Эмма сама не знала, почему это сделала, разве что из желания произвести хорошее впечатление. Ведь будучи дочерью вице-короля и англичанки, главная здесь была она.– Здравствуйте, мэм, – произнесла Эмма. – Видимо, вы бегума, о которой я слышала. Я достопочтенная мисс Эмма Уайтфилд.Ее слова были встречены взрывом смеха. Бегума хмуро посмотрела на не в меру смешливых обитательниц зенаны, после чего жестом пригласила Эмму следовать за ней. Та охотно подчинилась, желая продолжить осмотр фантастической зенаны. Бегума провела ее через несколько небольших комнат, от убранства которых кружилась голова. Путешествие завершилось в помещении с высоким потолком, в центре которого красовался длинный диван под шелковым балдахином. В углу почтительно толпились какие-то женщины.Рядом с диваном стояли четыре огромных медных сосуда, из которых шел ароматный пар, и три серебряные лохани с какой-то маслянистой жидкостью. На золотом столике были разложены бархотки, губки, стояли вазочки, коробочки, кувшинчики. Уж не купальня ли это?Не успела Эмма об этом подумать, как бегума сделала знак женщинам в углу; те, лишенные украшений и одетые в простые хлопковые сари, ринулись на зов, окружили Эмму и принялись деловито снимать с нее одежду.– Перестаньте! Подождите! Что вы делаете? – Эмма попятилась к дивану, держась за корсаж.Тонкие черные брови бегумы удивленно приподнялись. Она указала на медные чаны с кипящей водой, на сосуды с маслом, на свернутые полотенца и объяснила жестами, что Эмме надлежит принять ванну.– Я бы с радостью воспользовалась вашим гостеприимством, но я могу и сама! И без зрителей! – Эмма беспомощно уставилась на красавиц зрительниц. Их набралось так много! Неужели ни одна не понимает по-английски?Все терпеливо ждали начала купания. Бегума взяла кувшинчик с густой зеленой пастой, отвратительной на вид, и подала его одной из помощниц. Та окунула туда пальцы, извлекла ком пасты и положила его Эмме на голову. Холодная скользкая масса сползла ей на лоб и шлепнулась на пол.Эмма поняла, что, сколько бы она ни протестовала, ее все равно никто не поймет; чем больше она будет сопротивляться, тем в более дурацкое положение себя поставит.– Что ж, у вас численное превосходство, и я уступаю. – Она со вздохом опустилась на диван. – Делайте свое черное дело! Я хотя бы попробую получить от всего этого удовольствие. Но как только я увижу мистера Кингстона, я сверну ему шею за то, что он мне устроил!Бегума кивнула и расплылась в улыбке, полная благих намерений и искренней заботы. Служанки взялись за Эмму. В считанные секунды ее раздели донага и уложили на диван, как агнца на жертвенный алтарь. Одна отвечала за ее лицо, остальные сосредоточились на руках, туловище и ногах. Эмма, сгорая от смущения, зажмурилась. Лишь бы купание закончилось побыстрее! Глава 12 Алекс слишком много выпил. Сайяджи угощал его виски, вином и бренди, и вежливость не позволяла гостю отказываться. К счастью, старый друг не питал пристрастия к курению хука и опиуму; с Алекса хватило и того, что он перебрал спиртного и съел столько, что целую деревню можно было бы накормить.Теперь его клонило ко сну. Время было уже позднее, но вежливость заставляла слушать и кивать. Сайяджи и его гость возлежали на подушках рядом с низким столиком, уставленным серебряными кубками; вентилятор-пунках сохранял в роскошных апартаментах Сайяджи приятную прохладу. Речь шла о семейных делах, политике, действиях англичан, бесполезности всех попыток вернуть утраченное могущество семейства Сайяджи. Мало-помалу заговорили о домашних делах.Сайяджи с пьяным вздохом скинул одну из подушек на пол.– Как бы мне хотелось уехать из Аллахабада и поохотиться! Но я не осмеливаюсь, пока нездоров мой сын.Алекс поднял голову:– Тебя беспокоит здоровье сына?После многочисленных дочерей у Сайяджи наконец-то родился сын и наследник. Мальчику было четыре года. Алекс знал, какой трагедией было бы для друга лишиться сына. Больше всего на свете Сайяджи любил охоту; видимо, дело обстоит серьезно, раз он не может предаться любимому занятию.