Аня кусает меня за шею, кусает сильно, до крови.
– Сука! – кричу я.
Я отскакиваю назад, врезаюсь спиной в пианино «Украина», и пианино издает высокую ноту «ля». Со стены падает икона Св. Анны, пластиковый оклад ее разбивается об пол, и мне становится не по себе.
Аня поднимается с дивана, поправляет трусы и футболку. Че Гевара с тревогой глядит на меня. Его лицо растянулось на груди у девушки. Наверное, от удивления.
– Ты такой же скот, как и все, – говорит Аня, – А теперь пошел вон, пока я на тебя собаку не спустила. И не возвращайся больше никогда. Слышишь?
В это мгновенье мне очень хочется что-то разбить, разбить ко всем брахманам. Для этого дела очень здорово годится сервиз «Мадонна». Но вместо того, чтобы ударить ногой по немецкому стеклу, я молча иду к двери в прихожей. За мной следом радостно семенит спаниель. Он думает, что я поведу его на прогулку. Как же он ошибается!
3.
Говорят, алкоголь не помогает решить личные проблемы. Я слышал это от мамы, от лекторов из наркодиспансера, от психоаналитика, от девушек, из-за которых эти проблемы возникали. Не знаю, что думают об этом другие люди, но мне алкоголь помогал всегда. Помогал, как снятие порчи по фотографии, – хуже уже все равно не будет.
Я надрался на летнике «Снежанна» рядом с остановкой. Там были пластмассовые столы, колонки, передающие «Радио-Шансон» и две юные дуры лет шестнадцати, с которыми я пил водку. Этим летом в районе наступила новая мода: девушки, бывшие пергидрольные блондинки, дружно перекрасили волосы в рыжий цвет. Рыжий, как цвет луж после дождя.
Мы выпили две бутылки водки, названия которых, как положено, заканчивались на «ов». Водка была теплой, в томатном соке не хватало соли, одноразовые стаканчики сдувал душный вечерний ветер, у обиженной на мироздание хромой официантки волосы тоже были рыжие. Кажется, официантку звали Анжеликой. Хотя, может быть, ее звали Снежанной, а «Анжеликой» на самом деле назывался летник, и я, как всегда, все перепутал.
Мои собутыльницы хохотали не переставая и пытались рассказать какой-то нескончаемый анекдот про столкновение «Запорожца» и «Мерседеса», но так и не могли добраться до развязки. Я обильно, по-пролетарски, матерился и говорил, что работаю пожарником в МЧС, а расцарапанное лицо – ранения. Вы, девчонки, не представляете, какая у меня сложная, ответственная и благородная профессия – спасать людей, врал я. Вот бывало в шахте взрыв – знаем, что там пять пострадавших. Достаем трупы – четыре. Надо искать дальше. Снова спускаемся – нет пятого трупа. Тут опять взрыв. Гибнет половина нашего отряда. Уцелевшие храбрецы поднимаются на поверхность. Смотрим: оказывается, два трупа от взрыва сплющились в один…
Две юные рыжие дуры громко смеются: сплющенные трупы им кажутся еще смешнее, чем авария «Запорожца» и «Мерседеса». Потом дуры теряются. Я добиваю себя двухтысячной «Оболонью». Мочусь в голубом ельнике, что растет возле девятиэтажки. Плачу за это милиционерам тридцать гривен в «фонд озеленения города». На этом вечер заканчивается…
Не помню, как я добрался домой. Очнулся я утром, даже скорее днем, на полу в ванной с разорванной и разбитой головой. Очнулся и проклял природу. Проклял за то, что она может дать человеку в жизни только один шанс. Только один шанс заснуть и не проснуться…
К сожалению, во всех остальных случаях мы обязаны просыпаться…
4.
Я долго хожу вокруг телефона. Потом все-таки набираю номер Ани:
– Але-але! Это ты? Это ты, Растрепин?
Я вырываю шнур из аппарата, а телефон разбиваю о стену, и он рассыпается пластмассовой шрапнелью. Очень похоже на разлетевшийся оклад иконы.
Я больше не смогу ей позвонить. Никогда. Я опять чувствую себя свободным.
No women no cry.
XXVII. Комар
Уже ночью, укладываясь спать, я прихлопнул сидящего на стене комара. Сдохнув, насекомое оставило на стене кровавый след, похожий на жирный восклицательный знак. Я до сих пор не знаю, чья засохшая кровь украшает мою комнату словно фреска…
Фаза #3
I. Покой
1.
