Собственно, идти она туда никак не хотела, но муж настоял.
И вот, сидя в каком-то там одиннадцатом ряду в зале, она наблюдала Дэвида во всем блеске.
Когда настало время выбирать ассистенток из зала, Копперфильду вынесли на сцену корзинку с огурцами, которые он должен был раскидать по залу предположительно в хаотическом порядке. Тот, кто ловил огурец, шел на сцену помогать Копперфильду. Однако великий американский маг открыл прицельный обстрел огурцами именно по одиннадцатому ряду, где скромно сидела красивая русская женщина, счастливо пребывающая в американском замужестве. Женщина (а звали ее Олеся) уклонялась от огурцов как могла, и в итоге призовой огурец словил сидящий впереди нее мужчина. Копперфильд взял тогда микрофон и попросил мужчину передать огурец девушке сзади. Обескураженная Олеся вынуждена была принять овощной фаллический символ и идти помогать великому магу на сцену. В числе прочих, конечно, вышли и другие девушки, примерно с десяток. Все они, и Олеся тоже, приняли участие в великом и таинственном Шоу.
По окончании его одна из штатных копперфильдовских ассистенток, в убийственно сексуальном костюме, аккуратно вывела Олесю за кулисы и спросила, кто тот мужчина, с которым Олеся пришла на шоу, это ее муж? «Да, – ответила скромная русская женщина, не готовая променять надежного мужа-янки на все еврейские чудеса мира, – это мой муж».
«O'key», – лаконично кивнула ассистентка, и тотчас они вернулись к Дэвиду на сцену.
История закончилась красиво, хотя, по американским меркам, чуть-чуть несправедливо: выйдя на поклон, маг и чародей широким жестом представил всех своих импровизированных ассистентов публике, все хлопали в ладоши и были счастливы, и под аплодисменты Копперфильд всех со сцены отпустил. В начале шоу, правда, было обещано, что всем своим помощникам маэстро раздаст автографы с отдельными пожеланиями. Но автограф достался только ей, скромной Олесе. К ней одной отдельно в зал вылетел Копперфильд, подарил свою книгу, что-то там написал, что-то – обезоруживающе улыбаясь мужу – нашептал Олесе на ухо, поцеловал и улетел обратно на сцену.
Поистине магическими способностями надо обладать, чтобы в зале с огромным количеством людей, под мощными осветительными приборами, лупящими прямо по сцене, в одиннадцатом ряду разглядеть женщину, определить, что она нравится, определить, что рядом с ней наличествует некий объект мужского пола, прицельно попасть в нее огурцом и провести все перечисленные здесь дальнейшие действия наряду с проведением самого шоу, – надо сказать справедливости ради – одного из сложнейших в мире.
Выслушав эту поучительнейшую историю, я задумалась. Я припомнила свою собственную историю общения с факирами и нашла в ней множество аналогичных моментов.
Вторым отличительным видовым признаком у факиров, несомненно, является повышенное либидо. Третьим – магическое и стопроцентное исполнение своих, факировых желаний. Ведь мало ли у кого повышенное либидо? Л воплотить его конкретно удается далеко не всем и не всегда. Факирам же – удается. И не надо думать, что если Дэвид Копперфильд не продемонстрировал школу магического секса Олесе, то его мастер-классы на эту тему пропали в тот вечер втуне. О нет. В этом я была практически уверена. Дэвид слетал куда надо и с кем надо и был счастлив.
У меня на этот счет существовала своя собственная история. Как-то раз я поехала отдыхать вместе с подругой на популярный курорт в Арабских Эмиратах. Мы поселились в отеле «Hilton», какого-то очень странного, не фирменного образца, но в принципе довольно милом. На второй день мы выбрались в бар и благополучно сидели там, попивая пиво с ирландцами. Вдруг в зале позади барной стойки началось какое-то странное движение… Набиралось все больше народу, пододвигались стулья, вносились дополнительные седалища, появились, размахивая руками и оря «alore-vabene», итальянцы. Часть людей вокруг стойки развернулась лицом к залу. Все как будто чего-то ждали. Я спросила у соседа, что здесь сейчас будет, он ответил лаконично: «Ориентальное шоу».