– Да, сыну нездоровится. Раньше он был полон энергии, а теперь стал бледен, отказывается от еды. Его подтачивает какой-то тайный недуг, и никто не может ему помочь.– Отвези его в Калькутту или еще куда-то, где есть британские врачи. Не доверяй его лечение кому-либо в Аллахабаде. Вдруг кому-то захотелось его извести, чтобы вместе с твоей смертью прервался ваш род?– Кто может этого хотеть? – Сайяджи беззаботно махнул унизанной кольцами рукой. – Все, что когда-то принадлежало моей семье, конфисковано. Мне нечего терять.– Но ты по-прежнему богат, Сайяджи. И по-прежнему ты мишень для алчности. Мне и то приходится оглядываться, чтобы кто-нибудь не воткнул мне нож в спину.– Ты имеешь в виду Хидерхана или кого-то из сводных братьев? Они же просто завидуют: ведь ты многого достиг, начиная с малого! Ты – единственный, кого я знаю, заработавший богатство собственным трудом, а не получивший его по праву рождения. Дело, видно, в британском образовании, которое ты получил в Англии благодаря стараниям Сантамани. Или в особом климате этой маленькой страны, которая дает столько преуспевающих деятелей!– Нет, – покачал головой Алекс. – Дело не в климате Англии. Я обязан своим успехом Сантамани, матери моего заклятого врага. Она никогда не позволяла мне жалеть самого себя и понапрасну терять время. Пока ее сынок упражнялся в детских пакостях – подрезал постромки моего седла, запускал мне в спальню кобр, – Сантамани подбадривала меня и заботилась о моем будущем. Она умница! Жаль, что таких мало.– Из-за нее ты не глядишь на женщин. Насколько я понимаю, ты до сих пор не женился. У меня столько жен, что я потерял им счет, а ты не привел к себе в дом ни одной наложницы. Ты бы женился, Сикандер, да сразу на нескольких. Тогда ты был бы гораздо счастливее.– Женщины нужны мне только в постели, Сайяджи. Зачем же мне жениться? У меня уже есть двое детей. Женское общество доступно и без брака.Алекс подумал о мисс Уайтфилд, чьим обществом он наслаждался со дня их знакомства. Для постели у него была Лахри, а мисс Уайтфилд стимулировала его умственную деятельность; что еще требуется человеку? Мысль о любви и о том, что с ней связано, вызывала у него замешательство, даже страх. Он любил Майкла и Викторию – для других чувств в его душе не оставалось места.– Если ты говоришь, что не испытываешь потребности в жене, я, конечно, могу постараться тебе поверить, но все-таки меня не оставляют сомнения… Как жаль, что мы не можем вместе поохотиться! В той местности, по которой тебе скоро придется путешествовать, свирепствует тигр-людоед. Я уже приготовился к охоте на него, но потом решил, что мне лучше остаться и дождаться выздоровления сына. Ты сможешь отправиться в путь хоть завтра, если пожелаешь, потому что у меня все готово для путешествия по джунглям.– Печально, что ты не готов проделать с нами хотя бы половину пути. Если я наткнусь на этого тигра, то придется мне его застрелить, не дождавшись тебя. Перед таким соблазном мне не устоять…– Если ты первым на него наткнешься, так тому и быть, Сикандер. Не лишай себя удовольствия убить его и не вспоминай обо мне. Он уже загрыз в окрестностях несколько человек. Что ни день ко мне обращаются люди с просьбой, чтобы я избавил их от этой напасти.– Если мне представится такая возможность, я ею воспользуюсь. Но я не буду специально ее искать. Не забывай, что я путешествую с мэм-саиб. Пока она со мной, охота на тигра представляет опасность.– А ты посади ее на слона. Пусть себе качается в безопасности наверху и не мешает тебе.– Отличная мысль, дружище! – Алекс с трудом поборол зевок. Ему требовались большие усилия, чтобы не заснуть за беседой. Он с облегчением увидел, что Сайяджи тоже зевает.– Прошу прощения, Сикандер, но мне пора готовиться ко сну. Тебе не обязательно следовать моему примеру. Не желаешь ли перейти в павильон любви? Я пришлю девушку из зенаны. Там есть одна, которая тебе понравится: она прислуживает одной из моих жен; я берег ее специально на случай, если ты ко мне пожалуешь. У нее хорошая родословная, она из вполне пристойной касты, чтобы стать наложницей, а то и женой. К тому же она красива и образованна. Почему бы тебе на нее не взглянуть? Вдруг она тебе понравится?