Я опять смотрю диафильмы. Все по-прежнему. Сейчас мой любимый диафильм – про Простоквашино. Дядя Федор, Матроскин и Шарик покупают Трактор. Трактор всегда голоден и не хочет работать: прямо как я. Тогда кот Матроскин привязывает на удочку сосиску. Благодаря этому Матроскин может управлять Трактором. Трактор все время едет за сосиской, привязанной к удочке, но так и не может догнать ее…
А еще я смотрю «Сказку о потерянном времени». Злые волшебники превращают детей в стариков. И теперь состарившиеся дети должны найти волшебников, чтобы все вернуть назад, как было. Почему-то, эта сказка меня расстраивает. Может быть, из-за названия. За это я поджигаю пленку окурком, после того как просматриваю ее на балконе, а потом, вдруг спохватившись, быстро ее тушу. Смотрю «Сказку о потерянном времени» еще раз. Теперь, в моем диафильме, дети так навсегда и остаются стариками, и никто никого не находит. И мне становится стыдно за то, что я сделал с ними».
2.
Утром я вижу трех детей из многоэтажных домов, и все они мальчики. Они потешаются над моей соседкой. Это – сидящая на скамейке слепая старуха. Самый смелый мальчик, а может, и самый трусливый – в таких ситуациях не поймешь, снимает трусы и болтает перед незрячими глазами соседки своими маленькими лысыми гениталиями. Дети хохочут, будто увидели диснеевский мультик, а старуха молчит, не замечает. Я выхожу во двор, и, наверное, вид у меня агрессивный. Дети, завидев меня, начинают убегать, но я их все равно догоняю у трансформаторной будки, а затем убедительно объясняю, что поступать так, как они, со старшими нельзя – нет на них пионерской организации…
А потом я, почему-то, думаю, что среди этих мальчишек, мог быть брат девочки, которая искала сдохнувшую крысу Дашу…
Как у нее, у девочки, дела?
3.
В среду, наконец-то, пошел ливень. Вот такой:
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
И лужи после дождя стали рыжими, словно волосы девушек.
4.
После дождя я позвонил маме из автомата:
– Здравствуй, мама. Я звоню из Ялты.
– Как у тебя дела, сынок?
– Хорошо. Много работы.
– По телевизору передавали – в Крыму дожди, сель. Два туриста в горах сорвались со скалы. В Ялте пять человек утонуло. Я очень волнуюсь.
– Со мной все в порядке, ма. Много работы. Я на пляже был только три раза.
– Сынок, не купайся в шторм.
– Хорошо, мам. Не буду.
– Папа делает ремонт на кухне. Мы купили новые обои. Когда ты вернешься?
– Не знаю. Очень много работы. Думаю, не раньше конца сентября.
– Звони почаще, сынок. Мы с папой волнуемся.
– Хорошо, мам.
Больше нам сказать друг другу нечего. Разговор длится не больше пары минут. Со всеми остальными людьми моя мама обычно говорит не меньше получаса. Все-таки, я ее сын – особенный.
5.
…Ангел и черт, что живут у меня за плечами, продолжают свой спор по ночам…
6.
На выходных я решил, что брошу пить до конца лета, даже пиво пить не буду. И курить я тоже брошу, но только не сейчас, а когда-нибудь после. Для начала я убрался в квартире, а потом постирал вещи и вывесил их на балконе, но сохли они плохо, потому что влажность была высока.
А еще я собрал все пустые бутылки и снес их к мусорному контейнеру. Их набралось слишком много, и ходить мне пришлось два раза. Бутылки, оказывается, я выкинул не зря – благодаря этому я из окна мог наблюдать, как из-за них дерутся бездомные, clochards – бесплатный реслинг, как-никак.
Ну а затем, когда уже я не смог выдумать, чем бы мне еще заняться, я отправился в провайдер, и провайдер назывался «Крыса». Там я увидел подростков, которые, щелкая клавиатурой, по сети, на мониторах убивали своих близнецов – копии своего виртуального Suber-Ich, a, может быть, и Sein. Кто их там разберет (ехе)?
В провайдере я получил почту. Пришел спам. Мне предлагали похудеть за декаду, купить кукурузную муку, заработать миллион долларов просто так, а еще трахнуть какую-то Сьюзи на чьем-то порно-сайте. Среди мыльного хлама, неожиданно, обнаружилось письмо от Ф.
Я нетерпеливо кликнул мышкой, открывая файл. К моей досаде, в письме не обнаружилось ответов на мои вопросы, как будто я ни о чем и не спрашивал. Зато Ф. переслал мне «Двадцать причин, почему пиво лучше, чем девушки» (doc). Странно, но на свете существуют люди, которые находят подобные тексты забавными.
