Нужно как-нибудь осторожно выведать про поездку на юг. Вдруг она тоже отменяется?
— Мам, ты спишь? Бабушка сказала, что вы решили на юг ехать машиной. Не тяжело будет в такой поездке?
— Определенные трудности, конечно, будут. У нас не Европа и комфортабельных кемпингов еще нет. Но Анатолию Петровичу давно хотелось «с чувством, с толком, с расстановкой» проехаться по старинным русским городам: Псков, Новгород, Владимир, Суздаль.
— Ой, просто сказка! Это тебе не на пляже кверху пузом валяться. Это уже почти Европа.
— Спи, малыш, уже поздно.
Зря бабушка говорила, что у мамы с Анатолием Петровичем что-то случилось. Раз у них такие грандиозные планы на лето, значит, все в порядке. А мебель — это ерунда: сегодня привезли, завтра и обратно увезти можно. И то, что мама ночует здесь, тоже ничего не значит: просто приехала проведать. Не мотаться же ей после работы по городу.
— Мам, а не устанет Анатолий Петрович целыми днями за рулем?
— Мы же будем делать большие остановки: захотелось в городе пожить день-другой — остановились в гостинице или сняли комнату. Машина дает огромные возможности для путешествия по стране. Объедем весь Кавказ, остановимся на высокогорном озере Рица. Ах, какие там, рассказывают, чудные места.
Значит, второе лето ни мамы, ни папы не будет на даче. Второе лето никто не будет строить наш дом. И действительно, зачем Анатолию Петровичу мучиться с нашим огромным прожорливым чудищем, если на земле столько прекрасных мест. Не он его затевал, не ему его и расхлебывать.
— Мам, ты спишь? А вы с Анатолием Петровичем приедет на дачу?
— Спи, дочура, что тебе до Анатолия Петровича? Захочет — приедет, не захочет — ты и одна там прекрасно поживешь. Место великолепное, лес, озеро. Купайся, загорай, готовься к экзаменам будущего года.
Сплю. Только немножко подумаю про лето. Озеро, лес… что я буду делать одна в разваливающемся доме? Бродить из комнаты в комнату и смотреть, как все медленно затягивается сыростью? Отчаянно пытаться просушить и согреть дом своим теплом? Слушать, как он стонет, и кряхтит оттого, что жалких крох моего тепла ему мало: «Ох-хо-хонюшки хо-хо, и почто только вы меня громадину затеяли, почто меня все бросили?!»
Жалеть его буду и обманывать: «Ну, потерпи, великанище, вот прискачет к нам витязь на белом коне, поднимет тебя на ноги, окропит живой водой и станешь ты краше любого европейского особняка».
Ой. ЭВРИКА! Гениальная идея! Уговорю Нининых родителей отпустить ее летом ко мне на дачу. Скажу, что мы будем повторять программу по физике и математике за десятый класс. Они и так, наверно, знают, что у нас этот учебный год практически пропал. А на будущий год поступать.
Заберемся с Ниной вместе в одну комнату наверху. И так нам здорово будет!
— Мам, ты на этой станции метро раньше бывала?
— Да. У меня на Стачек портниха живет.
— А я думала, только в Москве такие подземные дворцы бывают. Сейчас погадаю на хрустальных колоннах: свалится нам с неба квартира или нет?
— При чем тут с неба? Я всю войну прошла, двадцать лет в одном институте отработала. Неужели я ничего не заслужила?
— Заслужила. Путешествовать по стране на машине — такое только Стейнбек может себе позволить.
— Причем тут Стейнбек?! Я все это заработала своим со-овсем не легким трудом.
— Но ведь ОТДЕЛЬНЫЕ квартиры были только Ларуськиным кагебешным родителям положены!
— Во-первых, сейчас другие времена, а во-вторых, метраж, который мы отдаем, больше, чем тот, который мы получаем.
Все равно мы счастливчики, потому что сдаем метраж, а получаем отдельную новенькую квартиру!
— Мам, теперь куда? Направо? Налево?
— Во-он остановка. Боже, какая толпа! Сколько же придется ждать автобуса?
— Подождем! И погода чудная, будто не ленинградский сентябрь!
— На юге тоже бывает дождь. В Мацесте несколько дней накрапывало, когда Анатолий Петрович принимал радоновые ванны.
— От чего он лечился?
— От радикулита. Господи, какой хвост! И еще только три часа. Что же будет в час пик?!
Автобусик, миленький, приди скорей, пожалуйста, а то мама испугается, что так долго ждать, и не будет ездить к нам.
— Авто-обус!!! Нам до какой?
— До кольца. Остановка «Дачное».
— «Дачное»! Как будто там вокруг домов яблоневые сады.
