, когда на Корделию напали. Ей страшно было находиться в этой комнате и вспоминать, как она обнаружила бабушку в луже крови. Утешало лишь сознание того, что Корделия сумела пережить нападение и что удалось доставить достаточно крови Корделии в медицинский центр. Теперь она будет отдыхать до следующего цикла. Когда-нибудь Корделия вернется. Она не умерла. Серебряная кровь не сумела забрать ее.
- Вы что-то ищете, мисс Шайлер? - спросила Хэтти, заглянув в комнату и обнаружив, что Шайлер стоит, подбоченившись, перед бабушкиным одежным шкафом.
- Мне нужно платье, Хэтти. Для сегодняшнего бала.
- У миссис Корделии было много платьев.
- Ну да.
Девушка задумчиво передвинула несколько вешалок, оценивающе разглядывая висящие на них платья. Они были очень старомодными, с огромными рукавами буф или с длинными басками. Некоторые вообще относились к временам президентства Рейгана и были сшиты по моде восьмидесятых - широкие плечи с подплечниками, соперничающие с нарядами, которые Нолан Миллер шил для «Династии».
- Но, боюсь, они не подходят.
- Еще есть платья мисс Аллегры, - сообщила Хэтти.
- Чьи - мамины? Платья моей матери по-прежнему здесь?
- Да, в ее комнате, на третьем этаже.
Ее мать выросла в этом же доме, и Шайлер не в первый раз пожалела, что Аллегры нет рядом, чтобы помочь ей справиться с нынешними проблемами. Хэтти провела девушку наверх, на следующий этаж, и по коридору до задней угловой комнаты.
Сердце Шайлер взволнованно забилось.
- Очень жаль мисс Аллегру, - произнесла Хэтти, отворив дверь. - В комнате все оставлено так, как было, когда ей исполнилось восемнадцать. До того, как она сбежала из дома и вышла замуж за вашего отца.
В комнате было безукоризненно чисто. К удивлению Шайлер не видно было ни паутины в углах, ни слоя пыли на вещах. Она думала, что увидит гробницу, мавзолей, а вместо этого очутилась в светлой, жизнерадостной комнате со свежими итальянскими простынями на кровати и легкими белыми занавесками на окнах.
- Миссис Корделия всегда требовала, чтобы мы поддерживали здесь порядок. На тот случай, если ваша мать придет в себя.
Шайлер подошла к большому гардеробу и отворила одну из дверок.
Девушка вытащила наугад вешалку. На ней обнаружилась рубашка. Валентино, фасон примерно 1989 года.
- А у нее точно были бальные платья?
- Она выезжала на свой первый бал. Она была представлена на балу Четырех сотен, когда ей исполнилось шестнадцать. Платье шила Шанель. Оно должно быть тут, в шкафу.
Шайлер терпеливо просмотрела все вешалки. Наконец в дальнем углу гардероба она обнаружила черный чехол для платьев с вышитой эмблемой - сдвоенной буквой «С».
Девушка положила чехол на материнскую кровать и медленно расстегнула его.
И восторженно ахнула. В чехле находилось безупречно сохранившееся платье. Шайлер поднесла его к окну, чтоб получше рассмотреть. Платье было золотым, с открытым лифом и пышной юбкой со множеством складок.
Девушка приложила платье к себе. Оно подойдет ей. Она точно знала, что оно подойдет.
Когда Шайлер вошла в бальный зал «Сент-Региса», все присутствующие застыли. Она остановилась на входе, освещенная прожектором, плохо понимая, что ей следует делать дальше, а гости уставились на нее. Слышно было, как кто-то охнул. Джек Форс, например, не мог отвести от нее глаз.
Подобно почти всем присутствовавшим в зале, на краткий миг он поверил, что к ним вернулась Габриэлла, Аллегра ван Ален.
ГЛАВА 14
Бал Четырех сотен, известный также как Патрицианский бал, никогда не отходил от традиций, установленных его создателями в конце девятнадцатого века, когда Голубая кровь впервые заняла видное положение в обществе. Трапеза из десяти перемен блюд, с перерывами для танцев; на стол для такого случая ставился золотой сервиз стоимостью в семьдесят пять тысяч долларов за прибор - тарелки из чистого золота, золотые столовые приборы, инкрустированные золотом хрустальные бокалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23