Пребывая в душевных смутах, на обратном пути, я зашел в детский сад «Петушок», хотел то ли расслабиться, то ли сосредоточиться. Я долго стучал в дверь, кидал щебенку в окно, но паренек-сторож, похожий на бурундука в спячке, так и не вышел. Может, он и в правду спал, а может, его и не было вовсе. Не существовало никогда.
7.
В последнее время я сдружился с Варварой Архиповной из четвертой квартиры. На выходных она пекла торт или пирог по какой-то немецкой книге рецептов и приглашала меня пить чай. Для ее снеди я придумывал русские названия. Как-то Варвара Архиповна приготовила торт из печенья и мармелада, и я его окрестил «Печень Мармеладова», и долго смеялся, потому что знал – мои шутки не для КВН. Моя соседка из четвертой квартиры брезгливо скривилась, а мне мое название понравилось даже больше, чем торт: я ведь, на самом деле, не люблю сладкого…
8.
Однажды, неожиданно, меня пригласили на День рождения в квартиру номер два. Безногой старухе с первого этажа исполнилось триста лет и три года. Кроме меня присутствовали все остальные соседи Дома, кроме старика из пятой, а еще была дочка именинницы. По-моему, именно она торговала газетами, плакатами и календарями на троллейбусной остановке неподалеку, а может, я и ошибаюсь, ведь все реализаторы похожи между собой, как лаосские летчики.
Квартира номер два была заставлена древней ветхой мебелью, будто в грузовой фуре перевозили антикварный магазин. Толстые увесистые шторы плотно закрывали окна и не пропускали свет улицы. Я разрезал торт «Наполеон» на равновеликие секторы, наполнял фужеры яблочной шипучкой – суррогатом шампанского для бедных, сам давился лимонадом «Колокольчик». Потом мы играли в копеечный преферанс, и мне очень везло – я заработал триста вистов и не постеснялся забрать выигрыш. Слепая соседка в это время смотрела по черно-белому телевизору диковинный для лета фильм «Ирония Судьбы» – чтобы смотреть такие фильмы, по-моему, глаза не нужны никому.
В квартире номер два, кажется, не существовало ни времени суток, ни времени года, ни времени дня. Здесь было только законсервированное время. И это время, пусть и отдавало заплесневевшим душком беспомощной старости, все равно было временем моего детства. И оттого оно мне нравилось, и находиться в нем было приятно. Я был, как Коля Герасимов, который вернулся назад в прошлое с пустыми бутылками кефира в авоське, но с мелофоном, способным читать чужие мысли и подглядывать в прикуп.
Всем гостям я нравился, и мне говорили, что я не похож на сегодняшнюю молодежь: безыдейную (?), безнравственную (??), циничную (???). Неужели это все не про меня? А еще старухи сказали, что я очень похож на лейтенанта Лешу Андреевского, который жил в Доме когда-то давно. Вот только Леша умел играть на аккордеоне, а я нет. Потом, оказывается, Леша погиб в Панкизском ущелье. Тогда он уже не жил в Доме и был не лейтенантом, а был майором…
9.
Я приобретаю продукты в супермаркете. К парковке, как поросята к свиноматке, жмутся машины. В кондиционированном торговом зале я толкаю свою потребительскую корзину между рядами набитых брендами полок. Нормальной тачки мне не хватило, потому что покупателей много. Мне досталась тележка, которая предназначается для мам с детьми: сверху проволочный ящик, а под ним кабинка с педалями и рулем, как в автомобиле: в ней, согласно замыслу, по супермаркету нужно перевозить ребенка, чтобы тот не орал и не просился домой. И мне очень жаль, что я одновременно не могу толкать тачку и ехать в кабинке с педалями и рулем. Мир полон несправедливости.
Зато теперь я приобретаю продукты не только себе, но и для соседа из пятой квартиры – по поручению Варвары Архиповны.
С этим самым соседом я сталкиваюсь на лестничной площадке, когда возвращаюсь домой. На нем рваный, не по погоде надетый, дождевик, подмышкой – воздушный змей. И, как видно, ветер сегодня южный. Я с ним здороваюсь, но он не отвечает мне, и мы смотрим друг на друга, как два боксера перед взвешиванием. Старику я однозначно не нравлюсь – наверняка он не считает меня лучшим представителем молодежи, и в этом он, разумеется, прав. Как его зовут? Сократ? Платон? Аристотель? Его зовут Вилен Архимедович, вспоминаю я, а старик продолжает смотреть на меня, как на зло, как на телевизор с новостями о терактах, ждет, пока я освобожу ему проход.
