Журналисты просто тащатся от таких штучек!
– Ну и ладушки! – ответил Фрэнк. – Я распоряжусь, тебе позвонит синьорина Циммерман. Она, конечно, та еще сучка, но она единственная, кто понимает в этих долбаных рекламных роликах и тому подобном! Bye, Чеккаро!
– Bye, Фрэнк… Спасибо! – выдохнул Чеккароли. Фрэнк положил трубку, взял лист бумаги, что-то записал и по интерфону позвал Жасмин.
Жасмин Артнако – крашеная блондинка с вислой задницей, которую Фрэнк терпел только потому, что она приходилась дочерью Энтони Артнако, – запыхавшись, влетела в кабинет.
– Позвонишь по этому номеру, – сказал Фрэнк, – и договоришься о нашей поездке в Италию…
– Вы летите в Италию?!
Фрэнк смерил ее холодным взглядом. Жасмин опустила глаза и принялась что-то черкать в блокноте.
– Здесь уже все написано, – сухо бросил Фрэнк. – Куда, когда, расписание. Кроме количества билетов, но это я тебе сообщу через пару часов. А сейчас дозвонись до Леонарда и соедини меня с ним.
– Какого Леонарда?
– Что значит – какого Леонарда?! – рассвирепел Фрэнк.
– ^Ах, Леонард Трент? – дошло до Жасмин. – Который снял «Тенора» и «Пластиковую любовь?
– Чаз! – проревел Фрэнк.
Жасмин вздрогнула. В комнату вошел Чаз.
– Ты теряешь время, – сурово бросил Фрэнк секретарше.
Чаз, который трахал Жасмин с первых дней прихода в «Старшип-Мувиз», не ставя Фрэнка в известность, смотрел на нее, будто говоря: «Что тут поделаешь!»
Явно обозленная, Жасмин вышла, волоча ноги.
– К тебе приходил дядя Сал?!
– К тебе приходил дядя Сал?! Когда?
– Четверть час назад, Тони… Я же тебе говорил! Тони разговаривал с Ником, который заявился к нему сразу же после ухода дяди Сала. Он тоже провел бессонную ночь – смотрел по телевизору программу, в которой какой-то тип, трясясь от возбуждения, расхваливал картины Кашеллы и Пурификато. Подумаешь, в гостиной у Тони висели и Кашелла, и Пурификато, и даже Карузо – последнего они с Ником повесили над самым диваном оранжевой кожи. Их вид абсолютно не заводил Тони: ему было отлично известно, что они сегодня уже не trendy.
– Четтина, – закричал Тони, – Четтина, иди сюда! – Четтина вышла из спальни всклокоченная, кутаясь в халат а-ля тетя Кармела. Твою матъ, подумал Тони, и на этой лахудре я женился!
– Ты слышала? – спросил Тони жену, пытаясь прогнать из головы горькую мысль. – К Нику приходил дядя Сал!
– Когда? – потягиваясь, спросила Четтина.
– Сегодня утром, мать твою! – с полоборота завелся Тони. – И чего хотел дядя Сал? – повернулся он к Нику.
– Не знаю, Тони, – ответил Ник. – Правда не знаю… Он мне сказал, что вчера вечером было совершено ограбление… Здесь, в нашем квартале.
– Ограбление?! В нашем квартале?!
– Ну да, ограбление, – подтвердил Ник. – Дядя Сал сказал, что кто-то из местных зашел в лавку дяди Миммо, ограбил его и… застрелил полицейского бригадира.
– Кто-то из местных?! – ахнул Тони и выпучил глаза.
– Да, – кивнул Ник.
– Это невозможно! – затряс головой Тони.
– Приготовить кофе, Тони? – спросила Четтина.
– Валяй! – ответил Тони. – Приготовь кофе и пойди причешись. И вообще приведи себя в порядок, умоляю тебя!
Четтина с испугом посмотрела на него, потом на Ника и с выражением покорности судьбе на лице направилась на кухню.
– Нет, ты посмотри, что творится! – сказал Тони. Ник отрешенно глядел в окно, выходящее в сад.
– А известно ли тебе, Ник, – заговорил Тони, задирая ногу на ногу и демонстрируя при этом пурпурно-красные носки, торчавшие из-под оранжевых брюк, – известно ли тебе, Ники, что случится с тем из жителей нашего квартала, кто ограбит человека и убьет полицейского, да еще бригадира? Может, ты думаешь, что это так, ерунда, ну вроде как по телевизору показывают, в фильмах Баретты, знаешь, когда чувак просыпается утром, напяливает комбинезон, открывает ящик с пистолетами… Блин, Тони, что ты несешь! Этот хренов ящик с пистолетами никогда не держат закрытым! В нем обычно лежат пистолеты, браслеты, золотые ожерелья, толстенные пачки долларов в золотых зажимах… Кто-нибудь даже скажет: если у такого крутого парня в этом долбаном ящике так много денег и золотых побрякушек, на кой черт ему идти и кого-то грабить! А он, козел, наоборот, выходит, делает круг по кварталу, останавливается у винного магазина, входит, гробит парочку полицейских, затем торговца, такого же негра, как сам, выгребает деньги из кассы и уходит, напевая, словно он Майкл Джексон! Твою мать, да такой у нас в Катании из дома выйти не успел бы – его бы пристрелили! Ник продолжал глядеть в окно.