– Я не прочь перейти в твой павильон любви, Сайяджи: там, наверное, прохладно и хорошо спится. Но девушек мне не присылай. Я хочу покинуть тебя уже завтра утром. Придется беречь силы для путешествия.– Ах, Сикандер, ты мало развлекаешься, мало отдыхаешь, а все работаешь да работаешь. Вот что значит британское образование! Я, конечно, восхищаюсь тобой, но и немного жалею. Позволь прислать тебе эту девушку! Не понравится – можешь отправить ее обратно. Хотя бы взгляни на нее, ради меня!Алекс вздохнул. Переубедить Сайяджи все равно было невозможно. Он кивнул, решив про себя, что отправит девушку назад, как только она появится. У него не было ни малейшего желания развлекаться с незнакомкой, какой бы красавицей она ни оказалась. В прошлом он не пропускал ни одной красивой женщины, но сейчас такая перспектива его совершенно не привлекала.Если бы понадобилось пожертвовать сном ради женского общества, он бы предпочел побеседовать с мисс Уайтфилд и узнать ее мнение о зенане. Он не сомневался, что она полна впечатлений. Ведь ей впервые довелось повстречать женщин, проведших всю жизнь в заточении и никогда не показывавших лица мужчинам, кроме собственных отцов и мужей. Сайяджи не позволял своим женам, наложницам и дочерям, а также их служанкам появляться на людях. Принцип пурдах, то есть затворничества, был наилучшей защитой женской добродетели, однако Алекс подозревал, что мисс Уайтфилд этой точки зрения не разделяла.Он попытался представить себе ее реакцию – и сонливость сняло как рукой. Мисс Эмма Уайтфилд наверняка назовет пурдах удушливой клеткой, придуманной мужчинами для помыкания женщинами. Что еще можно было от нее услышать?Он был так уверен, что правильно угадал ее реакцию, что почти слышал ее гневный голос. Пожелав Сайяджи доброй ночи, он последовал за кхансамой в павильон любви – небольшое сооружение, выходящее в сад с фонтаном. Что скажет мисс Уайтфилд о специальном помещении, где соблазняют и предаются любви?Павильон Сайяджи был примерно такого же размера, как его собственный, и точно так же был накрыт сеткой, оберегающей от ночных тварей. Обстановка здесь была такой же пышной, стены были покрыты такими же фресками, изображающими сцены любви; однако не хватало вида на джунгли и журчания ручья, впадающего в пруд, который Алекс выкопал у себя в Парадайз-Вью. Просторный мягкий диван притягивал к себе. В данный момент Алекс ни о чем другом не мечтал.Кхансама Сайяджи оставил гостю расшитый халат, медный таз и кувшин воды, задул единственную лампу и бесшумно удалился, оставив Алекса одного в темном павильоне. Поленившись снять брюки, Алекс сменил рубашку на халат и уселся на диван, дожидаясь прихода обещанной девицы. Сайяджи по крайней мере навязывал ему женщину, а не мальчишку, как однажды произошло в доме его кузена Хидерхана.Хидерхан сознательно хотел нанести ему оскорбление. Либо он подозревал Алекса в противоестественных пристрастиях, либо намекал, что человек, в жилах которого течет нечистая кровь, должен быть лишен возможности плодить низших существ. Однажды по настоянию Сантамани Алекс согласился посетить Хидерхана, простив ему прошлые прегрешения, и в первую же ночь, проведенную под крышей у кузена, был разбужен мальчиком лет восьми-девяти, залезшим к нему в постель.«Меня прислал для вашего удовольствия, саиб, мой хозяин, – сказал ребенок. – Обещаю вам, что я чист: я только что принял ванну и был умащен маслами и благовониями… Я – любимец хозяина, саиб, и обучен любовным искусствам».Алекс возмутился, прогнал мальчишку и в ту же ночь покинул дом кузена, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Он так и не объяснил Сантамани, почему так поступил. Матери нельзя было рассказывать подобных вещей о ее собственном сыне. Сантамани не простила ему нежелания мириться с Хидерханом. Алекс пытался поговорить с ней, но она не впустила его в свой дом, ограничившись запиской: «Любишь меня, так люби и моего сына. Положи конец этой распре. Если для тебя невыносимо ночевать в доме Хидерхана, то тебе нечего делать и у меня».