— Вряд ли. Это огромный строящийся жилой массив.
— Вот и хорошо, что огромный, может, и нам что-нибудь перепадет!
Ой, а вдруг нас не пустят смотреть не достроенный дом?
— Попросим разрешения зайти в соседний. Это типовая застройка — все дома одинаковые.
— И хорошо, что одинаковые! Если б дома были разные, люди бы начали в них копаться — мне получше, ему похуже! А так никому не обидно. Да?
— Угомонись. Ты чересчур возбужденная.
— Нет, мам, представляешь, у Нины тоже в этом году очередь на квартиру подходит. Здорово было бы, если б они тоже сюда переехали. Мы бы вместе в школу ездили.
— Даже не представляю, как тебе быть со школой — все-таки полтора часа дорога занимает.
— Ну и что? Пока дом достроят, пока переедем, останется всего ничего — одни экзамены.
— Ладно, посмотрим. На следующей выходить.
Ничего не сказала о том, что ей тоже будет далеко ездить, только про мою школу. Значит, в новой квартире мы будем жить только с бабушкой? А мебель? Мебель-то не возвращают Анатолию Петровичу. Она так и стоит гробами в нашей комнате.
— Ну, как тебе?
Ой, что тут делается — всю землю перевернули вверх дном! А я-то, кретинка, представляла себе: выйду из автобуса и прямо на чистую зеленую улицу. По бокам новенькие дома стоят, а навстречу улыбающийся Пшеничный!
— Что, не нравится?
— Настоящий марсианский пейзаж! Только яблонь не хватает: «Что на Марсе будут яблони цвести-и!»
— Рано, пташечка запела. Спроси лучше, где номер двадцать восемь?
— Что спрашивать? Вот 24, вот котлован — двадцать шесть, а этот этаж с четвертью — наш, двадцать восемь. Охмурить что ли крановщика, чтоб строил без щелей между панелями?
— Охмури. Интересно, куда наши окна будут смотреть?
«Наши» окна! Если они наши, значит…
— На юго-юг и немножко на запад. Чтоб вечернее солнышко приходило прощаться.
— Ты права, этот готовый — номер тридцать, значит строящийся — наш. Зайдем сюда посмотреть трехкомнатную квартиру?
— А нас без ордера пустят?
— Попросим сторожа.
— Извините, пожалуйста…
— Что, тоже переезжаете? Какую дают? Трехкомнатную? Ну, идите, я вам парадное-то отомкну.
— Не скачи по этажам. Давай вот эту и посмотрим.
— Ой! Все солнце мира в наши окна!
— Потолки какие низкие.
— И хорошо, получается уютная коробочка.
— Надо же придумать такую безобразную планировку: из гостиной прямо без коридора дверь на кухню. Весь чад понесет в комнату.
— Кто ж чадит в собственной кухне? Ку-ухонька, отдельненькая ты наша!
— Тесновата.
— Ну и что? Зато сколько в ней всего: и плита, и раковина, и батарея!
— М-м, да уж…
— Ма-а!!!
— Ну что ты орешь, как сумасшедшая?
— Это же будет НАША ванна! Можно я в нее лягу?
— Как ты в нее ляжешь, она же сидячая?
— Сидя и лягу. Вот смотри: ты моя беленькая, ты моя гладенькая, ты моя сидяченькая!
— Вылезай, не дурачься. Мда-а, совмещенный санузел…
— Ну и что! Это же НАШ унитаз! Стой! Не уходи. Подожди минутку. Только подумай: мы уже столько ходим по квартире, и еще целых двух комнат не видели!
— Одна из них совсем крошечная — шесть метров. У нас кладовка — и то больше. Ну, идем, посмотрим.
— Ой, какая уютная! Я буду здесь жить, как чертик в табакерке — скок! и вместе со всеми. Скок назад — и отдельно от всех!
— Понравилось?
— Еще как! Смотри: сюда письменный стол, сюда диван, сюда полки для книг.
— Ладно тебе, распланировалась. Идем лучше посмотрим мою комнату.
— Твою?
— Мою. Или ты прикажешь мне без комнаты оставаться?
— Нет, что ты! Ну-ка? Ой, как здорово! Даже лучше, чем в моей чертячьей табакерке!
— Побольше, конечно, той крохотной комнатки, но боюсь, что наша мебель здесь покажется громоздкой.
«Наша мебель» — какая наша? — папина с Лесного или Анатолия Петровича из студии? Если новая мебель — раз мама сказала МОЯ комната, значит, она будет здесь жить. Если все-таки старая мебель, то мама будет только иногда приезжать?
— Мам, я еще раз посмотрю мою табакерку. Как ты думаешь, бабушке понравится в гостиной? У нее будет самая большая комната.