– Ты ведь видел мою барбекюшницу, Ник? – спросил Тони. – Классная вещь, скажи? Такие точно рекламирует «Космополитен». А знаешь, сколько времени я потратил на то, чтобы выбить разрешение на ее установку, а, Ники?
На лице Ника появилось выражение, означающее: ну и сколько?
– Три года, мать их! А я все-таки из семьи Скали, это тоже надо иметь в виду, Ник! В Катании такая бюрократия!.. В Катании, если ты хочешь пойти и ограбить кого-то, ты должен сначала убедиться, что он не платит за крышу, потому что, если он платит, ты не можешь его ограбить, иначе нарвешься на большие неприятности. Значит, ты должен составить список… В общем, если ты решился на грабеж, то сперва должен начинать с тех, кто не платит; таким образом, остальные видят, что таких грабят, и начинают платить, понимаешь? Существует организация, которая тебе говорит, какие магазины можно грабить, а какие нет, чтобы не вышло так, что в один и тот же магазин заявятся два грабителя, и еще она устанавливает очередность ограблений… Мы все-таки не в Америке с ее либерализмом, Ник!
Тони закурил первую из своих сигарет с ментолом (он выкуривал ровно три штуки в день) и продолжил: – В общем, к тому времени, когда ты получаешь разрешение на ограбление, ты знаешь, я хочу сказать, что тебе точно известно, что в бригадиров не стреляют ни в коем случае, потому что, когда их убивают, вся полиция сатанеет… Она никогда не сатанеет, за исключением случая, когда шлепнут полицейского! А уж если замочат бригадира, мало не покажется никому! Когда Альфио… Ты знаком с Альфио? Ах да, ты не можешь его знать, тебя тогда здесь не было. В общем, этот Альфио пошел на дело, получив разрешение, ну, типа оформив все как надо. И вот во время ограбления входит полицейский… В этом случае, это всем известно, грабитель должен сказать: «Извините, синьор полицейский! Я тут граблю магазин, но я все понимаю, я не прав, и вы можете меня арестовать. Это ваша работа, я не сопротивляюсь, я никому не причинил вреда, вот мой пистолет, вот он я». А пистолет, Ник, никогда не заряжен, если хочешь грабить в нашем квартале. Понимаешь, это такой закон – пистолет не заряжать; согласен, закон дурацкий, но пока большой беды от него не было. Усек? Пойманный грабитель проведет пару дней в каталажке, а потом его выгонят взашей, потому что тюрьма на площади Ланц забита под завязку, и представь себе, что будет, если туда сажать каждого, кого поймали на ограблении с незаряженным пистолетом. С заряженным пистолетом грабят только банки, но это совсем другая история, потому что у банков свои, более сложные отношения с крышами. Но что касается магазинов, то тут все четко: тебе не простят ни заряженного пистолета, ни погибшего бригадира. Понятно?
– И что Альфио?… – напомнил Ник.
– Что Альфио? Ах да, Альфио! Значит, так, Альфио берет свой распрекрасный незаряженный пистолет и идет на дело – грабить магазин скобяных изделий. Хозяин магазина был полный псих, он думал так: я торгую железяками, что мне могут сделать, ну, сожгут магазин, ну и хрен с ним, он все равно не мой, а арендованный, а железяки не горят. Видал придурка, а? В общем, во время ограбления входит полицейский. До сих пор все шло хорошо, этот придурок-хозяин даже засмеялся, – посмотрел бы я на него, как он потом стал бы смеяться, когда ему в штаны засунули бомбу… Короче, Альфио передает пистолет полицейскому, все путем. И вдруг ни с того ни с сего… С какой такой дури, что взбрело в башку Альфио, бог его знает, – может, крыша съехала, может, еще что, – только он хватает мотыгу и хрясь по башке бедолаге-полицейскому! А тот при исполнении, представляешь? Он даже успел уже убрать свой пистолет в кобуру и собирался спокойненько надеть на Альфио наручники. А Альфио, это все местные знали, на жизнь зарабатывал грабежами и был в своем деле профессионал, не какой-нибудь там дилетант, он никогда не конфликтовал с бюрократией. И вот на тебе! Спрашивается, что ему в башку ударило?
– А дальше что? – спросил Ник.