Наконец открылась задняя дверь бара и бесшумно пошел в зал араб, одетый во все черное, с лицом, закрытым до глаз черным тонким бурнусом, с обнаженными могучими руками в кожаных черных напульсниках, – неся что-то, похожее на сложенный ковер. Вышел еще один такой же и начал пододвигать публику на стульях подальше от центра зала, расчищать пространство. Первый положил на пол это «что-то» и развернул. Это оказался ковер с битым стеклом. Третий араб вышел с саблями.
Пока помощники готовили зал, сам маэстро ориентального шоу ненадолго показался в дверях. На нем были черные арабские шаровары, заправленные в полусапожки, широченный пояс, полупрозрачная черная рубаха с арабским вырезом и все тот же черный платок на голове, которым он был точно так же замотан до глаз.
Глаза у него были миндалевидные, очень темные и красивые. И они смотрели в другую сторону, когда я заприметила его в дверном проеме. Почти тут же он исчез. Оставаться в баре я больше не хотела и рвалась на променад, пройтись вдоль моря, подышать воздухом. Меня останавливала подруга.
– Ну давай хотя бы посмотрим шоу, – возражала она.
И мы остались. Я нехотя развернулась на барном стуле лицом к залу. Сделать это оказалось очень сложно, поскольку кругом набилась тьма интернационального народу и коленки мои оказались намертво притиснутыми к барной стойке.
Зазвучала барабанная дробь с какими-то странными вплетениями арабских завываний, и группа факиров вышла на сцену. Они работали слаженно и профессионально. Исполнив превентивные пляски с саблями и потоптавшись на стекле, они, как и положено, пошли в народ в поисках ассистентов.
Я на этот счет чувствовала себя в полной безопасности. Я сидела в дальнем конце бара, впереди меня было несколько рядов плотно стоящих стульев и отдельный заслон в виде арабских теток в хеджабах с пионерским отрядом своих детей. Я была практически недосягаема. Поэтому взгляд мой безмятежно блуждал среди бутылок в баре, а мысли приятно относили на предстоящий променад, когда за плечо меня слегка потрясли… Я оторвала взгляд от бара и перенесла его на моего соседа, пожилого англичанина, который с вежливой полуулыбкой тыкал пальцем одной руки мне в плечо, а другой показывал куда-то в сторону сцены.
Я посмотрела туда. Всего в" нескольких метрах от нас, склонив голову в черном бурнусе, исподлобья глядя на меня жестким взглядом миндалевидных глаз, стоял главный факир и держал правую руку по направлению ко мне, ладонью вверх, – приглашая.
Я глянула на эту руку: ладонь была в полтора раза шире моей, а широкий кожаный напульсник впору было одевать мне на икру. Подняв взгляд от ладони на его лицо, я извинительно, на европейский манер, улыбнулась и покачала головой. Мол, спасибо, не надо. И уткнулась в бокал, посчитав инцидент исчерпанным.
Но он стоял как прежде. Я убралась за спину ирландца. Тогда, я слышала, факир произнес какую-то короткую фразу по отношению, наверное, к теткам в хеджабах. Задвигались стулья, гортанно загугукали арабские женщины, началась какая-то сумятица. Я выглянула из-за спины ирландца и увидела, что факир идет ко мне, как атомный ледокол, неуклонно. И уже многие из публики обратили на меня внимание и тоже начали подстрекать к выходу на сцену. «Common, common!» – орали итальянцы. Шум вокруг меня все нарастал, факир приближался. Я запаниковала и кинулась к моей подруге.
– Наталья, – закричала я ей, – что мне делать?
– Идти на сцену, – резонно, приподняв бровь, отозвалась она.
В этот самый момент факир оказался рядом и спокойно не протянул, а подал (!) мне руку. Не идти было уже нельзя. Обмирая, я отставила бокальчик на стойку как можно изящнее и взялась за его руку, слезая с барного стула под всеобщие улыбки.
Рука была прохладная, чуть влажная и какая-то каменная. Не без труда мы пробрались обратно на сцену. Оказалось, что там уже образовался некоторый застой: пока главный факир выдергивал меня с моей барной жердочки, его ассистенты давно уже собрали необходимую труппу и музыка без конца повторяла один и тот же припев. Изнывающие европейцы стояли в рядочек и смотрели на меня с нескрываемым раздражением. Ассистенты же глядели на меня с другим выражением, с каким точно, я понять не могла…
Меня попросили снять обувь. Моментально смикитив, что сейчас меня поведут на битое стекло, я стянула кроссовки и с отчаянием в глазах взглянула на главного факира. Но он уже не смотрел на меня, он уже был ко мне спиной. Show must go on! Музыка грянула новые аккорды!