— С бабушкой погоди. Если мы ее в центральную комнату поместим, она у нас на недели заляжет, и куда ни пойдешь — везде на нее будешь натыкаться.
— Ну и что, сейчас же я живу, не натыкаюсь.
— А если гости придут, куда ее девать?
— Какие гости! Кто до нашего Марса доберется?
— Не скажи: к тебе ходит молодой человек.
Это Николай-то молодой человек? Да он давно понял, что из меня жена никудышная и побежал в Пушкин на танцы искать себе новую невесту.
— Мам, без телевизора бабушка не сможет, а в этом скворечнике его некуда поставить.
— Не спорь, она согласилась отдать свою жилплощадь только при условии, что ей будет предоставлена отдельная комната.
— Но у нас вся квартира отдельная. Куда ж еще отдельнее?
— Проходную она за комнату не считает, говорит, что это коридор перед кухней и больше ничего.
— Откуда она знает про «коридор»?
— В плане посмотрела. Ты же знаешь, ни одно дело не обходится без того чтобы она не сунула туда свой нос.
— Ладно, еще не известно, дадут ли нам квартиру. Что делить шкуру неубитого медведя?
— Ну, до чего же у тебя, мартышка, мягкий уступчивый характер.
— Не в комнате счастье. А в плите без Ксении, в ванной без Елены Яковлевны, туалете без Ленки и раковине без деревенских мужей.
— Ну, чо, насмотрелись? Закрываться, чтой ли, пора? Тёмно уже на дворе.
— Уходим, уходим, спасибо большое, что открыли.
— Что ж не открыть-то? Людям, можа, жить тут придется, так как же без посмотренья?
«Можа», придется, а «можа» и нет, очень уж все в нашей жизни неопределенно. Идешь по ней, как по новостроечной улице, балансируешь по дощечкам: «можа», свалишься в грязь, а «можа» и нет.
— «Идее-ет бычок качается, вздыха-ает на ходу: ой, доска конча-ается, сейчас я упаду-у!»
— Вот что значит молодость: все ей нипочем.
«И все— е ей нипоче-ем!» Шмяк в болотную жижу! Туфлю засало, и я, как крестьянская дочь, прихожу во дворец не обутая, не разутая, не одетая, не раздетая: «здравствуйте, я пришла поступать на филфак». «Ка-ак же, давно о вас наслышаны. Вы тот самый драматург, чья пьеса идет во всех театрах. Очень приятно. Ректор постановил принять вас без экзаменов.»
— Ура-а!!!
— Что ты орешь?
— Автобус пустой!
— Конечно пустой. Конец рабочего дня — все едут сюда, а мы обратно.
Всем туда, а нам обратно…Похоже на загадочную строчку Твардовского: «Пушки к бою едут задом». Что он хотел этим сказать? Что перед наступлением всегда отступают?
Да— а, тяжелый у меня будет год! Две обоймы экзаменов! Как я отстреляюсь?
— Мам, принюхайся, чувствуешь, соседями пахнет? Неужели мы этот запах с Лесного сюда перевезли?
— Не выдумывай, это у дворничихи никак не могут новоселье допраздновать, и к нам через пол тянет. Не отвлекайся, а то опять придется полночи сидеть.
— Я работаю. Вот фотографий только три, на четвертый экземпляр нечего клеить.
— Выпиши на листок страницу и номер миограммы, может, в других конвертах найдется. И клей, пожалуйста, аккуратнее, чтоб не пришлось переделывать.
«Аккуратнее», а если этот чертов клей из-под кромки лезет? И уже нет сил разметку для каждой фотографии делать, глаза слипаются.
— Мам, может, пока исправлять только в первом и втором экземпляре, а в остальные вносить поправки позже, на свободном ударе?
— Двойная работа. Делать надо сразу, чтоб потом больше не возвращаться.
«Двойная работа!» — это когда буквы в глазах двоятся. Хорошо еще, что спешка с диссертацией пришлась не на время моих экзаменов. А то бы совсем завал.
— Мам, а вдруг он передумает?
— Кто, ректор?
— Угу. Тогда на новоселье он выпил, благодушествовал, ну, и спросил из вежливости, что мол, ты не защищаешься?
— Из вежливости не из вежливости, а слово, данное при всех, обратного хода не имеет. Уже запланировано обсуждение на ученом совете.
— А шеф?
— Что шеф? Это благороднейший человек. Мы должны ему ноги мыть и воду пить.
Бр— р, грязную воду после ног пить! Какое тошнотворное выражение. Нет, я не согласна. Даже тогда, когда от заведующего кафедрой зависит жизнь.
— Ты же говорила, что он пять лет твою диссертацию под сукном держал.
— И правильно делал. Что ж мне было, после защиты ехать на периферию?
