А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В другой версии сказано так: «накрасила глаза» и «убрала голову». Во всяком случае, царица, свежевыхоленная, выглянула в окно, чтобы посмотреть на смутьяна-еврея, а тот повелел «двум, трем евнухам» «выбросить ее». И «брызнула кровь ее на стену», как явствует из старой кровавой Библии. Ииуй же оставил тело царицы во дворе на растерзание псам, а сам направился во дворец угощаться вином. Выпив его изрядное количество, он, видимо, испытал укор совести, потому что приказал своей челяди предать земле супругу Ахава, но к этому времени от нее не осталось «ничего, кроме черепа и ног, и кистей рук».
Эллен Черри сделалось любопытно, как той мухе, которая целый день, жужжа, преследовала игрушечную лошадку. За какие же такие прегрешения Иезавель заслужила звание коварной блудницы? В Музее Славы Стерв ей был отведен отдельный зал, если не целое крыло. Неужели только за то, что вдовая царица сделала себе прическу и воспользовалась косметикой? Неужели только за то, что она выглянула в окно пококетничать с мятежным воином? Строила ему глазки? Даже если и так, разве это повод, чтобы ославить ее на целых три тысячелетия? Разве заслужила она трехтысячелетнее бичевание?
Эллен Черри бродила по пузырящимся от дождя мостовым Сиэтла, переходя в поисках работы от ресторана к ресторану, и все это время таскала на спине груз, равный совокупному весу черепа, пары ног и пары кистей рук. Ногти на ее ногах были покрыты алым лаком, а из отверстия в черепе на ветру развевалась красивая лента. На ходу она думала о следующем:
«Что нам пытается сказать Библия? Неужели сатана – это парикмахер? Или нам следует скормить пуделям Элизабет Арден?[i]»
– Как-то здесь жутковато, Бумер, тебе не кажется?
– Подумаешь! Просто эти места малость смахивают на лунную поверхность.
– Лучше бы мы выбрали прямой маршрут.
– А куда нам спешить? У нас ведь медовый месяц. Медовый месяц на месяце небесном.
– Тебе что, в Нью-Йорк не хочется, что ты так нервничаешь?
– Да нет же, при чем здесь Нью-Йорк! С чего бы мне из-за него нервничать? Нью-Йорк – это всего лишь груда железа и стали. Самое место для сварщика.
Бумер по-новому, с некоторым интересом, стал рассматривать пейзаж. Сейчас они ехали не то по территории Вайоминга, не то Юты. Бумер не мог с уверенностью сказать, где именно. Скальные образования были похожи на меблировку фойе Отеля вечности.
– Тут, – продолжил он, – и газовой горелке недолго дать дуба. Просто возьмет да окочурится, сделается негодной от того, что ею не пользуются. – Он перевел взгляд на свою молодую жену. Ничего опасного в этом взгляде не было. Дорога была прямой и понятной, как глоток неразбавленного алкоголя, а каждый заяц, буде он мужского или женского пола, имел полное право сделать свой выбор, когда ему или ей перебегать дорогу, по которой летел вперед серебристый индейкомобиль. – Лично у меня имеется одна такая штуковина, которая тоже может выйти из строя или вообще усохнет, если мы с тобой прямо сейчас не съедем с дороги и немножко не отдохнем.
– О Господи, Бумер, да ведь ты этим уже занимался утром!
– Так то было утром! – сказал он и стиснул ее бедро.
– Ох, Бумер!
Бумер вырулил на шоссе, но продолжал сжимать Эллен Черри ногу, словно то была и не нога вовсе, а новой формы спортивное ядро, которое он в любую секунду мог запустить прямиком в Книгу рекордов западного Вайоминга. Или все-таки это была Юта?
– Может, это тебе Нью-Йорк не дает покоя, а, малышка?
Эллен Черри покачала своим перекати-полем, своим ураганом цвета жженого сахара, но все-таки ответила:
– Может, и не дает. Знаменитые художники, дилеры, коллекционеры, кураторы галерей, критики. Я буду общаться с людьми могущественными, богатыми, со сложными натурами – я, Эллен Черри Чарльз, одержимая живописью официантка, малютка Иезавель из Колониал-Пайнз!
Бумер снова отвел взгляд от дороги, предоставив очередному зайчишке заключить собственный пакте судьбой. – Миссис Рэндольф Петуэй из семейства виргинских Петуэев – никогда не позволяй им забыть, кто ты такая!