В два взмаха рукой и с полоборота факир внезапно очень эффектно разделся до пояса, оставив только черный бурнус на голове, который отпустил назад. Сапожки он тоже скинул и остался босиком.
Увидев его, я ужаснулась. Роста он был среднего, поэтому его комплекция в глаза сразу не бросалась. Но… полураздетым он оказался самым здоровенным арабом, которого мне когда-либо доводилось видеть на Ближнем Востоке. Честно сказать, это был самый здоровый мужик, которого я когда-либо видела в своей жизни. Минотавр. Настоящий боец рестлинга, с той только разницей, что он был не стероидно-надутый, а натуральный. Среди рельефных гладких мышц особенно выделялись грудные плиты, дельты и бицепсы. На его спине, как на хорошей полутораспальной кровати, вполне могла бы выспаться двенадцатилетняя девочка.
И еще он весь был в шрамах. Самый большой шрам шел у него от левого плеча к запястью. С лица он оказался не так чтобы красавец, но публика тем не менее изрядно заволновалась, когда он лег этим самым лицом в стекло и ассистенты один за другим начали ставить нас, девушек, ему на спину, на плечи и на голову.
Меня почему-то решили поставить ему на голову, при том что я была не самая легкая. Девушка рядом выглядела килограммов на пятьдесят. А во мне было шестьдесят. Когда нас с ней с двух сторон под барабанную дробь ассистенты подвели к лежащему факиру и я увидела, куда целят поставить меня, то тут же негромко, но очень четко, по-английски, сказала помощнику: «Мой вес шестьдесят килограммов. Слишком тяжело для головы. Поставьте ниже». Не меняя выражения лица и так же ловко попадая движениями рук и ног в ритмы музыки, ассистенты произвели рокировку: столь элегантную, что можно было подумать, что так было задумано изначально. На голову ему встала пятидесятикилограммовая девочка.
Как объяснить, что чувствуешь, когда босыми ногами стоишь на спине живого человека, натянутой как струна, и время от времени чувствуешь мелкую мышечную дрожь?..
Хочется убежать. Срабатывает инстинкт самосохранения, и ты боишься, что вот сейчас он встанет и врежет тебе по первое число за то, что ты стоишь у него на спине, пока он лежит в осколках. Хочется соскочить с него, с криком перевернуть и посмотреть, все ли в порядке с лицом, и с состраданием прижать его к груди: срабатывает материнский инстинкт. И наконец, покуда встает он, сплевывая битое стекло под громовые аплодисменты, хочется немедленно отдаться ему: за то, что он так невыразимо страдал, пока ты стояла у него на спине.
Словом, приходят в движение сразу все инстинкты. Или очень многие.
На это-то и рассчитано факирское ремесло. Потому как после подобной цепной реакции всех инстинктов у женщины на какое-то время начисто вышибает все предохранительные клапаны логики и здравого смысла. Я почувствовала это на себе, когда меня сняли с его спины, и я смотрела, как он аккуратно стряхивает мелкие осколки с лица…
А потому я очень удивилась, когда неутомимый факир пошел еще раз по толпе и выбрал себе на этот раз двоих мужчин. Двое худосочных итальяшек были выведены на середину и поставлены рядом, очень плотно, плечом к плечу. Дальше факир подошел ко мне, взял за руку, подвел к итальяшкам и поставил спиной к их плотному тандему. Затем, глядя мне в глаза, он как-то запросто взялся за ремень моих джинсов и вполголоса спросил: «Are you ready?» Я глупо улыбнулась.
Тогда он рванул меня вверх за ремень и взгромоздил на плечи итальянцам. Я, кажется, закричала. Толпа охнула. Хлипкий пиренейский тандем мужчинок под моим задом незамедлительно и мощно прогнулся. Черные ассистенты плавно, как ниндзя, подвинулись ближе к нам. И тут же я вцепилась в модные миланские прически парней и прокричала: «Hold on, парни, Hold on!» (Именно так, как свидетельствовала потом моя развеселившаяся подруга, я и кричала.) Я подобралась вся, как могла, и мы выровнялись.
Хилтонцы окатили нас яростными аплодисментами, у итальянов, по словам барных очевидцев, глаза были в тот момент на лбу! Факир, не теряя задорного темпа, как-то хитро начал пристраиваться между итальянцами, встав на колени. Мне не было видно, что он там делает, но я поняла, что всю нашу пирамиду он хочет поднять на себе.
