..".") Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из
зала.
В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По
словам генерала Хенбери-Вильямса, государь, одетый в полевую форму,
выглядел утомленным и бледным, глаза, окруженные синевой, запали. С
улыбкой встав из-за стола, он пригласил гостя сесть на диван и опустился
рядом сам. "Он сказал, что намеревался осуществить реформы, - писал
впоследствии генерал, - но события развивались слишком быстро, и он не
успел сделать это. Что же касается того, чтобы отречься в пользу
цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг,
будучи не с силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что
императрица того же мнения. Он надеялся, что... ему разрешат уехать в
Крым... Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию... Он прибавил,
что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку
это самый верный способ удержать Россию в рядах союзников и закончить
войну... Он высказал опасение, что революция означает развал армии...
Когда я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес:
"Помните, самое главное - это разгромить Германию".
Изменение статуса Николая Александровича тактично скрывалось
окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. Однако это
проявлялось в ряде деталей. Наутро после прощания государя с персоналом
Ставки офицеры и нижние чины его конвоя, выстроившись возле
губернаторского дома, громко произнесли присягу новой власти. После этого
прочли молитву. При этом, впервые за несколько последних столетий, в ней
не упоминались имена царя и членов императорской семьи. В связи с
отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе была
иллюминация, по улицам ходили толпы народа и что-то кричали. В окнах
городской управы, как раз напротив окна кабинета государя, вывесили два
огромных кумачовых полотнища. Свитские офицеры один за другим стали
удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты.
Государь отнесся к этому снисходительно, но и 8 (21) марта Алексеев
телеграфировал Брусилову: "Низложенный император понимает необходимость и
разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты".
На второй день пребывания государя в Ставке из Киева приехала
императрица-мать. "Известие об отречении Ники поразило нас как удар грома,
- вспоминала потом великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся в то
время с родительницей в Киеве. - Мы были в недоумении. Мама была в ужасном
состоянии. Она повторяла, что большего унижения она в жизни не испытывала...
Во всем она видела Алики". Прибывший в Могилев поезд вдовствующей
императрицы подошел к царской платформе. Спустя несколько минут подъехал в
своем автомобиле Николай Александрович. Поздоровавшись с двумя казаками,
стоявшими у дверей вагона, направился к вдовствующей императрице. Мать и
сын два часа оставались одни. Потом в вагон вошел великий князь Александр
Михайлович, сопровождавший Марию Федоровну. Императрица-мать, опустившись
на стул, громко рыдала. Уставясь невидящим взглядом себе под ноги, Николай
Александрович курил.
Вдовствующая императрица пробыла в Могилеве три дня. Жила она в своем
вагоне. Почти все время Мария Федоровна проводила в обществе сына. Они
совершали дальние поездки на автомобиле и каждый вечер вместе обедали.
Именно сын утешал свою мать. Обычно веселая, остроумная, находчивая,
решительная и умеющая владеть собой, она была непохожа на себя:
испуганная, испытывающая чувство стыда, несчастная. И сын помогал
императрице обрести себя, придавал ей твердость и мужество.
Находясь в Могилеве, государь, по существу, не имел связи с семьей,
оставшейся в Царском Селе. Желая как можно скорее вернуться к своим
близким, он ждал разрешения от Временного правительства покинуть могилев.
Разрешение было дано, но в Петрограде стали распространяться слухи, будто
бывший император вернулся в Ставку с тем, чтобы с помощью армии подавить
революцию или же "открыть фронт немцам". Газеты, словно сорвались с цепи,
печатали мерзкие истории, героями которых были Распутин и императрица, и
статейки, подробно рассказывающие о "предательстве" императрицы. Поэтому,
главным образом, для того, чтобы защитить государя и его семью, 7 (20)
марта Временное правительство принимает постановление: "Признать
отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы".
Императрица подлежала аресту в Царском Селе 8 (21) марта, государь - в
Могилеве. В тот же день четыре комиссара Временного правительства,
прибывшие в Ставку, отправляются с ним в Царское Село.