Бумеру не хотелось бы, чтобы она таким вот образом связывала себя с Иезавелью. Как бы легковесно она ни высказывалась на этот счет, ему казалось, что она упрекает себя. Как же можно сделать карьеру, когда тебя постоянно осыпают бранью?
Например, недавно его самого какой-то придурок назвал увальнем-гидроцефалом, так он даже не посмотрел на нахала. Так зачем же она изводит себя?
Сбитая с толку библейским описанием Иезавели – если верить Писанию, то выходило, что косметика сродни колдовству, а кокетство – серьезное преступление, – Эллен Черри спросила у Пэтси (телефонная связь с домом установилась спустя полгода после того, как беглянка обосновалась в Сиэтле), что той известно о низменной репутации древней царицы.
– Она дурная женщина, если не ошибаюсь.
– Мама! Ты можешь сказать что-то конкретное?!
– Твой отец не хотел этого делать, моя девочка. Он не хотел обзывать тебя. Это Бад его науськал. Бад вечно заставляет его терзаться чувством вины из-за их юношеских проделок. Он просто манипулирует твоим отцом. Но…
– Мама, прошу тебя, окажи мне любезность, спроси дядю Бада, какой такой грех совершила Иезавель. Мне хотелось бы знать подробности.
Когда Бадди Винклер в очередной раз зашел к Чарльзам на ужин, Пэтси, что называется в лоб, задала ему вопрос дочери. Наступила гулкая тишина, нарушаемая лишь музыкальным шипением свиных отбивных на сковородке. Проповедник медленно встал со стула, зеленого цвета стула, что так резко контрастировал со спелыми ягодами фурункулов на его лице, и скользнул по Пэтси голодным взглядом, похожим на прикосновение шершавого языка кастрированного бычка. Она почти ощутила, как струйки его холодной слюны капают на ее обсыпанный мукой передник, превращая эти самые крошки муки в тесто.
– Пытаешься испортить мне аппетит, Пэтси? Боишься, что свиных отбивных на всех не хватит? Произносишь имя этой бесстыдной прелюбодейки, этой раскрашенной шлюхи, перед тем, как мы сели за стол? Я требую, чтобы сегодня вечером ты произнесла молитву, чтобы смыла с языка богомерзкое имя блудницы Иезавели!
– Мой язык в полном порядке, спасибо тебе, Бад-ди! – Пэтси даже пошире раскрыла рот буквально в нескольких дюймах от его носа – в надежде, что это поможет преподобному избавиться от тика, которым передернулось его лицо. И действительно, помогло. – Ты мне просто скажи, с кем же прелюбодействовала эта древняя шлюшка?
Бадди сделал шаг назад. То, как Пэтси произнесла слово «прелюбодействовала», лишило его решимости.
– Подожди, Пэтси.
– Ну так все-таки с кем, Бад?
Когда преподобный Винклер заговорил снова, к нему вернулся его саксофонный глас, глас синего пламени. Правда, из-за тика его щека подергивалась после вопроса Пэтси, он немного сбивался с привычного ритма, и верхние регистры оказались слегка смазанными.
– Об этом написано в Книге Откровения Святого Иоанна Богослова, главе второй, в восемнадцатом стихе. Господь, который есть, и был, и грядет, в послании Ангелу Фиатирской церкви…
– Какой-какой церкви?
– Фиатирской.
– Где это такая?
– Не важно! Ее больше нет. И сказал ему Господь: «Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов моих, любодействовать и есть идоложертвенное».
– Но она же не сама любодействовала. А просто подбивала других.
– Пэтси, ты все неверно понимаешь. Иезавель была пророчицей Ваала. Она была фанатичной язычницей, была мерзкой идолопоклонницей, стремившейся отвлечь израильтян от поклонения Яхве. Целых двадцать семь лет эта женщина использовала свою царскую власть для того, чтобы ниспровергнуть Яхве и заменить его идолами ее родной Финикии.
– А что все это время делал царь?
– Ахав находился под сильным влиянием Иезавели, исполнял все ее капризы. Старая, как мир, история. Сильная женщина заставляет слабого мужчину совершать преступления, которые он по собственной воле никогда бы не совершил.
– Да ну?
– Она хотела превратить Израиль в страну, почитающую Ваала. Я говорю о золотом тельце. Знаешь, о чем я говорю? Я говорю о святилищах в лесах! Я говорю о наготе и оргиях, о человеческих жертвоприношениях! О младенцах, сотнями приносимых в жертву глупому, мерзкому животному! Об убиенных младенцах, разрубленных на куски на окровавленном алтаре в свете луны…
– Ужас какой! – При мысли о свиных отбивных к горлу Пэтси подступила тошнота. – Только прошу тебя, не надо про мертвых младенцев! Не порти аппетит!