Наверное, Хидерхан лгал матери, и Сантамани не знала, что он собой представляет на самом деле. Хидерхан был коварен, лжив, завистлив, злобен до мозга костей. Алекс всю жизнь только тем и занимался, что разгадывал его коварные замыслы. То была опасная игра, не прекращавшаяся ни на минуту: Хидерхан прятался в засаде, как кровожадный тигр, а Алекс отражал его неожиданные нападения. Но почему Хидерхан пришел ему на ум сейчас? Сайяджи никогда его не оскорбит; если он в чем-то грешен, то лишь в сводничестве, в попытке подсунуть ему новую жену или наложницу, сделать его жизнь более приятной.Ожидая обещанного, Алекс прилег. Как ни старался он побороть сон, глаза его сами собой закрылись.«Вот что значит переусердствовать со спиртным…» – успел подумать он. Это была его последняя связная мысль.
Эмма стояла перед зеркалом в золотой раме и смотрела на свое отражение. Ее взору предстала рослая, стройная, прекрасная ликом незнакомка в воздушном светло-зеленом сари, делавшем ее глаза изумрудными, как джунгли, и такими же загадочными. У нее за спиной переговаривались и смеялись женщины; судя по всему, они одобряли ее новый облик. Во время трехчасового купального ритуала ее прежняя одежда таинственным образом пропала. Эмме удалось спасти только свой пакет в непромокаемом чехле. Она решительно отказалась с ним расстаться, и он снова занял свое прежнее место – у нее на талии, перехваченной под сари шелковым шнуром.Как же чудесно ее преобразили новые одежды, свободная прическа, индийская косметика! Эмма не верила собственным глазам и не узнавала себя. Она превратилась в такую же экзотическую бабочку, как и женщины вокруг нее. Достаточно было слегка тряхнуть головой – и ее длинные сверкающие волосы окутывали плечи, как шелковая пелена; при каждом ее движении сари шелестело, сообщая ей грацию, какой она никогда прежде не обладала.Благодаря искусно наложенной косметике ее глаза сделались огромными и сияющими, кожа приобрела идущее откуда-то изнутри свечение, губы уподобились распустившимся розам. Она была прекрасна. Впервые в жизни она почувствовала себя красавицей. Любоваться собой в зеркале было, конечно, глупым и недостойным занятием, однако женщины зенаны сочли бы за оскорбление, если бы она не восхитилась плодами их усилий. Все были в восторге, даже старая бегума одарила ее улыбкой, прежде чем отойти к заслуженному сну после трудной работы по приданию Эмме нового, лучшего облика.Одна из женщин подскочила к Эмме, поднесла руку ей к самому лицу и потрясла своими браслетами. От Эммы ожидалось то же самое. Эмма подняла руку, на которой красовалось теперь восемь – десять золотых браслетов с жемчужинами. Движение рукой – и звон браслетов вызвал радостный смех женщин.Эмму тянуло к новым подругам. Все они выглядели невинными детьми, склонными к озорству, особенно за спиной у старой бегумы. Как только та скрылась из виду, женщины расшумелись и разыгрались. Теперь Эмма пожалела, что не знает их языка. Но когда же они спят? Время близилось к полуночи, а то и перевалило за полночь, но женщины не выказывали ни малейшего желания отправиться почивать. Эмма чувствовала, что ее присутствие в зенане – такое большое событие, что они не хотят отпускать ее ни на минуту. Это грозило бессонной ночью.Где-то ударили в бронзовый гонг, и женщины как по команде закрыли лица краями сари. Вскоре появился кхансама. Он произнес несколько слов и поманил пальцем молоденькую девушку. Той можно было дать не больше двенадцати-тринадцати лет. Она сидела на низеньком позолоченном табурете, но теперь вскочила, испуганно расширив глаза. Бросив от волнения край сари, она стала что-то говорить кхансаме. Голос ее был взволнован.Сначала кхансама выглядел удивленным, потом рассердился и принялся яростно ее бранить. Девочка расплакалась. Женщины сбежались на ее громкие всхлипывания, стали ее утешать и гладить по плечу, выражая поддержку и огорчение.– В чем дело? Что происходит? – Эмма знала, что ее никто не понимает, но не могла оставаться спокойной. Решительно подойдя к кхансаме она коснулась его плеча, чтобы добиться внимания к себе. Увидев, кто это, он в ужасе отшатнулся.