И тут я понимаю, что у меня в руках его еда в бумажном пакете с логотипом супермаркета – двумя вишенками, сросшимися сиамскими близнецами, а в пакете, любимые стариком йогурт, творог, батон, докторская колбаса, макароны. И это значит, что у меня ключ к его желудку. А ключ к желудку – это ключ к мозгам. Былая умиротворенность внезапно покидает меня. И я уже знаю, чем займусь этим вечером.
Я уступаю старику дорогу, и тот лезет на чердак. Теперь и я кое-куда планирую залезть. И мой покой, бездарно затянувшийся на две недели, растворяется, как медуза на солнце, а в брюхе стучит ножками, давит на педали и крутит руль, беспокойный бес любопытства, мой настоящий и мой единственный сиамский близнец.
II. Гость
Дома на кухонном столе я раскладываю пасьянс из стариковской еды. Колбаса, творог, батон, макароны, йогурт. На этикетке йогурта рисунок отборной клубники, измазанной сливками. Из холодильника я достаю пэт-бутылку, и на ее дне, как анализ, желто плещется археологическое зелье. Недоделанная сома недоделанного брахмана. Жидкость я аккуратно сливаю в блюдце. Затем отправляюсь в комнату, и возвращаюсь оттуда с одноразовым шприцем. Я вгоняю две полные машины жидкости в йогурт, делаю ему инъекцию: и в этом нет ни малейшего сексуального подтекста. Упаковку я взбалтываю и оставляю настояться. Шприц дротиком летит в мусорное ведро. Неизрасходованные миллилитры зелья смываются в унитазе.
Теперь мне остается только ждать. Потехи ради, на экране компьютера я перечитываю «Голый Завтрак». Когда-то, очень давно, я думал, что это книга о Тарзане. Тем временем начинает смеркаться, и осьминог ночи плавно выпускает в атмосферу черную секрецию темноты. Это означает: мне пора.
Я собираю продукты обратно в пакет, выношу все на лестничную площадку и ставлю под дверью квартиры номер пять. Я знаю, что Вилен Архимедович ужинает поздно.
Затем я спускаюсь во двор, огибаю Дом и вскарабкиваюсь на клен со стороны дороги. По кленам довольно сложно лазить, это я помню еще с детства, но все складывается благополучно. Здесь – прекрасный наблюдательный пункт, просто мечта вуайера, и мне хорошо видно все, что происходит в пятой квартире. Пока там ничего интересного: старик сидит за столом и возится с кропотливостью часовщика над очередным воздушным змеем. Его комната ярко освещена и он, разумеется, не может различить то, что творится извне.
Я гляжу в сторону дороги. Уже достаточно темно, тем не менее, я опасаюсь, что меня могут заметить. Но переживания напрасны. Пешеходы, как всегда, куда-то спешат, наверное, боятся опоздать к телевикторине или к вечернему сериалу. Усталые, битые-перебитые «копейки» с буквами «У» на лобовых стеклах покидают автодром и едут в гараж – их рабочий день окончен. Счастливая семья на рекламном щите погружена в свою извечную созерцательность. Водитель поломанного троллейбуса надевает оранжевую спецовку и рукавицы, а потом кукловодит электророгами своего транспортного средства, силясь отыскать контакт с проводами.
На клене я неплохо устроился, скверно лишь одно: курить нельзя – огонь сигареты слишком бросается в глаза, и чтоб успокоиться, я болтаю ногами и тихонько что-то насвистываю, кажется, это «Come as you are».
Наконец, я вижу, как Вилен Архимедович, откладывает в сторону клей, бумагу и рейки. Выходит из комнаты и, возвратившись через минуту с продуктами, трапезничает. Я чувствую себя, как персонаж голливудского фантастического триллера, где главный герой приготовил ловушку для какого-нибудь инопланетного монстра, а теперь сидит себе в укрытии и тихо бубнит: «Давай, ну давай же, детка, come on…»
Эффект зелья действует быстрее, чем я ожидаю. Старик щупает себе лоб, а затем, пошатываясь, шаркает к нерастеленной кровати и ложится на нее. Он даже не успевает закрыть окна, и это облегчает мне задачу.
Я спрыгиваю с дерева и мчусь к себе в комнату. Перелезть с моего балкона на балкон старика гораздо проще, чем вскарабкаться на клен. Я вторгаюсь в его квартиру. Старик продолжает лежать на диване и смотреть в потолок. Почему-то сейчас он похож на Кита Ричардса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Сука! – кричу я.