Перед отъездом государь и вдовствующая императрица в последний раз
завтракают вместе. В три часа прибыл экстренный поезд с представителями
нового правительства. Поднявшись, государь нежно поцеловал родительницу.
Никто из них не ведал, что сулит им грядущее, хотя оба надеялись
встретиться в Крыму или Англии. Перед расставанием Мария Федоровна горько
заплакала. Покинув ее вагон, Николай Александрович пересек платформу и сел
в свой поезд, стоявший на соседнем пути. Свистнул паровоз. Рывок, и
царский поезд тронулся. Стоя у окна, государь с улыбкой махал рукой
императрице-матери. Через несколько минут, когда поезд, увозивший
государя, превратился в едва различимое на горизонте пятно, от платформы
отошел и поезд Марии Федоровны, возвращавшейся в Киев. Ни гордая
императрица-мать, ни ее сдержанный старший сын не знали, что им не суждено
более встретиться. [(По словам А.А.Вырубовой, "когда Государь с
Государыней Марией Федоровной уезжали из Могилева, взорам его
представилась поразительная картина: народ стоял на коленях на всем
протяжении от дворца до вокзала. Группа институток прорвала кордон и
окружила Царя, прося его дать им последнюю памятку - платок, автограф,
пуговицу с мундира и т.д. Голос его задрожал, когда он об этом говорил.
"Зачем вы не обратились с воззванием к народу, к солдатам?"спросила я.
Государь ответил спокойно: "Народ сознавал свое бессилие, а ведь пока
могли бы умертвить мою семью. Жена и дети - это все, что у меня
осталось!")]
Перед отправлением царского поезда на платформе выстроились
провожавшие государя офицеры Ставки во главе с генералом Алексеевым. По
свидетельству Дубенского, пишет Н.А.Соколов, "Государь вышел из вагона
Императрицы-матери и пошел в свой вагон. Он стоял у окна и смотрел на
всех, провожавших его. Почти против его вагона был вагон
Императрицы-матери. Она стояла у окна и крестила сына. Поезд пошел.
Генерал Алексеев отдал честь Императору, а когда мимо него проходил вагон
с депутатами, он снял шапку и низко им поклонился".

29. ИМПЕРАТРИЦА В ОДИНОЧЕСТВЕ
В понедельник 27 февраля (12 марта) в 10 часов утра в петроградской
квартире Лили фон Лен, фрейлины императрицы, зазвонил телефон. Поднявшись
с постели, Лили подошла к аппарату. На проводе была государыня. "Я хочу
чтобы вы приехали в Царское Село поездом, который отправляется в 10 3/4, -
проговорила Александра Федоровна. - Утро чудесное. Прокатимся в
автомобиле. Сможете повидаться с девочками и Анной, а в 4 часа вернетесь в
Петроград... Буду ждать на вокзале".
Поскольку до отхода поезда оставалось всего 45 минут, Лили спешно
оделась и, надев перчатки, кольца и браслет, отправилась на вокзал. В
вагон села уже на ходу.
Стояло по-зимнему великолепное утро. На синем небе сияло солнце, в
лучах которого переливались снежные сугробы. Верная обещанию, императрица
ждала Лили на вокзале. "Что в Петрограде? - спросила озабоченно
государыня. - Я слышала, что обстановка серьезная". Лили ответила, что
из-за всеобщей забастовки приходится испытывать известные затруднения. но
ничего тревожного она не заметила. Все еще встревоженная, по пути во
дворец императрица велела шоферу остановить автомобиль и такой же вопрос
задала капитану Гвардейского экипажа. "Ничего опасного, ваше величество",
- улыбнулся офицер.
В минувшую субботу и воскресенье императрица недостаточно внимательно
следила за событиями в Петрограде. От Протопопова и других лиц ей стало
известно, что были беспорядки и что положение под контролем. Да и некогда
было государыне разбираться с уличными беспорядками. У нее во дворце
хватало забот: заболели дети.