– Сакарама! Приведите Сакарама! Если он не объяснит мне, что здесь творится, я… я до вас дотронусь! – Эмма сделала вид, что хватается за белоснежный рукав слуги, и тот опять отскочил. – Сакарам! – повторила Эмма. – Найдите Сакарама – или его саиба. Мне надо поговорить с кем-то из них, чтобы понять, что здесь происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Эмма стояла перед зеркалом в золотой раме и смотрела на свое отражение. Ее взору предстала рослая, стройная, прекрасная ликом незнакомка в воздушном светло-зеленом сари, делавшем ее глаза изумрудными, как джунгли, и такими же загадочными. У нее за спиной переговаривались и смеялись женщины; судя по всему, они одобряли ее новый облик. Во время трехчасового купального ритуала ее прежняя одежда таинственным образом пропала. Эмме удалось спасти только свой пакет в непромокаемом чехле. Она решительно отказалась с ним расстаться, и он снова занял свое прежнее место – у нее на талии, перехваченной под сари шелковым шнуром.Как же чудесно ее преобразили новые одежды, свободная прическа, индийская косметика! Эмма не верила собственным глазам и не узнавала себя. Она превратилась в такую же экзотическую бабочку, как и женщины вокруг нее. Достаточно было слегка тряхнуть головой – и ее длинные сверкающие волосы окутывали плечи, как шелковая пелена; при каждом ее движении сари шелестело, сообщая ей грацию, какой она никогда прежде не обладала.Благодаря искусно наложенной косметике ее глаза сделались огромными и сияющими, кожа приобрела идущее откуда-то изнутри свечение, губы уподобились распустившимся розам. Она была прекрасна. Впервые в жизни она почувствовала себя красавицей. Любоваться собой в зеркале было, конечно, глупым и недостойным занятием, однако женщины зенаны сочли бы за оскорбление, если бы она не восхитилась плодами их усилий. Все были в восторге, даже старая бегума одарила ее улыбкой, прежде чем отойти к заслуженному сну после трудной работы по приданию Эмме нового, лучшего облика.Одна из женщин подскочила к Эмме, поднесла руку ей к самому лицу и потрясла своими браслетами. От Эммы ожидалось то же самое. Эмма подняла руку, на которой красовалось теперь восемь – десять золотых браслетов с жемчужинами. Движение рукой – и звон браслетов вызвал радостный смех женщин.Эмму тянуло к новым подругам. Все они выглядели невинными детьми, склонными к озорству, особенно за спиной у старой бегумы. Как только та скрылась из виду, женщины расшумелись и разыгрались. Теперь Эмма пожалела, что не знает их языка. Но когда же они спят? Время близилось к полуночи, а то и перевалило за полночь, но женщины не выказывали ни малейшего желания отправиться почивать. Эмма чувствовала, что ее присутствие в зенане – такое большое событие, что они не хотят отпускать ее ни на минуту. Это грозило бессонной ночью.Где-то ударили в бронзовый гонг, и женщины как по команде закрыли лица краями сари. Вскоре появился кхансама. Он произнес несколько слов и поманил пальцем молоденькую девушку. Той можно было дать не больше двенадцати-тринадцати лет. Она сидела на низеньком позолоченном табурете, но теперь вскочила, испуганно расширив глаза. Бросив от волнения край сари, она стала что-то говорить кхансаме. Голос ее был взволнован.Сначала кхансама выглядел удивленным, потом рассердился и принялся яростно ее бранить. Девочка расплакалась. Женщины сбежались на ее громкие всхлипывания, стали ее утешать и гладить по плечу, выражая поддержку и огорчение.– В чем дело? Что происходит? – Эмма знала, что ее никто не понимает, но не могла оставаться спокойной. Решительно подойдя к кхансаме она коснулась его плеча, чтобы добиться внимания к себе. Увидев, кто это, он в ужасе отшатнулся.– Сакарама! Приведите Сакарама! Если он не объяснит мне, что здесь творится, я… я до вас дотронусь! – Эмма сделала вид, что хватается за белоснежный рукав слуги, и тот опять отскочил. – Сакарам! – повторила Эмма. – Найдите Сакарама – или его саиба. Мне надо поговорить с кем-то из них, чтобы понять, что здесь происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40