– Дальше? Дальше Альфио удрал. Второй полицейский, который сидел в машине, видит, что-то тут не так. Альфио бежит – такого никогда прежде не случалось, – полицейский заводит машину, едет за ним и застревает в пробке. Выскакивает из машины, а Альфио уже след простыл. Ну не бардак?! Газеты, телевидение, шум да гам, на площади целый митинг – дескать, не желаем платить крышам, полицейские озверели, а Альфио в бегах. Ничего себе картинка, да?
Ник кивнул.
– В общем, проходит несколько дней, и вот как-то один полицейский выходит из участка – захотелось ноги размять – и обращает внимание на такую штуку. На другой стороне улицы на железной скамейке сидит мужик. Ну, сидит себе и сидит, чинно так, нога на ногу, в руках газета, и вроде бы он ее читает. Только вот незадача – у мужика нет головы! Нет, конкретно, сидит мужик без башки! Полицейскому сначала показалось, что он чего-то не разглядел. Он протер глаза и двинулся через дорогу. И уже на полпути видит, что голова ровненько так отрезана! Типа сидит на скамейке мужик нога на ногу с газетой в руках и без головы. Он чешет назад, влетает в участок, поднимает тревогу. Полицейские валом валят на площадь, за ними эксперты, и вот в газете находят листок бумаги, а на нем черным по белому написано: «ЕГО БЕЗМОЗГЛУЮ ГОЛОВУ МЫ ОСТАВИЛИ СЕБЕ». Вот таким образом дядя Сал заработал авторитет и занял место своего предшественника. Врубаешься? Тот был не способен держать в руках своих ребят, а дядя Сал, черт возьми, способен! При нем такой промашки не случится!
– Дядя… Дядя Сал? – бледнея, переспросил Ник.
– Дядя Сал, – повторил Тони и посмотрел в сторону кухни. – Ну ты скоро там, Четтина? Сколько ты будешь возиться, чтобы приготовить кофе!
Четтина вплыла в гостиную, величественная, как святая, в черной юбке, в туфлях на каблуке, с подносом в руках и с недовольной миной на лице.
– Сколько тебе сахара, Ник? – спросила она.
– Две ложки, – ответил Ник. – Спасибо.
Тони засмеялся и взял свою чашку кофе без сахара. Четтина села и поправила юбку.
– Значит, – начала она, – дядя Сал приходил к тебе только для того, чтобы сообщить об ограблении?
Именно об этом чуть раньше говорил Тони, так что она только повторила его слова. Между тем Тони про себя думал: дядя Сал наверняка приходил в его дом, чтобы сказать ему, что он паршивый сноб.
– Он мне сказал еще одну вещь… – заговорил Ник.
– Ну и какую же? – Тони закурил вторую ментоловую сигарету за день.
– Он мне сказал, что вчера… что все меня видели на барбекю. Видели, как я… разговаривал с Минди…
Тони во все глаза уставился на Четтину, а Четтина на Тони.
– На барбекю?! – переспросил Тони. – Вчера вечером?!
– Да, – подтвердил Ник.
Тони вскочил, потряс ногой, чтобы опустилась задравшаяся брючина, и сделал два-три шага по гостиной. Твою мать, подумал он, вчера вечером он во всеуслышание называл его снобом, а сегодня утром навещает его дома и говорит ему… то, что говорит. Или Ник совсем спятил, как тот антиквар или как Алъфио… Или это у дяди Сала крыша поехала на хрен!
– Скажи мне, Ник, что ты такое сделал, чтобы дядя Сал изменил свое мнение о тебе? – спросил Тони.
– Я?! – занервничал Ник. – Нет… Ничего…
Тони с тоской смотрел в окно. В саду щебетали птицы.
– Не знаю, Тони, – повторил Ник, – честное слово, не знаю, в чем дело. Конечно, вчера меня не было на твоем барбекю… Но я не думаю, что… А что, если… Ну да… Если дядя Сал просто меня с кем-то спутал?…
– Знаешь что, Ник, – отозвался Тони, оставив в покое щебечущих птиц. Он вообще не желал копаться в этой дурацкой истории в присутствии Четтины. – Я думаю, ты прав. Дядя Сал принял тебя за другого, понял, что ошибся, и пришел извиниться перед тобой. С ним всегда так, когда он ошибается: сначала извиняется, а затем распахивает дверь в Семью.
– В Семью?
– Нуда, в Семью. Минди, значит?…
– Минди – порядочная девушка, Ник, – вставила Четтина.
– По мне, даже чересчур порядочная, уж слишком она похожа на тетю Кармелу! – воскликнул Тони.
– Как ты можешь так говорить, Тони! – возмутилась Четтина.
– А почему нельзя? Потому что здесь Ник? – засмеялся Тони. – Но Ник теперь должен знать о проблемах Семьи! Нет, ты смотри, как засуетился дядя Сал! У нас уже есть одна старая дева, и пошли разговоры, что женщины семьи Скали не хотят выходить замуж! Врубаешься, Ник?