– О, мы услышим еще о множестве неприятных вещей, говоря об Иезавели! Ее ложь привела к печальному концу их невинного соседа – только для того, чтобы Ахав смог заполучить его виноградники!
– Значит, маленькая помощница своего муженька зашла слишком далеко, так? А теперь скажи мне, Бад, при чем тут ее макияж?
– Макияж?
– Косметика, которой пользуются женщины. Неужели ее помнят только за это?
– Пэтси, ты когда-нибудь видела зад бабуина?
– Мне показалось, что мы договорились не портить друг другу ужин.
– У бабуина зад краснее, чем твой передник. Иногда на нем выступают пятна голубого и желтого цвета. Зачем, по-твоему, бабуину красный зад? Чтобы привлекать к себе внимание других бабуинов, самок. Зачем Иезавель раскрашивала себе веки и щеки? Готов утверждать, что ты прекрасно знаешь зачем. – Бадди на секунду замолчал, видимо, возвращая свой саксофон в футляр.
– Все понятно, можешь не продолжать. И вообще пора звать Верлина. Сегодня понедельник, и по телевизору будет футбол. Он наверняка захочет поскорее поесть и слинять к ящику.
Через пару дней Пэтси позвонила дочери в Сиэтл и добросовестно, насколько это было возможно, перечислила все прегрешения Иезавели.
– Я польщена, – сказала Эллен Черри. – Приятно было узнать, что меня сравнили с языческой инструкторшей по вопросам прелюбодеяний, растлительницей мужа и задницей бабуина одновременно.
Пэтси, которая намеренно опустила в своем сообщении расчлененных младенцев, предупредила дочь:
– Тебе придется принять то, что проповедует Бадди, но, так сказать, с крупицей соли. Спору нет, он – божий человек; однако старина Бадди до известной степени… э-э… тщеславен.
– Мам, ты говоришь это так, как будто у него заразная болезнь.
– Видишь ли, мне кажется, что по сравнению со СПИДом тщеславие не такая уж страшная вещь. Однако намного хуже, чем корь.
* * *
Они катили на хорошей скорости. Вот уже и жутким скальным развалинам можно сказать «прощай». Но Бумеру почему-то было грустно их покидать. Он любовался, как паладины из пемзы словно вознамерились по-настоящему встать на ноги, выпрямиться, повернуться лицом к своим богам и устремиться прочь с этой грязной планеты в мир, более достойный их молчания. Обернись на них, стойких и кряжистых. Среди них ни одного хлюпика, ни одной кисейной барышни. Нет, эти скалы не художники. Они скорее простые работяги, героические сварщики, которым ничего не стоит починить дверные петли ада, и все же при необходимости – если об этом просят возлюбленные – они в два счета превратят микроавтобус в исполинскую индейку на колесах, обжаренную до румяной корочки в солнечных лучах.
Однако постепенно скальных образований навстречу попадалось все меньше. Поверхность земли все реже вздыбливалась, зато все чаще изгибалась округлыми склонами предгорий. Дорога вела в сторону Скалистых гор. Здесь местность становилась менее засушливой и однообразной. Шоссе проходило параллельно какой-то речушке, впадавшей скорее всего в Грин-ривер. Склоны невысоких холмов поросли можжевельником, а на берегу речки виднелись только что давшие почки осины. Они ужасно походили на индейских скво, спустившихся к воде на постирушки.
Никаких населенных пунктов на пути путешественников не попадалось; впрочем, таковых не значилось и на карте. Однако на первом же повороте – а вы как Мотели! – словно из-под земли вырос огромный шит с цитатой на архаичном английском, апокалиптически вещавший устами давно умершего ближневосточного пророка. Увиденное заставило Эллен Черри вздрогнуть, а несколько секунд спустя и вообще впасть в исступление.
– Тому, кто уродует этими жуткими щитами такой красивый ландшафт, – сказала она себе, – ничего не стоит испортить воздух в телефонной будке, взорвать динамитом кормушку для птицы-пересмешника, использовать Мону Лизу как мишень для игры в дартс, при помощи экспонометра японского производства сжечь дирижабль «Гинденбург» или назвать первенца Ричардом Милхаусом Никсоном.
Они с Бумером катили в своей индейке дальше, а им навстречу набегали все новые и новые холмы. Придорожное пророчество оказалось бессильно заставить его сбавить скорость и убрать руку с бедра Эллен Чарри. Вдруг ее лицо просветлело.