— А теперь точно место на кафедре будет?
— Ректор обещал выбить ставку в Москве. Не отвлекайся, сверяй номера миограмм.
Мистика: пять лет ничего не происходило. И вдруг после новоселья все закрутилось. Неужели ректор никогда не видел новостроечных квартир? Или наших «декальтесов»?
— А мы еще сомневались: приглашать кафедру и ректора на новоселье или нет?
— Смешно он ходил по комнатам и всплескивал руками: «я тут как слон в посудной лавке»!
— Ага. И один съел целую тарелку бабушкиных пирожков. И все-таки почему именно сейчас все сдвинулось с мертвой точки?
— Нехорошо проявлять чрезмерное любопытство. Вырастешь — возьмешь манеру, как твоя бабушка, совать нос в чужие дела.
Я уже выросла. И дела не чужие. Мне просто необходимо понять настоящую причину того, что происходит. Потянешь за ниточку — вроде клубок начинает разматываться, раз-два крутанется — обрыв, за другую потянешь, за третью — опять обрыв. Либо я не умею распутывать, либо нитки гнилые.
— Ты что, мартышка, спишь? Опять пропустила опечатку в слове «периферическую».
— Почему сплю, я проверяю. Боюсь только, что в номерах фотографий запуталась. Жаль, если такой труд пропадает напрасно.
— Никакой труд напрасным не бывает. В твоем возрасте эта работа может научить усидчивости, аккуратности.
— Ага, я уже как макака, усидела мозоль во всю пятую точку. Интересно, что зав. кафедрой подумал по поводу того, что Анатолия Петровича не было на новоселье?
— В вопросах семьи шеф страшно щепетилен. К сожалению, Анатолий Петрович в этой ситуации повел себя не лучшим образом: пришел на кафедру и стал бестактно морочить шефу голову семейными проблемами. Это могло катастрофически отразиться на моей карьере, но, к счастью, шеф проявил благородство и хода этому делу не дал.
Значит, мама больше не вернется к Анатолию Петровичу ни после окончания диссертации, ни после защиты — ни после чего? Спасибо шефу — но воду после его ног я все равно пить не буду.
— Что, зайка, добьем вторую главу или будем ложиться спать? Все-таки полпервого.
— Заманчивое предложение: в ВАННУ — и спать! Но надо добить вторую главу.
— Упорная ты у меня.
«Упорная»? Нет, конечно. Просто во мне осталось детское суеверие: кажется, что пока мы с мамой вот так рядышком сидим над диссертацией, ничего плохого случиться не может.
— Устала, прямо не знаю, как до отпуска дожить. Ну, ничего, зато сразу после защиты беру путевку в Сочи. Там буду жить исключительно растительной жизнью: загорать, купаться, читать английские детективы.
— Ты даже к вступительным экзаменам не вернешься?
— Ты же у меня совсем взрослая. Мне не восемнадцать, как тебе, а шестнадцать было, когда я приехала поступать в институт. И ничего — на все пятерки сдала.
— Ну, тогда все по-другому было. Тогда не было такого дикого конкурса.
— Кстати, ты еще насчет своего филфака не передумала? Подумай хорошенько. С поступлением в медицинский я бы еще могла как-то помочь, но Университет… у меня нет ни одной зацепки.
— Я всегда хотела в Университет.
— Университет, конечно, звучит красиво, но, к сожалению, в наше время филология — это не профессия. Литературой и искусством могут себе позволить заниматься только те, кто надеется всю жизнь прожить за широкой спиной мужа.
— Но можно ведь работать в школе.
— Школа — это тяжелый неблагодарный труд. Я бы тебе посоветовала пойти по моим стопам. Современная женщина должна твердо стоять ногах, никогда ни от кого не зависеть.
— Медици-инский… хороший институт, но как только представляю себе, что навсегда останусь без литературы, языков…
— Как знаешь. Ты всегда была упрямой. Только не говори потом, когда останешься без работы, что я тебя не предупреждала.
«Без работы», что у нас капитализм какой, чтобы в нищете умирать. Мне бы только поступить, а там, когда я по-настоящему буду знать литературу, я буду всем-всем нужна.
— Все, зайка, пора кончать.
— Сейчас, сейчас, вот только десять номерочков осталось.
— Смотри, не напутай. Кстати, а где твой Николай? Что-то на новой квартире его совсем не видно.
— Наверно, для него Дачное оказалось слишком далеко. Да и не до того мне теперь…
— Что значит далеко? Мои школьные поклонники из Калинина ко мне приезжали.
— Ну, или Анюта решила, что я для ее Колюни — неподходящая жена.
— Вот видишь, какой сегодня мужчина несамостоятельный пошел, а ты еще хочешь в Университет поступать.