Вся мимика его лица красноречиво свидетельствовала, что нет, он не врубается.
– Чего тут на фиг понимать, – продолжал Тони. – Если женщина не выходит замуж, она тем самым показывает, что у нее нет потребности в Семье, что в ней не воспитали чувство Семьи, понимаешь? Э, да ладно, Ник, это все фигня. Я жутко рад, что дядя Сал заговорил с тобой о Минди. Правда, Валентина вроде как остается с носом, зато у нас в Семье не будет еще одной тети Кармелы!
По лицу Ника видно, что из всей трескотни Тони он толком не понял ничего.
– Достаточно кому-нибудь произнести твое имя, как Валентина краснеет, словно ей надавали пощечин! – пояснил Тони.
Он подошел к Нику и со смехом ущипнул его за щеку (семейное это у них, что ли?).
– Ники, Ники, ты действительно славный парень… Немного наивный, но славный… Словами не передать, какой славный! Пойдем, провожу тебя до выхода.
– Спасибо за кофе, Четтина, – вставая, поблагодарил Ник.
– Не за что, Ник! – ответила Четтина, опять поправляя юбку.
Тони дернулся обнять Ника за плечи, но, поскольку тот был выше его ростом, ограничился тем, что крепко взял его под руку. Лишь у самой двери Тони ослабил хватку.
– Ник, – сказал он. – Может, и не стоит тебе этого говорить, но я очень привязался к тебе… Тебе точно нечего мне сказать?
– Нечего, Тони, клянусь, – ответил Ник. – Ничего важного.
– Ладно, – сказал Тони, легонько шлепая его по правой щеке. – Тогда будь здоров!
Фрэнк сидел сцепив руки…
Фрэнк сидел сцепив руки и, уставившись на них, вращал большими пальцами. Он размышлял вслух, обращаясь к Чазу.
– Ну не психи, а? Такой человек, как я, добросовестный налогоплательщик, не может свободно поехать на Сицилию! Я должен оправдываться перед этими говнюками из ФБР!
– У нас против них есть хороший аргумент, Фрэнк, – отозвался Чаз. – Адвокат подсказал. Синьор Эрра, сказал он, has gone на Сицилию затем-то и затем-то. А что делает ФБР? Садится ему на пятки и тратит общественные деньги, преследуя честного американского гражданина лишь потому, что он итальянского происхождения!
– Мадонна! – взорвался Фрэнк. – Эти сраные кубинские сигары! Смотри, все пальцы от них желтые, yellow fingers!.. Да, Чаз, это действительно классный аргумент, особенно для среднего американца. Если ему вешают лапшу на уши, он охреневает. Среднему американцу ты должен предложить серьезные обоснования, серьезные не для тебя, а для него. Потому что в противном случае он начинает задумываться, а когда средний американец задумывается, он сатанеет. И чтобы он тебя ни в чем не заподозрил, ты или иди делать свою job, свою работу, или вали куда-нибудь подальше!.. Мать их!.. Ты сегодня утром видел кого-нибудь из них? Не обратил внимания на мудака, что грузил удочки в саг, и еще на одного, с теннисными ракетками? Привет, привет, интересная игра будет сегодня, не так ли?… Раздолбай! Тратят народные деньги хрен знает на что!
– Все верно, Фрэнк, ты прав… – Чаз кивнул, взял со столика журнал и принялся его листать.
Может, мне попросить Грету. … думал в это время Фрэнк. Нет, боюсь, эта сучка будет потом шантажировать меня всю жизнь. Фрэнк старательно оттирал желтизну с пальцев, не сводя глаз с Чаза.
– Чаз, послушай, что я скажу…
– Говори, Фрэнк.
– Слушай, Чаз…
– I'm listening, Фрэнк.
– Ты когда-нибудь… Тебе когда-нибудь приходилось убивать бабу?
Чаз кивнул, продолжая листать журнал.
Фрэнк вылупился на него, утратив дар речи.
– Did you kill a woman?! – повторил он.
Чаз еще раз кивнул и снова уткнулся в журнал.
Damn, думал Фрэнк. Если я попрошу Грету об одолжении, а потом прикажу Чазу ее шлепнуть, то ФБР оторвет мне яйца! Если, конечно, поймает.
Зазвонил интерфон.
– Алло! – буркнул Фрэнк.
– Мистер Трент is here, – прокаркала Жасмин.
– Пусть входит, – разрешил Фрэнк.
Чаз смотрел на Фрэнка. Фрэнк ему подмигнул, и Чаз встал на изготовку. Дверь распахнулась, и появился Леонард Трент в синей тройке, синей рубашке и синем галстуке. Он остановился на пороге, оглядел Фрэнка и Чаза и широко, как для объятия, развел руки.