Я отскакиваю назад, врезаюсь спиной в пианино «Украина», и пианино издает высокую ноту «ля». Со стены падает икона Св. Анны, пластиковый оклад ее разбивается об пол, и мне становится не по себе.
Аня поднимается с дивана, поправляет трусы и футболку. Че Гевара с тревогой глядит на меня. Его лицо растянулось на груди у девушки. Наверное, от удивления.
– Ты такой же скот, как и все, – говорит Аня, – А теперь пошел вон, пока я на тебя собаку не спустила. И не возвращайся больше никогда. Слышишь?
В это мгновенье мне очень хочется что-то разбить, разбить ко всем брахманам. Для этого дела очень здорово годится сервиз «Мадонна». Но вместо того, чтобы ударить ногой по немецкому стеклу, я молча иду к двери в прихожей. За мной следом радостно семенит спаниель. Он думает, что я поведу его на прогулку. Как же он ошибается!
3.
Говорят, алкоголь не помогает решить личные проблемы. Я слышал это от мамы, от лекторов из наркодиспансера, от психоаналитика, от девушек, из-за которых эти проблемы возникали. Не знаю, что думают об этом другие люди, но мне алкоголь помогал всегда. Помогал, как снятие порчи по фотографии, – хуже уже все равно не будет.
Я надрался на летнике «Снежанна» рядом с остановкой. Там были пластмассовые столы, колонки, передающие «Радио-Шансон» и две юные дуры лет шестнадцати, с которыми я пил водку. Этим летом в районе наступила новая мода: девушки, бывшие пергидрольные блондинки, дружно перекрасили волосы в рыжий цвет. Рыжий, как цвет луж после дождя.
Мы выпили две бутылки водки, названия которых, как положено, заканчивались на «ов». Водка была теплой, в томатном соке не хватало соли, одноразовые стаканчики сдувал душный вечерний ветер, у обиженной на мироздание хромой официантки волосы тоже были рыжие. Кажется, официантку звали Анжеликой. Хотя, может быть, ее звали Снежанной, а «Анжеликой» на самом деле назывался летник, и я, как всегда, все перепутал.
Мои собутыльницы хохотали не переставая и пытались рассказать какой-то нескончаемый анекдот про столкновение «Запорожца» и «Мерседеса», но так и не могли добраться до развязки. Я обильно, по-пролетарски, матерился и говорил, что работаю пожарником в МЧС, а расцарапанное лицо – ранения. Вы, девчонки, не представляете, какая у меня сложная, ответственная и благородная профессия – спасать людей, врал я. Вот бывало в шахте взрыв – знаем, что там пять пострадавших. Достаем трупы – четыре. Надо искать дальше. Снова спускаемся – нет пятого трупа. Тут опять взрыв. Гибнет половина нашего отряда. Уцелевшие храбрецы поднимаются на поверхность. Смотрим: оказывается, два трупа от взрыва сплющились в один…
Две юные рыжие дуры громко смеются: сплющенные трупы им кажутся еще смешнее, чем авария «Запорожца» и «Мерседеса». Потом дуры теряются. Я добиваю себя двухтысячной «Оболонью». Мочусь в голубом ельнике, что растет возле девятиэтажки. Плачу за это милиционерам тридцать гривен в «фонд озеленения города». На этом вечер заканчивается…
Не помню, как я добрался домой. Очнулся я утром, даже скорее днем, на полу в ванной с разорванной и разбитой головой. Очнулся и проклял природу. Проклял за то, что она может дать человеку в жизни только один шанс. Только один шанс заснуть и не проснуться…
К сожалению, во всех остальных случаях мы обязаны просыпаться…
4.
Я долго хожу вокруг телефона. Потом все-таки набираю номер Ани:
– Але-але! Это ты? Это ты, Растрепин?
Я вырываю шнур из аппарата, а телефон разбиваю о стену, и он рассыпается пластмассовой шрапнелью. Очень похоже на разлетевшийся оклад иконы.
Я больше не смогу ей позвонить. Никогда. Я опять чувствую себя свободным.
No women no cry.
XXVII. Комар
Уже ночью, укладываясь спать, я прихлопнул сидящего на стене комара. Сдохнув, насекомое оставило на стене кровавый след, похожий на жирный восклицательный знак. Я до сих пор не знаю, чья засохшая кровь украшает мою комнату словно фреска…
Фаза #3
I. Покой
1.