Не успела я как следует этой мысли испугаться, как все мы неуклонно и медленно поползли наверх. Я оказалась вообще где-то в поднебесье. Вся наша пирамида ходила ходуном, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы как-то ее сбалансировать, и дико напрягать при этом пресс, и отрывать у итальянцев скальпы… Меня не утешала даже мысль, что внизу меня пасут чуткие черные ассистенты. Я проклинала хлипких итальянцев безо всякой, судя по всему, физической подготовки. И еще я почему-то чувствовала неимоверное напряжение факира внизу. Я буквально ощущала каждое движение его тела. Наверное, потому, что являлась завершающим элементом всей нашей монструозной структуры под названием «Отдыхающие „Хилтона" на вечерней зарядке в баре».
А потом мы пошли к битому стеклу. Вот тут я уже испугалась по-настоящему. Мне почему-то стало казаться, что сейчас, с высоты, я упаду прямо в стекло. Факир шел медленно, тяжело. Каждый его трудный шаг отдавался у меня в черепной коробке. Все происходящее было, на мой взгляд, кошмаром.
Во всеобщей тишине раздался выразительный хруст стекла: это факир со всеми нами на плечах ходил по нему. Дальнейшее помню плохо. Помню только, когда все кончилось и меня снимал сверху ассистент факира, я вцепилась в него так, что он не мог отодрать меня от себя и поставить на пол. Я висела на нем, как обезьяна. Получился таким образом увеселительный элемент, публика смеялась. Только когда я увидела рядом лицо факира, тоже смеющееся, я ослабила хватку.
Потом еще опять были какие-то пляски с саблями и какие-то возлежания на гвоздях… Но в общем, шоу довольно быстро подошло к завершению. На заключительный поклон факир вывел меня и хлипкого итальянца с поврежденной прической. Мы, дружно скалясь, поклонились. Интернациональный пипл страстно зааплодировал. Рука у факира была все такая же каменная, но только чуть более влажная. От него странно пахло: не парфюмом, и не потом, и не мужским маскулиным запахом…
После этого меня отвели аккурат к тому месту, где я снимала обувь. Это было почти за барной стойкой. Там я присела в полутьме на безымянный ящик и медленно зашнуровывала кроссовки непослушными пальцами, думая о том, что на променад сегодня, пожалуй, уже не пойду. Снаружи все стремительно затихало. Мимо меня время от времени пробегали барные мальчики.
Вдруг белый свет поблек в проеме. Я подняла голову. Надо мной стоял факир. Он, как маслом, был равномерно покрыт испариной. И снизу смотрелся просто как монумент.
– Вы говорите по-английски? – спросил он.
– Да. Конечно. Говорю, – отрывисто сказала я.
Он присел рядом со мной на корточки, загородив весь проход, и буквально вспорол взглядом темных глаз мое сознание. В этот момент я поняла, что я испытываю по отношению к нему: я его боялась.
– Вы были моей лучшей ассистенткой сегодня, – сказал он, – вы ходите в тренажерный зал?
– Да, три раза в неделю.
– Значит, я не ошибся. Скажите, у вас есть время?
– В каком смысле? – не поняла я.
– Сегодня. Сейчас время есть?
– Да, конечно.
– Я приглашаю вас попить арабский кофе где-нибудь. Покурить кальян. У меня, кстати, есть хороший гашиш.
Тут я испугалась окончательно.
– Нет, – пролепетала я, – что вы. Не надо. Я сегодня очень устала. Давайте завтра.
– Почему не сейчас? – удивился он. «Потому что, – сказала ему я, – не могу».
Just because. Но он оказался упрям, он отказывался верить тому, что у меня нет для него времени. Так что после долгих препирательств, от которых я начала уже уставать, мне пришлось пойти на хитрость. Я взяла у него визитку и обещала позвонить на следующий день.
Но мы не встретились с ним на следующий день. Как и на послеследующий, и после, после… Мы встретились с ним в другое время и по другому поводу, значительно позже.
Момент той нашей встречи я помню совершенно отчетливо.
Я шла к нему, а он меня ждал. Он стоял у своего черного пыльного «бумера» (подозрительно роскошная машина для страны третьего мира, видимо купленная на поставки гашиша) и смотрел на меня немигающим взглядом темных миндалевидных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
И вот, сидя в каком-то там одиннадцатом ряду в зале, она наблюдала Дэвида во всем блеске.