– Ну наконец-то!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Ну и ладушки! – ответил Фрэнк. – Я распоряжусь, тебе позвонит синьорина Циммерман. Она, конечно, та еще сучка, но она единственная, кто понимает в этих долбаных рекламных роликах и тому подобном! Bye, Чеккаро!
– Bye, Фрэнк… Спасибо! – выдохнул Чеккароли. Фрэнк положил трубку, взял лист бумаги, что-то записал и по интерфону позвал Жасмин.
Жасмин Артнако – крашеная блондинка с вислой задницей, которую Фрэнк терпел только потому, что она приходилась дочерью Энтони Артнако, – запыхавшись, влетела в кабинет.
– Позвонишь по этому номеру, – сказал Фрэнк, – и договоришься о нашей поездке в Италию…
– Вы летите в Италию?!
Фрэнк смерил ее холодным взглядом. Жасмин опустила глаза и принялась что-то черкать в блокноте.
– Здесь уже все написано, – сухо бросил Фрэнк. – Куда, когда, расписание. Кроме количества билетов, но это я тебе сообщу через пару часов. А сейчас дозвонись до Леонарда и соедини меня с ним.
– Какого Леонарда?
– Что значит – какого Леонарда?! – рассвирепел Фрэнк.
– ^Ах, Леонард Трент? – дошло до Жасмин. – Который снял «Тенора» и «Пластиковую любовь?
– Чаз! – проревел Фрэнк.
Жасмин вздрогнула. В комнату вошел Чаз.
– Ты теряешь время, – сурово бросил Фрэнк секретарше.
Чаз, который трахал Жасмин с первых дней прихода в «Старшип-Мувиз», не ставя Фрэнка в известность, смотрел на нее, будто говоря: «Что тут поделаешь!»
Явно обозленная, Жасмин вышла, волоча ноги.
– К тебе приходил дядя Сал?!
– К тебе приходил дядя Сал?! Когда?
– Четверть час назад, Тони… Я же тебе говорил! Тони разговаривал с Ником, который заявился к нему сразу же после ухода дяди Сала. Он тоже провел бессонную ночь – смотрел по телевизору программу, в которой какой-то тип, трясясь от возбуждения, расхваливал картины Кашеллы и Пурификато. Подумаешь, в гостиной у Тони висели и Кашелла, и Пурификато, и даже Карузо – последнего они с Ником повесили над самым диваном оранжевой кожи. Их вид абсолютно не заводил Тони: ему было отлично известно, что они сегодня уже не trendy.
– Четтина, – закричал Тони, – Четтина, иди сюда! – Четтина вышла из спальни всклокоченная, кутаясь в халат а-ля тетя Кармела. Твою матъ, подумал Тони, и на этой лахудре я женился!
– Ты слышала? – спросил Тони жену, пытаясь прогнать из головы горькую мысль. – К Нику приходил дядя Сал!
– Когда? – потягиваясь, спросила Четтина.
– Сегодня утром, мать твою! – с полоборота завелся Тони. – И чего хотел дядя Сал? – повернулся он к Нику.
– Не знаю, Тони, – ответил Ник. – Правда не знаю… Он мне сказал, что вчера вечером было совершено ограбление… Здесь, в нашем квартале.
– Ограбление?! В нашем квартале?!
– Ну да, ограбление, – подтвердил Ник. – Дядя Сал сказал, что кто-то из местных зашел в лавку дяди Миммо, ограбил его и… застрелил полицейского бригадира.
– Кто-то из местных?! – ахнул Тони и выпучил глаза.
– Да, – кивнул Ник.
– Это невозможно! – затряс головой Тони.
– Приготовить кофе, Тони? – спросила Четтина.
– Валяй! – ответил Тони. – Приготовь кофе и пойди причешись. И вообще приведи себя в порядок, умоляю тебя!
Четтина с испугом посмотрела на него, потом на Ника и с выражением покорности судьбе на лице направилась на кухню.
– Нет, ты посмотри, что творится! – сказал Тони. Ник отрешенно глядел в окно, выходящее в сад.
– А известно ли тебе, Ник, – заговорил Тони, задирая ногу на ногу и демонстрируя при этом пурпурно-красные носки, торчавшие из-под оранжевых брюк, – известно ли тебе, Ники, что случится с тем из жителей нашего квартала, кто ограбит человека и убьет полицейского, да еще бригадира? Может, ты думаешь, что это так, ерунда, ну вроде как по телевизору показывают, в фильмах Баретты, знаешь, когда чувак просыпается утром, напяливает комбинезон, открывает ящик с пистолетами… Блин, Тони, что ты несешь! Этот хренов ящик с пистолетами никогда не держат закрытым! В нем обычно лежат пистолеты, браслеты, золотые ожерелья, толстенные пачки долларов в золотых зажимах… Кто-нибудь даже скажет: если у такого крутого парня в этом долбаном ящике так много денег и золотых побрякушек, на кой черт ему идти и кого-то грабить! А он, козел, наоборот, выходит, делает круг по кварталу, останавливается у винного магазина, входит, гробит парочку полицейских, затем торговца, такого же негра, как сам, выгребает деньги из кассы и уходит, напевая, словно он Майкл Джексон! Твою мать, да такой у нас в Катании из дома выйти не успел бы – его бы пристрелили! Ник продолжал глядеть в окно.