Грустно, что мамы не будет во время экзаменов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Мам, ты спишь? Бабушка сказала, что вы решили на юг ехать машиной. Не тяжело будет в такой поездке?
— Определенные трудности, конечно, будут. У нас не Европа и комфортабельных кемпингов еще нет. Но Анатолию Петровичу давно хотелось «с чувством, с толком, с расстановкой» проехаться по старинным русским городам: Псков, Новгород, Владимир, Суздаль.
— Ой, просто сказка! Это тебе не на пляже кверху пузом валяться. Это уже почти Европа.
— Спи, малыш, уже поздно.
Зря бабушка говорила, что у мамы с Анатолием Петровичем что-то случилось. Раз у них такие грандиозные планы на лето, значит, все в порядке. А мебель — это ерунда: сегодня привезли, завтра и обратно увезти можно. И то, что мама ночует здесь, тоже ничего не значит: просто приехала проведать. Не мотаться же ей после работы по городу.
— Мам, а не устанет Анатолий Петрович целыми днями за рулем?
— Мы же будем делать большие остановки: захотелось в городе пожить день-другой — остановились в гостинице или сняли комнату. Машина дает огромные возможности для путешествия по стране. Объедем весь Кавказ, остановимся на высокогорном озере Рица. Ах, какие там, рассказывают, чудные места.
Значит, второе лето ни мамы, ни папы не будет на даче. Второе лето никто не будет строить наш дом. И действительно, зачем Анатолию Петровичу мучиться с нашим огромным прожорливым чудищем, если на земле столько прекрасных мест. Не он его затевал, не ему его и расхлебывать.
— Мам, ты спишь? А вы с Анатолием Петровичем приедет на дачу?
— Спи, дочура, что тебе до Анатолия Петровича? Захочет — приедет, не захочет — ты и одна там прекрасно поживешь. Место великолепное, лес, озеро. Купайся, загорай, готовься к экзаменам будущего года.
Сплю. Только немножко подумаю про лето. Озеро, лес… что я буду делать одна в разваливающемся доме? Бродить из комнаты в комнату и смотреть, как все медленно затягивается сыростью? Отчаянно пытаться просушить и согреть дом своим теплом? Слушать, как он стонет, и кряхтит оттого, что жалких крох моего тепла ему мало: «Ох-хо-хонюшки хо-хо, и почто только вы меня громадину затеяли, почто меня все бросили?!»
Жалеть его буду и обманывать: «Ну, потерпи, великанище, вот прискачет к нам витязь на белом коне, поднимет тебя на ноги, окропит живой водой и станешь ты краше любого европейского особняка».
Ой. ЭВРИКА! Гениальная идея! Уговорю Нининых родителей отпустить ее летом ко мне на дачу. Скажу, что мы будем повторять программу по физике и математике за десятый класс. Они и так, наверно, знают, что у нас этот учебный год практически пропал. А на будущий год поступать.
Заберемся с Ниной вместе в одну комнату наверху. И так нам здорово будет!
— Мам, ты на этой станции метро раньше бывала?
— Да. У меня на Стачек портниха живет.
— А я думала, только в Москве такие подземные дворцы бывают. Сейчас погадаю на хрустальных колоннах: свалится нам с неба квартира или нет?
— При чем тут с неба? Я всю войну прошла, двадцать лет в одном институте отработала. Неужели я ничего не заслужила?
— Заслужила. Путешествовать по стране на машине — такое только Стейнбек может себе позволить.
— Причем тут Стейнбек?! Я все это заработала своим со-овсем не легким трудом.
— Но ведь ОТДЕЛЬНЫЕ квартиры были только Ларуськиным кагебешным родителям положены!
— Во-первых, сейчас другие времена, а во-вторых, метраж, который мы отдаем, больше, чем тот, который мы получаем.
Все равно мы счастливчики, потому что сдаем метраж, а получаем отдельную новенькую квартиру!
— Мам, теперь куда? Направо? Налево?
— Во-он остановка. Боже, какая толпа! Сколько же придется ждать автобуса?
— Подождем! И погода чудная, будто не ленинградский сентябрь!
— На юге тоже бывает дождь. В Мацесте несколько дней накрапывало, когда Анатолий Петрович принимал радоновые ванны.
— От чего он лечился?
— От радикулита. Господи, какой хвост! И еще только три часа. Что же будет в час пик?!
Автобусик, миленький, приди скорей, пожалуйста, а то мама испугается, что так долго ждать, и не будет ездить к нам.
— Авто-обус!!! Нам до какой?
— До кольца. Остановка «Дачное».
— «Дачное»! Как будто там вокруг домов яблоневые сады.
— Вряд ли. Это огромный строящийся жилой массив.