Когда настало время выбирать ассистенток из зала, Копперфильду вынесли на сцену корзинку с огурцами, которые он должен был раскидать по залу предположительно в хаотическом порядке. Тот, кто ловил огурец, шел на сцену помогать Копперфильду. Однако великий американский маг открыл прицельный обстрел огурцами именно по одиннадцатому ряду, где скромно сидела красивая русская женщина, счастливо пребывающая в американском замужестве. Женщина (а звали ее Олеся) уклонялась от огурцов как могла, и в итоге призовой огурец словил сидящий впереди нее мужчина. Копперфильд взял тогда микрофон и попросил мужчину передать огурец девушке сзади. Обескураженная Олеся вынуждена была принять овощной фаллический символ и идти помогать великому магу на сцену. В числе прочих, конечно, вышли и другие девушки, примерно с десяток. Все они, и Олеся тоже, приняли участие в великом и таинственном Шоу.
По окончании его одна из штатных копперфильдовских ассистенток, в убийственно сексуальном костюме, аккуратно вывела Олесю за кулисы и спросила, кто тот мужчина, с которым Олеся пришла на шоу, это ее муж? «Да, – ответила скромная русская женщина, не готовая променять надежного мужа-янки на все еврейские чудеса мира, – это мой муж».
«O'key», – лаконично кивнула ассистентка, и тотчас они вернулись к Дэвиду на сцену.
История закончилась красиво, хотя, по американским меркам, чуть-чуть несправедливо: выйдя на поклон, маг и чародей широким жестом представил всех своих импровизированных ассистентов публике, все хлопали в ладоши и были счастливы, и под аплодисменты Копперфильд всех со сцены отпустил. В начале шоу, правда, было обещано, что всем своим помощникам маэстро раздаст автографы с отдельными пожеланиями. Но автограф достался только ей, скромной Олесе. К ней одной отдельно в зал вылетел Копперфильд, подарил свою книгу, что-то там написал, что-то – обезоруживающе улыбаясь мужу – нашептал Олесе на ухо, поцеловал и улетел обратно на сцену.
Поистине магическими способностями надо обладать, чтобы в зале с огромным количеством людей, под мощными осветительными приборами, лупящими прямо по сцене, в одиннадцатом ряду разглядеть женщину, определить, что она нравится, определить, что рядом с ней наличествует некий объект мужского пола, прицельно попасть в нее огурцом и провести все перечисленные здесь дальнейшие действия наряду с проведением самого шоу, – надо сказать справедливости ради – одного из сложнейших в мире.
Выслушав эту поучительнейшую историю, я задумалась. Я припомнила свою собственную историю общения с факирами и нашла в ней множество аналогичных моментов.
Вторым отличительным видовым признаком у факиров, несомненно, является повышенное либидо. Третьим – магическое и стопроцентное исполнение своих, факировых желаний. Ведь мало ли у кого повышенное либидо? Л воплотить его конкретно удается далеко не всем и не всегда. Факирам же – удается. И не надо думать, что если Дэвид Копперфильд не продемонстрировал школу магического секса Олесе, то его мастер-классы на эту тему пропали в тот вечер втуне. О нет. В этом я была практически уверена. Дэвид слетал куда надо и с кем надо и был счастлив.
У меня на этот счет существовала своя собственная история. Как-то раз я поехала отдыхать вместе с подругой на популярный курорт в Арабских Эмиратах. Мы поселились в отеле «Hilton», какого-то очень странного, не фирменного образца, но в принципе довольно милом. На второй день мы выбрались в бар и благополучно сидели там, попивая пиво с ирландцами. Вдруг в зале позади барной стойки началось какое-то странное движение… Набиралось все больше народу, пододвигались стулья, вносились дополнительные седалища, появились, размахивая руками и оря «alore-vabene», итальянцы. Часть людей вокруг стойки развернулась лицом к залу. Все как будто чего-то ждали. Я спросила у соседа, что здесь сейчас будет, он ответил лаконично: «Ориентальное шоу».
Наконец открылась задняя дверь бара и бесшумно пошел в зал араб, одетый во все черное, с лицом, закрытым до глаз черным тонким бурнусом, с обнаженными могучими руками в кожаных черных напульсниках, – неся что-то, похожее на сложенный ковер. Вышел еще один такой же и начал пододвигать публику на стульях подальше от центра зала, расчищать пространство. Первый положил на пол это «что-то» и развернул. Это оказался ковер с битым стеклом. Третий араб вышел с саблями.