– Ты ведь видел мою барбекюшницу, Ник? – спросил Тони. – Классная вещь, скажи? Такие точно рекламирует «Космополитен». А знаешь, сколько времени я потратил на то, чтобы выбить разрешение на ее установку, а, Ники?
На лице Ника появилось выражение, означающее: ну и сколько?
– Три года, мать их! А я все-таки из семьи Скали, это тоже надо иметь в виду, Ник! В Катании такая бюрократия!.. В Катании, если ты хочешь пойти и ограбить кого-то, ты должен сначала убедиться, что он не платит за крышу, потому что, если он платит, ты не можешь его ограбить, иначе нарвешься на большие неприятности. Значит, ты должен составить список… В общем, если ты решился на грабеж, то сперва должен начинать с тех, кто не платит; таким образом, остальные видят, что таких грабят, и начинают платить, понимаешь? Существует организация, которая тебе говорит, какие магазины можно грабить, а какие нет, чтобы не вышло так, что в один и тот же магазин заявятся два грабителя, и еще она устанавливает очередность ограблений… Мы все-таки не в Америке с ее либерализмом, Ник!
Тони закурил первую из своих сигарет с ментолом (он выкуривал ровно три штуки в день) и продолжил: – В общем, к тому времени, когда ты получаешь разрешение на ограбление, ты знаешь, я хочу сказать, что тебе точно известно, что в бригадиров не стреляют ни в коем случае, потому что, когда их убивают, вся полиция сатанеет… Она никогда не сатанеет, за исключением случая, когда шлепнут полицейского! А уж если замочат бригадира, мало не покажется никому! Когда Альфио… Ты знаком с Альфио? Ах да, ты не можешь его знать, тебя тогда здесь не было. В общем, этот Альфио пошел на дело, получив разрешение, ну, типа оформив все как надо. И вот во время ограбления входит полицейский… В этом случае, это всем известно, грабитель должен сказать: «Извините, синьор полицейский! Я тут граблю магазин, но я все понимаю, я не прав, и вы можете меня арестовать. Это ваша работа, я не сопротивляюсь, я никому не причинил вреда, вот мой пистолет, вот он я». А пистолет, Ник, никогда не заряжен, если хочешь грабить в нашем квартале. Понимаешь, это такой закон – пистолет не заряжать; согласен, закон дурацкий, но пока большой беды от него не было. Усек? Пойманный грабитель проведет пару дней в каталажке, а потом его выгонят взашей, потому что тюрьма на площади Ланц забита под завязку, и представь себе, что будет, если туда сажать каждого, кого поймали на ограблении с незаряженным пистолетом. С заряженным пистолетом грабят только банки, но это совсем другая история, потому что у банков свои, более сложные отношения с крышами. Но что касается магазинов, то тут все четко: тебе не простят ни заряженного пистолета, ни погибшего бригадира. Понятно?
– И что Альфио?… – напомнил Ник.
– Что Альфио? Ах да, Альфио! Значит, так, Альфио берет свой распрекрасный незаряженный пистолет и идет на дело – грабить магазин скобяных изделий. Хозяин магазина был полный псих, он думал так: я торгую железяками, что мне могут сделать, ну, сожгут магазин, ну и хрен с ним, он все равно не мой, а арендованный, а железяки не горят. Видал придурка, а? В общем, во время ограбления входит полицейский. До сих пор все шло хорошо, этот придурок-хозяин даже засмеялся, – посмотрел бы я на него, как он потом стал бы смеяться, когда ему в штаны засунули бомбу… Короче, Альфио передает пистолет полицейскому, все путем. И вдруг ни с того ни с сего… С какой такой дури, что взбрело в башку Альфио, бог его знает, – может, крыша съехала, может, еще что, – только он хватает мотыгу и хрясь по башке бедолаге-полицейскому! А тот при исполнении, представляешь? Он даже успел уже убрать свой пистолет в кобуру и собирался спокойненько надеть на Альфио наручники. А Альфио, это все местные знали, на жизнь зарабатывал грабежами и был в своем деле профессионал, не какой-нибудь там дилетант, он никогда не конфликтовал с бюрократией. И вот на тебе! Спрашивается, что ему в башку ударило?
– А дальше что? – спросил Ник.