— Вот и хорошо, что огромный, может, и нам что-нибудь перепадет!
Ой, а вдруг нас не пустят смотреть не достроенный дом?
— Попросим разрешения зайти в соседний. Это типовая застройка — все дома одинаковые.
— И хорошо, что одинаковые! Если б дома были разные, люди бы начали в них копаться — мне получше, ему похуже! А так никому не обидно. Да?
— Угомонись. Ты чересчур возбужденная.
— Нет, мам, представляешь, у Нины тоже в этом году очередь на квартиру подходит. Здорово было бы, если б они тоже сюда переехали. Мы бы вместе в школу ездили.
— Даже не представляю, как тебе быть со школой — все-таки полтора часа дорога занимает.
— Ну и что? Пока дом достроят, пока переедем, останется всего ничего — одни экзамены.
— Ладно, посмотрим. На следующей выходить.
Ничего не сказала о том, что ей тоже будет далеко ездить, только про мою школу. Значит, в новой квартире мы будем жить только с бабушкой? А мебель? Мебель-то не возвращают Анатолию Петровичу. Она так и стоит гробами в нашей комнате.
— Ну, как тебе?
Ой, что тут делается — всю землю перевернули вверх дном! А я-то, кретинка, представляла себе: выйду из автобуса и прямо на чистую зеленую улицу. По бокам новенькие дома стоят, а навстречу улыбающийся Пшеничный!
— Что, не нравится?
— Настоящий марсианский пейзаж! Только яблонь не хватает: «Что на Марсе будут яблони цвести-и!»
— Рано, пташечка запела. Спроси лучше, где номер двадцать восемь?
— Что спрашивать? Вот 24, вот котлован — двадцать шесть, а этот этаж с четвертью — наш, двадцать восемь. Охмурить что ли крановщика, чтоб строил без щелей между панелями?
— Охмури. Интересно, куда наши окна будут смотреть?
«Наши» окна! Если они наши, значит…
— На юго-юг и немножко на запад. Чтоб вечернее солнышко приходило прощаться.
— Ты права, этот готовый — номер тридцать, значит строящийся — наш. Зайдем сюда посмотреть трехкомнатную квартиру?
— А нас без ордера пустят?
— Попросим сторожа.
— Извините, пожалуйста…
— Что, тоже переезжаете? Какую дают? Трехкомнатную? Ну, идите, я вам парадное-то отомкну.
— Не скачи по этажам. Давай вот эту и посмотрим.
— Ой! Все солнце мира в наши окна!
— Потолки какие низкие.
— И хорошо, получается уютная коробочка.
— Надо же придумать такую безобразную планировку: из гостиной прямо без коридора дверь на кухню. Весь чад понесет в комнату.
— Кто ж чадит в собственной кухне? Ку-ухонька, отдельненькая ты наша!
— Тесновата.
— Ну и что? Зато сколько в ней всего: и плита, и раковина, и батарея!
— М-м, да уж…
— Ма-а!!!
— Ну что ты орешь, как сумасшедшая?
— Это же будет НАША ванна! Можно я в нее лягу?
— Как ты в нее ляжешь, она же сидячая?
— Сидя и лягу. Вот смотри: ты моя беленькая, ты моя гладенькая, ты моя сидяченькая!
— Вылезай, не дурачься. Мда-а, совмещенный санузел…
— Ну и что! Это же НАШ унитаз! Стой! Не уходи. Подожди минутку. Только подумай: мы уже столько ходим по квартире, и еще целых двух комнат не видели!
— Одна из них совсем крошечная — шесть метров. У нас кладовка — и то больше. Ну, идем, посмотрим.
— Ой, какая уютная! Я буду здесь жить, как чертик в табакерке — скок! и вместе со всеми. Скок назад — и отдельно от всех!
— Понравилось?
— Еще как! Смотри: сюда письменный стол, сюда диван, сюда полки для книг.
— Ладно тебе, распланировалась. Идем лучше посмотрим мою комнату.
— Твою?
— Мою. Или ты прикажешь мне без комнаты оставаться?
— Нет, что ты! Ну-ка? Ой, как здорово! Даже лучше, чем в моей чертячьей табакерке!
— Побольше, конечно, той крохотной комнатки, но боюсь, что наша мебель здесь покажется громоздкой.
«Наша мебель» — какая наша? — папина с Лесного или Анатолия Петровича из студии? Если новая мебель — раз мама сказала МОЯ комната, значит, она будет здесь жить. Если все-таки старая мебель, то мама будет только иногда приезжать?
— Мам, я еще раз посмотрю мою табакерку. Как ты думаешь, бабушке понравится в гостиной? У нее будет самая большая комната.