А.Вырубова вспоминала: "Вечером пришла Татьяна Николаевна с
известием, что у Алексея Николаевича И Ольги Николаевны корь. Заразились
они от маленького кадета, который приезжал играть с Наследником 10 дней
назад". Они заболели в четверг, 23 февраля (8 марта), после того, как
царский поезд отправился в Могилев.
Следом за Ольгой и Алексеем Николаевичами заболели Татьяна Николаевна
и Анна Вырубова. Надев белый халат сестры милосердия императрица сама
ухаживала за больными. "в то время я еще была очень больна и едва
держалась на ногах, - вспоминала Вырубова. - У меня потемнело в глазах, и
я лишилась чувств. Но Государыня не потеряла самообладания. Она уложила
меня в постель, принесла холодной воды, и когда я открыла глаза, я увидела
перед собой ее и чувствовала, как она нежно мочила мне голову холодной
водой." Несмотря на все старания государыни, больным становилось все хуже.
Ночью 28 февраля (12 марта) у Ольги Николаевны температура поднялась до
39', у Татьяны до 38', а у Анны Вырубовой и цесаревича до 40' С.
Во время приезда Лили императрица узнала, что петроградский гарнизон
примкнул к восставшей черни. Лили находилась наверху, в комнате великих
княжон с опущенными шторами. Между тем государыня беседовала с двумя
офицерами из охраны дворца. Вернувшись, императрица позвала Лили в
соседнюю комнату. "Лили, - произнесла она прерывающимся от волнения
голосом. - Дела очень плохи... Взбунтовались солдаты Литовского полка,
перебили офицеров и покинули казармы. Их примеру последовал Волынский
полк. Я этого не понимаю. Никогда не поверю, что возможна революция...
Уверена, беспорядки происходят только в Петрограде".
Но к концу дня пришли еще более тревожные вести. Императрица пыталась
связаться по телефону с государем, но тщетно. "Я послала ему телеграмму с
просьбой немедленно вернуться. Он прибудет сюда в среду 1/14 марта утром",
- заявила она. Задыхаясь от отдышки, со стертыми ногами, пришел Александр
Танеев, отец Анны Вырубовой. "Петроград в руках черни, - заявил он,
побагровев от гнева и возмущения. - Останавливают все моторы. Мой
конфисковали, пришлось идти пешком".
Не решившись возвращаться в столицу при таких обстоятельствах, Лили
решила остаться во дворце. Чтобы фрейлина смогла переночевать на половине,
занимаемой царской семьей, для нее в красной комнате поставили кушетку.
Пока императрица беседовала с пожилым обер-гофмаршалом, графом
Бенкендорфом, Лили и Анастасия Николаевна, сидя на красном ковре, решали
головоломки. Закончив разговор со старым придворным, государыня отправила
дочь спать и сообщила Лили: " Не хочу, чтобы девочки знали, что
происходит, пока это возможно скрывать. Все вокруг перепились, на улицах
беспорядочная стрельба. О, Лили, какое счастье что с нами самые преданные
войска, Гвардейский экипаж. Все они наши друзья".
В тот вечер пришла депеша от Родзянко, ставшего председателем
Исполнительного комитета Думы. Он извещал императрицу о том, что она и ее
дети в опасности и что им следует как можно раньше покинуть Царское Село.
Граф Бенкендорф перехватил депешу и, не показывая ее государыне, связался
со Ставкой, чтобы запросить указаний у императора. Николай Александрович
по телеграфу распорядился подготовить для семьи поезд, но просил графа до
утра ничего не сообщать императрице. Сам он должен был прибыть в Царское
Село утром 1/14 марта.
Во вторник, 13 марта, из свинцовых туч начала сеять снежная крупа,
выл ветер, наметая сугробы под окнами Александровского дворца. Рано
поднявшись с постели, государыня выпила кофе с молоком в спальне у больных
великих княжон Ольги и Татьяны. Из Петрограда пришли неутешительные вести.