Пока помощники готовили зал, сам маэстро ориентального шоу ненадолго показался в дверях. На нем были черные арабские шаровары, заправленные в полусапожки, широченный пояс, полупрозрачная черная рубаха с арабским вырезом и все тот же черный платок на голове, которым он был точно так же замотан до глаз.
Глаза у него были миндалевидные, очень темные и красивые. И они смотрели в другую сторону, когда я заприметила его в дверном проеме. Почти тут же он исчез. Оставаться в баре я больше не хотела и рвалась на променад, пройтись вдоль моря, подышать воздухом. Меня останавливала подруга.
– Ну давай хотя бы посмотрим шоу, – возражала она.
И мы остались. Я нехотя развернулась на барном стуле лицом к залу. Сделать это оказалось очень сложно, поскольку кругом набилась тьма интернационального народу и коленки мои оказались намертво притиснутыми к барной стойке.
Зазвучала барабанная дробь с какими-то странными вплетениями арабских завываний, и группа факиров вышла на сцену. Они работали слаженно и профессионально. Исполнив превентивные пляски с саблями и потоптавшись на стекле, они, как и положено, пошли в народ в поисках ассистентов.
Я на этот счет чувствовала себя в полной безопасности. Я сидела в дальнем конце бара, впереди меня было несколько рядов плотно стоящих стульев и отдельный заслон в виде арабских теток в хеджабах с пионерским отрядом своих детей. Я была практически недосягаема. Поэтому взгляд мой безмятежно блуждал среди бутылок в баре, а мысли приятно относили на предстоящий променад, когда за плечо меня слегка потрясли… Я оторвала взгляд от бара и перенесла его на моего соседа, пожилого англичанина, который с вежливой полуулыбкой тыкал пальцем одной руки мне в плечо, а другой показывал куда-то в сторону сцены.
Я посмотрела туда. Всего в" нескольких метрах от нас, склонив голову в черном бурнусе, исподлобья глядя на меня жестким взглядом миндалевидных глаз, стоял главный факир и держал правую руку по направлению ко мне, ладонью вверх, – приглашая.
Я глянула на эту руку: ладонь была в полтора раза шире моей, а широкий кожаный напульсник впору было одевать мне на икру. Подняв взгляд от ладони на его лицо, я извинительно, на европейский манер, улыбнулась и покачала головой. Мол, спасибо, не надо. И уткнулась в бокал, посчитав инцидент исчерпанным.
Но он стоял как прежде. Я убралась за спину ирландца. Тогда, я слышала, факир произнес какую-то короткую фразу по отношению, наверное, к теткам в хеджабах. Задвигались стулья, гортанно загугукали арабские женщины, началась какая-то сумятица. Я выглянула из-за спины ирландца и увидела, что факир идет ко мне, как атомный ледокол, неуклонно. И уже многие из публики обратили на меня внимание и тоже начали подстрекать к выходу на сцену. «Common, common!» – орали итальянцы. Шум вокруг меня все нарастал, факир приближался. Я запаниковала и кинулась к моей подруге.
– Наталья, – закричала я ей, – что мне делать?
– Идти на сцену, – резонно, приподняв бровь, отозвалась она.
В этот самый момент факир оказался рядом и спокойно не протянул, а подал (!) мне руку. Не идти было уже нельзя. Обмирая, я отставила бокальчик на стойку как можно изящнее и взялась за его руку, слезая с барного стула под всеобщие улыбки.
Рука была прохладная, чуть влажная и какая-то каменная. Не без труда мы пробрались обратно на сцену. Оказалось, что там уже образовался некоторый застой: пока главный факир выдергивал меня с моей барной жердочки, его ассистенты давно уже собрали необходимую труппу и музыка без конца повторяла один и тот же припев. Изнывающие европейцы стояли в рядочек и смотрели на меня с нескрываемым раздражением. Ассистенты же глядели на меня с другим выражением, с каким точно, я понять не могла…
Меня попросили снять обувь. Моментально смикитив, что сейчас меня поведут на битое стекло, я стянула кроссовки и с отчаянием в глазах взглянула на главного факира. Но он уже не смотрел на меня, он уже был ко мне спиной. Show must go on! Музыка грянула новые аккорды!