– Дальше? Дальше Альфио удрал. Второй полицейский, который сидел в машине, видит, что-то тут не так. Альфио бежит – такого никогда прежде не случалось, – полицейский заводит машину, едет за ним и застревает в пробке. Выскакивает из машины, а Альфио уже след простыл. Ну не бардак?! Газеты, телевидение, шум да гам, на площади целый митинг – дескать, не желаем платить крышам, полицейские озверели, а Альфио в бегах. Ничего себе картинка, да?
Ник кивнул.
– В общем, проходит несколько дней, и вот как-то один полицейский выходит из участка – захотелось ноги размять – и обращает внимание на такую штуку. На другой стороне улицы на железной скамейке сидит мужик. Ну, сидит себе и сидит, чинно так, нога на ногу, в руках газета, и вроде бы он ее читает. Только вот незадача – у мужика нет головы! Нет, конкретно, сидит мужик без башки! Полицейскому сначала показалось, что он чего-то не разглядел. Он протер глаза и двинулся через дорогу. И уже на полпути видит, что голова ровненько так отрезана! Типа сидит на скамейке мужик нога на ногу с газетой в руках и без головы. Он чешет назад, влетает в участок, поднимает тревогу. Полицейские валом валят на площадь, за ними эксперты, и вот в газете находят листок бумаги, а на нем черным по белому написано: «ЕГО БЕЗМОЗГЛУЮ ГОЛОВУ МЫ ОСТАВИЛИ СЕБЕ». Вот таким образом дядя Сал заработал авторитет и занял место своего предшественника. Врубаешься? Тот был не способен держать в руках своих ребят, а дядя Сал, черт возьми, способен! При нем такой промашки не случится!
– Дядя… Дядя Сал? – бледнея, переспросил Ник.
– Дядя Сал, – повторил Тони и посмотрел в сторону кухни. – Ну ты скоро там, Четтина? Сколько ты будешь возиться, чтобы приготовить кофе!
Четтина вплыла в гостиную, величественная, как святая, в черной юбке, в туфлях на каблуке, с подносом в руках и с недовольной миной на лице.
– Сколько тебе сахара, Ник? – спросила она.
– Две ложки, – ответил Ник. – Спасибо.
Тони засмеялся и взял свою чашку кофе без сахара. Четтина села и поправила юбку.
– Значит, – начала она, – дядя Сал приходил к тебе только для того, чтобы сообщить об ограблении?
Именно об этом чуть раньше говорил Тони, так что она только повторила его слова. Между тем Тони про себя думал: дядя Сал наверняка приходил в его дом, чтобы сказать ему, что он паршивый сноб.
– Он мне сказал еще одну вещь… – заговорил Ник.
– Ну и какую же? – Тони закурил вторую ментоловую сигарету за день.
– Он мне сказал, что вчера… что все меня видели на барбекю. Видели, как я… разговаривал с Минди…
Тони во все глаза уставился на Четтину, а Четтина на Тони.
– На барбекю?! – переспросил Тони. – Вчера вечером?!
– Да, – подтвердил Ник.
Тони вскочил, потряс ногой, чтобы опустилась задравшаяся брючина, и сделал два-три шага по гостиной. Твою мать, подумал он, вчера вечером он во всеуслышание называл его снобом, а сегодня утром навещает его дома и говорит ему… то, что говорит. Или Ник совсем спятил, как тот антиквар или как Алъфио… Или это у дяди Сала крыша поехала на хрен!
– Скажи мне, Ник, что ты такое сделал, чтобы дядя Сал изменил свое мнение о тебе? – спросил Тони.
– Я?! – занервничал Ник. – Нет… Ничего…
Тони с тоской смотрел в окно. В саду щебетали птицы.
– Не знаю, Тони, – повторил Ник, – честное слово, не знаю, в чем дело. Конечно, вчера меня не было на твоем барбекю… Но я не думаю, что… А что, если… Ну да… Если дядя Сал просто меня с кем-то спутал?…
– Знаешь что, Ник, – отозвался Тони, оставив в покое щебечущих птиц. Он вообще не желал копаться в этой дурацкой истории в присутствии Четтины. – Я думаю, ты прав. Дядя Сал принял тебя за другого, понял, что ошибся, и пришел извиниться перед тобой. С ним всегда так, когда он ошибается: сначала извиняется, а затем распахивает дверь в Семью.
– В Семью?
– Нуда, в Семью. Минди, значит?…
– Минди – порядочная девушка, Ник, – вставила Четтина.
– По мне, даже чересчур порядочная, уж слишком она похожа на тетю Кармелу! – воскликнул Тони.
– Как ты можешь так говорить, Тони! – возмутилась Четтина.
– А почему нельзя? Потому что здесь Ник? – засмеялся Тони. – Но Ник теперь должен знать о проблемах Семьи! Нет, ты смотри, как засуетился дядя Сал! У нас уже есть одна старая дева, и пошли разговоры, что женщины семьи Скали не хотят выходить замуж! Врубаешься, Ник?