Столица в руках черни, генерал Хабалов с полутора тысячами солдат, которые
удерживают Зимний дворец, - единственный островок верных людей среди
мятежного моря. Бенкендорф рассказал императрице об опасениях Родзянко и о
распоряжении государя подготовить поезд для царской семьи. Но на поезд
надежды было мало: связавшись с петроградскими депо, дворцовые служащие
выяснили, что железнодорожники едва ли станут обслуживать членов
императорской семьи.
Уехать стало невозможно. Императрица заявила, что в связи с болезнью
детей, в особенности, наследника, отъезд вообще исключается. Родзянко,
встревоженный растущей агрессивностью революционных толп, заявил
Бенкендорфу: "Когда дом горит, раньше всего выносят больных". Однако
императрица решила дворца не покидать. В половине двенадцатого дня
железнодорожники Бенкендорфа известили о том, что через два часа выехать
будет невозможно. Зная, что государыня не намерена оставлять Царское Село,
граф даже не сообщил ей об этом. Как развивались события дальше, видно из
слов Пьера Жильяра: "В 4 часа доктор Деревенко возвращается из лазарета и
объявляет нам, что вся сеть железных дорог в окрестностях Петрограда уже
занята революционерами, что что мы не можем уехать и что трудно
предположить, чтобы Государь мог приехать. В 9 ч. вечера баронесса
Буксгевден пришла ко мне. Она только что узнала, что царскосельский
гарнизон взбунтовался, и на улицах слышна стрельба...". Оказывается, по
чьему-то почину из Петрограда в Царское Село на грузовиках выехал отряд
восставших солдат. Судя по выкрикам ухмыляющихся мятежников, они
собирались арестовать "немку" и ее сына и увезти с собой в Петроград. Не
добравшись до Царского Села, "пламенные революционеры" забыли, зачем
приехали и принялись громить винные лавки, грабить и пьянствовать. Крики и
выстрелы были слышны и в Александровском дворце. "Лили, - произнесла
государыня. - Говорят в сторону дворца идет враждебно настроенная толпа
человек в триста. Мы не будем и не должны бояться. Все в руке Божей.
Завтра наверняка приедет государь. И тогда я знаю все наладится".
Нельзя сказать, чтобы Александровский дворец был вовсе беззащитен.
Еще утром, до прибытия мятежников, граф Бенкендорф приказал батальону
Гвардейского экипажа, двум батальонам Сводного полка, двум эскадронам
Собственного его величества конвоя, роте железнодорожного полка и батарее
полевой артиллерии - отряду числом в полторы тысячи человек - занять
оборонительные позиции вокруг дворца. К полуночи во дворе кипели походные
кухни и горели костры. Императрица почувствовала себя увереннее, и младшие
дочери, увидев знакомые лица моряков, радостно восклицали: "Мы словно
опять на яхте".
Ночь прошла тревожно. В девять часов вечера позвонили по телефону и
предупредили, что толпа мятежников движется в сторону дворца. Минуту
спустя в 300 саженях от дворца был убит часовой. Винтовочные выстрелы
слышались все ближе. Жильяр продолжает: "Мы подходим к окнам и видим
генерала Ресина во главе двух рот Сводного Гвардейского полка - личной
охраны Его Величества, составленной из всех гвардейских частей, занимающих
позицию перед дворцом. Я также вижу матросов Гвардейского экипажа и
казаков Конвоя Его Величества. Ворота парков охраняются усиленными
караулами, солдатами в четыре шеренги, готовыми открыть огонь.
Столкновение кажется неизбежным". Накинув на плечи платок, несмотря на
холод, в белом халате сестры милосердия, в сопровождении семнадцатилетней
великой княжны Марии Николаевны и графа Бенкендорфа, императрица выходит к
войскам, чтобы предотвратить кровопролитие.
"Это было незабываемое зрелище, - писала в последствии баронесса
Буксгевден, наблюдавшая за происходящим из окна. - Было темно, лишь
отражаемый от снега тусклый свет сверкал на стволах винтовок. Солдаты
готовились к бою. Первая шеренга встала на колено, вторая держала винтовки
наготове. На белом фоне дворца выделялись фигуры императрицы и великой
княжны, которые двигались от одной шеренги к другой".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77