Я опять смотрю диафильмы. Все по-прежнему. Сейчас мой любимый диафильм – про Простоквашино. Дядя Федор, Матроскин и Шарик покупают Трактор. Трактор всегда голоден и не хочет работать: прямо как я. Тогда кот Матроскин привязывает на удочку сосиску. Благодаря этому Матроскин может управлять Трактором. Трактор все время едет за сосиской, привязанной к удочке, но так и не может догнать ее…
А еще я смотрю «Сказку о потерянном времени». Злые волшебники превращают детей в стариков. И теперь состарившиеся дети должны найти волшебников, чтобы все вернуть назад, как было. Почему-то, эта сказка меня расстраивает. Может быть, из-за названия. За это я поджигаю пленку окурком, после того как просматриваю ее на балконе, а потом, вдруг спохватившись, быстро ее тушу. Смотрю «Сказку о потерянном времени» еще раз. Теперь, в моем диафильме, дети так навсегда и остаются стариками, и никто никого не находит. И мне становится стыдно за то, что я сделал с ними».
2.
Утром я вижу трех детей из многоэтажных домов, и все они мальчики. Они потешаются над моей соседкой. Это – сидящая на скамейке слепая старуха. Самый смелый мальчик, а может, и самый трусливый – в таких ситуациях не поймешь, снимает трусы и болтает перед незрячими глазами соседки своими маленькими лысыми гениталиями. Дети хохочут, будто увидели диснеевский мультик, а старуха молчит, не замечает. Я выхожу во двор, и, наверное, вид у меня агрессивный. Дети, завидев меня, начинают убегать, но я их все равно догоняю у трансформаторной будки, а затем убедительно объясняю, что поступать так, как они, со старшими нельзя – нет на них пионерской организации…
А потом я, почему-то, думаю, что среди этих мальчишек, мог быть брат девочки, которая искала сдохнувшую крысу Дашу…
Как у нее, у девочки, дела?
3.
В среду, наконец-то, пошел ливень. Вот такой:
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
////////////////////////////////////////////////
И лужи после дождя стали рыжими, словно волосы девушек.
4.
После дождя я позвонил маме из автомата:
– Здравствуй, мама. Я звоню из Ялты.
– Как у тебя дела, сынок?
– Хорошо. Много работы.
– По телевизору передавали – в Крыму дожди, сель. Два туриста в горах сорвались со скалы. В Ялте пять человек утонуло. Я очень волнуюсь.
– Со мной все в порядке, ма. Много работы. Я на пляже был только три раза.
– Сынок, не купайся в шторм.
– Хорошо, мам. Не буду.
– Папа делает ремонт на кухне. Мы купили новые обои. Когда ты вернешься?
– Не знаю. Очень много работы. Думаю, не раньше конца сентября.
– Звони почаще, сынок. Мы с папой волнуемся.
– Хорошо, мам.
Больше нам сказать друг другу нечего. Разговор длится не больше пары минут. Со всеми остальными людьми моя мама обычно говорит не меньше получаса. Все-таки, я ее сын – особенный.
5.
…Ангел и черт, что живут у меня за плечами, продолжают свой спор по ночам…
6.
На выходных я решил, что брошу пить до конца лета, даже пиво пить не буду. И курить я тоже брошу, но только не сейчас, а когда-нибудь после. Для начала я убрался в квартире, а потом постирал вещи и вывесил их на балконе, но сохли они плохо, потому что влажность была высока.
А еще я собрал все пустые бутылки и снес их к мусорному контейнеру. Их набралось слишком много, и ходить мне пришлось два раза. Бутылки, оказывается, я выкинул не зря – благодаря этому я из окна мог наблюдать, как из-за них дерутся бездомные, clochards – бесплатный реслинг, как-никак.
Ну а затем, когда уже я не смог выдумать, чем бы мне еще заняться, я отправился в провайдер, и провайдер назывался «Крыса». Там я увидел подростков, которые, щелкая клавиатурой, по сети, на мониторах убивали своих близнецов – копии своего виртуального Suber-Ich, a, может быть, и Sein. Кто их там разберет (ехе)?
В провайдере я получил почту. Пришел спам. Мне предлагали похудеть за декаду, купить кукурузную муку, заработать миллион долларов просто так, а еще трахнуть какую-то Сьюзи на чьем-то порно-сайте. Среди мыльного хлама, неожиданно, обнаружилось письмо от Ф.
Я нетерпеливо кликнул мышкой, открывая файл. К моей досаде, в письме не обнаружилось ответов на мои вопросы, как будто я ни о чем и не спрашивал. Зато Ф. переслал мне «Двадцать причин, почему пиво лучше, чем девушки» (doc). Странно, но на свете существуют люди, которые находят подобные тексты забавными.