В два взмаха рукой и с полоборота факир внезапно очень эффектно разделся до пояса, оставив только черный бурнус на голове, который отпустил назад. Сапожки он тоже скинул и остался босиком.
Увидев его, я ужаснулась. Роста он был среднего, поэтому его комплекция в глаза сразу не бросалась. Но… полураздетым он оказался самым здоровенным арабом, которого мне когда-либо доводилось видеть на Ближнем Востоке. Честно сказать, это был самый здоровый мужик, которого я когда-либо видела в своей жизни. Минотавр. Настоящий боец рестлинга, с той только разницей, что он был не стероидно-надутый, а натуральный. Среди рельефных гладких мышц особенно выделялись грудные плиты, дельты и бицепсы. На его спине, как на хорошей полутораспальной кровати, вполне могла бы выспаться двенадцатилетняя девочка.
И еще он весь был в шрамах. Самый большой шрам шел у него от левого плеча к запястью. С лица он оказался не так чтобы красавец, но публика тем не менее изрядно заволновалась, когда он лег этим самым лицом в стекло и ассистенты один за другим начали ставить нас, девушек, ему на спину, на плечи и на голову.
Меня почему-то решили поставить ему на голову, при том что я была не самая легкая. Девушка рядом выглядела килограммов на пятьдесят. А во мне было шестьдесят. Когда нас с ней с двух сторон под барабанную дробь ассистенты подвели к лежащему факиру и я увидела, куда целят поставить меня, то тут же негромко, но очень четко, по-английски, сказала помощнику: «Мой вес шестьдесят килограммов. Слишком тяжело для головы. Поставьте ниже». Не меняя выражения лица и так же ловко попадая движениями рук и ног в ритмы музыки, ассистенты произвели рокировку: столь элегантную, что можно было подумать, что так было задумано изначально. На голову ему встала пятидесятикилограммовая девочка.
Как объяснить, что чувствуешь, когда босыми ногами стоишь на спине живого человека, натянутой как струна, и время от времени чувствуешь мелкую мышечную дрожь?..
Хочется убежать. Срабатывает инстинкт самосохранения, и ты боишься, что вот сейчас он встанет и врежет тебе по первое число за то, что ты стоишь у него на спине, пока он лежит в осколках. Хочется соскочить с него, с криком перевернуть и посмотреть, все ли в порядке с лицом, и с состраданием прижать его к груди: срабатывает материнский инстинкт. И наконец, покуда встает он, сплевывая битое стекло под громовые аплодисменты, хочется немедленно отдаться ему: за то, что он так невыразимо страдал, пока ты стояла у него на спине.
Словом, приходят в движение сразу все инстинкты. Или очень многие.
На это-то и рассчитано факирское ремесло. Потому как после подобной цепной реакции всех инстинктов у женщины на какое-то время начисто вышибает все предохранительные клапаны логики и здравого смысла. Я почувствовала это на себе, когда меня сняли с его спины, и я смотрела, как он аккуратно стряхивает мелкие осколки с лица…
А потому я очень удивилась, когда неутомимый факир пошел еще раз по толпе и выбрал себе на этот раз двоих мужчин. Двое худосочных итальяшек были выведены на середину и поставлены рядом, очень плотно, плечом к плечу. Дальше факир подошел ко мне, взял за руку, подвел к итальяшкам и поставил спиной к их плотному тандему. Затем, глядя мне в глаза, он как-то запросто взялся за ремень моих джинсов и вполголоса спросил: «Are you ready?» Я глупо улыбнулась.
Тогда он рванул меня вверх за ремень и взгромоздил на плечи итальянцам. Я, кажется, закричала. Толпа охнула. Хлипкий пиренейский тандем мужчинок под моим задом незамедлительно и мощно прогнулся. Черные ассистенты плавно, как ниндзя, подвинулись ближе к нам. И тут же я вцепилась в модные миланские прически парней и прокричала: «Hold on, парни, Hold on!» (Именно так, как свидетельствовала потом моя развеселившаяся подруга, я и кричала.) Я подобралась вся, как могла, и мы выровнялись.
Хилтонцы окатили нас яростными аплодисментами, у итальянов, по словам барных очевидцев, глаза были в тот момент на лбу! Факир, не теряя задорного темпа, как-то хитро начал пристраиваться между итальянцами, встав на колени. Мне не было видно, что он там делает, но я поняла, что всю нашу пирамиду он хочет поднять на себе.