– Бумер, ты понимаешь, что нам с тобой больше нельзя прелюбодействовать?
– Нельзя?! – недоуменно посмотрел на нее Рэндольф Петуэй-третий.
– Нет, ты меня неправильно понял. Мы с тобой теперь муж и жена. В словаре говорится, что прелюбодеяние – это половой акт между людьми, не состоящими в браке. Отныне мы должны называть это как-нибудь по-другому.
– А разве мы с тобой когда-нибудь называли это прелюбодеянием? Слово-то какое дурацкое: прелюбодеяние. Это скорее то, чем занимаются адвокаты. Те, что работают на государство.
– Так что мы с тобой, дорогой, прелюбодействовали в последний раз, – сказала Эллен Черри и накрыла своей маленькой ладошкой его огромную лапищу. – Так чем же мы с тобой будем заниматься теперь?
– Да тем же самым, только называть будем словом поприятнее. – Бумер попытался вспомнить, произносил ли кто-нибудь из героев шпионских романов слово «прелюбодеяние». Джеймс Бонд точно не произносил.
– Как же нам это теперь называть? Чем же приятным мы будем отныне заниматься?
– Я еще не придумал.
– Что ж, тогда подумай. Как тебе хотелось бы называть это?
– Не хочу никак называть. Пока. Уж лучше сразу заняться, без всяких названий. Прямо сейчас.
Поддразнивая мужа, Эллен Черри сама возбудилась. Пока она целовала Бумера в правый уголок рта, тот съехал с дороги и спрятал автомобиль за последней столовой горой на пустынной равнине.
* * *
Будет ли Новый Иерусалим похож на Ричмонд, прекрасную столицу одного из красивейших штатов США? Вряд ли. Будет ли он напоминать город Вашингтон, округ Колумбия, великую столицу нашей великой нации? Тоже нет. А Лондон, Париж или даже – даже что? Какой еще город считают законодателем моды в косметическом отделе универмага? Эту, как ее… Венецию. Будет ли он похож на Венецию? Нет. Не слишком ли я злоупотребляю здесь словом «нет»? Да нет же! Все эти великие города меркнут по сравнению с Новым Иерусалимом. Даже Рим на пике своей славы покажется жалкой трущобой по сравнению с… Талахасси. Талахасси, болван!
Несмотря на подсказку преподобного Бадди Винклера, участник телевикторины назвал столицей Флориды Майами-Бич («Майами-Бич? Не иначе как этот болван из евреев»), отчего лишился награды в виде сервиза веджвудского фарфора и годового запаса маргарина.
– Так, давайте-ка посмотрим. На чем это я остановился? Любой из городов, какие только были построены в нашем мире, включая сказочные достопримечательности властителей Востока, неплохо, это пойдет, «сказочные достопримечательности властителей Востока», бледнеет по сравнению с… хм-м-м… это нормально прозвучит? Да. Бледнеет по сравнению с преображенным Иерусалимом, который Всемогущий Господь спустит с небес на землю, чтобы он служил столицей Его царства земного, город, где… в котором и вы, и я… или я и вы?… будем вечно… Румба. Ну, давай дальше! Румба! Румба? Нет, самба. В чем же разница? Так уже больше никто не танцует. Так, посмотрим. Будем вечно обитать. Обитать или жить? М-м-м…
Преподобный Бадди Винклер никак не мог сосредоточиться. Телевикторина была тут ни при чем. Он всегда смотрел по телевизору игры-шоу, готовясь к проповеди. Подобные передачи скорее вдохновляли его, нежели отвлекали отдела. Более того, служили мощной энергетической подпиткой. Каждый из участников игры стоял у ворот богатства, надеясь получить достойную оценку своим знаниям. Нет, не «Колесо фортуны» сейчас мешало Бадди Винклеру подбирать правильные слова для будущей проповеди, а добрая весть, полученная от сети баптистского радиовещания. Сегодня утром ему сообщили, что две радиостанции в Калифорнии и одна в Орегоне согласились транслировать его еженедельные программы Калифорния, о да! Разговор пойдет о том, как по твоей земле расхаживают блудницы, мытари и прочие грешники. Если его радиопроповеди приобретают популярность с такой скоростью, значит, не за горами страшно сказать, и контракт с телевидением? Тогда просто нельзя откладывать посещение стоматолога. На телеэкране главное – это улыбка, она, ослепительная улыбка, тотчас поможет ему завоевать аудиторию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63