Пребывая в душевных смутах, на обратном пути, я зашел в детский сад «Петушок», хотел то ли расслабиться, то ли сосредоточиться. Я долго стучал в дверь, кидал щебенку в окно, но паренек-сторож, похожий на бурундука в спячке, так и не вышел. Может, он и в правду спал, а может, его и не было вовсе. Не существовало никогда.
7.
В последнее время я сдружился с Варварой Архиповной из четвертой квартиры. На выходных она пекла торт или пирог по какой-то немецкой книге рецептов и приглашала меня пить чай. Для ее снеди я придумывал русские названия. Как-то Варвара Архиповна приготовила торт из печенья и мармелада, и я его окрестил «Печень Мармеладова», и долго смеялся, потому что знал – мои шутки не для КВН. Моя соседка из четвертой квартиры брезгливо скривилась, а мне мое название понравилось даже больше, чем торт: я ведь, на самом деле, не люблю сладкого…
8.
Однажды, неожиданно, меня пригласили на День рождения в квартиру номер два. Безногой старухе с первого этажа исполнилось триста лет и три года. Кроме меня присутствовали все остальные соседи Дома, кроме старика из пятой, а еще была дочка именинницы. По-моему, именно она торговала газетами, плакатами и календарями на троллейбусной остановке неподалеку, а может, я и ошибаюсь, ведь все реализаторы похожи между собой, как лаосские летчики.
Квартира номер два была заставлена древней ветхой мебелью, будто в грузовой фуре перевозили антикварный магазин. Толстые увесистые шторы плотно закрывали окна и не пропускали свет улицы. Я разрезал торт «Наполеон» на равновеликие секторы, наполнял фужеры яблочной шипучкой – суррогатом шампанского для бедных, сам давился лимонадом «Колокольчик». Потом мы играли в копеечный преферанс, и мне очень везло – я заработал триста вистов и не постеснялся забрать выигрыш. Слепая соседка в это время смотрела по черно-белому телевизору диковинный для лета фильм «Ирония Судьбы» – чтобы смотреть такие фильмы, по-моему, глаза не нужны никому.
В квартире номер два, кажется, не существовало ни времени суток, ни времени года, ни времени дня. Здесь было только законсервированное время. И это время, пусть и отдавало заплесневевшим душком беспомощной старости, все равно было временем моего детства. И оттого оно мне нравилось, и находиться в нем было приятно. Я был, как Коля Герасимов, который вернулся назад в прошлое с пустыми бутылками кефира в авоське, но с мелофоном, способным читать чужие мысли и подглядывать в прикуп.
Всем гостям я нравился, и мне говорили, что я не похож на сегодняшнюю молодежь: безыдейную (?), безнравственную (??), циничную (???). Неужели это все не про меня? А еще старухи сказали, что я очень похож на лейтенанта Лешу Андреевского, который жил в Доме когда-то давно. Вот только Леша умел играть на аккордеоне, а я нет. Потом, оказывается, Леша погиб в Панкизском ущелье. Тогда он уже не жил в Доме и был не лейтенантом, а был майором…
9.
Я приобретаю продукты в супермаркете. К парковке, как поросята к свиноматке, жмутся машины. В кондиционированном торговом зале я толкаю свою потребительскую корзину между рядами набитых брендами полок. Нормальной тачки мне не хватило, потому что покупателей много. Мне досталась тележка, которая предназначается для мам с детьми: сверху проволочный ящик, а под ним кабинка с педалями и рулем, как в автомобиле: в ней, согласно замыслу, по супермаркету нужно перевозить ребенка, чтобы тот не орал и не просился домой. И мне очень жаль, что я одновременно не могу толкать тачку и ехать в кабинке с педалями и рулем. Мир полон несправедливости.
Зато теперь я приобретаю продукты не только себе, но и для соседа из пятой квартиры – по поручению Варвары Архиповны.
С этим самым соседом я сталкиваюсь на лестничной площадке, когда возвращаюсь домой. На нем рваный, не по погоде надетый, дождевик, подмышкой – воздушный змей. И, как видно, ветер сегодня южный. Я с ним здороваюсь, но он не отвечает мне, и мы смотрим друг на друга, как два боксера перед взвешиванием. Старику я однозначно не нравлюсь – наверняка он не считает меня лучшим представителем молодежи, и в этом он, разумеется, прав. Как его зовут? Сократ? Платон? Аристотель? Его зовут Вилен Архимедович, вспоминаю я, а старик продолжает смотреть на меня, как на зло, как на телевизор с новостями о терактах, ждет, пока я освобожу ему проход.