— С бабушкой погоди. Если мы ее в центральную комнату поместим, она у нас на недели заляжет, и куда ни пойдешь — везде на нее будешь натыкаться.
— Ну и что, сейчас же я живу, не натыкаюсь.
— А если гости придут, куда ее девать?
— Какие гости! Кто до нашего Марса доберется?
— Не скажи: к тебе ходит молодой человек.
Это Николай-то молодой человек? Да он давно понял, что из меня жена никудышная и побежал в Пушкин на танцы искать себе новую невесту.
— Мам, без телевизора бабушка не сможет, а в этом скворечнике его некуда поставить.
— Не спорь, она согласилась отдать свою жилплощадь только при условии, что ей будет предоставлена отдельная комната.
— Но у нас вся квартира отдельная. Куда ж еще отдельнее?
— Проходную она за комнату не считает, говорит, что это коридор перед кухней и больше ничего.
— Откуда она знает про «коридор»?
— В плане посмотрела. Ты же знаешь, ни одно дело не обходится без того чтобы она не сунула туда свой нос.
— Ладно, еще не известно, дадут ли нам квартиру. Что делить шкуру неубитого медведя?
— Ну, до чего же у тебя, мартышка, мягкий уступчивый характер.
— Не в комнате счастье. А в плите без Ксении, в ванной без Елены Яковлевны, туалете без Ленки и раковине без деревенских мужей.
— Ну, чо, насмотрелись? Закрываться, чтой ли, пора? Тёмно уже на дворе.
— Уходим, уходим, спасибо большое, что открыли.
— Что ж не открыть-то? Людям, можа, жить тут придется, так как же без посмотренья?
«Можа», придется, а «можа» и нет, очень уж все в нашей жизни неопределенно. Идешь по ней, как по новостроечной улице, балансируешь по дощечкам: «можа», свалишься в грязь, а «можа» и нет.
— «Идее-ет бычок качается, вздыха-ает на ходу: ой, доска конча-ается, сейчас я упаду-у!»
— Вот что значит молодость: все ей нипочем.
«И все— е ей нипоче-ем!» Шмяк в болотную жижу! Туфлю засало, и я, как крестьянская дочь, прихожу во дворец не обутая, не разутая, не одетая, не раздетая: «здравствуйте, я пришла поступать на филфак». «Ка-ак же, давно о вас наслышаны. Вы тот самый драматург, чья пьеса идет во всех театрах. Очень приятно. Ректор постановил принять вас без экзаменов.»
— Ура-а!!!
— Что ты орешь?
— Автобус пустой!
— Конечно пустой. Конец рабочего дня — все едут сюда, а мы обратно.
Всем туда, а нам обратно…Похоже на загадочную строчку Твардовского: «Пушки к бою едут задом». Что он хотел этим сказать? Что перед наступлением всегда отступают?
Да— а, тяжелый у меня будет год! Две обоймы экзаменов! Как я отстреляюсь?
— Мам, принюхайся, чувствуешь, соседями пахнет? Неужели мы этот запах с Лесного сюда перевезли?
— Не выдумывай, это у дворничихи никак не могут новоселье допраздновать, и к нам через пол тянет. Не отвлекайся, а то опять придется полночи сидеть.
— Я работаю. Вот фотографий только три, на четвертый экземпляр нечего клеить.
— Выпиши на листок страницу и номер миограммы, может, в других конвертах найдется. И клей, пожалуйста, аккуратнее, чтоб не пришлось переделывать.
«Аккуратнее», а если этот чертов клей из-под кромки лезет? И уже нет сил разметку для каждой фотографии делать, глаза слипаются.
— Мам, может, пока исправлять только в первом и втором экземпляре, а в остальные вносить поправки позже, на свободном ударе?
— Двойная работа. Делать надо сразу, чтоб потом больше не возвращаться.
«Двойная работа!» — это когда буквы в глазах двоятся. Хорошо еще, что спешка с диссертацией пришлась не на время моих экзаменов. А то бы совсем завал.
— Мам, а вдруг он передумает?
— Кто, ректор?
— Угу. Тогда на новоселье он выпил, благодушествовал, ну, и спросил из вежливости, что мол, ты не защищаешься?
— Из вежливости не из вежливости, а слово, данное при всех, обратного хода не имеет. Уже запланировано обсуждение на ученом совете.
— А шеф?
— Что шеф? Это благороднейший человек. Мы должны ему ноги мыть и воду пить.
Бр— р, грязную воду после ног пить! Какое тошнотворное выражение. Нет, я не согласна. Даже тогда, когда от заведующего кафедрой зависит жизнь.
— Ты же говорила, что он пять лет твою диссертацию под сукном держал.
— И правильно делал. Что ж мне было, после защиты ехать на периферию?
— А теперь точно место на кафедре будет?