Вся мимика его лица красноречиво свидетельствовала, что нет, он не врубается.
– Чего тут на фиг понимать, – продолжал Тони. – Если женщина не выходит замуж, она тем самым показывает, что у нее нет потребности в Семье, что в ней не воспитали чувство Семьи, понимаешь? Э, да ладно, Ник, это все фигня. Я жутко рад, что дядя Сал заговорил с тобой о Минди. Правда, Валентина вроде как остается с носом, зато у нас в Семье не будет еще одной тети Кармелы!
По лицу Ника видно, что из всей трескотни Тони он толком не понял ничего.
– Достаточно кому-нибудь произнести твое имя, как Валентина краснеет, словно ей надавали пощечин! – пояснил Тони.
Он подошел к Нику и со смехом ущипнул его за щеку (семейное это у них, что ли?).
– Ники, Ники, ты действительно славный парень… Немного наивный, но славный… Словами не передать, какой славный! Пойдем, провожу тебя до выхода.
– Спасибо за кофе, Четтина, – вставая, поблагодарил Ник.
– Не за что, Ник! – ответила Четтина, опять поправляя юбку.
Тони дернулся обнять Ника за плечи, но, поскольку тот был выше его ростом, ограничился тем, что крепко взял его под руку. Лишь у самой двери Тони ослабил хватку.
– Ник, – сказал он. – Может, и не стоит тебе этого говорить, но я очень привязался к тебе… Тебе точно нечего мне сказать?
– Нечего, Тони, клянусь, – ответил Ник. – Ничего важного.
– Ладно, – сказал Тони, легонько шлепая его по правой щеке. – Тогда будь здоров!
Фрэнк сидел сцепив руки…
Фрэнк сидел сцепив руки и, уставившись на них, вращал большими пальцами. Он размышлял вслух, обращаясь к Чазу.
– Ну не психи, а? Такой человек, как я, добросовестный налогоплательщик, не может свободно поехать на Сицилию! Я должен оправдываться перед этими говнюками из ФБР!
– У нас против них есть хороший аргумент, Фрэнк, – отозвался Чаз. – Адвокат подсказал. Синьор Эрра, сказал он, has gone на Сицилию затем-то и затем-то. А что делает ФБР? Садится ему на пятки и тратит общественные деньги, преследуя честного американского гражданина лишь потому, что он итальянского происхождения!
– Мадонна! – взорвался Фрэнк. – Эти сраные кубинские сигары! Смотри, все пальцы от них желтые, yellow fingers!.. Да, Чаз, это действительно классный аргумент, особенно для среднего американца. Если ему вешают лапшу на уши, он охреневает. Среднему американцу ты должен предложить серьезные обоснования, серьезные не для тебя, а для него. Потому что в противном случае он начинает задумываться, а когда средний американец задумывается, он сатанеет. И чтобы он тебя ни в чем не заподозрил, ты или иди делать свою job, свою работу, или вали куда-нибудь подальше!.. Мать их!.. Ты сегодня утром видел кого-нибудь из них? Не обратил внимания на мудака, что грузил удочки в саг, и еще на одного, с теннисными ракетками? Привет, привет, интересная игра будет сегодня, не так ли?… Раздолбай! Тратят народные деньги хрен знает на что!
– Все верно, Фрэнк, ты прав… – Чаз кивнул, взял со столика журнал и принялся его листать.
Может, мне попросить Грету. … думал в это время Фрэнк. Нет, боюсь, эта сучка будет потом шантажировать меня всю жизнь. Фрэнк старательно оттирал желтизну с пальцев, не сводя глаз с Чаза.
– Чаз, послушай, что я скажу…
– Говори, Фрэнк.
– Слушай, Чаз…
– I'm listening, Фрэнк.
– Ты когда-нибудь… Тебе когда-нибудь приходилось убивать бабу?
Чаз кивнул, продолжая листать журнал.
Фрэнк вылупился на него, утратив дар речи.
– Did you kill a woman?! – повторил он.
Чаз еще раз кивнул и снова уткнулся в журнал.
Damn, думал Фрэнк. Если я попрошу Грету об одолжении, а потом прикажу Чазу ее шлепнуть, то ФБР оторвет мне яйца! Если, конечно, поймает.
Зазвонил интерфон.
– Алло! – буркнул Фрэнк.
– Мистер Трент is here, – прокаркала Жасмин.
– Пусть входит, – разрешил Фрэнк.
Чаз смотрел на Фрэнка. Фрэнк ему подмигнул, и Чаз встал на изготовку. Дверь распахнулась, и появился Леонард Трент в синей тройке, синей рубашке и синем галстуке. Он остановился на пороге, оглядел Фрэнка и Чаза и широко, как для объятия, развел руки.
– Ну наконец-то!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21