Не успела я как следует этой мысли испугаться, как все мы неуклонно и медленно поползли наверх. Я оказалась вообще где-то в поднебесье. Вся наша пирамида ходила ходуном, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы как-то ее сбалансировать, и дико напрягать при этом пресс, и отрывать у итальянцев скальпы… Меня не утешала даже мысль, что внизу меня пасут чуткие черные ассистенты. Я проклинала хлипких итальянцев безо всякой, судя по всему, физической подготовки. И еще я почему-то чувствовала неимоверное напряжение факира внизу. Я буквально ощущала каждое движение его тела. Наверное, потому, что являлась завершающим элементом всей нашей монструозной структуры под названием «Отдыхающие „Хилтона" на вечерней зарядке в баре».
А потом мы пошли к битому стеклу. Вот тут я уже испугалась по-настоящему. Мне почему-то стало казаться, что сейчас, с высоты, я упаду прямо в стекло. Факир шел медленно, тяжело. Каждый его трудный шаг отдавался у меня в черепной коробке. Все происходящее было, на мой взгляд, кошмаром.
Во всеобщей тишине раздался выразительный хруст стекла: это факир со всеми нами на плечах ходил по нему. Дальнейшее помню плохо. Помню только, когда все кончилось и меня снимал сверху ассистент факира, я вцепилась в него так, что он не мог отодрать меня от себя и поставить на пол. Я висела на нем, как обезьяна. Получился таким образом увеселительный элемент, публика смеялась. Только когда я увидела рядом лицо факира, тоже смеющееся, я ослабила хватку.
Потом еще опять были какие-то пляски с саблями и какие-то возлежания на гвоздях… Но в общем, шоу довольно быстро подошло к завершению. На заключительный поклон факир вывел меня и хлипкого итальянца с поврежденной прической. Мы, дружно скалясь, поклонились. Интернациональный пипл страстно зааплодировал. Рука у факира была все такая же каменная, но только чуть более влажная. От него странно пахло: не парфюмом, и не потом, и не мужским маскулиным запахом…
После этого меня отвели аккурат к тому месту, где я снимала обувь. Это было почти за барной стойкой. Там я присела в полутьме на безымянный ящик и медленно зашнуровывала кроссовки непослушными пальцами, думая о том, что на променад сегодня, пожалуй, уже не пойду. Снаружи все стремительно затихало. Мимо меня время от времени пробегали барные мальчики.
Вдруг белый свет поблек в проеме. Я подняла голову. Надо мной стоял факир. Он, как маслом, был равномерно покрыт испариной. И снизу смотрелся просто как монумент.
– Вы говорите по-английски? – спросил он.
– Да. Конечно. Говорю, – отрывисто сказала я.
Он присел рядом со мной на корточки, загородив весь проход, и буквально вспорол взглядом темных глаз мое сознание. В этот момент я поняла, что я испытываю по отношению к нему: я его боялась.
– Вы были моей лучшей ассистенткой сегодня, – сказал он, – вы ходите в тренажерный зал?
– Да, три раза в неделю.
– Значит, я не ошибся. Скажите, у вас есть время?
– В каком смысле? – не поняла я.
– Сегодня. Сейчас время есть?
– Да, конечно.
– Я приглашаю вас попить арабский кофе где-нибудь. Покурить кальян. У меня, кстати, есть хороший гашиш.
Тут я испугалась окончательно.
– Нет, – пролепетала я, – что вы. Не надо. Я сегодня очень устала. Давайте завтра.
– Почему не сейчас? – удивился он. «Потому что, – сказала ему я, – не могу».
Just because. Но он оказался упрям, он отказывался верить тому, что у меня нет для него времени. Так что после долгих препирательств, от которых я начала уже уставать, мне пришлось пойти на хитрость. Я взяла у него визитку и обещала позвонить на следующий день.
Но мы не встретились с ним на следующий день. Как и на послеследующий, и после, после… Мы встретились с ним в другое время и по другому поводу, значительно позже.
Момент той нашей встречи я помню совершенно отчетливо.
Я шла к нему, а он меня ждал. Он стоял у своего черного пыльного «бумера» (подозрительно роскошная машина для страны третьего мира, видимо купленная на поставки гашиша) и смотрел на меня немигающим взглядом темных миндалевидных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20