— Ректор обещал выбить ставку в Москве. Не отвлекайся, сверяй номера миограмм.
Мистика: пять лет ничего не происходило. И вдруг после новоселья все закрутилось. Неужели ректор никогда не видел новостроечных квартир? Или наших «декальтесов»?
— А мы еще сомневались: приглашать кафедру и ректора на новоселье или нет?
— Смешно он ходил по комнатам и всплескивал руками: «я тут как слон в посудной лавке»!
— Ага. И один съел целую тарелку бабушкиных пирожков. И все-таки почему именно сейчас все сдвинулось с мертвой точки?
— Нехорошо проявлять чрезмерное любопытство. Вырастешь — возьмешь манеру, как твоя бабушка, совать нос в чужие дела.
Я уже выросла. И дела не чужие. Мне просто необходимо понять настоящую причину того, что происходит. Потянешь за ниточку — вроде клубок начинает разматываться, раз-два крутанется — обрыв, за другую потянешь, за третью — опять обрыв. Либо я не умею распутывать, либо нитки гнилые.
— Ты что, мартышка, спишь? Опять пропустила опечатку в слове «периферическую».
— Почему сплю, я проверяю. Боюсь только, что в номерах фотографий запуталась. Жаль, если такой труд пропадает напрасно.
— Никакой труд напрасным не бывает. В твоем возрасте эта работа может научить усидчивости, аккуратности.
— Ага, я уже как макака, усидела мозоль во всю пятую точку. Интересно, что зав. кафедрой подумал по поводу того, что Анатолия Петровича не было на новоселье?
— В вопросах семьи шеф страшно щепетилен. К сожалению, Анатолий Петрович в этой ситуации повел себя не лучшим образом: пришел на кафедру и стал бестактно морочить шефу голову семейными проблемами. Это могло катастрофически отразиться на моей карьере, но, к счастью, шеф проявил благородство и хода этому делу не дал.
Значит, мама больше не вернется к Анатолию Петровичу ни после окончания диссертации, ни после защиты — ни после чего? Спасибо шефу — но воду после его ног я все равно пить не буду.
— Что, зайка, добьем вторую главу или будем ложиться спать? Все-таки полпервого.
— Заманчивое предложение: в ВАННУ — и спать! Но надо добить вторую главу.
— Упорная ты у меня.
«Упорная»? Нет, конечно. Просто во мне осталось детское суеверие: кажется, что пока мы с мамой вот так рядышком сидим над диссертацией, ничего плохого случиться не может.
— Устала, прямо не знаю, как до отпуска дожить. Ну, ничего, зато сразу после защиты беру путевку в Сочи. Там буду жить исключительно растительной жизнью: загорать, купаться, читать английские детективы.
— Ты даже к вступительным экзаменам не вернешься?
— Ты же у меня совсем взрослая. Мне не восемнадцать, как тебе, а шестнадцать было, когда я приехала поступать в институт. И ничего — на все пятерки сдала.
— Ну, тогда все по-другому было. Тогда не было такого дикого конкурса.
— Кстати, ты еще насчет своего филфака не передумала? Подумай хорошенько. С поступлением в медицинский я бы еще могла как-то помочь, но Университет… у меня нет ни одной зацепки.
— Я всегда хотела в Университет.
— Университет, конечно, звучит красиво, но, к сожалению, в наше время филология — это не профессия. Литературой и искусством могут себе позволить заниматься только те, кто надеется всю жизнь прожить за широкой спиной мужа.
— Но можно ведь работать в школе.
— Школа — это тяжелый неблагодарный труд. Я бы тебе посоветовала пойти по моим стопам. Современная женщина должна твердо стоять ногах, никогда ни от кого не зависеть.
— Медици-инский… хороший институт, но как только представляю себе, что навсегда останусь без литературы, языков…
— Как знаешь. Ты всегда была упрямой. Только не говори потом, когда останешься без работы, что я тебя не предупреждала.
«Без работы», что у нас капитализм какой, чтобы в нищете умирать. Мне бы только поступить, а там, когда я по-настоящему буду знать литературу, я буду всем-всем нужна.
— Все, зайка, пора кончать.
— Сейчас, сейчас, вот только десять номерочков осталось.
— Смотри, не напутай. Кстати, а где твой Николай? Что-то на новой квартире его совсем не видно.
— Наверно, для него Дачное оказалось слишком далеко. Да и не до того мне теперь…
— Что значит далеко? Мои школьные поклонники из Калинина ко мне приезжали.
— Ну, или Анюта решила, что я для ее Колюни — неподходящая жена.
— Вот видишь, какой сегодня мужчина несамостоятельный пошел, а ты еще хочешь в Университет поступать.
Грустно, что мамы не будет во время экзаменов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63