И тут я понимаю, что у меня в руках его еда в бумажном пакете с логотипом супермаркета – двумя вишенками, сросшимися сиамскими близнецами, а в пакете, любимые стариком йогурт, творог, батон, докторская колбаса, макароны. И это значит, что у меня ключ к его желудку. А ключ к желудку – это ключ к мозгам. Былая умиротворенность внезапно покидает меня. И я уже знаю, чем займусь этим вечером.
Я уступаю старику дорогу, и тот лезет на чердак. Теперь и я кое-куда планирую залезть. И мой покой, бездарно затянувшийся на две недели, растворяется, как медуза на солнце, а в брюхе стучит ножками, давит на педали и крутит руль, беспокойный бес любопытства, мой настоящий и мой единственный сиамский близнец.
II. Гость
Дома на кухонном столе я раскладываю пасьянс из стариковской еды. Колбаса, творог, батон, макароны, йогурт. На этикетке йогурта рисунок отборной клубники, измазанной сливками. Из холодильника я достаю пэт-бутылку, и на ее дне, как анализ, желто плещется археологическое зелье. Недоделанная сома недоделанного брахмана. Жидкость я аккуратно сливаю в блюдце. Затем отправляюсь в комнату, и возвращаюсь оттуда с одноразовым шприцем. Я вгоняю две полные машины жидкости в йогурт, делаю ему инъекцию: и в этом нет ни малейшего сексуального подтекста. Упаковку я взбалтываю и оставляю настояться. Шприц дротиком летит в мусорное ведро. Неизрасходованные миллилитры зелья смываются в унитазе.
Теперь мне остается только ждать. Потехи ради, на экране компьютера я перечитываю «Голый Завтрак». Когда-то, очень давно, я думал, что это книга о Тарзане. Тем временем начинает смеркаться, и осьминог ночи плавно выпускает в атмосферу черную секрецию темноты. Это означает: мне пора.
Я собираю продукты обратно в пакет, выношу все на лестничную площадку и ставлю под дверью квартиры номер пять. Я знаю, что Вилен Архимедович ужинает поздно.
Затем я спускаюсь во двор, огибаю Дом и вскарабкиваюсь на клен со стороны дороги. По кленам довольно сложно лазить, это я помню еще с детства, но все складывается благополучно. Здесь – прекрасный наблюдательный пункт, просто мечта вуайера, и мне хорошо видно все, что происходит в пятой квартире. Пока там ничего интересного: старик сидит за столом и возится с кропотливостью часовщика над очередным воздушным змеем. Его комната ярко освещена и он, разумеется, не может различить то, что творится извне.
Я гляжу в сторону дороги. Уже достаточно темно, тем не менее, я опасаюсь, что меня могут заметить. Но переживания напрасны. Пешеходы, как всегда, куда-то спешат, наверное, боятся опоздать к телевикторине или к вечернему сериалу. Усталые, битые-перебитые «копейки» с буквами «У» на лобовых стеклах покидают автодром и едут в гараж – их рабочий день окончен. Счастливая семья на рекламном щите погружена в свою извечную созерцательность. Водитель поломанного троллейбуса надевает оранжевую спецовку и рукавицы, а потом кукловодит электророгами своего транспортного средства, силясь отыскать контакт с проводами.
На клене я неплохо устроился, скверно лишь одно: курить нельзя – огонь сигареты слишком бросается в глаза, и чтоб успокоиться, я болтаю ногами и тихонько что-то насвистываю, кажется, это «Come as you are».
Наконец, я вижу, как Вилен Архимедович, откладывает в сторону клей, бумагу и рейки. Выходит из комнаты и, возвратившись через минуту с продуктами, трапезничает. Я чувствую себя, как персонаж голливудского фантастического триллера, где главный герой приготовил ловушку для какого-нибудь инопланетного монстра, а теперь сидит себе в укрытии и тихо бубнит: «Давай, ну давай же, детка, come on…»
Эффект зелья действует быстрее, чем я ожидаю. Старик щупает себе лоб, а затем, пошатываясь, шаркает к нерастеленной кровати и ложится на нее. Он даже не успевает закрыть окна, и это облегчает мне задачу.
Я спрыгиваю с дерева и мчусь к себе в комнату. Перелезть с моего балкона на балкон старика гораздо проще, чем вскарабкаться на клен. Я вторгаюсь в его квартиру. Старик продолжает лежать на диване и смотреть в потолок. Почему-то сейчас он похож на Кита Ричардса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30